Джек Мэггс

Мисс Мотт трудилась над яблочным пирогом, прося Господа подбодрить горничную, заставить миссис Хавстерс избавиться от дворецкого, ее скучного хозяина, и нанять, наконец, еще одного лакея. Когда Джек Мэггс вернулся в кухню, она даже не подняла головы, однако она умела, как это бывает у невысоких и застенчивых людей, опустив очи долу, видеть все.

Когда же она не увидела заветного конверта (предмет ее любопытства лежал во внутреннем кармане камзола Джека), она предположила самое худшее, что было ее постоянной ошибкой, От этого маленькая женщина вдруг задрожала, как дрожат собаки от блох, когда не могут почесаться.

Мисс Мотт была худа и жилиста и дрожь свою скрыть не смогла. А дрожь пробежала по спине и растворилась где-то под белой наколкой, а затем, когда казалось, что она прекратилась, вдруг появилась с другой стороны и, наконец, застыла в гримасе рта.

— Я пропала, — вздохнула Пегги Мотт, сказав это никому, кто мог бы или хотел услышать ее.

Она дала пришедшему гостю кусок слоеного пирога и налила чаю.

Джек Мэггс, положив в чашку четыре ложки сахара, помешал чай и стал пить его. Казалось, его глаза были закрыты, но он не переставал незаметно присматриваться к своему новому дому. Он следил за взволнованным маленьким лицом кухарки, которая беспрерывно, то посасывала, то выпячивала, а потом и поджимала губы. Она была похожа на печальную и огорченную птицу, и он гадал, какая клетка сделала ее такой.

А тем временем Мерси Ларкин наблюдала за Джеком Мэггсом. Она не подозревала, что перед нею устрица, рождающая жемчужину, как и не догадывалась, какая растерянность и озабоченность скрывалась в этой раковине. Действительно, манеры Джека Мэггса за столом почти не выдавали человека, не привыкшего есть за столом. Он сидел вполне удобно, широко расставив ноги, спокойно держа руки на животе. Он зевнул.

— Очень хорошо, — произнес он, ни к кому не обращаясь. Его подбородок опустился на грудь, глаза на мгновение закрылись. Мгновение затянулось.

— Кухарка! — промолвила горничная. Но увидев, что мисс Мотт не реагирует, предупреждающе сказала: — Посмотрите, ш-шш.

— Что тебе, Мерси? — наконец спросила Пегги Мотт, уже сама смотревшая в ту сторону, куда кивком указала девушка.

— Тише. Он спит.

— Эти кролики мало весили, — нервно сказала мисс Мотт. — Явно недостаточно.

— Подойдите сюда и посмотрите. — Мерси отодвинула кастрюлю с жиром и встала на колени возле огромных ног Джека Мэггса.

— Мерси Ларкин! — остановила ее Пегги, отойдя от плиты, чтобы поближе посмотреть на храбрую девушку, чье лицо было так близко к лицу незнакомца. Он действительно крепко спал. В этом не было никакого сомнения.

— Я не верю, что он лакей. У него совсем другое лицо. Пегги Мотт, посмотрев на суровое лицо спящего, вновь

почувствовала, как ее проняла легкая дрожь.

— Он похож на убийцу.

— А я считаю, что он дворецкий, — не сдавалась Мерси. — Вам не кажется, что лучше бы он стал у нас дворецким, вместо Спинкса? Может, таков ее окончательный план?

— Тише, помолчи, Мерси. Она не наняла его.

— Наоборот, она сделала это, мэм. Вы ошибаетесь. Мисс Мотт стала переворачивать куски кролика в судке.

— Мерси, ты еще нигде не служила. Кто-то должен наконец взять тебя в ежовые рукавицы, пока ты. совсем не распустилась. Тебе не поможет то, что твоя дорогая матушка кормила нашего хозяина бульоном, когда он заболел. — Она вдруг повернулась. — Что ты делаешь? Что ты делаешь?

Мерси сунула свою тонкую руку в карман камзола спящего мужчины и вытащила длинный белый конверт.

— Тише, мэм. Я достаю мечту вашего сердца.

Мисс Мотт уставилась на конверт. Моргая глазами и причмокивая, она провела языком по зубам.

— О, спасибо. — Она протянула руку к конверту. — Спасибо. — Но затем вдруг передумала и вернула конверт. — Чисто и ловко сработано, Мерси. А теперь познакомь мистера Мэггса с мистером Спинксом.

— Сначала надо его разбудить, — коварно предложила Мерси.

— Потряси его, Мерси. Похлопай по плечу.

— Я не дотронусь до него, мэм. Это неприлично.

Кухарка, взяв пригоршню муки, стала посыпать ею доску стола, делая это со все нарастающим и уже выходящим из-под ее контроля раздражением.

— Мерси, в восемь часов я жду семь джентльменов к ужину. Я жду самого мистера Отса, да поможет мне Бог. Будь хорошей девочкой и разбуди мистера Мэггса, а затем отведи его — да, не забудь взять этот конверт, — к мистеру Спинксу, туда, где он сейчас находится, и не важно, что он там делает.

— А мы знаем, где он, не так ли, мэм? Кухарка вздохнула:

— Да, Мерси, знаем.

Похоже, что Мерси сама поняла важность задания, ибо тут же похлопала Джека Мэггса по плечу. Новоиспеченный лакей открыл глаза.

— Нам надо нанести визит мистеру Спинксу, — сказала ему Мерси. — Вы должны быть уже официально приняты на работу.

Джек не понял ничего из того, что она сказала, но от нее веяло такой теплотой, как от тарелки, только что вынутой из жаркой сушилки. Он сунул руку в карман камзола, чтобы достать конверт, но увидел его в руках девушки.

— Вы выронили вот это, — нашлась Мерси и подала ему конверт.

Он знал, что не ронял конверта, но молча взял его и последовал за Мерси. У нее была очень красивая плавная походка и нежная белая шея.

Глава 5

Они шли по странному узкому проходу с низким потолком из тяжелых темных бревен; стены были уставлены банками и бутылками с разными соленьями, заготовленными впрок. Проход, ведущий от кухни, опускался на одну ступеньку вниз, далее уже шли выбеленные известкой стены. За поворотом оказалась тяжелая зеленая дверь, а за ней, когда Мерси толкнула ее, — кабинет дворецкого.

Это была удивительно приятная небольшая комната с окном, в которое заглядывала готовая зацвести старая груша. Здесь был большой старинный камин, какие бывают только в деревнях, — в его нишах, поворотах и закоулках мистер Спинкс прятал свои бутылки с кларетом. У одной из стен стоял массивный, как мамонт, дубовый кухонный шкаф, в котором хранилась ценная посуда — серебряные блюда и тарелки. Дворецкий сидел перед шкафом. Он крепко спал, откинув назад лысую голову и слегка открыв рот. Пол вокруг его ног устилали листки газеты «Морнинг кроникл».

Нового лакея как будто ничуть не заинтересовала представшая перед ним картина, его взор был устремлен на Мерси.

— Вы залезли в мой карман, — тихо промолвил он. Говоря это, он приложил руку к больной щеке.

— Сэр?

— Вы сунули свою руку в карман Джека Мэггса. Это смелый поступок.

Девушка не могла разобрать, зол он или доволен.

— Я не такая смелая.

Принявшись собирать рассыпанные страницы газеты, она все время чувствовала его присутствие рядом. Вдруг ей представилось — скорее, как видение, — что ее голова лежит на его сильной мужской груди. Однако, подняв голову, она увидела, что он смотрел не на нее, а на старого Спинкса.

Мерси не любила мистера Спинкса — он был груб и к тому же сноб, — но увидев след засохшей слюны в углу его рта, она пожалела дворецкого за то, что позволил себе дожить до возраста, когда его могут увидеть в таком состоянии. Она собрала страницы «Кроникл» и заботливо положила их у ног спящего старика,

— Наш хозяин хороший человек, — сказала она. — Он не судит за человеческие слабости.

— Даже за карманное воровство?

— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Я сделала это, чтобы успокоить бедную мисс Мотт.

— А, значит, вы сделали это для нее? С вашей стороны это благородный поступок.

— Да, для нее. Я знала, что вы приняты на работу, потому что видела конверт в вашем кармане. Но мисс Мотт не видела его и нервничала, что мы остались без второго лакея. Сегодня прибудет мистер Отс. Мистер Тобиас Отс приедет к нам на ужин. — Она смотрела на Мэггса, произнося имя знаменитой личности, но суровое лицо Джека Мэггса не разгладилось. — Это мистер Отс, — повторила она. — Мистер Тобиас Отс. Для такого человека вы бы сами полезли в чужой карман. Я уверена, что полезли бы.

— Боюсь, — холодно промолвил он, — что не знаю никакого мистера Отса.

— О господи! — Мерси не собиралась смеяться. — Где же вы тогда были?

— Я работал у лорда Логана, — чуть грубовато ответил Джек Мэггс. — В Глазго.

— Но вы не могли не слышать о Капитане Крамли?

— О Капитане Крамли? Возможно.

— А о бедной миссис Морфеллен?

— Кажется, я слышал это имя.

— Это все, ради чего живет миссис Хавстерс — узнать у автора Капитана Крамли судьбу своего сына, который находится в тюрьме. Он сегодня будет нашим гостем. Это великий день для мистера Бакла.

— Мистер Бакл друг Капитана Крамли?

Мерси рассмеялась, но что-то в его глазах заставило ее умолкнуть.

— Мистер Бакл — это ваш новый хозяин, — сказала она серьезно. — К нему сегодня придет па ужин известный писатель. Вот почему хозяин лежит в постели все эти три дня.

— Ваш хозяин болен?

— Он не может себе позволить заболеть в такое время.

— Он спит?

— Он хотел бы уснуть, это помогло бы его бедному мозгу успокоиться. Нет, он просто лежит в постели, чтобы не захворать. Он ни за что в мире не пропустит встречу с Тобиасом Отсом.

— Итак, скажите мне, мисс…

— Меня зовут Мерси Ларкин.

— Ваш хозяин и Генри Фиппс были друзьями?

— Вы о джентльмене из соседнего дома? О, сэр, вы должны забыть о нем. — Ее миндалевидные глаза стали почти серыми и неподвижными. — Теперь вы останетесь у нас.

Он не спускал с нее глаз. Даже когда в это мгновение послышался грохот чего-то упавшего в кухне, он не шелохнулся, глядя на Мерси.

— Вот таким образом она требует меня к себе, — сказала девушка. По глазам Джека ей показалось, что он рассержен. — Тогда она швыряет на пол, что под руки попало.

— В таком случае идите к ней, — сказал он. Мерси не сдвинулась с места.

— Вам следует быть более осторожной, девочка, — пожурил ее он.

— Это вам следует быть осторожнее, — не замедлила ответить Мерси. — На вашем месте я была бы очень осторожной.

— Что вы хотите сказать?

Она сама не знала, но почувствовала в себе вспышку гнева и раздражения.

— Они попробуют вас унизить, растоптать. Вот чего не выдержал тот, кто был здесь до вас.

— Он уволился?

— Да, вместе с джентльменским дуэльным пистолетом. Он сам вышиб себе мозги.

— Из-за плохого отношения?

Мерси теперь не была уверена, что ей нравятся черты лица Джека Мэггса.

— Он не выдержал этого.

Джек Мэггс вопросительно поднял одну бровь.

— Простите, сэр? — сердито спросила Мерси.

— Вы просите у меня прощения?

— Простите, сэр, я думала, что вы хотели что-то сказать.

— Нет, ничего, — ответил он.

— О, вы хотели, — настаивала она и видела, как он колеблется.

— Вы когда-нибудь видели мистера Фиппса? — наконец спросил он. — Какой он? Что он за человек?

Мерси смотрела ему в лицо. Ее переполняли странные чувства, и она не могла их себе объяснить, а Джек Мэггс, глядя на нее, каким-то чутьем угадал, что она стала его оппонентом. Он попытался взять ее за руку, но опоздал. Хихикнув, она повернулась и случайно смахнула с колен спящего мистера Спинкса медную кочергу, которая со звоном упала на плитки пола.

Мистер Спинкc, вскочив на ноги, увидел перед собой незнакомца, держащего в руке длинный белый конверт.

Глава 6

В субботу в пять часов вечера Джек Мэггс был состоятельным человеком, спешащим в Лондон на дуврской «Ракете». Сегодня, в воскресенье, ровно в это же время, он входил в душную каморку под чердаком, которая на какое-то время станет его домом. От скрипевшей двери до закопченного окна было менее трех шагов, Согнувшись втрое, он с трудом поднял раму окна и, высунув голову, окинул взглядом Грэйт-Куйн-стрит.

Унылые жилые дома напротив мало привлекали его, а вот серая шиферная крыша соседнего с домом мистера Бакла особняка явно представляла интерес. Если бы он был мастером и его послали обследовать состояние шифера на этой крыше, он не уделил бы этому большего внимания. Дом был крыт серым девонским шифером, плитки его местами наполовину покрыты желтоватым мхом. Они, казалось, держались прочно, но в одном месте он увидел блеск оторвавшейся оловянной пластины, а чердачное окно было беззаботно открыто всем ветрам.

Осмотр крыши настолько поглотил его, что он не сразу заметил, что происходит в комнате. Лишь отпрянув от окна, он понял, что кто-то колотит в дверь и кричит:

— Откройте!

Какое-то мгновение он стоял перед дверью, сдвинув брови. Ему самому не было ясно, откроет он ее или нет. Он даже снова отошел к окну и опять посмотрел на узкую линию крыш, которые можно в случае чего использовать. Но в конце концов он сделал то, что от него требовали.

В открытой двери перед ним предстало существо с белыми твердыми, как у гипсовой скульптуры волосами, в роскошном из желтого бархата камзоле и в белых бриджах. Прошла минута молчания, за которую нетерпеливый визитер успел войти в комнату и порыться в огромном дубовом шкафу, а Джек сообразить, что перед ним тот же сумасшедший, с кем он час назад играл в дурацкую игру «кто из нас выше».

Эдвард Констебл был более легкого веса, чем Джек Мэггс, у него были красивые тонкие запястья и большие выразительные руки, которые в состоянии недавней истерии он эффектно заламывал. Он был красив, молод, все было при нем: высокие скулы, красивой формы алые губы, даже небольшая морщинка на переносице не портила его орлиный нос. От его недавней истерики не осталось и следа, если не считать настораживающего запаха хозяйского коньяка.

Наконец, не промолвив и слова, он появился из темных дебрей шкафа с ворохом одежды, которую любовно, как актер перед выходом, стал раскладывать на крышке небольшой корзины: бриджи, с которых он стряхнул пушинку, белую рубашку, рядом с ней лег кружевной галстук, который он чуть отодвинул, чтобы освободить место желтому бархатному камзолу, зеркальному отражению того, что был на нем, предварительно стряхнув с лацкана длинную синюю нитку. Ко всему этому богатству он добавил пару длинных шелковых носков и черные туфли с серебряными пряжками.

Двое мужчин стояли рядом и смотрели на все эти вещи.

— Я должен все это примерить? — спросил Мэггс.

— Тсс? — присвистнул Констебл.

— Это следует понимать как «да»? — спросил Мэггс, начав раздеваться, как можно осторожнее, учитывая размеры комнатушки и чувствуя на себе чужой цензорский взгляд.

— Теперь взгляните, — наконец сказал Мэггс, натянув бриджи и чувствуя себя уже в относительной безопасности. — Это одежда вашего партнера, а он был вам близким другом. Его вам не хватает как воздуха, и мне очень жаль.., — Мэггс умолк, заправляя рубаху в бриджи, да так неловко, что Констебл, наблюдая, с сарказмом вскинул свою тонкую бровь… — Мне жаль, что я вынужден напоминать вам о вашем славном товарище, которого вы потеряли. Было бы лучше, если бы обошлось без этого, но, видите, в этих обстоятельствах мне ничего не остается, как облачиться в его одежду.

В ответ на это объяснение лакей лишь свистнул сквозь зубы.

— Нехорошо, друг. Мне кажется, что несправедливо свистеть в мой адрес. Как я уже сказал, это не моя вина, и для меня было бы куда лучше, если бы меня послали к портному, тогда все было бы ладно и складно. Но не получилось. — Мэггс накинул камзол. — Туфли жмут, но одежда подошла. Думаю, что доковыляю кое-как, если вы мне поможете.

— Помочь? Даже так?

— Да, так, добрый человек, — ответил Мэггс, придвигаясь к нему поближе своим большим телом. Лакей попятился. — Коли начинать, начнем с первого. Вы должны помочь мне с волосами.

Из глубины комода лакей извлек блюдце с куском белого мыла, круглую коробку пудры и большую пуховку. Все это было тут же предложено и без раздумий отвергнуто.

— Все же, старина, хорошему парню нужна помощь посущественнее, чем блюдце с мылом и коробка с пудрой.

— Значит, хорошему парню хочется чего-то посущественнее?

— Да, это так, — настаивал Мэггс.

— И все же вы должны извинить меня, — пожал плечами Констебл, — потому что мы уже опаздываем на пятнадцать минут, а у миссис Хавстерс заведено: ешь вовремя или ходи голодный.

— Мистер Констебл, я прошу вас оказать мне помощь. Лакей взялся за ручку двери.

— Мистер Мэггс, я отказываюсь помогать вам.

Рука Мэггса схватила лакея за запястье. И хотя одна нога лакея в туфле с пряжкой была уже за порогом открытой двери, он все еще оставался в комнате. Мэггс, перегнувшись через плененную руку Констебла, захлопнул перед ним дверь и закрыл ее на засов.

— Теперь, Констебл, — сказал он, — вы, кажется, нас обоих подвергаете наказанию.

— О-о… — протянул Констебл сдавленным, полным презрения голосом, свободную руку он прижал к горлу. — Я дрожу от страха. Вы собираетесь убить меня? Вот что у вас на уме? Господи, я так и думал. Он хочет меня убить.

Полегче, полегче, мысленно осадил себя Мэггс.

— Что ж, давайте. Я и вправду прошу вас об этом, сэр, одно удовольствие погибнуть от руки того, кто отлично знает свое дело.

— Парень, — постарался спокойным голосом объяснить ему Мэггс, — вы не так меня поняли.

— Но это было бы слишком большой удачей, мистер Мэггс. Слишком большой, чтобы понять ее вам, ведь мой друг, мистер Поуп, с кем я дружил и служил в армии пятнадцать лет, — мы еще мальчишками вместе были в приюте Лайнхэм-Холл, — именно здесь покончил с собой. В этой самой комнате. Здесь, где мы с ним беседовали по вечерам после рабочего дня. А теперь, когда она, наша сующая во все свой нос герцогиня, велела мне одеть вас в платье моего друга, вы собираетесь убить меня… О, вы сами не понимаете, каким это будет удовлетворением.

— Кто же говорил об убийстве, мой дорогой человек?

— Я никому не дорогой, — промолвил Констебл и расплакался.

— Что ж, тогда мне очень жаль… — сказал Мэггс.

— Жаль, что хочется убить меня? Или жаль было узнать, что такое здесь уже произошло?

— Не старайтесь перещеголять меня в рассказах о горестном и печальном.

— Думаете, что можете меня перещеголять?

— Я мог бы утопить вас в них, — хмуро ответил Мэггс. Они стояли друг против друга, как две лошади, упершиеся в забор.

— Мне всего лишь нужна от вас помощь с прической.

— Помощь?

— Я не знаю, как добиться нужного результата.

— Ха-ха, — заметил Констебл, тыча своим длинным пальцем в грудь Мэггса. — Кто вы? Чванливый франт или тупица?

Джек Мэггс, ухватив палец, крепко зажал его в кулаке, а затем притянул Констебла к себе поближе.

— А теперь внимательно послушайте, что я вам скажу, глупец. Вы не знаете, черт побери, с кем имеете дело.

Светло-голубые глаза лакея скользнули по лицу Мэггса.

— А с кем я имею дело? — наконец спросил он.

— В лучшем случае, если вам повезет, то вы имеете дело с лакеем.

— Лакеем?

— Не тяните, герой. Я могу передумать. — Щека Мэггса задергалась.

— Я принесу воды, — наконец сдался Эдвард Констебл. — Здесь понадобится теплая вода.

Когда он вышел, Джек Мэггс тяжело опустился на корзину, прижав обе руки к той точке на щеке, где больше всего болело. Тонкие нити боли тянулись от левого глаза вниз, к задним зубам, и причиняли такие мучения, что даже мысль, что лакей пошел не за водой, а за полицейским, не сдвинула бы его с места.

Спустя какое-то время боль немного отпустила, и как раз вернулся Констебл. Он поставил дымящийся медный чайник на край умывальника.

— Намочите волосы, — сказал он. Мэггс, не понимая, взглянул на него.

— Волосы, — повторил Эдвард Констебл. — Снимите рубаху и намочите волосы.

Крупная фигура Мэггса в шерстяном жилете медленно склонилась над тазом.

— Снимите жилет.

— Жилет останется на мне.

Констебл, нажав двумя пальцами Мэггсу на загривок, заставил его опустить голову в таз. Вода была горячей, и Мэггс вскрикнул.

— Чем горячее, тем лучше, — сказал Констебл. — Надо подержать с минуту. Следите за временем.

Затем Констебл крикнул:

— Полотенце! — и Мэггс получил свой первый урок в профессии лакея. Констебл, стоя за его спиной, намыливал его волосы мягким мылом, а затем пуховкой пудрил их странно пахнувшей пудрой. Почти засыпавший Мэггс смотрел в зеркало на то, как это делается.

Затем Констебл зачесал назад эту белую липкую массу волос, и, как это делает пекарь, готовя праздничный торт, снял деревянным шпателем все лишнее.

— Теперь посмотрите на себя, — велел Констебл. — Достаточно, чтобы кошки лопнули от смеха.

Глава 7

Где-то после полуночи Джек Мэггс стал подводить итог своего первого дня в роли лакея.

К шести вечера он превратился в настоящего ливрейного лакея. Он пил свой чай, сидя у длинного стола в обществе всей прислуги. В половине восьмого он был уже готов к своему первому появлению в столовой — держал в руках супницу с горячим супом из угрей и готовился подняться с ней по лестнице.

Обувь жала ноги. Твердая как гипс прическа сжимала лоб, как стальная скоба.

Проходя через холл, он увидел скрытый гнев в своих глазах, не когда вошел в столовую, то уже выглядел как владелец бара, а не лакей; он шел мимо джентльменов с улыбкой до тех пор, пока напудренный Констебл не приказал ему на ухо свистящим шепотом:

— Не улыбаться!

Затем Эдвард Констебл, подведя новичка к столу, движением плеча заставил его обогнуть стол и подойти к стулу, где на почетном месте сидела важная персона по имени Тобиас Отс. Он и был главным гостем на этом ужине. Констебл снял крышку с супницы.

— Стойте, — прошептал он Джеку, положив крышку на доску буфета. Мэггс в это время разглядывал гостей. Он заметил, что главному гостю не более двадцати пяти лет. Он был мал ростом — почти все гости были низкорослыми, — но Отс был к тому же худощав, а его лицо, если бы не кривая улыбка, можно было бы назвать лицом херувима.

— Выше, — прошипел Констебл.

— Выше?

— Выше держите супницу.

Джек Мэггс поднял супницу. Было что-то странное в этом сборище лысых стариков с седеющими бородами, чьи носы свидетельствовали о пристрастии к бутылке с бренди. Здесь был и хозяин с зубами бедняка и жидкими волосами, зачесанными так, чтобы прикрыть лысую макушку. Все свое внимание они сосредоточили на мистере Отсе, ничем не примечательном молодом джентльмене.

По мнению Джека, он не заслуживал того, чтобы так взбудоражить воображение говорившей о нем Мерси Ларкин. Он был ловок, как жокей, одет, как уличный актер или букмекер в ярко-зеленый в сине-желтую полоску камзол. Он был непоседлив, возможно, сварлив, глаза его бегали, а руки находились в постоянном движении, словно он спешил утвердиться в своем положении и, как навигатор, отмерял расстояние, отделявшее его от стула, стола или стены. Его характер показался Джеку Мэггсу столь беспокойным, что позднее он посвятит не менее ста слов его описанию.

Отс внимательно следил за тем, как ему наливали в тарелку суп из угрей. Он поправил прибор, лежавший около тарелки. Еще раз посмотрел на меня. А затем начал рассказывать странную историю о некоем «Ловце» воришек, которого звали Партридж: он-де хвастался, что ему ничего не стоит отыскать любого человека в Англии. В данный момент он преследовал одного вора-домушника от Глостера до Боро3, где и арестовал его при весьма деликатных обстоятельствах.

Джек Мэггс с супницей в руках обходил стол, следуя за Констеблом, наливавшим суп в тарелки гостей. Джек невольно приглядывался к гостям и особенно к Отсу. Когда писатель убедился, что внимание гостей сосредоточено на нем одном, его постоянно двигавшиеся руки стали спокойны и он одарил аудиторию ласкающей, полной обаяния улыбкой, продолжая рассказывать свою неправдоподобную историю с уверенностью человека, привыкшего, что никто не осмелится его прервать.

Мистер Бакл трижды откладывал ложку и открывал рот, чтобы что-то сказать, и трижды ему изменяла смелость. Когда же он, наконец, заговорил, головы всех сидевших за столом повернулись в его сторону.

— Но суть в том… — мистер Бакл легким кивком поблагодарил гостей за внимание, — …что главного вы не сказали. Я прав, мистер Отс? «Ловец» воров обладал сведениями, которых не было у полиции. В этом вся суть рассказа, или я ошибаюсь?

— Это я ошибаюсь, — ответил Отс. — Я начал рассказывать, а потом понял, что не совсем прилично рассказывать такие истории в обществе мистера Хауторна.

Лысый, с черной бородой мужчина по имени Генри Хауторн, был, как успела сказать Джеку Мерси Ларкин, главным актером в «Лицее», театре мистера Бакла.

Это он благодаря своему великодушию (и себе на пользу) собрал за столом у Бакла всех этих никому неизвестных людей. Крупный, с грудью как бочка, Хауторн обладал глубоким и звучным голосом.

— О Господи, — прогудел он, намазывая хлеб маслом и тряся головой, чтобы усилить эффект своего неодобрения. — Вам еще не надоело ваше хобби, ваш конек?

— Буфет, — шепнул Констебл. — Супницу на буфет. Мэггс поставил супницу на доску буфета и взял протянутую ему Констеблом бутылку кларета.

— И чтоб ни капли мимо.

— Это так называемый животный магнетизм, — объяснял писатель джентльменам за столом, с интересом снова повернувшимся к нему. — Мой друг называет это моим хобби или коньком.

— На живодерню бы таких, — воскликнул Генри Хауторн, пододвигая Мэггсу свой стакан, чтобы тому было легче наполнить его.

— Наш «Ловец», — заявил Тобиас Отс, — не какой-нибудь жулик, как Джонатан Уайльд. Он образованный, современный человек, получающий свои сведения с помощью гипнотических пассов, — здесь он сделал руками плавные движения прямо перед недрогнувшим взглядом Хауторна. — Он сделал их перед четырьмя свидетелями после того, как их уже допросили в полиции; он ввел каждого из них в состояние гипнотического сомнамбулизма. Этот «Ловец», которого зовут Вилфред Партридж, подобным методом получил самое подробное описание подозреваемого от тех, кто считал, что едва разглядели его.

— Да, — подтвердил хозяин дома, но на этот раз так тихо, словно разговаривал сам с собой.

— Человеческий мозг, — продолжал Тобиас Отс, переводя взгляд с одного своего слушателя на другого, — это сосуд, который никогда не дает течи. Он хранит все и помнит все. И если мистер Хауторн предпочитает думать о животном магнетизме как о салонной игре, построенной на обмане, то это потому, что он не читал Вилльера или Пьюзегюра.

— А вы читали в «Морнинг кроникл» о некоем русском джентльмене? — спросил Хауторн. — Он приехал из такой дали, как Севастополь, чтобы в Лондоне поучиться гипнотизму? Читали об этом? Нет? Пишете, но не читаете. Жаль. Кое-кто подумывает использовать ваше благородное искусство для соблазна юных дев.

— К буфету, — прошипел Констебл. — По сторонам. Джек Мэггс, заложив руки за спину, застыл у одной стенки буфета, Констебл — у другой.

— Теперь уже совершенно очевидно, — заметил Отс, — что ни один сеанс гипноза на нашей земле не побудит кого-либо действовать вопреки своей морали.

— Доклад короля Филиппа! — вдруг воскликнул мистер Бакл. — Я должен сказать, что есть совсем иное мнение.

— Вы студент Королевской комиссии?

— Мой ответ — да, — промолвил Перси Бакл.

Он опустил глаза на стол и на его бледных щеках появились красные пятна.

— Я должен предостеречь нашего хозяина, — вдруг заявил Генри Хауторн, не скрывая улыбки в своей густой бороде. — Мой друг Отс стал тайным гипнотизером, как я слышал, — а я действительно слышал, как вы, Отс, пытались убедить Королевского адвоката, что вам должны разрешить подвергать гипнозу всех судимых преступников прямо в зале суда.

— Но Хауторн, мой старый друг, вы просто не поняли моей точки зрения.

— У вас их больше, чем зубцов на вилке, Отс, — ответил Генри Хауторн и вернулся к своему хлебу с маслом.

— Ум преступника так же поддается гипнозу, как и ум любого из людей, — пояснил Отс, и в его светло-голубых глазах заискрились крохотные коричневые крапинки.

Новый лакей слушал этот спор с большим интересом.

— Да что вы, Отс? — вмешался в разговор гость с дрожащей губой. — Какой закоренелый преступник станет делиться своими секретами в зале суда?

— Даже самый последний изменник, — возразил Тобиас Отс, — испытывает внутреннюю потребность рассказать правду. Вспомните предсмертные признания, которые продолжают посылать в Холборн. Это и есть то, что наши отцы называли «совестью». Она есть у всех нас. Для преступника — это как бы своего рода страстное побуждение прыгнуть вниз с большой высоты.

Резкие складки у рта нового лакея выдавали его мнение на сей счет, и это не осталось бы незамеченным, если бы буря скрываемых эмоций не вызвала у бедняги привычный нервный тик, на сей раз невыносимой силы.

Как всегда, это произошло внезапно.

Ему казалось, что в его щеку когтями вцепилась разъяренная кошка. Глаза резало так, словно в них брызнули лимонным соком. Боль была столь велика, что Мэггс не удержался от крика, а бутылка с кларетом, которую он должен был поставить гостям на стол, выпала из его руки и ее содержимое пролилось на персидский ковер.

Разумеется, Тобиас Отс первым увидел, что лакей вдруг упал. Пока гости, не зная, что делать, застыли в испуге на своих местах, он встал на колени около Джека Мэггса и, нагнувшись над его искаженным лицом, осторожно, но уверенно убрал тяжелую руку бедняги с больной щеки.

— Я понимаю, что это. — Взяв ложку, он приложил конец ее ручки к искривленной в гримасе щеке. Как только ложка коснулась больного места на лице, под кожей словно забился живой пульс.

— «Тик болезненный», — констатировал Тобиас Отс и, поднявшись, протянул лакею свою в чернильных пятнах руку, помогая ему встать. С помощью Генри Хауторна он усадил Джека Мэггса на стул. — Вы когда-нибудь слышали такой диагноз: «Тик болезненный»?

Но новый лакей едва ли что-либо сознавал, кроме собственной боли и ужаса, который ее сопровождал. Это не был ужас чего-то определенного, но он был столь глубоким, что в такие минуты Джек Мэггс порой не сознавал, где он и кто он.