Ясон расхохотался:
      – Над тобой все смеются, глупец, кроме твоего оруженосца. Он вступается за тебя каждый раз, и непонятно становится, чем вы занимаетесь, когда остаетесь наедине в шатре.
      Подавив приступ ярости, Юлиан увернулся от очередного выпада Ясона.
      – Прекрати сейчас же, не вынуждай меня делать то, о чем мы оба потом пожалеем.
      – Единственное, о чем я жалею, так это о том, что пустил в свой дом вора.
      Когда Ясон сделал еще один яростный выпад. Пенелопа, подбежав, толкнула Юлиана на лезвие.
      Вскрикнув от боли, Юлиан выхватил меч и нанес предупреждающий удар.
      – Не делай этого, Ясон, ты же знаешь: я сильнее тебя.
      – Это мы еще посмотрим. Не сомневайся, я не позволю тебе улизнуть.
      Дальше все случилось почти мгновенно. Пенелопа схватила Юлиана за руку, и в тот же миг Ясон сделал выпад. Лезвие меча прошло в каком-нибудь миллиметре от Юлиана. Потеряв равновесие, Юлиан попытался вырваться и споткнулся в тот самый момент, когда Ясон снова попытался сделать выпад. Они столкнулись, и Юлиан почувствовал, как его меч вошел в плоть Ясона.
      Когда Ясон упал навзничь, Пенелопа отчаянно завизжала. Юлиан, выронив меч, опустился перед поверженным соперником на колени.
      – О боги, что же ты наделал!
      Ясон закашлялся кровью.
      – Это ты предал меня. Мы были братьями, а ты украл у меня мою любовь. Все, что было в твоей жизни, ты украл у других.
      Юлиан поморщился. Он никогда никому не собирался причинять страдания, и уж меньше всего Ясону: он всего лишь хотел, чтобы его любили, и вот чем все закончилось.
      Схватив меч Юлиана, Пенелопа подняла его над головой.
      – Я хочу, чтобы ты подох, собака! – Она ударила лезвием меча по руке Юлиана; в ее глазах сверкало безумие. – Ты лишил меня того, что я любила больше всего, и теперь я заберу у тебя то, что любишь ты. – Внезапно зарыдав, она выбежала из комнаты.
      Все это время Юлиан не мог пошевелиться и лишь молча смотрел, как жизнь уходит из тела Ясона. Только минуту спустя слова Пенелопы дошли до его сознания.
      – Нет! – закричал он и, вскочив на ноги, бросился к комнате Пенелопы, из которой доносились душераздирающие крики детей. Юлиан попробовал проникнуть внутрь, но дверь оказалась закрыта изнутри.
      А когда он выломал дверь, все было кончено.
      Юлиан закрыл лицо руками. Воспоминания оказались слишком тяжелыми. Никогда он не забудет бессилия и ужаса, которые испытал в ту минуту. Почему именно детям выпало расплачиваться за его грехи? Почему Приап не мог отомстить ему, не причинив им вреда? И как могла Афродита не вмешаться? Одно дело – отвернуться от него, и совсем другое – позволить его детям умереть…
      С того дня он не заходил в ее храмы и задумал убить Приапа: снести голову с его плеч и насадить ее на кол.
      – Так что же случилось? – Голос Грейс вернул его к реальности.
      – Я оказался внутри слишком поздно, наши дети были мертвы, убиты собственной матерью. Пенелопа перерезала себе вены и лежала рядом с ними в луже крови. Я послал за лекарем, а сам попытался остановить кровь – все было тщетно.
      Грейс закрыла глаза, не в силах вынести боль в его взгляде. Все оказалось куда хуже, чем она предполагала. Боже правый, как он пережил это?
      За несколько лет своей работы психоаналитиком Грейс услышала немало ужасных историй, но ни одна из них и сравниться не могла с тем, через что пришлось пройти Юлиану. Он вынес все это один, никому не было дела до него.
      – Мне очень жаль, – прошептала она. Юлиан вздрогнул.
      – До сих пор не могу поверить, что их нет в живых. Когда я сижу в книге, то чаще всего вспоминаю лица сына и дочки, вспоминаю, что чувствовал, когда они обнимали меня своими ручонками. Они выбегали мне навстречу, когда я возвращался из боевых походов. Раз за разом я прокручиваю в памяти тот страшный день, пытаясь понять, мог ли я сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти их.
      В глазах Грейс стояли слезы. Неудивительно, что он никогда не говорил об этом. Юлиан провел рукой по лицу.
      – Боги не дали мне безумия, поэтому я никогда не смогу забыть тот день. Они не снизошли даже до такой малой толики милосердия.
      Грейс молчала – она просто не знала, что ей делать, Впервые за всю ее практику она не смогла ничем помочь пациенту.
 
      Грейс проснулась от яркого солнечного света, бьющего в окно сквозь жалюзи. Ей понадобилось около минуты, чтобы вспомнить, чем закончился вчерашний день.
      Сев в постели, она протянула руку, чтобы погладить Юлиана, но рядом никого не оказалось.
      – Юлиан? – позвала она. Ответа не последовало.
      Сбросив одеяло, Грейс вскочила с кровати и быстро оделась.
      – Юлиан? – снова позвала она, сбегая по лестнице. Неужели с ним что-то случилось? В ее душе нарастала паника.
      Вбежав в гостиную, Грейс схватила лежащую на кофейном столике книгу и, быстро пролистав ее, нашла страницу, на которой раньше сидел Юлиан. Слава Богу, он не вернулся в книгу, хотя она не была уверена, что такое возможно.
      Куда же он мог запропаститься?
      Пройдя на кухню, Грейс заметила, что дверь на улицу приоткрыта. Нахмурившись, она вышла на крыльцо и оглядела двор.
      Неподалеку она заметила соседских ребятишек, рядом с которыми сидел Юлиан и объяснял им какую-то игру с камешками и палками. Двое мальчишек и девочка внимательно слушали, пока их маленькая сестренка проворно ползала между ними.
      Грейс спустилась с крыльца и направилась к ним. Старшему из ребят, Бобби, было девять, Томми восемь, а малышке Кейти недавно исполнилось шесть. Их родители переехали сюда лет десять назад и всегда поддерживали с Грейс дружеские отношения.
      – А потом что было? – спросил Бобби.
      – Армия попала в ловушку. – Юлиан передвинул один из камней вдоль палки. – Кто-то нас предал. Это был молодой солдат, который хотел стать римским центурионом.
      – Конечно, они же были самыми-самыми, – кивнул Бобби.
      Юлиан поморщился:
      – Они были никто в сравнении со спартанцами.
      – Вперед, спартанцы! – бодро выкрикнул Томми. – Это наш школьный девиз.
      Бобби толкнул брата так, что тот упал.
      – Не лезь, пока тебя не спросили.
      – Послушай, никогда не бей брата, – строго сказал Юлиан. – Братья должны защищать друг друга, а не драться.
      Грейс вздохнула. Как жаль, что его братьям этого никто не говорил.
      – Ладно, понял, – буркнул Бобби. – И что же было дальше?
      Не успел Юлиан продолжить, как малышка наступила на камни и испортила им игру. Мальчишки закричали на нее, но Юлиан успокоил их и, подняв Эллисон на ноги, щелкнул ее легонько по носу. Она засмеялась, а он вернул камни и палки на место.
      Бобби продолжил игру, а Юлиан стал рассказывать дальше:
      – Командир македонцев понимал, что его армия зажата между холмами; у него не было никакой надежды уйти через фланги, никаких путей к отступлению.
      – Значит, они сдались? – поинтересовался Бобби.
      – Конечно, нет, – сказал Юлиан серьезно. – Смерть лучше позора.
      Он надолго задумался. Произнесенные им слова были выгравированы у него на щите, и как командир он всегда руководствовался ими.
      А вот как раб забыл давным-давно.
      Дети придвинулись ближе.
      – Они погибли, да? – спросила Кейти.
      – Не все. – Юлиан постарался прогнать воспоминания. – Сперва они заставили римлян бежать с позором с поля боя.
      – Но как? – воскликнули возбужденно оба брата. Юлиан подхватил на руки Эллисон и дал ей маленький красный мяч, чтобы ей было чем заняться.
      – Когда римляне бросились вниз, македонский предводитель не построил войска фалангой, сделав их легкой мишенью для лучников и кавалерии, а вместо этого велел своим воинам рассредоточиться и сбивать римских конников с лошадей по одному.
      – И это сработало?
      Юлиан кивнул:
      – Римляне не ожидали такой тактики, их ряды смешались.
      – И тогда…
      – И тогда командир, издав боевой клич, первым бросился в бой. Его пытались сбить с коня, но ни у кого это не вышло. Он был так разгневан предательством, что уничтожил всех врагов, кроме одного.
      – Почему? – Бобби насторожился.
      – Он хотел, чтобы тот, кому сохранили жизнь, передал послание.
      – Послание?
      – Ну да. Командир разорвал римское знамя на лоскуты и этими лоскутами перевязал кровоточащие раны римского полководца. «Рим должен быть уничтожен», – сказал он, после чего заковал легионера в цепи и отправил восвояси, чтобы тот передал его послание римскому сенату.
      – Ух ты! – восхищенно воскликнул Бобби. – Если бы ты был у нас в школе учителем, тогда бы я точно сдал экзамен по истории.
      Юлиан потрепал мальчика по черным кудрям:
      – Если тебе станет от этого легче, то и я в твоем возрасте не очень-то интересовался этим предметом.
      – Здравствуйте, мисс! – вежливо сказал Томми, заметив Грейс. – Мистер Юлиан сказал, что римляне были плохими.
      Юлиан посмотрел на Грейс, и она улыбнулась:
      – Что ж, ему лучше знать.
      – А вы можете починить это? – Кейти протянула Юлиану куклу, и он, без труда найдя причину поломки, вставил на место пластмассовую руку.
      – Спасибо. – Кейти доверчиво обняла Юлиана за шею, и он крепко прижал ее к себе. Грейс поняла, что в этот момент Юлиан видит перед собой лицо дочери.
      – Кейти, Томми, Бобби, что вы там делаете?
      Подняв голову, Грейс увидела Эмили, которая выходила из-за угла своего дома.
      – Никак вы опять пристаете к мисс Грейс? А что здесь маленькая делает? Вы должны оставаться во дворе…
      – Мама, ты знаешь, как играть в парселон? – Бобби вприпрыжку подбежал к ней. – Мистер Юлиан показал нам.
      Грейс рассмеялась, а соседские дети, вернувшись к себе, сразу бросились к матери.
      – Знаешь, – сказала Грейс серьезно, – у меня возникла одна мысль. Бобби прав – из тебя вышел бы превосходный учитель.
      Юлиан фыркнул:
      – Ну нет, в Аристотели я вряд ли гожусь.
      Грейс рассмеялась:
      – И все же подумай над этим. Селена получила докторскую степень в хорошем университете, и она знает там всех. Кому еще преподавать древнюю историю, как не человеку, который сам жил там.
      Он, не отвечая, медленно прошелся по траве босыми ногами.
      – Что ты делаешь?
      – Наслаждаюсь свежей травой. Она щекочет пятки.
      Грейс покачала головой.
      – Ты поэтому вышел из дома?
      – Да, мне нравится, когда солнце греет так, как сейчас. Что ж, правильно – он так долго был лишен этих маленьких радостей жизни.
      – Пойдем, я приготовлю кашу, и мы позавтракаем на веранде.
      Оставив Юлиана в любимом кресле-качалке, Грейс пошла на кухню, а когда вернулась, он безмятежно спал, закрыв глаза и откинув голову на спинку кресла.
      Она решила не будить Юлиана, но неожиданно услышала его голос:
      – А знаешь, я каким-то образом чувствую твое присутствие. – Он открыл глаза и бросил на нее обжигающий взгляд, откровенно смутивший Грейс.
 
      Юлиан проснулся на заре и долго смотрел, как восходит солнце. Целый час он лежал и не шевелился, радуясь тому, что Грейс все еще рядом с ним. Не остаться ли ему и в самом деле в этом времени?
      Увы, он владел только одной профессией, которой вряд ли найдется применение в этом мире.
      А что до любви, то, когда ему было четырнадцать, он продал свою девственность за миску холодной каши и стакан прокисшего молока. Даже сейчас, спустя столько лет, Юлиан чувствовал горячие руки женщины, нервно снимающей с него одежду.
      «Ах ты, мой сладенький, – шептала она. – Приходи ко мне всякий раз, как захочешь каши. Только смотри, чтоб мужа моего не было дома».
      После этого ему хотелось умыться. Он чувствовал себя грязным. Его просто использовали.
      Следующие несколько лет он чаще спал на свежем воздухе, чем в теплой постели, потому что ему не хотелось платить такую цену за еду и сомнительный комфорт.
      Юлиан закрыл глаза. Ну как с таким опытом он будет жить в этом мире? И все же Грейс как-то сумела завладеть его сознанием. Дело было не только в проклятии: существовало что-то еще, чего он не мог объяснить. Впервые за последние две тысячи лет Юлиан снова почувствовал себя мужчиной. Он хотел ее, хотел телом и душой – ему была нужна ее любовь.
      Эта мысль потрясла его. Только в детстве Юлиан испытывал такую острую потребность в ласке и любви. Он хотел, чтобы его обняли и обогрели, чтобы слова любви шли от сердца, а не были частью проклятия.
      Неужели он рожден, чтобы вечно терпеть страдания? Дельфийский оракул предсказал ему именно это.
      «Ты будешь страдать, как не страдала еще ни одна живая душа».
      «А буду ли я любим?»
      «Не в этой жизни».
      После этого предсказания Юлиан долгое время чувствовал себя так, словно его поразила молния. Но он и предположить не мог, как много придется ему страдать.
      Ему тут же вспомнились другие слова: «Он сын богини любви, но даже она не может вынести его присутствия».
      Это было правдой, а значит, Грейс никогда не полюбит его. Никто не полюбит. Его судьба неотделима от страдания, и даже тех, кто рядом, преследует злой рок. Грейс тоже может пострадать, и он не может этого допустить. Он защитит ее, даже если ради этого придется лишиться надежды на свободу.
      С этой мыслью Юлиан пошел искать Грейс.
      Открыв глаза и увидев, что Юлиан смотрит на нее через щель в шторке, Грейс укоризненно покачала головой.
      – Ну и напугал ты меня! – воскликнула она.
      – Прости, я не хотел. – Юлиан стоял рядом с душевой кабиной, прислонившись к стене, прямо как в книге.
      Глядя на его тугие мышцы и скульптурный торс, Грейс облизнула губы. Ее взгляд скользнул ниже, на красно-желтые трусы. Она не могла подобрать слова, чтобы описать, как хорошо он в них смотрится. А его дьявольская полуулыбка растопила бы сердце самой бесчувственной красавицы.
      И тут Грейс вспомнила, что на ней совсем ничего нет.
      – Что тебе нужно? – спросила она и прикрылась шторкой.
      К ее ужасу, Юлиан, сняв трусы, вошел в душевую кабинку, и его крепкое мускулистое тело оказалось рядом с ней. Улыбка, игравшая на губах Юлиана, заставила ее сердце биться быстрее, а тело дрожать от его близости.
      – Я хотел посмотреть на тебя, – сказал он ласково. – Если бы ты знала, что творится со мной, когда ты проводишь руками по грудям.
      Судя по его эрекции, это действительно было нечто.
      – Юлиан…
      – Да? – Он наклонился и поцеловал ее в шею. От прикосновения его языка к влажной коже у Грейс по спине побежали мурашки.
      Юлиан отобрал у нее шторку, которой она прикрывала груди, и стал ласкать одну языком, а вторую рукой. Грейс застонала от наслаждения. Неописуемое ощущение! Горячая вода бежала по ее телу, но поцелуи были еще горячее.
      Когда Юлиан прижал ее спиной к кафельной стенке, от контраста холодного кафеля и горячей воды она вздрогнула. Раньше Грейс не представляла всех преимуществ своей душевой кабины и только сейчас поняла, что не продаст ее ни за какие деньги.
      – Прикоснись ко мне. – Юлиан взял ее за руку и показал, где именно. – Я хочу чувствовать, как ты берешь его в руку.
      Он вздрогнул, когда она сделала то, о чем он просил. Эти прикосновения не были просто физиологической близостью, они подтверждали их духовную связь, и это было неописуемо прекрасно.
      – Мне нравятся твои руки, – выдохнул Юлиан. И тут же боль сковала его грудь. Не важно, сколько раз он занимался сексом в своей жизни, исход был всегда один – боль тела или боль души.
      «Ни одна порядочная женщина не захочет тебя при свете дня».
      Все было именно так, и он знал это. Грейс почувствовала, что Юлиан напрягся.
      – Я сделала тебе больно? – спросила она, убирая руку.
      Юлиан покачал головой, затем переплел пальцы с пальцами Грейс и опустил их к ее лону.
      Грейс задрожала от возбуждения. Это было самое необычное ощущение в ее жизни. Он ускорил темп, и вскоре она достигла пика. Юлиан был просто удивительным любовником.
      Она не сразу заметила, что он собирается сделать.
      – Нет! – закричала Грейс, когда поняла, что он собирается войти в нее.
      – Это то немногое, что мне позволено, так дай мне то, что я хочу.
      Она едва не поддалась на уговоры, но тут с Юлианом случилось что-то непонятное: его глаза вдруг потемнели, зрачки расширились; он замер, его дыхание стало прерывистым. Потом он закрыл глаза, и на его лице отобразилась внутренняя борьба.
      – Беги! – крикнул Юлиан, и Грейс выскочила из кабинки и, прикрывшись полотенцем, бросилась к двери.
      Повернувшись на ходу, она увидела, что Юлиан, скорчившись, лежит на дне кабинки.
      Неожиданно он ударил о ванну кулаком и тут же заскрипел зубами от боли.
      Сердце Грейс чуть не разорвалось. О, если бы только она знала, что делать!
      Наконец Юлиан обмяк, и Грейс на цыпочках подошла к душевой кабинке, готовясь в любой момент убежать.
      Он лежал на боку с закрытыми глазами. Дыхание Юлиана по-прежнему было прерывистым, а сам он выглядел слабым и изможденным, его мокрые волосы прилипли ко лбу.
      Она выключила воду, но Юлиан даже не пошевелился.
      Наконец он открыл глаза.
      – Я тебя напугал?
      – По правде говоря, да.
      Юлиан, вдохнул полной грудью, сморщился от боли, затем сел.
      – Я не смогу контролировать себя, Грейс, – сказал он после долгой паузы. – Мы обманываем друг друга. Лучше отдайся мне сейчас, пока я не взял тебя силой.
      – Ты действительно этого хочешь?
      Юлиан молчал. На самом деле он этого не хотел, но и не мог достичь того, чего хотел.
      – Возможно, я просто хочу умереть.
      Грейс осторожно дотронулась до него.
      – Я знаю, но это не выход. – Она обняла его за сильные плечи, прижала к себе и долго держала так.
      Наконец Юлиан выпрямился.
      – Нам не стоит…
      Он не закончил, но в том и не было необходимости.
      – Да, ты, конечно, прав. – Грейс оставила его и пошла одеваться.
      Юлиан медленно выбрался из душевой кабины и, взяв полотенце, насухо вытерся. Он слышал, как Грейс одевается у себя в комнате, и перед его глазами вновь возник образ ее обнаженного тела.
      Его снова обдало волной безудержного желания, и он едва не упал на пол.
      – Я больше не могу так жить, – прошептал Юлиан. – Я не животное.
      Он посмотрел в зеркало. Вылитый отец. Ему даже померещился жалящий удар хлыста, словно отец снова бил его, стремясь довести до полубессознательного состояния. «И не вздумай плакать, мальчишка. Чтобы ни единого всхлипа я от тебя не слышал. Может, ты и сын богини, но живешь в этом мире, а здесь мы не цацкаемся с такими смазливыми сопляками».
      Юлиан вспомнил, как отец с ненавистью посмотрел на него, а затем пинком повалил на землю и, схватив за шиворот, едва не задушил. Он пытался отбиваться, но в свои четырнадцать был еще слишком слаб и неопытен, чтобы оказать достойное сопротивление полководцу спартанцев.
      Выхватив клинок, отец прижал его плашмя к щеке Юлиана. А все из-за того, что его жена, мачеха Юлиана, слишком внимательно посмотрела на него во время еды.
      «Посмотрим, понравишься ли ты ей таким».
      Боль от пореза была невыносимой, кровь текла до конца дня, но на следующее утро от шрама не осталось и следа.
      Гневу отца не было предела.
      – Юлиан?
      От неожиданности он вздрогнул. Знакомый голос, даже несмотря на то что Юлиан не слышал его уже больше двух тысяч лет.
      Он огляделся по сторонам, но никого не увидел.
      – Афина?
      И тут она предстала пред ним. Несмотря на современную одежду, волосы она уложила в греческом стиле, забрав кверху и оттуда спустив черными кольцами по плечам.
      Бледно-голубые глаза богини нежно улыбнулись Юлиану.
      – Я пришла по просьбе твоей матери.
      – Она все еще не хочет видеть меня?
      Афина отвернулась.
      Юлиану вдруг захотелось рассмеяться. Пора бы ему оставить надежду увидеть мать, которой он никогда не был нужен.
      В глазах Афины появилась странная грусть.
      – Я помогла бы тебе, если бы знала, что произошло. Ты был моим любимым полководцем.
      И тут Юлиан наконец понял, что случилось с ним много веков назад.
      – Ты разыграла меня, словно карту, в борьбе с Приапом, верно?
      Афина не ответила, но на лице ее можно было прочесть нечто похожее на раскаяние. Впрочем, она тут же взяла себя в руки.
      – Что сделано, то сделано.
      Губы Юлиана скривились от злобы.
      – Вот как? Зачем ты это сделала, раз знала, что Приап меня ненавидит?
      – Тогда только ты мог победить. Не забудь, я ненавижу римлян. Никогда я так тобой не гордилась, как в тот момент, когда ты отсек голову Ливия.
      Юлиан не мог поверить своим ушам.
      – Вот как – ты мною гордилась?
      – Мы с твоей матерью говорили с Клото насчет тебя.
      Юлиан поежился. Клото была одной из мойр, вершительница судеб.
      – И что?
      – Если ты осилишь проклятие, мы вернем тебя в Македонию точно в тот день, когда ты попал в ее список.
      – Выходит, я могу вернуться?
      – Да, но ты больше не сможешь сражаться. Если ты станешь участвовать в войнах, то изменишь историю. Мы вернем тебя, но ты должен пообещать нам, что навсегда останешься на своей вилле.
      Ну вот, опять подвох. Не стоило и надеяться на то, что они помогут ему.
      – Тогда зачем?
      – Ты вернешься в свое время, в мир, который тебе знаком. – Афина осмотрелась вокруг. – Но ты можешь остаться и здесь, если захочешь. Выбор за тобой.
      Юлиан хмыкнул:
      – Невелик выбор.
      – Все лучше, чем ничего.
      Так ли? Он уже не был уверен.
      – А мои дети? – Юлиан больше всего хотел вернуть те единственные существа, которые были ему небезразличны.
      – Сам знаешь – это мы изменить не в силах. Разумеется, не в силах. Боги умеют забирать, но никогда ничего не дают взамен.
      Афина протянула руку и ласково погладила его по щеке.
      – Выбирай мудро, – прошептала она и исчезла.
      – Юлиан, с кем ты разговариваешь? – Грейс стояла на том самом месте, где только что была Афина.
      – Ни с кем. – Юлиан печально вздохнул. – Сам с собой.
      – А. Я хотела пригласить тебя прогуляться по городу и посетить аквариум. Что скажешь?
      – Неплохая идея. – Юлиан вышел из ванной и переоделся. Надевая джинсы, он заметил фотографии Грейс на комоде и стал разглядывать их. Особенно ему понравилась фотография, где Грейс была снята со своей матерью: они обе смеялись, а мама заботливо обнимала ее рукой.
      В эту минуту Юлиан окончательно решил, что не останется с Грейс. Она сказала, что он ей не нужен, еще в ту ночь, когда он впервые появился в ее доме, и она права. У нее своя жизнь, и в этой жизни ему нет места. Поэтому, преодолев проклятие, он воспользуется предложением Афины. Его родина – Древняя Македония, и только там он снова обретет себя.

Глава 10