— Но это же хорошо, разве нет? — Соленый удивлялся нотками беспокойства, которые услышал в голосе Гэса.

— Ну, мы вроде как идем по тросу, натянутому над Ниагарским водопадом. Если идешь слишком медленно — наверняка потеряешь равновесие. Если идешь слишком быстро — на другой стороне встретишь того, кого встречать вовсе не желательно... Но ничего, все нормально. Еще там, на складе, когда мы только отправлялись в дорогу, я все думал — где нам найти в пути место, чтоб спокойно отдохнуть? Теперь я знаю, где.

Гэс старался избегать городов, но когда это сделать было трудно или невозможно, проводил караван своих грузовиков через город медленно, но без остановок. Гэс предполагал, что сообщения об их передвижении передаются из города в город. И наверняка, в конце концов, в одном из городков найдется достаточно местных полицейских, обработанных Зирпом, которые будут готовы остановить Гэса, придравшись к какому-нибудь незначительному нарушению.

Когда они въехали в Ларнед, центральный город графства, Гэс сразу обратил внимание на то, что улицы пустынны; на тротуарах никого не было видно. В одном месте, возле бордюра, он увидел одинокого маленького ребенка. Из магазина дамских шляпок выскочила женщина — очевидно, его мать, — стремительно бросилась к ребенку, схватила и затащила в магазин. Наверное, ей казалось, что она, проявляя невероятную смелость, спасает свое чадо от страшных чудовищ.

— Похоже, нам здесь приготовили встречу, — обратился Гэс к Соленому. — Этим местным ребятам тоже захотелось кусочка пирога. Если меня задержат, ты знаешь, что делать. Так, Соленый?

— Так точно, — сказал Солтц. — Я вывожу грузовики из города, и если тебя нет в пикапе, мы возвращаемся, устраиваем фейерверк, разгоняем легавых.

— Правильно. Но смотрите, чтоб никто, кроме легавых, не пострадал!

На главном перекрестке стоял розовощекий полицейский, одетый в плотно облегающую синюю форму, на голове форменная фуражка с козырьком. Все вполне современно, никаких тебе констеблей из прошлых времен. Слева от него стоял местный житель в старой армейской форме, которую когда-то носили капитаны. Справа от полицейского, на прилегающей улице, расположилась группа местных жителей, членов Американского Легиона. Они выстроились словно для парада. Хотя на головах у всех были одинаковые голубые кепки с золотым ободком и кокардой, одеты все были в гражданку. И среди собравшихся можно было увидеть и халат окулиста, и передник мясника. В руках они за стволы держали древние, будто бутафорские, ружья и винтовки, упертые прикладами на землю.

Глядя на их дряблые, испитые лица, Гэс подумал: “Интересно, знают они о том, как нелепо выглядят?”

— Что бы ни случилось, ни в коем случае не останавливайся, — сказал Гэс. — Если остановишься, двинуться дальше будет очень сложно.

Машина Гэса ехала очень медленно. Соленый придвинулся к Гэсу вплотную, готовый перехватить у него управление машиной, как только тот выпрыгнет на тротуар.

Гэс, соскочив на асфальт, быстро направился к полицейскому. Его губы растягивала широкая улыбка, которую полицейский мог воспринимать двояко: либо как указание на то, что этот огромный светловолосый человек готов к схватке, либо что он собирается сообщить нечто приятное. Полицейского уже достаточно впечатлили размеры грузовиков и их количество. Это было совсем не то, что он ожидал увидеть. И он сожалел, что принял у мистера Зирпа пятьдесят долларов за труды, связанные с “акцией по предотвращению перевозки незаконно произведенного спиртного”.

Полицейский отступил немного в сторону, чтобы дать проехать желтой машине, Гэс стал рядом с ним. Потом полицейскому пришлось попятиться еще немного, пропуская караван грузовиков. Сквозь рев моторов он не слышал, что ему говорил Гэс. Наконец, он собрался с духом и сказал:

— Во имя закона — остановитесь!

Гэс был сама любезность. Глава полиции города Ларнеда и капитан легионеров, глядя на Гэса, и вообразить не могли, какую опасную игру затеяли. Гэс, улыбаясь, говорил, обращаясь к капитану в очках и красноносому и розовощекому полицейскому:

— Здравствуйте, здравствуйте! Я так и предполагал, что славный город Ларнед будет нас приветствовать! Ведь мы везем груз отличного именного зерна на запад.

Гэс медленно засунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил десять стодолларовых купюр, и по одной стал вкладывать их в пухлую руку полицейского, демонстрируя этим пожертвованием свое восхищение организованной встречей; принимающая рука немного дрожала, как у хронического алкоголика. Гэс, глядя полицейскому прямо в глаза, тихо сказал:

— Я всегда считал, что кота лучше закормить сливками, чем накачать свинцом.

А полицейский проклинал себя за то, что организовал это дурацкое шоу. И теперь все видят, как он получает деньги, — а это значит, что ему придется делиться с остальными. Мимо них медленно, с грохотом, проезжали тяжелые грузовики; водители смотрели только прямо перед собой; из окон торчали стволы; словно предупреждая всех вокруг о том, что любой подвох со стороны встречающих может иметь неприятные последствия. И только тогда полицейского осенило, что через подведомственный ему город провозят не пару ящиков, а очень большую партию спиртного. И шутки шутить сопровождающие не будут: малейшая неосторожность — и схлопочешь пулю в лоб. Когда полицейский осознал все это, его стала бить дрожь, с которой, под взглядом стальных глаз Гэса, он не смог совладать. Полицейский выронил одну купюру — та юрко летала туда-сюда в воздухе, сотрясаемом проезжающими грузовиками. Полицейский пытался схватить ее, она ему упорно не давалась. Купюра упала на пыльную дорогу, и полицейскому пришлось наклониться, чтобы поднять ее. Гэс спокойно стоял рядом, готовый ко всему, такой же мощный, огромный, угрожающий, как и его грузовики; рукоятки его тяжелых пистолетов были на виду, напоминая о том, что оружие может быть пущено в ход в любой момент. А на лице Гэса по-прежнему играла широкая, открытая улыбка деревенского простеца.

— Да, да, да; конечно, сэр, отличное зерно везете, — выдавил из себя полицейский. — Очень рады, сэр, что вы решили посетить наш город. Приезжайте в любое время. Всегда найдем, где вам остановиться. Да, сэр, всегда рады, сэр.

— Я позабочусь о том, чтобы этим бравым легионерам прислали ящик... эээ... напитков, которые их смогут подбодрить. Приятно видеть, что легионеры, как всегда, в первых рядах защитников закона и порядка, — сказал Гэс.

А мимо них уже проезжал пятый грузовик; водитель, жуя свою табачную жвачку, смотрел только прямо перед собой; у Крекера Зака, сидевшего в кабине рядом, был скучающий вид; на его лице было выражение человека, мечтающего о чем угодно — например, об отпуске, конных скачках, — что могло бы нарушить монотонную скуку.

— Счастливого пути, сэр, удачи вам, сэр, — бормотал полицейский срывающимся голосом, слегка заикаясь. — Проезжайте, пожалуйста!

— Спасибо, шеф. Передайте от меня привет всем остальным верным гражданам и, конечно, мистеру Зирпу.

— Кому-кому? Кто... кто...

— Как меня зовут? Гэс Гилпин. Жил когда-то на ферме, недалеко отсюда.

— Гилпин? О, конечно, я знаю Гилпинов! Замечательная семья!

Наконец, проехал шестой грузовик, а за ним пикап, напоминавший служебный вагон в товарном поезде.

Гэс уверенным прыжком заскочил на его подножку, и повернувшись к шеренгам легионеров, обвел их оценивающим взглядом, как генерал, совершающий объезд войск. И по всем правилам отдал военную честь, выставив вперед свою массивную челюсть. Гэс выглядел настолько по-военному, что все собравшиеся оказались захваченными этим военным духом, и капитан легионеров, на поясе которого висела кобура с пистолетом, вытянулся, выпятив грудь вперед, щелкнул каблуками и заорал: “На караул!” Легионеры исполнили приказ, а капитан лихим движением, и тоже очень по-военному, отдал честь.

Гэс сурово смотрел на шеренги лавочников, взявших оружие на караул, и одновременно с капитаном резко опустил руку. Объезд войск был закончен; можно было командовать “вольно!” и распускать войска.

Гэс посмотрел на Порки, водителя пикапа, и широко улыбнулся:

— Теперь давай, жми. Я хочу поскорее добраться до своей машины.

Когда они догнали караван и Гэс садился в машину, Соленый сказал:

— Генерал, мы иногда замедляем наше движение, но никогда не останавливаемся!

Рассмеявшись, он уступил Гэсу место за рулем.

— Но все-таки придется остановиться. Через два часа мы должны уже прибыть в Додж. По так просто взять и вкатиться туда мы не можем, — сказал Гэс.

Он раздумывал над тем, как лучше всего поступить; если немного рискнуть, то все можно устроить довольно просто.

— У моих родителей была ферма, совсем недалеко отсюда, — сказал Гэс задумчиво. — Я думаю, теперь там ведет хозяйство мой брат. Места хватит поставить все машины. И вряд ли кто-нибудь догадается, где мы.

— А как у тебя с братом?

— Ну, с тех пор, как я ушел из дому, прошло много времени, — ответил Гэс. — Он любит деньги значительно больше, чем родственников, но можно и ему чего-нибудь сунуть в лапу.

— Да, в Додже у нас будут проблемы, — сказал Соленый. — Зирп наверняка уже там. Продает и покупает людей.

— Ты имеешь в виду — покупает наших людей? — спросил Гэс зная, что именно это имел в виду Солтц.

— А кого еще? — Соленый провел рукой по своему покрытому шрамами лицу. — А если ты не доставишь груз вовремя...

— Сегодня уже поздно. И передавать груз в темноте мне совсем не хочется.

— Как знаешь, Гэс, тебе решать. — Соленый был доволен, что не ему принимать решение.

— Знаешь, мы не поедем на ферму к моему брату. Может быть, это ужасно, но я не доверяю ему, — сказал Гэс. — Мы разобьем лагерь в холмах Гошен. Я хорошо знаю эти места.

Гэс свернул с шоссе и повел караван на север, в те места, где не было никаких поселений и где он когда-то охотился на кроликов. По пути им встретился небольшой каньон, заканчивающийся тупиком; на холме стояла ветряная мельница и маленький сарай. Место было идеальным для того, чтобы остановиться на ночь.

— Поставь грузовики так, чтобы в случае чего легко было смыться, — сказал Гэс.

После того, как грузовики были поставлены нужным образом, Гэс сказал своим уставшим людям, что поедет и разузнает, какова обстановка, и привезет чего-нибудь свеженького на ужин. Левшу и Мердока он поставил в караул. Вместе с Соленым и в сопровождении пикапа он вернулся к развилке дорог, на которой не было никакого опознавательного знака, и свернул направо.

— Я думаю, мой брат будет только рад продать нам какой-нибудь еды, — сказал Гэс.

На следующей развилке проселочной дороги, так хорошо ему знакомой, он снова свернул направо и поехал по дороге, по которой столько раз ездил на своем пони и на повозке с родителями. Дорога пошла немного в гору, и с вершины невысокого холма он увидел желтый шпиль церкви Святого Олафа, вздымающийся к небесам. А вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля пшеницы. Проезжая мимо кладбища у церкви, огражденного забором со столбами из известняка, он увидел, что свободного места там оставалось все меньше.

Они проехали мимо фермы Маккоев, заросшей сорняками, мимо других ферм, которыми когда-то владел — по крайней мере, на бумаге, — его отец. И Гэс ощутил душевную боль — неужели так нужно возвращаться в родной дом, где прошли детство и юность? И с этой болью он ничего не мог поделать; такое возвращение — всегда погружение в прошлое, в те бездумные годы, когда все наполнено чувством, а не разумом. И безвозвратно ушедшее терзает душу, наполняя ее загадкой бытия, прошлого, настоящего и будущего.

Наконец, они, спустившись с холма, подъехали к центральному дому фермы Гилпинов. Гилпины оказались в этих местах очень давно; они были среди первопроходцев, которым потом пришлось бороться за свою землю с крупными дельцами, как в свое время их предкам приходилось бороться с индейцами, а тем, в свою очередь, — с неисчислимыми стадами бизонов. А теперь кто будет зариться на эту землю? Джон Рокфеллер? Пендергаст? Генерал Першинг? Кто заберет эту, с такими трудами отвоеванную землю?

Перед конюшней стоял красный трактор со стальными колесами. Дом выглядел запущенным — краска во многих местах облезла. Двор зарос травой — этого мама никогда бы не допустила! Возле трактора стоял человек в комбинезоне и раздраженно и пристально смотрел на подъезжающие машины. Скрыться от этих глаз было невозможно: взгляд был невероятно цепкий — так язык ящерицы хватает муху.

Гэса потрясло, как выглядел Мартин — он за эти несколько лет очень постарел. Если бы не глаза, которые приобрели хищный взгляд рыси — кроличьего в них ничего не осталось, — он ничем не отличался от тысяч других фермеров, выращивающих пшеницу в необъятных прериях. Но глаза оставались молодыми, сверкающими. Гэс выучился читать по глазам и легко определял, лгут ли они, глаза ли это убийцы, говорят ли они правду, простую, без прикрас, есть ли в них уважение, достоинство, чувство чести. Но он не смог ничего увидеть в зеленых глазах Мартина, не смог проникнуть в их глубину и подсмотреть — что же у брата на уме?

— Привет, Мартин, — сказал Гэс, выбираясь из машины. — Это я, Гэс.

— Я узнал тебя, Гэс, — ответил Мартин. — Похоже, что у тебя дела идут хорошо. Все приумножаешь...

Его голос был сухим, как высохший початок кукурузы; когда они пожимали друг другу руки, его рука показалась Гэсу маленькой и какой-то заржавелой.

— Как все наши? — спросил Гэс.

— Да так себе. Мамаша мозгами совсем тронулась. Пришлось отослать ее в заведение, тут неподалеку. Кейти превратилась в свинью. Приносит помет каждый год. Все графство полно ее ублюдками! Я взял в упряжку Лили Вайтгенгрубер. Ну, вот, пожалуй, и все.

— Да, дела вроде бы в гору не пошли с тех пор, как я уехал. — Гэсу казалось, что мрачное настроение Мартина душит его, как густая пыль.

— Да нет, дела не так уж плохи, — сказал Мартин. — Мне удалось удержать пару ферм. Цена на пшеницу снова пошла вверх. Может, я даже стану членом правления банка.

— А как там Хундертмаркс поживает? Он тогда заявил, что я ограбил банк.

— Ну, поговаривали тут, что в банке обнаружили большую недостачу. Вроде Хундертмаркс какие-то свои махинации проворачивал. Ну, вот он и попытался спихнуть недостачу на кого-то другого. Но потом провели ревизию. Вроде все сошлось. Теперь он большой человек в наших краях. Уважаемый.

— Не беспокойся, — сказал Гэс, — я зла не держу.

— А что тебя сюда привело? — спросил Мартин, подозрительно поглядывая на желтую машину и на пикап.

— Нам нужно жратвы человек на пятнадцать. Голодных как волки. Хорошие, толстые бифштексы, картошечку, кофе. Рано утром мы едем дальше — в город.

— А я вот как раз на прошлой неделе зарезал свинью... но не знаю — продавать что-нибудь таким вот... — осторожно сказал Мартин. — Мне не нужно неприятностей.

— “Такие вот” — это я и мои люди. И нам тоже не нужны неприятности, как и всем остальным.

Гэс заметил нечто вроде презрительной ухмылки, мелькнувшей на обветренном, хитром, недоверчивом крестьянском лице. Гэсу стало ясно, что брат ни за что не поймет того мира, в котором Гэс теперь живет.

— Знаешь, мама передала владение всей этой землей мне. Теперь тут все принадлежит мне.

— Я не буду предлагать тебе больших денег, — сказал Гэс, — но кое-что выделить могу. Лили сможет купить себе стиральную машину или что-нибудь еще.

— Пятнадцать человек! Целая армия! — Мартин опустил голову; казалось, он внимательно рассматривает свои тяжелые поношенные ботинки, покрытые коровьим навозом.

— Ладно. Двадцать пять долларов, — сказал Гэс. — И к мясу и всему остальному ты можешь прибавить свое благословение.

— Но это будет в первый и последний раз?

Напряжение Гэса неожиданно спало, и его смех прокатился по двору. Его охватило величайшее облегчение. Боже, как ему повезло, что он убежал от этой однообразной, скучной, иссушающей душу жизни! И теперь никто не может внушить ему страх — ни Мики Зирп, ни шериф по имени Гроувер Дарби. Он понял, что оставил страх и отчаяние далеко позади, и что возврата к ним нет. Что он может вести такую жизнь, которую считает достойной человека.

Чем больше смеялся Гэс, тем кислее становилось выражение на лице Мартина.

— На, возьми сотню, — сказал Гэс, вынимая из кармана пачку денег. — Кстати, ты знаешь, как в нашем деле поступают с доносчиками?

— Не знаю. Как?

— Их отправляют в путешествие, из которого не возвращаются.

— Лили сейчас принесет все, что ты просил, — сказал Мартин, поворачиваясь на каблуках; потом быстро пошел к заднему крыльцу дома.

Гэс понял, что отнюдь не случайно его не пригласили зайти в дом. Уже стоя у дверей, Мартин повернулся и, уже почти невидимый в наступившей темноте, громко сказал:

— А я-то думал, что ты спросишь, как поживает та девица из семейства Маккоев, которую ты испортил.

— Ну и как она поживает?

— Она шлюха из шлюх. Промышляет в “Честерз-Плейс”. Берет сорок центов за один раз. Не брезгует ни всякой швалью, ни черномазыми!

Гэс отвернулся; его не охватили ни гнев, ни отчаяние — больше всего его поразило то, насколько злым может быть человек...

...Маленькая, веснушчатая Сэлли... порванное платьице... веселая, смеющаяся, как мальчишка... и не он, Гэс, ее “испортил”, а тот вонючий банкир...

Гэс направился к машине, к поджидавшему Соленому.

— В чем дело, босс? — спросил Солтц. — Тебе плохо?

— Мне нужно съездить в город, — сказал Гэс тихо. — Ты знаешь Додж?

— Ну, немного знаю. — На лице Соленого отразилось беспокойство — он почувствовал, что возникла какая-то непредвиденная проблема.

— Рядом с Фронт-стрит есть большой склад. Действительно большой.

— Я знаю это место.

— Все, что тебе нужно сделать — загнать грузовики на этот склад. Рано утром, на рассвете. И разгрузить их. Человека, который заведует складом, зовут Хесс. Это наш человек.

— А проблем с полицией не возникнет?

— Закон там в руках шерифа Дарби. Он, вроде бы, подкуплен, но Фитцджеральд не очень ему доверяет. Поэтому его и не очень теребили. Выжидали, как он себя поведет.

— Понятно, — сказал Соленый.

Гэс отдал ему часть денег.

— Если я не объявлюсь — ты знаешь, что делать дальше.

— Может, тебе не надо ехать одному, а, босс? — В голосе Соленого слышалось явное беспокойство. — Жратву Порки может привезти ребятам сам.

— То, что я собираюсь сделать, я должен сделать сам, один, — сказал Гэс. — Но я тебе рассказал, что делать, просто так, на всякий случай. Думаю, что вернусь в лагерь часа через два.

Гэс обогнул дом, потом, выехав на дорогу, повернул к городу. Длинный, тяжелый путь, который они проделали, утомил его, но откладывать поездку в город он не мог.

Он хорошо знал, что за место “Честерз-Плейс”. Еще до того, как он уехал в Канзас-Сити, “Честерз-Плейс” был гадким притоном, который пользовался самой дурной репутацией.

Гэс поставил машину у кромки тротуара, засыпанного ржавыми консервными банками и битым стеклом. Медленно огляделся, высматривая, не устроена ли где-нибудь на него засада. У двери “Честерз-Плейс” стояли попрошайки и, судя по их поведению, ничего необычного вокруг не происходило. Он раздал всю мелочь, что была в карманах, и вошел в дом. Когда-то тут находили прибежище заезжие одинокие, уставшие от жизни ковбои. А теперь со всего города сюда стекалось всякое опустившееся жулье. Как только Гэс вошел, на него пахнуло вонью грязного туалета и дешевого пива, которое так часто здесь разливалось на пол. Словно от старого козла воняло.

За стойкой бара стоял крошечный человечек в очках, над которыми торчал зеленый целлулоидный козырек. Пристально присматриваясь к нему, Гэс попытался определить, на чьей стороне мог бы быть этот человек: Фитцджеральда или Зирпа? И решил, что скорее всего такой тип продастся Зирпу.

— Чего угодно?

— Девочки есть свободные?

— Парочка есть. Можете даже выбирать. Сорок центов. Платить здесь.

— Я бы хотел... — начал Гэс, но потом решил, что ничего объяснять не стоит. Он швырнул на прилавок доллар и сказал: — На сдачу дайте выпить тем, кто у вас тут есть.

И стал подниматься по лестнице на второй этаж. Гном взял доллар со стойки, положил его в карман. И нажал потайную кнопку.

В небольшой нише коридора сидели две женщины: одна — расплывшаяся, крайне вульгарного вида мексиканка; вторая — худая, с веснушками на лице, на котором видны были следы постоянного беспокойства и усталости; ее волосы были ярко выкрашены хной, на лоб спадали маленькие завитки.

Гэс боялся, что в любую секунду он может передумать, повернуться и убежать. И поэтому он очень быстро проговорил:

— Пойдем, Сэл.

— Привет, парниша! — заверещала она. — Тебе повезло. Ты получаешь свеженькую девственницу! А откуда ты знаешь мое настоящее имя? — тараторила она по пути в крошечную комнату, в которой едва помещалась кровать. В комнате стоял запах гниющей рыбы.

Сэлли прижалась к Гэсу, обхватив его одной рукой за талию, а другой проводя по бедру.

Гэс посмотрел в ее пустые глаза. Вряд ли она поймет что-нибудь из того, что я хотел ей сказать, подумал Гэс. Но она, по крайней мере, хоть не сидит на героине — скорее всего, какие-нибудь стимулирующие таблетки или что-нибудь еще в таком роде.

— Сэл, — сказал он, — это я, Гэс. Гэс Гилпин. Собери все свои вещи. И пойдем отсюда.

— Гэс?! — взвыла она дрожащим, резким голосом. — Ах-ах, добрый старина Гэс объявился! Мой милый! С детским личиком... — А потом уже нормально: — Боже, Гэс, это ты! Трудно поверить.

— Сэл, у меня мало времени. Пойдем отсюда. Я помогу тебе с этим всем покончить.

— Неужто? — насмешливо сказала она. — Слыхала я про такую помощь... Помогли уже один раз... когда цена на пшеницу упала и пришел банкир за своими денежками! — Ее голос снова сорвался на визг. Она была близка к истерике — смеялась так, будто услышала невероятно забавную шутку.

Гэс стоял потрясенный, не зная, что сказать, что сделать.

— Послушай, дорогуша, — продолжала она, немного успокоившись, — не бери дурного в голову. Ты ни в чем не виноват. Понимаешь? Хундертмаркс требовал деньги... Ну, я и подумала — может, чем-то смогу помочь семье... А дальше — пошло-поехало. Так часто бывает в жизни!

Она взвизгнула и зашлась безумным смехом.

— Сэлли... я ничего не знал, — наконец выдавил из себя Гэс. — Твои родители уехали так неожиданно... вроде земля разверзлась и поглотила их... Я взял кнут, поехал в город, хотел отстегать Хундертмаркса, за сестру... за тебя... Ничего большего тогда я не мог сделать...

— Да не мучай себя, красавчик, — сказала Сэлли, усмехнувшись. — Все прошло, все в прошлом. У меня все в порядке. Мой дружок собирается купить небольшую гостиницу... совсем скоро, как только скопим деньжат.

— Сэл, я не собираюсь выкупать тебя у здешнего сводника... но я дам тебе тысячу долларов прямо сейчас, если ты соберешься и уедешь со мной в Канзас-Сити. А там я найду тебе приличное жилье, пойдешь учиться в какой-нибудь колледж.

— О, а может, ты прибавишь к денежкам и свидетельство о браке? — Она снова хихикнула. — Я просто так не даю.

— Если ты поедешь со мной, вместе мы жить не будем. Ничего такого не будет.

— А, у тебя есть подружка! Так, Гэс? — Она улыбалась во весь рот; ее лицо с ярко накрашенными губами, румянами на щеках и осыпающейся с ресниц тушью являло собой жуткое зрелище. — Не надо мне никуда ехать. Дай мне просто свою тыщу — и покувыркаемся в постели. Давай так и сделаем, дорогуша, а?

— Нет, спасибо, уже слишком поздно... я... то есть слишком поздно — тебя отсюда уже не вытащить.

— А ты что, хотел увидеть свежую, красивую лошаденку? А увидел кусок гнилого купленного и проданного мяса... Да пошло оно все к черту, дорогуша!

— Сэлли, Сэлли, — сказал Гэс тихо, смиренно. — Мне очень-очень жаль, что все так получилось... поверь!

И эти слова прорвались к ее сердцу. Мутные глаза прояснились, обрели прежнюю голубизну — и она вернулась к реальности.

— Гэс, я тут много чего наговорила, — ответила Сэлли так же тихо, — но одного я не сказала... Тебе подготовили встречу... тебя ждали...

— Кто?

— Полицейские всякие, и из нашего штата, и из федеральной полиции. Дружок твой — и мой тоже — Гроувер Дарби, и еще кое-кто — похуже, чем все они, вместе взятые... Все это гадко, очень гадко... — Ее голос снова пополз вверх, превращаясь в визг. — Но мы все, рано или поздно, куда-нибудь да вляпаемся, а?

— Сэл, отсюда есть еще какой-нибудь выход? — спросил Гэс.

Но она не слышала его — она снова бессмысленно хихикала и гладила его по ноге.

Гэс открытой ладонью сильно ударил ее по лицу.

— Есть отсюда еще какой-нибудь выход? — крикнул он.

— Нет, нету, — сказала она глухо. — У хозяев нет денег даже на то, чтобы соорудить пожарную лестницу.

Гэс подошел к окну, выходившему на глухую, темную улицу. Высоко. Слишком высоко.

Гэс услышал тяжелые шаги обутых в сапоги людей, поднимающихся по лестнице. Выбора у него не оставалось.

— Пока, Сэл. Спасибо... Извини.

Гэс открыл окно и вылез в него ногами вперед. Держась руками за подоконник, он носками туфель водил по стене в надежде найти какую-нибудь трещину или выступ на старой кирпичной стене. Ничего. Оставалось лишь разжать руки и лететь вниз, надеясь, что у стены стоит какая-нибудь хибарка, крыша которой замедлит или остановит его падение.

Услышав сухой стук в дверь комнаты Сэлли, Гэс разжал руки.

Он упал на цемент среди мусорных ящиков и почувствовал острейшую боль, пронзившую ногу. Уже теряя сознание, он увидел лицо с длинным, блестящим носом, ястребиными глазами, кривым ртом — лицо Мики Зирпа. Гэс попытался приподняться, броситься на горбатого стервятника, защитить себя, но на его голову обрушился удар дубинкой. И мир погрузился в черноту.

— Осторожнее, осторожнее, — сказал Гроувер Дарби. — Не убей его сразу.

Горбатый убийца еще раз ударил по светловолосой голове, словно демонстрируя, что вполне может это сделать.

— Попался, попался! — заорал Зирп; его крик сплелся с истерическим визгом Сэлли, стоявшей у открытого окна. — Эй, там! Заткните эту суку! — крикнул Зирп, и мгновение спустя крик Сэлли неожиданно прервался, сменившись хрипом человека, которому сдавливают горло.

Гэс пришел в себя — и тут же вернулась боль; он увидел, что вокруг него собирается группа каких-то людей.

— Вставай! — приказал кто-то ледяным голосом, и острый носок ботинка врезался ему в ребра. — Вставай-вставай!

Даже не ощупывая себя, Гэс понял, что пистолеты у него уже отобрали; понял он и то, что левая нога была в таком состоянии, что стоять он не сможет.

Острый носок ударил его в живот.

— Вставай! Вставай!

Гэс немного приподнялся на локтях и сказал:

— Ладно, в чем дело? Что вам от меня нужно?

Гэс внимательно посмотрел на человека, который пинал его ногами. Такое запоминается на всю жизнь: нос, похожий на пенис, глаза рептилии, скособоченные тонкие губы; Гэсу показалось даже, что от него исходит зловоние, как из вскрытого склепа.

Гэс перевел взгляд на других людей, стоявших вокруг него: три громилы Зирпа, Гроувер Дарби, жующий зубочистку, с нечищенной, криво подвешенной звездой шерифа на груди; два полицейских в сапогах и шляпах, какие обычно носят бойскауты, и еще четверо полицейских в серой форме. Они казались еще гнуснее громил Зирпа. Мафия, шериф и полицейские в одной упряжке...

— Где грузовики? — спросил Зирп.

— Забавно, что вы все снюхались, — сказал Гэс. — Но воняете одинаково.

Зирп ударил его по голове ручкой пистолета; голова дернулась в сторону, и Гэс снова потерял сознание.

Пришел в себя он в тюремной камере. Старый Винкельман уже собирал свои инструменты в чемоданчик. Гэс почувствовал, что его сломанную ногу крепко сжимает шина.

— Спасибо, док, — сказал Гэс.

— Не стоит благодарностей. Я давал клятву Гиппократа. Я бы и собаку лечил.

— Я не собака, док!

— Может, и не собака, но ты связался с бандитской сворой. — Старый сельский доктор осуждающе покачал головой; у него были маленькие бегающие глазки, и с первого взгляда был виден любитель выпить. И Гэс догадался, как ему следует вести себя с Винкельманом.

— Док, мне нужно кое-чего кой-кому передать. Вам это не составит труда, а за услугу вы получите пять тысяч долларов.

— А если меня убьют? — Глаза врача слезились, а на лице сохранялось осуждающее выражение.

— Не бойтесь, не убьют. Мне нужно передать несколько слов человеку, который ждет вместе с несколькими грузовиками недалеко от города. Место называется Буффало-Хамп. Вы знаете, где это?

— Конечно, знаю. Я недалеко оттуда принимал роды. Двойня была. Зимой. Снегу намело столько, что моя лошаденка едва тащила повозку...

— Вам нужно поехать туда и сказать этому человеку, чтобы он сматывался. Вот и все. Скажите ему, что меня упрятали в тюрьму. Пускай везет груз назад на восток. И быстро.

— Ладно, это не сложно запомнить. А кто мне заплатит?

Гэс засунул руку в карман — там было пусто.

— Этот человек вам заплатит. Его зовут Солтц. Скажите ему, что я приказываю заплатить вам.

— Ну что ж, Гэс. Я постараюсь сделать то, что ты просишь.

Добродушного вида врач, сутулый, словно придавленный тысячами ошибок, которые он допустил в своей врачебной практике за свою долгую жизнь, пошел к двери камеры. Он постучал, и дверь открыл Гроувер Дарби.

Гэс притворился, что смотрит на пол, но прекрасно видел, как врач подмигнул Дарби; дверь закрылась, в замке повернулся ключ.

Гэс почувствовал, что может вздохнуть свободнее: Мики Зирп и легавые отправятся в Буффало-Хамп — место, противоположное тому, где стоят грузовики; на рассвете Соленый заедет в город с севера, а после того, как груз будет доставлен, отбить его уже не удастся — разве что по президентскому приказу пригонят войска.

А ему нужно продержаться до рассвета. Всего лишь до рассвета.

Но в тот момент он еще не подозревал, что для него будет значить “продержаться до рассвета”.

Когда дверь открылась, в камеру вошли горбун Зирп и его огромный телохранитель, от которого так же сильно пахло чесноком и оливковым маслом, как от Зирпа несло тленом и гниением. Гэс рассматривал шину, наложенную на левую ногу ниже колена. Он демонстративно не поднял голову.