Глава 73

Услышав из уст Тобиаса Отса имя Софины, Джек Мэггс горько задумался над тем, сколько же секретов у него украдено, и от этого пришел в невероятное волнение.

Сон покинул его, он пытался понять, что же они с ним сделали, и им снова овладело знакомое чувство страха. По мере того как лодку потихоньку сносило течением с песчаной мели, это чувство становилось все острее. Он интуитивно выхватил из кармана пальто портрет сына и прижал его к себе обеими руками. Он стоял в лодке, согнувшись, прижимая к себе знакомый образ, как случалось с ним уже раньше и не одну ночь. Он чувствовал, что делает сейчас с его лицом Призрак, как стягиваются в жгут мускулы его тела. Демон был внутри него и он представлял себе полуулыбку на его аристократическом лице.

Мэггс так и не мог понять, что с ним творится и почему это происходит. Он обреченно покачивался взад и вперед и в своем упрямом одиночестве ждал рассвета.

Когда наконец забрезжило и сквозь пелену тумана пробился лучик желтого света, он увидел, что их лодку прибило к берегу бухты. Его компаньон все еще спал, уткнувшись головой в согнутые колени. Мэггс наклонился над ним. Поначалу казалось, что он хочет разбудить его, но на самом деле он решил осуществить свой обдуманный ночью план. Чуть приподнявшись на скамье, Мэггс повернулся к Тобиасу, с недоброй улыбкой сунул свою трехпалую руку в его карман и медленно и осторожно вытянул из него тетрадь. Когда она полностью оказалась в его руках, он снова сел, осторожно положив вымокшую драгоценность себе на колени. Теперь он нашел то, что принадлежало ему.

Страницы тетради были мокрыми, а чернила в некоторых местах размыты, но Мэггс начал читать с самого начала, и вскоре на третьей странице он был вознагражден: «М. — не сошел с ума», прочитал он.

Его густые брови опустились еще ниже на глаза.

«М. не сошел с ума только потому, что не утратил глубокой веры: какой бы вердикт ни зачитал ему судья Денман, он все равно хоть один раз еще ступит на зеленую землю дорогой ему родины, Англии.»

Ему показалось, будто волосы у него на затылке зашевелились.

Такое чувство было ему уже знакомо — это был холод страха, ассоциировавшийся с неким «треугольником». Он знал, что его жизнь и смерть не принадлежат ему. Лоб его прорезали глубокие морщины. Он перевернул страницу.

«Джек Мэггс — преступник, отважившийся после ссылки вернуться домой. За накопленные огромные деньги он покупает особняк, в котором во время пожара сгорает заживо.»

Еще перевернув страницу, Мэггс прочел заглавие: «Глава 1». Перед ним и ниже — знаки креста. Все последующие страницы были решительной рукой перечеркнуты крест-накрест.

Глава 74

Глава первая

«Был гнетуще мрачный январский день 1818 года, и желтый туман, низко лежавший утром на земле, к полудню на короткое мгновение поднялся и, открыв печальную картину нагромождения камней и булыжника, снова опустился саваном на стены Ньюгейтской тюрьмы.

Ее стены были из голубого уэльского камня, который так нелегко поддавался кирке каменщика. Однако казалось, что туман, в силу своего постоянного присутствия, медленно, но верно проникал в темное нечеловеческое сердце камня.

В этом году в тюрьме Ньюгейт было особенно много женщин. Их собрали со всех Британских островов: мелкие воровки, убийцы и другие представительницы преступного мира переполняли это мрачное здание на Ньюгейт-стрит. Здесь в тесной камере на втором этаже тюрьмы восемь заключенных женщин ждали, когда Его величество Закон соизволит остановить свое усталое око на каждой из них.

В углу лежал добротный соломенный тюфяк, но им уже завладела толстоногая женщина, о которой говорили, что она обворовывала и убивала приезжих на заставе в Байсуотер21. Остальные женщины — одна из них с младенцем на руках — довольствовались той соломой, что высыпалась из тюфяка во время драки за него. Сокамерницы между собой не разговаривали, но когда тюремщик выкрикнул в глазок камеры имя Софины Смит, они переглянулись.

Та из женщин, которая сидела, прижавшись щекой к стене, поднялась, и тогда все увидели на ее лице кровавый след от четырех глубоких царапин. Видимо, боль от них заставила ее искать облегчения в том холоде, которым веяло от тюремных стен. Когда дверь камеры отворилась, заключенная вышла, и ее, закованную в цепи, увели тюремщики.

Софина Смит была очень красивой молодой женщиной, с удивительно белой кожей, черными как смоль кудрявыми волосами, обрамлявшими лицо; она держалась прямо, и, несмотря на худощавость, ее фигура не потеряла женственности. Именно ее красота настолько оскорбила толстоногую служанку, что она расцарапала ей лицо.

Выйдя из боковой двери тюрьмы, молодая женщина, щурясь от яркого света, прошла в другую дверь. Так она превратилась из задержанной в обвиняемую, ибо вошла в зал суда Олд Бейли22.

Вначале ее привели в темную и грязную комнату, еле освещенную лампой с закопченным стеклом. Здесь в обществе других таких же женщин в кандалах она прождала не менее часа. Наконец ее вызвали в зал суда, где она предстала перед судьей.

В это утро в суде заслушивалось немало дел: мать попыталась утопить своего ребенка, жена раскаленной докрасна кочергой выжгла мужу глаз, и именно это обвинение вдруг осложнило дальнейшие слушания в суде.

Софина Смит, как было заявлено, использовала молоток и стамеску для того, чтобы взломать дверь в доме на Фрит-стрит в Сохо, принадлежащем Гилберту Ганну, стряпчему, и похитила серебряное блюдо стоимостью сто пятьдесят фунтов.

Этой суммы оказалось достаточно, чтобы трижды приговорить ее к повешению.

— Итак, — сказал судья; — признаете ли вы себя виновной в предъявленном вам обвинении? — Судья казался кротким человеком, несмотря на недобрые складки по углам рта, и простой обыватель принял бы его за судью в любительских матчах в крикет, только накинувшего на плечи судейскую мантию, а не спортивный свитер. Когда на его вопрос не последовало ответа, он воспринял это милостиво и снова повторил его, но тон его уже вызвал усмешку секретаря суда, ведущего протокол слушаний.

Попытки заставить молодую женщину заговорить не имели успеха. Ее взгляд был устремлен на высокое с панельной обшивкой судейское место, а ее красивое лицо исказила хмурая гримаса упорства.

Когда судья спросил ее о ране на лице, она повернулась так, чтобы он не видел ее исцарапанную щеку.

После еще одного или двух заданных им вопросов, судья, потеряв терпение, громко хлопнул ладонью по столу. Заключенная вздрогнула.

Все присутствующие в судебном зале заметили ее испуг. Наконец с глазами, блестевшими от слез, она что-то почти шепотом ответила судье.

— Повторите. Я не слышу вас.

Молодая женщина, повысив голос, сказала, что нет смысла допрашивать ее, потому что она воровка.

— Вы хотите сказать, что вы воровка по своей природе или стали ею в этом конкретном случае? Если вы родились воровкой, то это не предмет разбора в суде. Но если вы виноваты в том, что вам предъявлено сейчас, то должны признать себя виновной или же заявить о своей невиновности. Какое вы желаете сделать заявление?

На скамьях в зале суда было около сорока или пятидесяти человек и каждый из них понимал, что эта красивая молодая женщина может быть повешена за неуважение к суду. Поэтому ее упорное молчание произвело на всех сильное впечатление: не меньше, если не больше, оно взволновало некоего молодого человека, который с самого начала слушания проявлял явную нервозность и странное нетерпение. Это был высокий юноша, одетый с дешевым шиком, с зеленой косынкой на шее и в ярко-красном жилете. Его одежда и довольно воинственное выражение лица говорили о том, что он готов на все и намерен идти до конца. Он был коротко острижен и тщательно выбрит, и, казалось, ничто на его лице не могло бы скрыть его подлинные эмоции и беспокойный гнев в глазах. Однако даже если бы он попробовал скрыть свое лицо под кожаным капюшоном, то все равно обратил бы на себя внимание, потому что беспокойно ерзал на своем месте: то наклонялся вперед, то откидывался назад, а когда наконец молодая женщина еле слышно прошептала, что считает себя виновной, он вскочил и выкрикнул, что она не виновата.

Констебли кинулись к нарушителю, сбив на своем пути какого-то мальчугана. Нарушитель был ширококост и высок, но он ловко перепрыгнул со своей скамьи в зале на заднюю, угодив одной ногой на нее, а другой на ноги священника, и крикнул судье, что это он, Джек Мэггс, совершил эту кражу.

Но его тутже окружили и заставили сойти со скамьи на пол. Юноша, полный гнева и отчаяния, дрожал, как конь, остановленный на бегу.

— Приведите-ка этого хулигана сюда, — приказал судья.

Трое полицейских, все ниже ростом, чем их пленник, подвели его к судье, и тот немедленно объявил, что Джек Мэггс обвиняется в неуважении к суду, а затем без передачи его другим судейским авторитетам, сам начал допрос.

— Вы знаете эту женщину? —спросил он, и хотя молодой человек еще не успел ответить, все в судебном зале поняли, каким будет этот ответ, ибо юноша свистящим шепотом что-то успел сказать молодой женщине, которая, однако, отрицательно замотала головой.

— Она жена моего брата.

— Вот как, — промолвил судья. — Вы, оказывается, умеете говорить. Молчание, следовательно, не ваша фамильная черта, не так ли?

— Да, я могу говорить, — подтвердил юноша. — Я тоже был в том доме в Сохо и могу сказать вам, ваша честь, что эта молодая женщина ни в чем не повинна. Ее муж, Том Ингланд, взломал замок.

— А вы, полагаю, были невинным свидетелем всего этого?

— Как я мог им быть? Именно я упаковывал краденое серебро.

— Очень хорошо, — сказал судья, — тогда я попрошу вас принять присягу, как свидетеля.

В этот момент допрашиваемая, покачиваясь из стороны в сторону, зарыдала громко и безутешно. Она продолжала плакать, когда ее уводили со скамьи подсудимых и усаживали в первом ряду под охрану двух полицейских. Юноша, который все еще не мог унять дрожь, выпрямился и, как положено свидетелю, назвал свое имя, адрес, а также дал клятву на Библии говорить только правду. Ухватившись за край свидетельской кафедры, он обвел глазами судебный зал. Бледный и потрясенный собственным поведением, он утратил всю свою воинственность.

— Вы зашли в этот дом на Фрит-стрит, мистер Мэггс?

— Да, зашел.

— Вы видели, как вынимали из шкафа серебряную посуду?

— Да, видел.

— Кто взял ее?

— Я.

— Вам кто-то помогал?

— Только взломали замок. Это сделал он, Том Ингланд, плотник с Поттери-лейн в Нотинг-Хилле.

Клерк что-то шепнул судье на ухо.

— Пожалуйста, объясните суду, — раздраженно сказал судья, — почему тот, кто взломал дверь, сам же донес об этом в полицию.

— Черт бы его взял, проклятого! — вскричал свидетель, хотя было неясно, кого он имеет в виду.

— Не кричите! — грозно прикрикнул на него судья.

— Интересы Тома изменились.

— Я вас не понимаю. Кто этот Том? Какое отношение это имеет к вопросу, который я вам задал?

— Том Ингланд. Он положил глаз на другую.

— Джек Мэггс, отвечайте суду ясно и понятно.

— У него появилась другая.

— Вы хотите сказать, другая женщина?

— Ему надоела Софина. Он хотел избавиться от нее, а она не могла покинуть его, и тогда он перегнул палку.

— Перегнул палку?

— Устроил ловушку, ваша честь. Он впустил ее в дом и тут же уведомил полицию, сэр. Он хочет освободиться от нее.

— А вы все равно вошли в дом и украли серебро?

— Да, сэр.

— Вы знаете, что за это вам грозит повешение, Джек Мэггс?

— Мне все равно.

— Все равно?

— Это всего одна минута.

— Вы клялись на Библии, Джек Мэггс. Вам все равно, что будет с вами, когда вы предстанете перед Господом? Вечность это не одна минута.

Молодой человек был тверд и непоколебим, как брусчатка на улицах, где он вырос, но не настолько, чтобы в данном случае отмолчаться.

— Сэр, клянусь Богом, что говорю правду.

— Выдумаете, что этот суд, — заметил судья, — уличная ярмарка, где вы можете показать нам свою озлобленность и распущенность? Вы вообразили, что смеете кричать на меня и лгать при мне, бравируя своим воровством; всем, кто слышал ваше признание, ясно, что вы и эта молодая женщина были партнерами в преступлении. Вам, Софина Смит, не повезло, вас поймали. У вас же, сэр, столько наглости, что вы вообразили, будто способны помешать свершиться правосудию. Поэтому вы будете взяты под стражу прямо здесь же. Против вас выдвигается обвинение в лжесвидетельстве и краже.

— Я говорю вам правду.

— Значит, вы признаетесь перед всеми свидетелями, что украли серебро из дома мистера Ганна на Фрит-стрит? Но с этим мы разберемся в другое время. Теперь же, — сказал судья, — заключенная, встаньте!

Так в туманный полдень в среду, когда дети катали обручи по аллеям Сент-Джеймс-парка, а их няньки флиртовали с солдатами, молодая женщина по имени Софина Смит была приговорена к смертной казни через повешение, а тот, кто пытался спасти ее, плакал, не скрывая этого, в здании суда».

Глава 75

Джек Мэггс сидел на скамье плоскодонки, некогда принадлежавшей начальнику шлюзов, держа на коленях чужую записную книжку. Из его сгорбленного большого тела доносились странные звуки, похожие на те, которые, если бы мы могли себе это представить, издавало раненое животное, например, еж или крот.

Джек Мэггс плакал. Он сжал свое тело в твердый ком, сжал и свой желудок. Он сидел, покачиваясь. Но вдруг ему почудился с берега звук, похожий на скрип колес, и как будто совсем близко. Мэггс перестал плакать. Теперь он сидел, настороженно выпрямившись и впившись красными от слез глазами в мокрую мглу. Но все, что он разглядел на берегу, были лишь силуэты нескольких прибрежных ив. Когда же послышался звон цепи, Мэггс потянулся к ножу, спрятанному в ботинке. Вынув его и держа в руке, он затем, словно принюхиваясь своим ястребиным носом, попытался определить движение невидимой повозки.

Телега на берегу (если это была телега) двигалась медленно, но даже если Мэггс совсем не слышал ее, он не стал бы торопиться прятать свое оружие. Он даже направил его крючковатое острие на спящего владельца записной книжки.

Тобиас Отс продолжал спать, уткнувшись лбом в согнутые колени. Джек Мэггс махнул ножом над головой спящего, а затем, поразмыслив, взял нож в зубы, встал коленями на скамью и, даже не сняв громоздкое пальто-крылатку, опустился в воды Северна. Река в этой части была неглубокой, около трех футов, не больше, так что он свободно мог повернуть лодку так, чтобы спящий писатель оказался к нему спиной. Мэггс, держа нож в правой руке, левой обхватил Тобиаса.

— Вы — вор, — тихо промолвил он. — Проклятый мелкий воришка.

Тобиас проснулся и, пытаясь высвободиться, забил ногами по воде на днище лодки, но, почувствовав у горла лезвие ножа, притих. Он лежал тихо, не двигаясь, как лиса в капкане, глядя во мглу своими переменчивыми глазами.

— Не убивайте меня, Джек.

— Заткнитесь!

— Вы зарежете меня?

Пальто Мэггса вздулось вокруг него пузырем и плавало, похожее на щупальца огромного австралийского кальмара.

— Я даже не знаю, когда, черт побери, начать вас резать. — Он рывком повернул лодку, и ее испуганный пассажир теперь смотрел ему прямо в лицо. — Почему бы мне не сделать этого сейчас?

Тобиас Отс бросил быстрый взгляд в сторону берега. Если у него были какие-то мысли о бегстве, то теперь он оставил их. Он остался в этой лодке, как в ловушке, и должен ждать, что будет дальше.

— Вы украли у меня Софину, ублюдок!

Тобиас полез в карман, но не обнаружил в нем своей записной книжки.

— Нет, нет. Ее не могли украсть…

— Вы очень ловко обдумали свое воровство, не так ли, Тоби?

— Вы прочитали мои записи, Джек? Прочитали эту главу, не так ли?

— О, неужели вы написали целую главу? Мое имя упоминается в ней?

— Она в память того, что произошло. Ваша Софина будет жить вечно.

— Не смейте произносить ее имя!

— Я написал его, Джек, как вырезал бы его резчик по камню на надгробии, чтобы ее имя жило в веках. Во всей империи, Джек, лучшего резчика вам не сыскать.

Джек Мэггс ничего не ответил, но его возбужденность несколько уменьшилась, что придало храбрости писателю, и он продолжил:

— Но ваша мучительная жизнь…

— Вы вознамерились убить меня. Я знаю это. Вот что для вас значит слово «мучительная». Сжечь меня заживо?

— Не вас, Джек, а персонаж с вашим именем. Рано или поздно это имя я изменю.

— Вы для меня тоже персонаж, Тоби?

— Очень смешно, Джек.

— Смешно? У меня тоже нет причин убивать вас, Тоби.

— Кроме той, что я человек.

— Вы когда-нибудь видели, как бьют человека плетью, Тоби? Видели ли вы его спину после того, как по его солдатской рубахе прошлись плетью?

— Было бы неразумно с вашей стороны убивать меня, Джек. Только не сейчас.

— Я неразумный человек, Тоби. Я хулиган, который нажил десять тысяч фунтов на грязной глине. У меня огромный дом в Сиднее и одна из его улиц носит мое имя, во всяком случае носила, когда я уезжал. У меня карета с двумя выездными лакеями. Я — мистер Джек Мэггс, эсквайр. И все это я оставил, чтобы теперь найти здесь свой конец. Вы обманули меня, Тоби, так, как никто еще не обманывал.

И он начал снова медленно разворачивать лодку так, чтобы еще раз дотянуться до горла писателя, а тот неотрывно глядел в меняющиеся глаза Мэггса.

— Пощадите меня, — наконец взмолился он.

— Почему я должен вас пощадить? — ответил Мэггс.

— Простите меня, Джек, я знаю, где ваш сын. Я знал это, когда мы покидали Лондон.

Наступила долгая пауза. Потом Мэггс воскликнул:

— Оказывается, вы храбрый парень, Тоби!

— Я ничтожество, Джек.

— Тогда, ради всех святых, зачем вы потащили меня сюда?

— Деньги.

— Ну и умник, нечего сказать! Значит, таков был ваш план? Неужели в вашу большую умную голову не пришла мысль о том, что я заплатил бы вам вдвое больше, если бы в Лондоне вы отвели меня к моему сыну? Где он?

— Я устрою вашу встречу.

— Он все это время был в Лондоне?

— Кажется, да. Я получал сведения от вашего коллеги лакея. Его ужасно мучил этот секрет, он просто не знал, что ему делать.

— Почему мучил? Почему он мне не сказал?

— Это было перед нашим отъездом. Оттого что я был в отчаянии, я тоже скрыл все от вас.

— Отчего вы были в отчаянии? Что заставило вас поступить так жестоко?

— Я говорил вам о ситуации, в какой я оказался.

— Сестра вашей жены? Вы это серьезно говорите? Вы, который описывает историю смерти Мэггса, не знаете, как помочь девушке в ее беде? Отвезите меня к моему сыну, а я дам вам нужные пилюли.

— А мои пятьдесят фунтов?

— К черту вас с вашими пятьюдесятью фунтами! Я дам вам то, что вам нужно, и это больше, чем вы заслуживаете. По пути обратно в Лондон мы сделаем остановку и зайдем за лекарством. Но позвольте предупредить вас, если вы не найдете моего сына, то вам конец! Вы согласны на такую сделку? Вы ставите на карту свою жизнь.

— Согласен.

— Отлично. Дайте мне вашу записную книжку.

— Она у вас, мне кажется.

— Да, она на скамье, рядом с вами. Тоби взял книжку.

— Дайте ее мне.

Тоби повиновался и протянул ему книжку.

— Отныне я навсегда запрещаю вам писать имя Софины Смит. Вы понимаете меня?

— Да.

— У вас с собой ваши магнитные диски?

— Нет.

— Вы больше не будете пользоваться ими. Вы не будете упоминать мое имя в вашей книге, а также не будете упоминать про Призрака.

— Да.

Джек размахнулся и бросил записную книжку писателя в воды Северна. Пока она не скрылась в тумане, ее раскрывшиеся страницы напоминали крылья.

В это мгновение на берегу раздался громкий звук горна почтового дилижанса, стук копыт и грохот колес.

Тобиас посмотрел на Мэггса, лицо его побелело от страха.

— Дилижанс, — сказал Мэггс.

— Дилижанс?

— Ни с места!

Но Тобиас уже успел выпрыгнуть из лодки и стоял по пояс в воде. Пока Мэггс освободился от лодки, писатель уже кое-как выбрался на берег и устремился к дороге, увязая в песке.

Глава 76

Если бы Тобиас не угодил ногой в щель между камнями и не вывихнул себе ногу, он успел бы добраться до деревушки Ньюхэм еще до того, как Мэггс настиг его.

Но он повредил ногу. Поэтому его легко было догнать, сбить с ног и прижать к земле лицом вниз в зарослях цветущих колокольчиков. Он лежал бездыханный, покалеченный и раздавленный под тяжестью навалившегося на него каторжника. Они слышали, как по дороге всего в шести футах от них ехала телега с сеном.

Рядом с телегой шагали двое молодых парней в красных рабочих блузах. У одного из них за плечами был шест или дубина с железным наконечником. Другой парень был не вооружен, он шел походкой свободного фермера средней руки, который, Тоби не сомневался, не задумываясь, заступился бы за честного незнакомца. Но одно воспоминание заставило писателя, как и героя его романа «Майкл Адамс», не подать голоса.

Он проводил глазами своих возможных освободителей, не переставая проклинать себя за трусость. Таким его сделала память о порезанном горле, ужасных хрипах и смертельном бульканье льющейся крови, да еще сознание, что и с его жизнью можно так же легко покончить, как проделать дырку в бочонке.

Когда телега проехала, Мэггс с ножом в руке присел около него на корточки.

— Перевернитесь, — мрачно велел он Тобиасу. Тоби перевернулся на спину и стал испуганно следить краем глаза, как его захватчик отрезает от своего вещевого мешка кусок шнура.

— Что вы делаете, Джек?

— Наручники для ваших рук.

— Я только хотел остановить дилижанс.

Мэггс приблизил лезвие ножа к голой шее своей жертвы, и Тобиас, отшатнувшись, опять уронил голову в заросли колокольчиков.

— Положите свои идиотские руки за голову.

Тоби подчинился, но, почувствовав чужие пальцы на поясе брюк, тут же опустил их, защищая самую интимную часть своего тела.

— Пожалуйста, Джек… Нет, нет!

Вместо ответа он получил острый укол в большой палец и вскрикнул от боли. Австралиец уже расстегивал пуговицу на поясе брюк, а затем его ужасные руки добрались и до ширинки. Оцепенев от ужаса, Тоби глазами, полными слез, смотрел на него и на верхушки деревьев. Он чувствовал, как убийца уже принялся пороть его брюки.

— А теперь суньте руки в карманы.

Тоби представил себе ждущие его ужасные последствия, однако, когда он ответил, голос его был ровным.

— Вы хотите увидеть сына, — сказал он. — Было бы разумным понять, что моя помощь — ваш единственный шанс.

— Суньте руки в карманы, Тоби.

Тобиас подчинился и, медленно сунув руки в карманы, обнаружил, что дна у карманов нет, они обрезаны.

359

III"

— Не двигайтесь, — далее скомандовал Мэггс, затем тоже сунул свою руку в правый карман Тобиаса и быстро обвязал кисть его правой руки шнуром. Потом он то же проделал с левой рукой своего пленника.

— Не натягивайте шнур, — приказал Мэггс.

Но Тобиас не послушался и, потянув руки в стороны, почувствовал, что его кисти связаны между собой, как наручниками.

— Не натягивайте шнур, если не хотите, чтобы вам стало еще хуже.

Затем Мэггс, зажав нож в зубах, сам застегнул писателю брюки и помог ему встать на ноги.

Тоби, взглянув на лицо бандита, увидел, что тот, несмотря на нож в зубах, широко улыбался. А вынув изо рта эту помеху, Мэггс откровенно расхохотался.

— Посмотрели бы вы на себя. А ведь вы думали, что я отрежу вам кое-что.

Тоби стоял со связанными руками в карманах и понимал, какую жалкую и печальную картину он собой представляет.

— А теперь, — сказал Мэггс, — пересчитайте свою мелочь в карманах, Тоби, и убедитесь, что у вас есть ваш пенни с двумя фартингами в придачу. — Сказав это, он обнял Тоби за плечи и прижал его голову к своей груди, заставив вдохнуть в себя то, что навсегда останется для Тоби «запахом каторжника», запахом холодного соленого пота. — Пойдемте, ваша светлость, — ободряюще промолвил Джек Мэггс, — вы подсчитаете свои капиталы по дороге в Лондон.

И двое мужчин зашагали по цветущему лугу к дороге. Высокий и крепкий из них продолжал смеяться, а тот, кто был пониже ростом, с покрасневшим от конфуза лицом, был мрачен и угрюм. Он шел, глубоко засунув руки в карманы брюк, навстречу тому, чего так хотелось избежать.

Глава 77

Когда в Глостере ее плененному мужу помогали сесть в дилижанс, в Лондоне Мери Отс уже спустилась в гостиную и, к своему великому неудовольствию, увидела в ней Лиззи, которая обычно любила понежиться в постели и вставала только к завтраку. Однако сейчас она сидела у окна, сложив руки на животе, словно жена капитана, ждущая мужа из дальнего плавания.

— Этот мальчишка из лавки Джонсов дождется, что его переедут, — сказала Лиззи.

Мери воздержалась от комментариев. Она опустилась на низкий стул, на котором любила кормить грудью ребенка.