Разбор войны
      Русская армия расплачивалась своей благородной кровью за неудачную политику своей страны.
      Политически мы сделали второй шаг, не сделав первого. Не было смысла захватывать чужие земли, когда собственные оставались втуне. Мы набросились на каменистый Ляодун, пренебрегая богатейшей Камчаткой. Мы затратили огромные деньги на оборудование китайской территории и оставили в запустении искони русский край непочатых сил от Урала до Берингова моря. Имея богатейший в мире Кузнецкий угольный бассейн, мы не тронули его и стали разрабатывать за тридевять земель в чужой стране Янтайские копи. Имея лучшую стоянку на Тихом океане - Петропавловск, мы зачем-то пошли в порт-артурскую мышеловку... И даже в нашей непоследовательной политике мы не сумели быть последовательными: взяв китайские земли, мы не подумали прежде всего их укрепить, принесли Порт-Артур в жертву Дальнему. Сделав второй шаг без первого, мы поспешили сделать четвертый без третьего.
      Когда плоха политика, то плоха и та ее ветвь, что именуется стратегией. На плохом фундаменте нельзя построить прочное здание.
      Основным пороком нашей стратегии явилось странное, ничем не оправдываемое решение командующего Маньчжурской армией и его генерал-квартирмейстера повторить 1812 год.
      Куропаткин и Харкевич с самого начала решили отступать в глубь страны. Они не чувствовали разницы между 1812 и 1904 годом, между Россией и Маньчжурией и серьезно намеревались провести Отечественную войну на китайской земле. Взяв внешние формы кампании 1812 года - отступление, они не потрудились вникнуть в их смысл. Отступление 1812 года велось к сердцу России, на родной земле, среди восставшего на чужеземного раво-евателя русского народа. Русские армии в июле 1812 года были вдвое слабее Наполеона.
      Отступательный маневр Барклая был единственно возможным средством измотать неприятеля, занять более сосредоточенное расположение и, главное, соединиться с Багратионом. Совершенно иначе обстояло дело в апреле 1904 года. Против трех высадившихся в Корее японских дивизий Куропаткин мог двинуть семь отличных дивизий сибирских стрелков. Положение не имело ничего общего с таковым же 1812 года - двойное превосходство в силах оказалось как раз у нас.
      Куропаткин и Харкевич полагали, что достаточно применять внешний шаблон кампании 1812 года, чтоб получить победу, подобно одержанной в Отечественную войну, при любой политической и стратегической обстановке. Они последовали примеру тех бухарских батырей, которые, увидев издали, как русские солдаты после переправы вытряхивают воду из голенищ, и не поняв, в чем дело, становились на руки и трясли ногами, думая, что постигли весь секрет русской тактики.
      Шаблон Отечественной войны в обстановке 1904 года был по меньшей мере столь же бессмыслен.
      Положение адмирала Алексеева - номинального главнокомандующего и генерала Куропаткина - самостоятельного помощника было глубоко ненормальным. Оно совершенно не предусматривалось существовавшими правилами о полевом управлении войск и являлось совершенно излишней и вредной импровизацией, сразу же положившей начало разнобою между штабами наместника и командующего Маньчжурской армией. Если в самом начале войны, когда речь шла о карательной экспедиции на дерзкую азиатскую страну, подобную аномалию и можно было с трудом допустить, то весной, после Тюренчена и Вафангоу, когда выяснилось, что вместо охоты на макак предстоит война с перворазрядной военной державой, власть главнокомандующего надо было усилить и точно определить его права. Ответственность ложится на Петербург, где немощь политики передалась и стратегии.
      Еще большее смешение языков наблюдалось в Порт-Артуре, где начальник Квантунского укрепленного района, комендант крепости и командующий эскадрой игнорировали друг друга. Все это можно было бы легко и своевременно устранить. Итак, первым недочетом явилась совершенно неудовлетворительная организация верховного командования, приведшая в Маньчжурии к разнобою, в Ляодуне - к полной анархии.
      Первой операцией войны должен был быть разгром армии Куроки в апреле месяце. Помешать ей высадиться мы не могли: войска собирались медленно, флот был расстроен. Уничтожить же ее по высадке были обязаны. Подкрепив Засулича главными силами, подтянув из-под Владивостока простоявшие там всю войну без дела 2-ю и 8-ю Сибирские стрелковые дивизии, Куропаткин задавил бы Куроки своей многочисленностью.
      Неиспользование 2-й и 8-й Сибирских стрелковых дивизий в эту кампанию представляет полную аналогию с неиспользованием VII и Х армейских корпусов в 1877 году.
      Второй операцией должно было быть уничтожение армии Оку в середине мая. Маньчжурская армия, наступающая по линии железной дороги, должна была явиться молотом, III Сибирский корпус Стесселя на Цзиньчжоу - наковальней. Восточный отряд был достаточно силен для удержания Куроки, если даже с армией этого последнего не удалось бы покончить в апреле.
      Высаживая свои армии по очереди, по частям, японцы давали нам огромное преимущество, которым мы, однако, и не думали воспользоваться. Предвзятая ребяческая мысль повторения Двенадцатого года сковала все наши действия, сведя их к какой-то игре в поддавки, тогда как противник играл в крепкие. Посылка Штакельберга под Вафангоу с заведомо недостаточными силами - лишь бы отписаться Алексееву, отступление после удачного боя при Дашичао и сдача Инкоу были печальными показателями этого удивительного полководчества.
      Ляоянское сражение открыло второй и решительный период кампании - период больших операций. Куропаткин готовился к этому сражению с самого начала войны, подчеркивая, что здесь именно надлежит победить или умереть (Ляоян - моя могила!). Сражение разыгралось для нас в общем очень удачно - все атаки японцев были отражены, они понесли вдвое тяжкие сравнительно с нами потери и выдохлись. У нас было полуторное превосходство в силах, и наши войска горели желанием нанести врагу решительный удар.
      Но вместо того чтобы атаковать 18 августа прямо перед собой и добить уже полуразбитых Оку и Нодзу, Куропаткия затеял сложный и путаный маневр на правом берегу Тай-цзыхэ: одной японской дивизии оказалось там достаточно, чтобы слабая его воля безоговорочно подчинилась воле более мужественного Куроки. И несмотря на тройное здесь превосходство в силах (и пятерное в артиллерии), несмотря на отражение Куроки, Куропаткин падает духом, подчиняется впечатлению случайных, мимолетных неудач, отказывается от продолжения борьбы, предписывает отступление. Случай патологический - болезненное отсутствие воли.
      За Ляояном - Шаха. Торжественно заявив, что пришло время заставить японцев подчиниться нашей воле, русский главнокомандующий на деле подчиняется воле первого же контратакующего японского ротного командира.
      Затем - критический момент всей кампании - потерянное сражение при Сандепу, сражение, в котором главнокомандующий лишил свою армию победы и которое отомстит за себя под Мукденом. Мукденский разгром - завершение всего куропаткинского полководчества, печальный его синтез.
      Огромная доля ответственности лежит на Петербурге, оставившем Куропаткина шесть лишних месяцев на посту, явно превышавшем его моральные силы и военные способности. Куропаткин подлежал отчислению уже после Ляояна. На Шахэ он не выдержал переэкзаменовки, а после Сандепу сохранение Куропаткина на посту главнокомандующего было чревато более гибельными последствиями, чем подход к японцам новой армии Ноги.
      По складу духа Куропаткин - яркий представитель материалистической школы, убежденный и последовательный материалист. Он совершенно лишен интуиции полководца, лишен чуткости, органически лишен способности чувствовать пульс боя. Святая святых военного дела закрыта для него - не могущий вместить не вмещает.
      Со всем этим он заботливый начальник. Всю войну, в каких бы трудных условиях войска ни находились, они были одеты, обуты и накормлены. Но не единым хлебом жив человек. Заботясь о желудках своих подчиненных, Куропаткин не обращал никакого внимания на их дух. Его неизменные приказы атаковать, но без решимости, с превосходными силами в бой не вступать действовали удручающим образом, убивали в командирах желание схватиться с врагом и победить во что бы то ни стало. Волевой паралич Куропаткина сообщался войскам, и в первую очередь войсковым начальникам.
      Куропаткин, как и Мольтке, поклонялся расчету и материи, - характеризует это злосчастное полководчество Б. В. Геруа, - но в то время, как Мольтке понимал место того и другого и не мешал армии работать, Куропаткин походил на механика, боявшегося шума машины, им же самим пущенной в ход. Он косился на рычаги с надписями стоп и задний ход с занесенной над ними готовой рукой. Много зная, но плохо чувствуя пульс операций и боя, Куропаткин никогда не умел отличить важное от неважного, решающее от вспомогательного.
      Генерал Куропаткин обладал лишь низшей из воинских добродетелей - личной храбростью. Храбрость может считаться достоинством лишь применительно к нижнему чину. От офицера, тем более от старшего начальника, требуется уже нечто гораздо большее. Офицер так же не смеет не быть храбрым, как не может не быть грамотным: это качество в нем подразумевается. Суворов формулировал это ясно, кратко и исчерпывающе: Рядовому - храбрость, офицеру - неустрашимость, генералу - мужество. И он с Наукой Побеждать вдохнул это мужество в сердца Багратиона, Кутузова, Каменского 2-го - взращенной им орлиной стае. Но армия Милютина не знала Науки Побеждать, и громадному большинству ее старших начальников, Куропаткину в том числе (и больше, чем другим) не хватало мужества в суворовском понятии этого слова. Отличный администратор, генерал Куропаткин совершенно не был полководцем и сознавал это. Отсюда его неуверенность в себе. Только бедность в людях заставила Ваше Величество остановить свой выбор на мне, - заявил он Государю, отправляясь в Маньчжурию. Узнав о назначении Куропаткина, М. И. Драгомиров заметил:
      А кто же при нем будет Скобелевым? Эти крылатые слова как нельзя лучше характеризуют положение бывшего начальника штаба Белого Генерала.
      Отсутствие интуиции имело следствием то, что Куропаткин принял в ведении стратегических операций в Маньчжурии тактический масштаб туркестанских походов. Он забывал о корпусах, интересуясь батальонами, упускал общее, увлекаясь частным, не умел отличить главного от второстепенного. Постоянно вмешиваясь по всяким пустякам в распоряжения своих подчиненных, Куропаткин распоряжался отдельными батальонами через головы войсковых начальников, передвигал охотничьи команды, орудия, разменивался на мелочи и ничего не замечал за этими мелочами. То же отсутствие интуиции и объясняет его поистине болезненную страсть к отрядной импровизации. Отрядами можно было воевать со среднеазиатскими ханами, отнюдь не с могущественной державой. В Мукденском сражении, например, отряд генерала фон дер Лауница состоял из 53 батальонов, надерганных Куропаткиным из состава 43 различных полков 16 дивизий 11 корпусов всех трех маньчжурских армий! Дальше идти было некуда, и этот один невероятный пример характеризует всю систему куропаткинского управления войсками.
      Куропаткин имел благородство сознаться в своих ошибках. Покидая Маньчжурию в феврале 1906 года, он отдал правдивый и честный приказ, отлично ставивший диагноз нашему недугу.
      Был разнобой в обучении войск, недостаточная подготовленность их, ввод в бой по частям... и главное - недостаток инициативы, недостаток самостоятельности у частных начальников, недостаток боевого воодушевления у офицеров и нижних чинов, малое стремление к подвигу, недостаток взаимной выручки у соседей, недостаточное напряжение воли от нижних чинов до старших начальников, дабы довести начатое до конца, несмотря ни на какие жертвы, слишком быстрый отказ после неудачи иногда только передовых войск от стремления к победе и вместо повторения атаки и подачи личного примера отход назад. Этот отход назад во многих случаях вместо того, чтобы вызвать у соседей увеличение усилий к восстановлению боя, служил сигналом к отступлению и соседних частей, даже не атакованных. В общем, среди младших и старших чинов не находилось достаточного числа лиц с крупным военным характером, с железными, несмотря ни на какие обстоятельства, нервами. Мы бедны выдающимися самостоятельностью, энергией, инициативой людьми. Ищите их, поощряйте, продвигайте вперед. Люди с сильным характером, люди самостоятельные, к сожалению, во многих случаях в России не только не выдвигались вперед, но преследовались: в мирное время такие люди для многих начальников казались беспокойными, казались людьми с тяжелым характером и так и аттестовывались. В результате такие люди часто оставляли службу. Наоборот, люди без характера, без убеждений, но покладистые, всегда готовые во всем согласиться с мнением своих начальников, выдвигались вперед...
      Причины наших неуспехов Куропаткин суммировал следующими, делающими ему честь словами: Прежде всего виноват в этом я - ваш старший начальник.
      Мы остановились столь подробно на характеристике генерала Куропаткина по двум причинам. Во-первых, она объясняет ведение Русско-Японской войны. Во-вторых, те же волевые дефекты мы встретим у главных русских деятелей Мировой войны. Полководчество Куропаткина было расплатой за бюрократию Милютина и властный обскурантизм Ванновского. Дух был угашен - и его ничто не могло возместить.
      Большинство старших начальников маньчжурских армий были, подобно Куропаткину, представителями упадочной эпохи русской армии.
      Генерал Линевич - храбрый офицер кавказских войн и усмиритель Пекина - не оказался на высоте, ни командуя армией, когда не сумел ликвидировать Киузанский прорыв, ни тем более в роли главнокомандующего, упустив возможность изменить ход войны. Линевич жаловался на преждевременность заключения мира, но не имел на это ни малейшего права. В его распоряжении, с апреля по август 1905 года, было пять месяцев, за которые он ничего не сумел предпринять - ясно, что будь ему предоставлены вторые пять месяцев, армия по-прежнему продолжала бы бездействовать на Сыпингайских позициях. Это, конечно, не был полководец, с которым русская армия могла бы выйти на победную дорогу.
      Отрицательной величиной явился маньчжурский Пфуль - Харкевич посредственный историк и еще более посредственный стратег, автор удивительного плана войны под Барклая. Генерал Каульбарс имеет право на признательность энергичным подавлением смуты. Командующим армией он был посредственным, и то же можно сказать о Бильдерлинге. Большинство командиров корпусов и начальников дивизий были бесцветны и ничем себя не проявили. Совсем слабы Случевский, Засулич, Соболев, Фок;
      совершенно немыслим генерал Чичагов.
      Из немногих отличившихся на первое место надо поставить генерала Гриппенберга. Он показал характер, достойный полководца. Человек с безупречной боевой репутацией, любивший свою армию и свое военное дело, он не смог вынести профанации победы. И характерным признаком упадочности той эпохи является осуждение, которое встретил поступок Гриппенберга в слишком многих военных кругах. Решительно стал на точку зрения Гриппенберга М. И. Драгомиров.
      Хорошо себя зарекомендовал генерал Штакельберг. В первом своем деле при Вафангоу он был плох, но затем очень быстро выправился и при Сандепу действовал блестяще, выказав незаурядную силу воли. Яркую фигуру представлял и другой герой Сандепу - генерал Церпицкий. Следует отметить генерала Зарубаева, хорошего арьергардного начальника. Выдвинулся благодаря своему отличному начальнику штаба генералу Мартынову командир III Сибирского корпуса Н. И. Иванов{66}, человек весьма ограниченного кругозора, не имевший данных стать полководцем. В штабах трех маньчжурских армий мы встречаем генерала Эверта{67}, Рузского, Флуга и М. В. Алексеева{68}, а в штабе наместника генерала Жилинского, с которым нам, к сожалению, еще придется иметь дело.
      Блестящую репутацию создали себе командиры полков - 18-го стрелкового полковник Юденич, 1-го Сибирского - полковник Леш{69} и 24-го Сибирского полковник Лечицкий.
      * * *
      Всего было мобилизовано и отправлено на Дальний Восток, считая с гарнизоном Порт-Артура, 23000 офицеров и 1 250000 нижних чинов, из коих свыше трех четвертей приняло участие в военных действиях.
      Из 870000 человек, находившихся в строю маньчжурских армий, убыль составила 6593 офицера и 222 591 нижний чин. Чисто бюрократическая и ненаучная система статистики (где умершие от ран и болезней показаны в одной графе, очевидно, просто как списанные с довольствия, а раненые и больные значатся в общей графе эвакуированных) позволяет нам распределить потери по категориям лишь в круглых цифрах. Убито и умерло от ран: 1100 офицеров, 29000 нижних чинов, ранено: 4000 офицеров и 95000 нижних чинов. С гарнизоном Порт-Артура кровавые потери составят убитыми и умершими от ран:
      1300 офицеров, 36000 нижних чинов; ранеными: 4000 офицеров и 119000 нижних чинов.
      Бросается в глаза огромное количество исключенных за физической негодностью - 52 340 человек - четвертая часть всей убыли. Это личный состав трех дивизий или убыль от большого сражения. Людей отрывали от семьи и занятий, одевали, снаряжали, довольствовали, везли на край света и там убеждались, что они не годны к службе! Их лечили, свидетельствовали, браковали, отправляли назад. И это тогда, когда на одноколейной Сибирской дороге приходилось дорожить каждым местом. Одно довольствие этой инвалидной армии поглотило несметные деньги. Виновны воинские присутствия, небрежно относившиеся к ответственейшему делу пополнения; еще более виновны центральные органы Военного ведомства, требовавшие от местных органов излишнюю спешность. Корень же зла - милютинский Устав 1874 года с его антигосударственными льготами по семейному положению и абсурдной системой жеребьевки, благодаря которым армия засорялась физически негодным элементом. Мы видели причины, по которым в строй действовавших войск были поставлены бородачи - запасные старших сроков. Продолжив срок пребывания в запасе, генерал Банковский в свое время не озаботился ввести различные категории, разряды запаса, а спешка, с которой велась мобилизация первых четырех европейских корпусов, затрудняла отбор.
      При всей своей тяжеловесности и отсутствии боевого задора эти запасные долг свой перед Родиной выполнили честно. В наскоро импровизированных псевдосибирских корпусах Казанского округа, сплошь состоявших из запасных, вначале случались неустойки, но качество их по мере обстрелянное повышалось с каждым сражением. 54-я дивизия - орловские рысаки Ляояна - геройски прикрывает отступление своей армии под Мукденом.
      Высокое качество личного состава русской армии в эту тяжелую годину ярко сказывается в том, что весною 1905 года из полков, оставшихся в России, отправилось на войну добровольцами 40000 солдат. Они знали, на что шли; слухи о кровавых потерях и жестоких поражениях не поколебали их сердец. Будь вместо Линевича Гурко, вместо Куропаткина - Скобелев, чего бы они не сделали с такими войсками!
      Еще рельефнее сказывается доблесть войск ничтожным количеством пленных. Почти все 27000 пленных маньчжурских армий - жертвы мукденского хаоса, за который войска совершенно не ответственны (наоборот, можно лишь удивляться сравнительно незначительному числу пленных в сравнении с огромным кровавым уроном этого жестокого поражения). В десятидневном сражении на Шахэ мы потеряли 44000 убитыми и ранеными, но японцы взяли всего 500 пленных (1 процент всех потерь). В сражении при Ляояне все трофеи армии генерала Оку, лишившейся 7500 человек убитыми и ранеными, составили 13 пленных русских рядовых - какое еще нужно свидетельство геройским полкам 1-й и 9-й Сибирских дивизий?
      Остальные пленные: 23000 защитников Порт-Артура - остатки сухопутного гарнизона, 5000 сахалинских вояк, 11000 моряков трех наших тихоокеанских эскадр, несколько тысяч замертво подобранных на полях сражений.
      Нами потеряно в боях 158 орудий, а взято 16 (14 на Путиловской сопке, а 2 - дань, взятая с японцев за Мукденскую победу Елецким полком). Японцами взято два знаменных древка, но лент и полотнищ они не получили. Ни одного знамени нами потеряно не было.
      Многочисленны и прекрасны подвиги русской пехоты. Вспомним, как заслужил свое георгиевское знамя 11-й Сибирский стрелковый полк под Тюренченом, вспомним 5-й полк, схватившийся со всей армией Оку на Цзиньчжоу, в бою, где три русских батальона пригвоздили к месту три японские дивизии на весь день. Геройский полк, помимо всей неприятельской армии, боролся еще с неприятельским флотом. О стойкость Барнаульского полка разбился порыв неприятеля при Дашичао, зарайцы под Ляояном гнали штыками японскую гвардию четыре версты без передышки... Иностранные агенты, видевшие нашу пехоту (и сами японцы), отзываются о ней с величайшим уважением.
      Нашей пехоте пришлось переучиваться под огнем. Сибирские полки уже к началу ляоянских боев усвоили новую тактику, прибывающим из Европы приходилось расплачиваться за рутину в первых своих боях. Чрезвычайно вредила привычка старших начальников командовать ротами и батальонами, забывая про полки и дивизии.
      Конница действовала в общем очень слабо. Она была многочисленна, но невысокого качества. Полноценными можно считать лишь три драгунских полка. Главную массу составляли казачьи полки 2-й и 3-й очереди. В зауральских казачьих войсках даже и первоочередные полки были плохо подготовлены и могли считаться, самое большее, отлично ездящей пехотой. Их офицерский состав был плох, за исключением прикомандированных из регулярной кавалерии, на которых и лежала вся работа. Стратегической разведки не производилось всю войну. Иррегулярной коннице и ее начальникам не хватало порыва и готовности пожертвовать собой. При столкновении с неприятелем казаки зауральских войск всегда хватались не за шашку, а за винтовку (сказывались охотничьи инстинкты), и в результате - полное отсутствие конных дел. На это жаловался и Куропаткин: Хотя наши разведывательные отряды достигают силы в одну или несколько сотен, их зачастую останавливает десяток японских пехотинцев. Будь у казаков более воинственный дух, они атаковали бы противника в шашки. Со всем этим дух этих людей был неплох - им не хватало лишь надлежащего воспитания и хороших начальников.
      То и другое они получили после войны. Деятельность забайкальцев на Западном фронте в 1914 - 1916 годах, подвиги сибиряков в Кавказской армии достаточно известны.
      Японская конница была слаба количеством и качеством, но этим наши кавалерийские начальники совершенно не воспользовались. Среди этих последних генерал Самсонов и Ренненкампф удачно справлялись с задачей прикрытия флангов армии, хоть и не проявили себя ни одним кавалерийским делом. Что же касается артиллериста Мищенко, то деятельность его во главе конного отряда можно считать только недоразумением.
      Артиллерия показала замечательную гибкость и сноровку. Вступила на войну она с новой пушкой, но с древней тактикой, характеризовавшейся прямой наводкой с открытых позиций. Кровавый опыт Тюренчена и Вафангоу был немедленно же использован нашими артиллеристами, не ждавших указаний сверху, и в третьем бою - при Даши-чао - наша артиллерия наводила по угломеру с закрытых позиций и действовала этим новым для себя способом столь блестяще, что 76 орудий нашего I Сибирского корпуса справились со 186 японскими. Блестящие действия дивизиона полковника Слюсаренко под Ляояном также достаточно известны. Эта новая тактика артиллерии вначале встретила противодействие многих старших войсковых начальников, находившихся во власти рутины и не понимавших требований новой боевой обстановки. Прибывшие из России I, VIII армейские, V и VI
      Сибирские корпуса имели артиллерийские бригады Варшавского и Виленского округов, чем приведены были в расстройство наши западные пограничные корпуса. Невольно возникает вопрос: не лучше ли было послать на Дальний Восток эти наши пограничные корпуса, хорошо обученные и содержавшиеся в усиленном составе? От них была отобрана артиллерия, и они в таком виде все равно не могли принести пользы на германской границе.
      В упрек артиллеристам следует поставить их слабое знакомство с общей тактикой и требованиями пехоты, слишком часто жаловавшейся на недостаточную поддержку, а то и неподдержку ее усилий артиллерией. Этим дефектам способствовала как архаическая организация (командиры артиллерийских бригад подчинялись не начальникам дивизий, а начальникам артиллерии корпуса), так и упомянутые тактические пробелы. В строю артиллерии не было офицеров Генерального штаба. Окончившие Николаевскую академию Генерального штаба пешие артиллеристы зачислялись по пехоте, конные - по кавалерии. Очень немногие из них получали затем артиллерийские бригады, в батареях же и в дивизионах не было таким образом офицеров с высшим тактическим образованием. Прибавим к этому старую неприязнь, которую артиллеристы питали к Генеральному штабу, неприязнь, еще усилившуюся после упразднения преимуществ ученого канта.
      Роль инженерных войск в общем была незначительной. Полевой устав 1901 года, составленный при ближайшем участии М. И. Драгомирова и отводивший подобающую роль наступлению и частному почину, не успел привиться войскам. Многочисленные временные уставы и наставления 80-х и 90-х годов не давали командирам никакой руководящей идеи. При таком недостатке тактического обучения особенно важным являлся вопрос тактического воспитания. Офицерский же наш состав - до старших начальников включительно - был со школьной скамьи воспитан на примерах пассивной доблести защитников Севастополя и Шипки. В напряженной боевой обстановке эти вошедшие в плоть и кровь подсознательные рефлексы пересиливали поверхностно усвоенный устав. Откуда - всегдашний отказ от инициативы в критический момент боя, упущение золотых возможностей, безнадежное стоять до конца, обороняться до последнего патрона в тех случаях, когда надлежало схватить уже поколебленного врага за горло, смести все перед собою неистовым движением вперед.
      * * *
      Японцы были противником высокодоблестным. Традиция, воспитание, весь уклад жизни их народа были направлены к развитию пламенной любви к родине, готовности, не задумываясь, отдать свою жизнь для ее величия. Высокий уровень народного образования делал патриотизм осмысленным, а военное обучение легким. Система воинского воспитания была направлена к закаливанию воли, развитию энергии, культивированию широкой инициативы. Тут сказалось прусско-германское влияние.
      Подобно России за два столетия до того, Япония заимствовала западную цивилизацию. Однако Мутсухито не повторил роковой ошибки Петра I. Он бережно отнесся к духовному лику своего народа, его самобытности, его древним обычаям и не насиловал его души слепым и варварским поклонением всему иностранному. Взяв от Европы цивилизацию, японцы сохранили свою культуру. Они ревниво отстояли свое японское естество, свою духовную цельность и не уродовали их на голландский, французский или немецкий образец. В этом отношении преобразователя Японии следует поставить выше полтавского победителя.
      Японская армия, как мы видели, была воспитана на германских образцах, восприняв как хорошие стороны мужественных германских доктрин, так и отрицательные, в том числе - предвзятость. Японцы исходили из двух софизмов: невысокого качества русских войск (изучая предыдущие войны России через германские очки) и малочисленности их (нелепая предпосылка: Русская армия в семь раз сильнее, но на театре войны силы будут равны). За первый из них они поплатились кровавыми потерями - 225000 убитыми и ранеными, за второй едва не поплатились проигрышем войны. Все их выкладки оказались никуда негодными - в исчислении сил противника японский Генеральный штаб просчитался в начале войны вдвое, а затем и втрое. Вместо одной дивизии в месяц русские могли подвозить три. Превосходство в силах с первого дня войны и до последнего было на русской стороне и в конце войны стало двойным. Японцы не избежали бы разгрома, находись во главе русской армии вместо папаши Линевича полководец, достойный ее.
      Японскую стратегию нельзя признать выдающейся. Она излишне осторожна и обнаруживает склонность уступать тактическим расчетам. Маршал Ойяма не сумел ни разу сосредоточить главные силы на главном направлении. В результате слабая армия Куроки вынуждена оставаться пассивной зрительницей отступления русских от Ляояна, не будучи в силах перехватить его. Совершенно так же полгода спустя замрет на подступах к Мукдену недостаточно сильная ударная армия генерала Ноги.
      Из всех японских военачальников на первое место надо поставить Куроки, самое имя которого стало угнетать несчастного Куропаткина. Куроки порадовал Японию первой победой при Тюренчене, сыграл главную роль при Ляояне, а Киузанским своим прорывом решил генеральное сражение всей войны. Он обнаружил отличный стратегический глазомер.
      Войска были превосходны, и от них можно было требовать сверхчеловеческих усилий. При Ляояне бригада Окасаки ринулась на два наших корпуса, зная, что подкреплений ждать неоткуда. О бригаде Намбу под Мукденом мы уже упоминали. В огневом аду Порт-Артура полки генерала Ноги сводились в роты, роты - в отделения, и уцелевшие кучки все с тем же энтузиазмом шли на верную смерть. Японские командиры считали вопросом чести справиться с врагом без помощи подкреплений, являя разительный контраст с иначе воспитанными русскими военачальниками, которые взывали о подкреплениях, не успев еще завязать боя.
      Отношение японцев к русскому противнику часто можно назвать рыцарским. В официальных сообщениях японской Главной Квартиры неизменно встречаются фразы: тела убитых русских воинов погребены со всеми почестями, русские офицеры преданы земле с отданием особых почестей. Вспоминаются германцы, выставлявшие на поругание трупы раздетых догола преображенцев в Виленских боях 1915 года. Гамильтон был свидетелем искреннего восторга офицеров штаба Куроки при виде удачной хитрости одной из русских батарей (в ляоянских боях). Европейцы или американцы рассердились бы, - замечает он. Нет никого лучше нас в атаке, нет никого выше вас в обороне, - говорили японцы порт-артурцам. - Если бы мы соединились, то завоевали бы весь мир!
      Благодаря плохому управлению победа не увенчала знамен маньчжурских армий. Но безграничная доброта Императора Николая Александровича вознаградила героизм и самоотвержение войск многочисленными боевыми наградами.
      БЫЛИ ПОЖАЛОВАНЫ ОТЛИЧИЯ В СЛЕДУЮЩИЕ ПОЛКИ:
      9-й пехотный Староингерманландский полк - знаки на шапки за отличие 1904 1905 гг.;