3 июня гарнизон Карса предпринял вылазку, отраженную в славном для нас деле при Аравартане. Все дело при Аравартане решила беспримерная атака северских драгун. Полк пошел в карьер на знаменитую нерасстроенную арабистанскую пехоту, прикрытую огнем 50 орудий, прошел пять неприятельских линий насквозь, изрубил арабистанцев без счета, понеся лишь небольшие потери. Северцы гнали турок до самых стен крепости.
      8 тот же день 3-го генерал Лорис-Меликов созвал военный совет. Появившаяся за Соганлугом турецкая армия наконец-то привлекла на себя внимание нашего командования. Генералу Гейману было поручено двинуться за Соганлуг, воспрепятствовать Мухтару идти на выручку Карса и оказать содействие Эриванскому отряду.
      9 июня отряд генерала Геймана (19000 человек при 64 орудиях) выступил на Милли-Дюзе и Сарыкамыш, где выяснилось, что Мухтар с главными своими силами обратился на Тергукасова, а на Зевинской позиции стоит дивизия Измаила Хаки-паши. Возникал вопрос, идти ли к Хоросану и, став между отрядами Мухтара и Измаила, бить их по очереди, не допустив их соединения и облегчив Тергукасова, или просто атаковать Зевин. Гейман не был Котляревским и принял второе, посредственное и казавшееся более легким решение.
      13 июня он атаковал Зевинскую позицию, но был отбит. Против 10000 турок с 16 орудиями Гейман имел двойное, а в артиллерии даже и четверное превосходство - 19000 бойцов с 64 орудиями. В бой, однако, он ввел лишь около 5000 (2 полка Кавказской Гренадерской дивизии). Наш урон - 844 человека, у турок убыло 540. Главная доля вины падает на присутствовавшего здесь и не сумевшего распорядиться Лорис-Меликова. Это, само по себе совершенно незначительное, дело имело роковые последствия. Гейман пал духом и отступил. Лорис-Меликов, растерявшись, снял осаду Карса и 28 июня отвел войска на границу. Почти вся занятая территория, за исключением Ардагана, была потеряна, и Эриванский отряд, оставленный один против всей армии Мухтара, был поставлен в критическое положение. Малодушие нашего командования превратило ничтожную тактическую неудачу в жестокую стратегическую катастрофу.
      * * *
      Эриванскому отряду генерала Тергукасова надлежало удерживать в спокойствии мусульманское население Эриванской губернии и обеспечить левый фланг всего нашего расположения. 12 апреля он перешел границу и 17-го занял без боя Баязет, где оставлен гарнизон. Ход событий под Ардаганом и Карсом (приостановка наступления главных сил) вынудили его оставаться в бездействии. Турки уклонились от боя и отступили в Вану. Ванский паша Фаик собрал в течение мая до 11000 человек регулярных и курдов.
      19 мая Лорис-Меликов предписал Тергукасову отвлечь на себя внимание Мухтара. 22-го Эриванский отряд двинулся Алашкертской долиной в пасть врагу. Он прошел 200 верст по дикой местности, ведя партизанскую войну с курдами, и был вынужден отделить на сообщения около трети всех своих сил. Положение Тергукасова было в высшей степени рискованным - перед ним чувствовалась вся армия Мухтара, а с тыла нависла угроза со стороны корпуса Фаик-паши. В то же время Лорис-Меликов, сам с главными силами ничего не предпринимавший, требовал от слабого Эриванского отряда все более решительных действий.
      4 июня, сбив турок в бою у Драм-Дага, Тергукасов открыл себе доступ в Пассинскую долину, однако последствия этой победы были парализованы тем, что Мухтар, пользуясь вялостью Лорис-Меликова, смог сосредоточить против 7000 русских главные силы своей армии - 18000. В то же время корпус Фаика в тылу Эриванского отряда осадил Баязет, защищавшийся в семь раз слабейшим гарнизоном.
      9 июня Мухтар атаковал Тергукасова у Даяра, но был отбит и отступил к Дели-Бабе. Тергукасов отвел затем свой отряд к Драм-Дагу, где решил выждать развертывания операций отряда Геймана. При Даяре наш урон составил 454 человека. У турок (18000 и 18 орудий) убыло 2000. По соотношению сил - это турецкий Зевин, но потери Мухтара при Даяре вдвое сильнее, чем урон Геймана в деле 13 июня. Тут и застало его 15-го числа известие о зевинской неудаче. Положение Эриванского отряда из рискованного сделалось прямо критическим. Обремененный ранеными, израсходовав свои боевые припасы, он попал между двух огней: корпусом Измаила - из войск Мухтара (8000 ружей и 24 орудия) и корпусом Фаика. Тергукасов с честью вышел из этого положения. Его несокрушимой энергии и нравственному подъему войск после Драм-Дага и Даяра Эриванский отряд обязан своим благополучным отступлением на русскую границу (Эриванская губерния вер это время охранялась всего 2 ротами - к счастью, Фаик не воспользовался этим обстоятельством). Отступление длилось десять дней на протяжении 180 верст, и 25 июня батальоны Тергукасова были уже в русских пределах.
      Положение осажденного и геройски защищавшегося Баязета с каждым днем становилось все отчаяннее. 27-го Тергукасов, едва лишь дав отдохнуть своим войскам, двинулся снова через границу, опрокинул 28 июня в ряде столкновений войска Фаика и выручил этим майора Штоквича и геройский его отряд. Гарнизон Баязета состоял из 30 офицеров и 1300 нижних чинов (батальон Ставропольского полка, взвод 19-й артиллерийской бригады и нескольких команд). Комендантом был подполковник Пацевич. 5 июня турецкое полчище обложило цитадель. Стойко отражавший атаки гарнизон стал испытывать мучения от жажды. В цитадели не было воды, и много смельчаков платилось жизнью при доставке по несколько ведер из источника, по которому турки били почти без промаха. Пацевич пал духом и на совете предложил сдачу. Но господа офицеры его застрелили, и комендантом стал старший после него майор Штоквич, решивший сопротивляться до конца. Раненым стали выдавать по кружке, здоровым - по полкружки воды через день (в палящий июньский зной). На 24-й день гарнизон был спасен, лишившись за время осады 7 офицеров и 310 нижних чинов.
      * * *
      Неблагоприятный оборот дел встревожил наместника Кавказа - великого князя Михаила Николаевича, лично прибывшего на фронт со своим начальником штаба генералом Обручевым{215} и взявшего на себя руководство операциями. Русские войска были расположены на местах, уже прославивших наше оружие, - авангард Геймана стал у Башкадыклара, главные силы Лориса - у Кюрюк-Дара. Всего у нас в ружье было 30000 человек при 120 орудиях, не считая Кобулетского и Эриванского отрядов. Инициатива перешла к противнику. Заставив русских отступить по всему фронту и получив подкрепления, Мухтар-паша решил перенести военные действия в русское Закавказье, имея конечным объектом Тифлис.
      От Карса на Тифлис можно было двинуться либо через Ахалкалаки, либо через Александрополь. Первое направление было для турок самым выгодным (кратчайший путь, богатая страна), так что великий князь начал спешно стягивать туда войска. Однако Мухтар, не желавший сейчас генерального сражения, предпочел александропольское направление и медленно тронулся туда 2 июля. С ним было до 35000 при 56 орудиях. С 3 по 7 июля турецкая армия заняла позицию на Аладжинских высотах, где сильно укрепилась на фронте в 22 версты. Мухтар решил выждать здесь корпус Измаила с эриванского направления и затем уже перейти в дальнейшее наступление. Из России на Кавказ были двинуты 1-я гренадерская и 40-я пехотные дивизии. До прибытия этих подкреплений великий князь не находил возможным штурмовать сильную Аладжинскую позицию, ограничиваясь рекогносцировкой ее и полицейскими мероприятиями в большом масштабе против волновавшегося населения. Положение на Кавказе, таким образом, сделалось чрезвычайно похожим на создавшееся как раз в то же время на Балканах в результате Второй Плевны. Весь июль прошел в бездействии - с нашей стороны вынужденном, с турецкой - добровольном. Мухтар не сходил с Аладжи, Измаил действовал (в общем очень вяло) против Тергукасова.
      В последних числах июля к Арпачаю подошла 40-я пехотная дивизия, а в первых числах августа и 1-я гренадерская. Первые усилия решено было обратить против Измаила (и с этой целью отряд Тергукасова значительно усилен), а затем обратиться на Мухтара. Однако в ночь на 13 августа Мухтар неожиданно перешел в наступление и нанес нам довольно чувствительный удар. В деле 13 августа 20000 турок, с потерей 1359 человек, потеснили 8000 русских. Мы лишились 992 человек. До того 6 августа мы предприняли усиленную рекогносцировку Аладжи с потерей 9 офицеров, 353 нижних чинов. В результате этого дела операция против Измаила была отложена, и все внимание великого князя сосредоточилось на Аладже.
      К половине сентября здесь против 40000 ружей и 96 орудий Мухтара у нас сосредоточилось до 60000 шашек и штыков при 218 орудиях, и с этими силами положено приступить к решительным операциям. Трехдневное наступательное сражение 20-го, 21-го и 22 сентября закончилось безрезультатно, однако последствия его сказались скоро - уже 27-го числа турки отошли в исходное свое до 13 августа положение. Наступление с 20 по 22 сентября закончилось неудачей, несмотря на частичный успех при Хаджи-Вали. Методы его напоминают Плевну. Наш урон составил 93 офицера и 3290 нижних чинов - наиболее кровопролитное дело за кампанию. Турки лишились 5000. Бездействие Измаила и приближение зимы побуждали Мухтара отступить к Карсу. Он отложил эту операцию до подвоза в Каре необходимых запасов и этой заминкой погубил свою армию.
      Едва лишь был замечен отход турок на главную их позицию, как в тот же день, 27 сентября, великий князь Михаил Николаевич стал готовиться к нанесению им сокрушительного удара. В решительном сражении 2-го и 3 октября на Аладжинских высотах (иначе при Авлиаре) турецкая армия была совершенно уничтожена. Остатки ее бежали частью в Каре, частью с самим Мухтаром к Зевину. Вся бывшая у турок артиллерия досталась русским. Мухтар уже отправил в Каре большую часть своей артиллерии. У него осталось на армию в 36000 всего 39 орудий. Мы ввели в дело 55000 с 200 орудиями. Разгром турок был полным: они лишились 22000 человек - 15000 убитых, раненых и разбежавшихся и 7000 пленных, в том числе 7 пашей, с 35 орудиями. Мы применили глубокий охват обоих флангов неприятеля, лишившись в этом славном деле 56 офицеров и 1385 нижних чинов. Великий князь Михаил Николаевич награжден орденом святого Георгия I степени.
      Эти остатки неприятельской армии могли быть совершенно истреблены энергичным, безостановочным преследованием. К сожалению, организация преследования всегда являлась нашей слабой стороной. Русская армия умела побеждать, но не умела пользоваться плодами своих побед. Распоряжения о преследовании были отданы лишь в диспозиции на 5-е число. Главные силы были разделены на два отряда - генерала Лазарева{216} (32000 человек при 146 орудиях), двинутый под Каре, и генерала Геймана (18000 человек при 98 орудиях), которому поручено совместно с Эриванским отрядом генерала Тергукасова пре следование остатков Мухтара и корпуса Измаила и движение к Эрзеруму.
      * * *
      12 октября Гейман подошел к Зевинской позиции, где находился слабейший вчетверо отряд Мухтара без артиллерии. Однако вместо того, чтобы атаковать неприятельскую позицию, Гейман остановился против нее в бездействии. Мало того - он не распорядился занятием Хоросана и Кепри-Кея - единственных пунктов, где могло состояться соединение неприятельских отрядов Мухтара и Измаила.
      Тем временем корпусу Измаила удалось скрытно отойти от Тергукасова. Он двинулся форсированными маршами по горам, бросив обозы и тяжести. Мухтар 14 октября очистил Зевинскую позицию и, совершив опасный фланговый марш в 10 верст от все бездействовавшего Геймана, двинулся на Кепри-Кей, где русский генерал не сумел его предупредить. 15-го числа в Кепри-Кее состоялось соединение Мухтара и Измаила, и турецкий главнокомандующий вновь располагал силами - 20000 ружей при 40 орудиях - с которыми мог надежно прикрыть Эрзерум. 17-го турки отступили от Кепри-Кея на сильную позицию при Деве-Бойну.
      21 октября у Гассан-Калы войска Геймана соединились с отрядом Тергукасова. Гейман, как старший производством, вступил в командование соединенными силами (25000 при 90 орудиях). Он решил атаковать турок на Деве-Бойну с тем, чтоб по разгроме их попытаться овладеть Эрзерум ом. Это должно было обеспечить войскам удобные зимние квартиры, не говоря уже о громадном моральном значении взятия анатолийской твердыни.
      23 октября последовал штурм Деве-Бойну и полный разгром турок. При Деве-Бойну у нас убыло 29 офицеров, 590 нижних чинов. Турки лишились 3000 убитыми и ранеными, 3000 пленными и всех 43 бывших у них орудий. Гейман демонстрировал войсками нашего левого фланга против правого фланга турок на Палантекене, куда Мухтар и стянул все резервы. В сумерки же Тергукасов с частями 19-й и 39-й пехотных дивизий нанес решительный удар левому флангу турок на высоте Узун-Ахмет. Толпы деморализованных, побросавших оружие аскеров устремились в Эрзерум, их командиры потеряли голову. Никто не думал о сопротивлении. Объятое ужасом население Эрзерума собралось у карсских ворот просить аман у русских. Но русские не явились...
      Гейман не воспользовался этой блестящей победой. Три дня он простоял в полном бездействии в 15 - 20 верстах от Эрзерума и лишь 27-го подступил к крепости. Турки тем временем успели прийти в себя, собрать разбежавшиеся таборы и занять ими форты и укрепления для упорной обороны. В ночь на 28 октября Гейман штурмовал Эрзерум, но был отбит. Диспозиция составлена неумело, колонны сбились с направления, проблуждав всю ночь. Один лишь Бакинский полк взял форт Азизие. Наш урон - 600 человек, нами взято 500 пленных. В результате этой неудачи, в которой был сам виноват, Гейман должен был отступить от Эрзерума - оставаться здесь на зиму значило бы погубить войска от лютых морозов на пустынном и диком плоскогорье. Русские войска расположились на зиму в редких деревушках Пассинской долины в невозможнейших санитарных условиях.
      Пока Гейман добивал Мухтара на Деве-Бойну, отряд генерала Лазарева 9 октября подступил к Карсу и 13-го начал осадные работы. Осадный корпус поступил под командование Лорис-Меликова. Великий князь отбыл в Тифлис к исполнению своих обязанностей наместника (генерал Обручев остался). Блистательный штурм в ночь на 6 ноября дал нам Каре и завершил фактически войну на Кавказе. Каре взят ночным штурмом 1-й гренадерской, 40-й пехотной дивизиями и Кавказской стрелковой бригадой. В крепости взято 303 орудия. Из гарнизона в 25000 человек 3000 перебито на штурме, 5000 больных и раненых, 17000 с 5 пашами и 800 офицерами сдалось в плен. Наш урон при этом - 2 генерала, 75 офицеров, 2196 нижних чинов.
      По взятии Карса часть войск была двинута в Эрзерумский район на усиление Геймана. Мероприятие это имело печальные последствия, усилив и без того большую скученность, лишенных медикаментов, ютившихся в грязных туземных хижинах и землянках войск, и в ту зиму русские стоянки в Пассинской долине и за Соганлугом обратились в тифозные кладбища. В числе жертв тифа был и генерал Гейман. Согласно условиям перемирия Эрзерум был 11 февраля на полгода передан русским (с 20 декабря крепость была блокирована, причем на позициях войска стояли в снегу выше человеческого роста).
      Батумская операция
      Операции Кобулетского отряда генерала Оклобжио против Батумского турецкого корпуса Дервиш-паши развивались независимо от общей обстановки на театре войны. 12 апреля 1877 года генерал Оклобжио перешел границу и 14-го занял высоты Муха-Эстате, где прочно укрепился. Действовать ему пришлось в труднопроходимой местности и в тяжелых условиях (враждебное население, трудность подвоза, недостаток горной артиллерии). По выделении Ардаганского отряда у генерала Оклобжио осталось всего 14000 человек при 48 орудиях против двойного превосходства сил Дервиш-паши. Действия Кобулетского отряда отличались медлительностью и вялостью. Турецкая армия имела время изготовиться и занять крепкую позицию у Цихидзири. Генерал Оклобжио, пойдя на сближение с неприятелем, занял 29 апреля позицию у Хуцубани, где бездействовал полтора месяца. 12 -июня он атаковал Дервиша при Цихидзири, но был отражен (что совпало с зе-винской неудачей), эвакуировал Хуцубани и отошел на апрельские позиции при Муха-Эстате, где занял чисто оборонительное положение. Дервиш-паша дважды атаковал Муха-Эстате - 1-го и 12 августа, но оба раза был отбит. Кобулетский отряд (поступивший под команду генерала Комарова) простоял здесь 5 месяцев. 15 ноября турки внезапно отступили на Цихидзирскую позицию: после падения Карса Дервиш боялся быть разбитым превосходными русскими силами.
      В первых числах января 1878 года великий князь Михаил Николаевич предписал генералу Комарову{217} возобновить наступление на Батум. 18 января - за сутки до перемирия - генерал Комаров снова атаковал Цихидзири и был отбит, напрасно понеся большие потери. На следующий день была получена депеша о перемирии, отдавшем Батум и Эрзерум России.
      Разбор войны 1877 - 1878 годов
      Политически война 1877 - 1878 годов далеко не дала того, что смогла бы дать. Берлинская капитуляция Горчакова была менее почетной, нежели Плевненская капитуляция Османа-паши. Европа присвоила себе плоды русских побед Россия была жестоко унижена.
      Задержанная робкой дипломатией по первому боцманскому свистку с английского броненосца у самых стен Царьграда, победоносная русская армия болезненно переживала это национальное унижение. На родине же настроения мало чем отличались от послесевастопольских{218}. Ответственность за все ложится целиком на неспособных руководителей российской великодержавной политики, поражавших чрезмерной впечатлительностью и полнейшим отсутствием выдержки.
      Стратегически война эта - за исключением последнего месяца кампании - дала сплошь отрицательные образцы. О турецкой стратегии мы и говорить не будем - ее просто не существовало.
      Человек обаятельный, любивший войска и любимый ими, великий князь Николай Николаевич не был полководцем. Мы можем лишь догадываться о затруднениях Государя при выборе главнокомандующего. Существовавшее Положение о полевом управлении войск было составлено генералом Милютиным (как впоследствии генералом Сухомлиновым) определенно в пользу военного министра. Назначить же Милютина, никогда ничем не командовавшего, Государь при всем своем доверии к нему как к администратору не мог. Все называли Барятинского, но это было бы афронтом Милютину. Единственным выходом для Государя явилось назначить своего брата, но задним числом можно лишь пожалеть, что главнокомандующим не был назначен победитель Шамиля. Ответственнейшая должность главнокомандующего явно превышала силы и способности великого князя Николая Николаевича. У него отсутствовало первое и основное качество полководца - сила духа. Он терял голову при неудачах: его отчаянная телеграмма князю Карлу после Второй Плевны, упадок духа после Третьей - когда он находил дальнейшую кампанию безнадежной достаточно это показывает. Он мог бы еще занимать эту должность без ущерба делу при непременном, однако, условии наличия хорошего и знающего свое дело начальника штаба. Таковым, конечно, не мог считаться генерал Непокойчицкий, роль которого (подобно роли Янушкевича{219} при Николае Николаевиче - Младшем 37 лет спустя) была ничтожной. Юрий же Данилов{220} ставки 1877 года именовался генералом Левицким и пользовался дружной ненавистью всей армии. Его считали главным виновником всех неудач, что следует, однако считать преувеличенным. Современники рисуют генерала Левицкого{221} в чрезвычайно отрицательном свете как человека и как офицера. Не следует, однако, забывать его заслуги после Третьей Плевны, когда он вместе с Милютиным отстоял перед Государем, вопреки большинству, продолжение кампании.
      Основным пороком нашей стратегии в эту войну является беспримерная, неслыханная в военной истории разброска сил. Желая решительно всюду иметь заслоны, наша Главная Квартира буквально распыляет армию: два корпуса - под Рущук, один - в Добруджу, один - на Балканы, один - под Никополь, один оставлен на Дунае... Ни один из фасов этого трехстороннего каре не оказывается способным на сколько-нибудь решительные действия. Для главной задачи перехода Балкан - операции, в которой и заключался весь смысл войны, назначено всего десять батальонов генерала Гурко! Корпус Радецкого удерживают на линии Балкан - и в пасть врагу шлют слабый отряд, пусть и с выдающимся начальником. Результат - Эски-Загра. Прагматическое изучение военной истории - обобщение, синтез - у нас отсутствовало (заучивали механически факты и цифры). Результатом этого и явилось то упорное применение нелепой идеи стратегического авангарда, которой у нас характеризуется всякое начало кампании. В 1853 году уже едва не случилось катастрофы при Баяндуре, но опыт с Орбелиани пропал даром, и в 1877 году посылают Гурко. И этот опыт тоже пропадает даром - Старая Загора в мельчайших подробностях повторится под Тюренченом. Более того, Тюренчен в свою очередь будет воспроизведен в 1914 году под Опатовом!
      К началу июля 1877 года у нас получилось, таким образом, следующее положение:
      1) ведут войну - 10 батальонов (на главном стратегическом направлении);
      2) смотрят, как ведут войну, - 120 батальонов (на второстепенных направлениях, в различных резервах и наблюдательных отрядах);
      3) вовсе не ведут войны - 60 батальонов (VII и Х корпуса, созерцающие закат солнца в новороссийских степях и на Черном море).
      Это момент наших первых неудач. Чрезвычайно характерно употребление, которое наша Главная Квартира делает тогда из своего единственного резерва XI корпуса, оставленного на Дунае. Она его разменивает на мелочи, распыляет на три отряда, двинутых в три направления и не принесших, вследствие этой распыленности, ни малейшего облегчения на фронте. Одна его дивизия (11-я пехотная дивизия) двинута не на почти что обнаженную Шипку и не под Плевну, где только что случилась неустойка, а куда-то в пустопорожнее пространство под Осман-Базар для более чем проблематичной связи Радецкого с цесаревичем. Суворов, между тем, учил: Идешь в бой, снимай коммуникацию! Однако суворовские заветы игнорировались милютинской армией, как до того игнорировались армией гатчинской. Другая дивизия (32-я) раздроблена. Одна бригада двинута под Плевну (для большего беспорядка - со штабом корпуса), другая оставлена в Румынии, и это несмотря на то, что на фронте важна была каждая рота!
      Будь следом за Гурко двинут за Балканы весь VIII корпус Радецкого (а не только 2 полка), мы никогда не имели бы Эски-Загры. Сулейман запросил бы помощи - он никогда не мог бы надеяться одолеть равные силы русских в полевом бою. Ему на помощь, бросив Плевну, поспешил бы Осман, и у русской стратегии сразу развязались бы руки. Если же на усиление VIII корпуса был бы сразу двинут целиком с Дуная и XI, то Шейновская битва произошла бы уже в июле, а не в декабре; Филиппопольская победа - в начале августа, а не в январе. Робость, половинчатость и рутина нашей Главной Квартиры, бесцельно разбросавшей свои силы, затянули войну на полгода. Это имело следствием лишнюю жертву ста тысяч жизней, не говоря уже о жестоких страданиях войск в зимний холод, о громадных материальных затратах и о моральном ущербе, причиненном России тремя Плевнами (что сейчас же сказалось на отношении к нам Европы).
      Если главная наша ошибка заключалась в том, что мы не двинули сразу же по переправе VIII и XI корпусов за Балканы, то следующая заключалась в бесцельной экспедиции в Добруджу XIV корпуса - добровольном ослаблении нашей и без того недостаточной армии на целый, даром там пропавший для войны корпус.
      Исследователя этой войны не может не поразить то обстоятельство, что в то время, как на фронте требовали за две тысячи верст из Петербурга гвардию и 24-ю дивизию, а из Москвы - гренадер и в ожидании их приостановили на два месяца всякие активные операции, все необходимые для армии войска были тут же - не за 2000 верст, а за 100 - 200 от театра военных действий. Это были VII и Х корпуса, уже мобилизованные и уже сосредоточенные в Херсонской губернии и в Крыму. Если в апреле могли еще быть кое-какие, пусть и неосновательные, сомнения относительно возможности турецкого десанта, то в половине июня - по переходе нами Дуная - Турции было уже не до десантов. Ведь и высадка союзников в Крыму могла состояться лишь потому, что русские войска эвакуировали княжества. Оставайся Паскевич на Дунае - в Крыму не высадилось бы ни одной неприятельской роты.
      Перевезенные в июле-августе под Плевну, наши VII и Х корпуса не только надежно защитили бы Новороссию, но и решили бы участь войны, приблизив развязку до наступления зимы. Тогда еще, в начале октября, можно было бы двинуть подошедшие из России подкрепления прямо за Балканы, собрав для этого гвардию, гренадер, VIII корпус, 3-ю, 24-ю, 26-ю дивизии, то есть 10 дивизий со стрелками и конницей, чего было бы более чем достаточно. На примере неиспользования VII и Х корпусов мы можем видеть, какую ужасную роль сыграло в 1877 году отсутствие флота на Черном море, приковавшее эти силы к охране побережья. Ответственность за неиспользование этих корпусов лежит на военном министре графе Милютине, составившем неудовлетворительный план кампании и не сумевшем организовать подкрепления Действующей армии.
      Итак, главным упреком руководителям русской стратегии в эту войну является неумение распорядиться своими силами на театре войны. Их умения хватало лишь на организацию отрядов трех родов оружия. До организации маневренной{222} массы - решающего кулака в решительном направлении - наша Главная Квартира 1877 года не доросла.
      От стратегии к тактике
      Нас поражает какой-то импровизационный ее характер. Корпуса и дивизии существуют лишь на бумаге, их управления дезорганизованы, из них нарезаны всевозможные отряды, на которые и возложено ведение боя.
      Эти импровизированные отряды ведутся, как правило, импровизированными же начальниками, не знающими командиров и войск, случайно и только что поступивших под их мимолетное командование. Какая разница с прусско-германской армией 1870 года! Там корпуса и дивизии дерутся все время в постоянном составе, никому и в голову не приходит их дезорганизовать, образуя отряды сообразно обстоятельствам. Наоборот, французская армия построена на столь любезном милютинскому Положению 1868 года принципе импровизации (проведенном гораздо шире, чем в России). Высшим соединением мирного времени там был полк. Бригады и дивизии формировались при мобилизации и носили фамилии командиров{223}, являя все характерные признаки наших отрядов. Удивительно, что это обстоятельство ускользнуло от Милютина и не отразилось на его Положении после 1870 года. Результат - Вторая и Третья Плевны. Живые организмы полков, дивизий и корпусов мстили за произведенные над ними вивисекции и ампутации - и мстили жестоко.
      Причина этой отрядомании, этих ампутаций и всей путаницы - милютинское канцелярско-отрядное Положение о полевом управлении войск от 1868 года, вводившее импровизацию отрядов в систему{224}. Милютин смотрел на ведение боя бюрократически - он совершенно пренебрегал духовной спайкой начальников и подчиненных, взаимным их доверием, рождающимся в живом военном организме за долгие годы совместной службы в мирное время. Смотря на армию, как на объект для математических выкладок, Милютин игнорировал тот дух, что создается в результате многолетней совместной жизни и совместной работы полков и батарей в рамках одной дивизии и одного корпуса. Составляя свое Положение, он считал, что отряд в 12 - 16 батальонов и 6 батарей, набранных с бору по сосенке, может дать эквивалент дивизии - и этого рода софизмы привели к известным печальным результатам. В частности, к корпусам, созданным - вернее, воссозданным - перед самой войной, не успели еще привыкнуть.
      Бессмертная русская пехота вновь показала себя той, какой ее выковали два века славы. Боевые артели волынцев и минцев на систовских кручах, орловцы и брянцы в Орлином Гнезде, Железные стрелки на утесах Шипки, горсть владимирцев на плевненских редутах, гвардия, по грудь в воде переходящая Марицу в ледоход, и те безвестные шипкинские часовые, последним разводящим которых был Святой Георгий, - все это сыновья севастопольских благодетелей, внуки бородинских гренадер, правнуки измаильских чудо-богатырей.
      Ходячее мнение о том, что в эту войну нашей пехоте удавалась лишь оборона, а в наступлении она терпела неудачу, совершенно не выдерживает никакой критики. В Третью Плевну скобелевскому отряду - полкам 2 - 16-й дивизий и стрелкам 3-й бригады - удалось то, что не удалось хваленой прусской гвардии при Сен-Прива. А именно - взятие сильной позиции, несмотря на убийственный огонь. Плевненские редуты находились в наших руках целые сутки, тогда как при Сен-Прива 3 бригады прусской гвардии беспомощно залегли перед позицией 94-го французского полка, выбитого лишь обходным движением Саксонского корпуса. Шейново, Аладжа, Деве-Бойну - типичные наступательные операции, не говоря уже о блестяще проведенном ночном приступе Карса - первоклассной крепости. Но самой блистательной, самой грандиозной из наступательных операций явился, конечно, беспримерный штурм Балкан - подвиг, бывший не по плечу ни одной армии в мире, за исключением той, что вели за собой Гурко, Радецкий и Скобелев!
      Из общего количества 260 эскадронов и сотен конницы стратегическую роль суждено было сыграть лишь 14. Но рейд их на Адрианополь поставил Турцию на колена. Никогда еще за всю новую историю на долю конной части не выпадало столь решительного жребия, что достался московским драгунам, петербургским уланам, донцам 1-го полка и их лихому начальнику генералу Струкову.
      Главная масса нашей конницы всю войну действовала бесцветно, в чем виной исключительно рутинерство старших начальников (достаточно вспомнить Крылова под Плевной). С разведывательной службой она не справилась - по переходе Дуная армия двигалась в потемках, несмотря на наличие при ней 150 эскадронов. Глаза не видели, уши не слышали. Но всякий раз, когда во главе этих эскадронов и сотен становились достойные их командиры, слава венчала их штандарты. Бегли-Ахмет и Аравартан общеизвестны, но не менее достойно славы дело при Караджаларе, где храбрый Греков повторил Картальское дело Баура после Кагула, захватив всю артиллерию армии Сулеймана. Налет же лейб-драгунского эскадрона капитана Бураго на Филиппополь явился исключительным по силе подтверждением того, что смелость города берет.
      Артиллерия оказалась на своей всегдашней высоте. В начале войны образована корпусная артиллерия: артиллерийские бригады оставлены в составе 4 батарей, а по 2 батареи от каждой переданы корпусному начальнику артиллерии. При корпусе образовалась, таким образом, как бы артиллерийская бригада в 4 батареи (поровну батарейных и легких). Тактическое ее применение со стороны войсковых начальников часто было посредственно (вроде пятидневной бессмысленной долбежки плевненских укреплений 4-фунтовыми батареями). И так же отлично зарекомендовали себя инженерные войска - зимницкие понтонеры, саперы балканских перевалов.