Портреты

– Неужели? – безразлично поинтересовался Роберт. – Неважно, я все же кое-чего добился. Блестящему Максу выразили недоверие. Потом я научился действовать умнее.

– Да, это верно. Знаешь, мне приходило в голову, что ты как-то связан с тем, что со мной происходит, но я не верил. Мне казалось, у тебя не хватает изобретательности.

Я внутренне сжалась, подумав, что Макс играет с огнем, оскорбляя его, но Роберт посмотрел на него равнодушно.

– Естественно. Ты всегда меня недооценивал. И история с Софией – тому прекрасный пример. Стоило мне поманить ее пальцем, и она была тут как тут. Не сомневаюсь, что твоя дражайшая Клэр повела бы себя точно также. Ужасно жаль, что вам обоим придется умереть. Я бы с удовольствием ею занялся.

– Ты болен, Роберт, – сказал Макс гадливо.

– Болен? Нет, я не болен. Скорее уязвлен. Все бы досталось мне, если бы не ты. И знаешь, что самое несправедливое, – то, что ты не погиб в той катастрофе, с твоими родителями и Тристаном. Это был просто верх несправедливости.

Макс покачал головой.

– Грустно, Роберт, ужасно грустно. Почти все твои сорок лет зависть съедала тебя, направляя всю твою энергию на то, чтобы вредить мне. И чего ты в итоге добился?

– Пусть я не получу Холкрофта, но я хорошо тебе насолил, а что касается меня, то я о себе позаботился, у меня есть кое-что, чем я смогу воспользоваться, пусть под чужим именем, пусть в другой стране. Не думай, что я не приготовился. Полиция еще и шага не сделает, а меня уже здесь не будет. Бедняжке Софии придется их дождаться и за все ответить одной.

София переводила безумный взгляд с Роберта на Макса. Макс едва заметно наклонил голову, и она глубже подвинулась в кресле.

– О, что такое? – спросил Роберт, глядя на Софию. – Ты что, опять попала под его влияние, София? Я думал, у тебя это прошло много лет назад. Не дури, послушайся лучше меня, дорогая.

– Где Рембрандт, Роберт? – спросил Макс, не обращая внимания на его последние слова.

– Давным-давно продан. А ты что думал? Я же не идиот, чтобы держать его у себя.

Услышав это, София насторожилась.

– Но ты же говорил, что не можешь найти покупателя! А как же моя доля?

– Ты так же глупа, как и твой бывший муж, София, – холодно ответил Роберт и снова обратился к Максу.

– Я выручил за картину кругленькую сумму. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь ее скоро увидел – покупатель хотел остаться анонимным. А потом, чего тебе волноваться, ты все равно не доживешь.

– Думаешь? – спросил Макс и посмотрел в окно.

Роберт тоже резко повернул голову, вероятно, услышав звук сирены, сперва далекий, но быстро становившийся все более отчетливым. Голубые отсветы замелькали на стеклах, и он выругался.

– Все кончено, Роберт, – спокойно сказал Макс, – опусти ружье.

Роберт быстро подошел к окну и выглянул на улицу. Потом мы узнали, что внизу было четыре полицейские машины и пол-Скотланд-Ярда. Льюис тоже, оказывается, успел позвонить.

Роберт снова посмотрел на нас, его лицо напоминало сейчас гипсовую маску.

– Да, кажется, я действительно поздновато приехал.

– Ты сделаешь хуже себе. Брось ружье, – повторил Макс.

– Бросить? О, нет. Я все испорчу, если доставлю тебе удовольствие увидеть мое поражение. Этого мне не вынести.

Я услыхала тяжелые шаги возле входа, громкие голоса и потом звук с шумом хлопнувшей двери.

– Твое время истекло, мне и так ясно, что ты проведешь за решеткой остаток своей несчастной жизни, Роберт. Довольно. Ты проиграл.

Я заметила в глазах Роберта странный холодный блеск – это были глаза сумасшедшего. Его лицо исказила жуткая улыбка.

– Ты не прав, – он поднял руку и, онемев от ужаса, я услышала, как он взводит курок, – последнее слово будет за мной, брат. И, не сводя глаз с Макса, он, продолжая улыбаться, вскинул ружье и выстрелил.

Я плохо помню первые мгновения после того, как услышала грохот. Думаю, я была в шоке, и рассудок мой не воспринимал происшедшего. София все время кричала, все громче и громче, и я, кажется, подошла к ней и сильно ее встряхнула, чтобы она замолчала, потому что это было невыносимо. Потом я прижал а ее к себе, чтобы она не могла ничего видеть. Макс упал на колени и смотрел на меня, онемев от ужаса.

Роберт лежал кверху лицом, вокруг него была кровь, и ужасная черная дыра зияла в его голове. Роберт выбрал тот единственный путь, который ему оставался.

Мне кажется, полиция появилась всего через несколько секунд после выстрела, и дальше все напоминало хорошо организованный кошмар. Кто-то, вероятно, догадался принести простыню и накрыть тело, и я почувствовала облегчение. Макс пошел в соседнюю комнату с полицейским инспектором. Я нашла коньяк и принесла его Софии, которая оставалась в том же кресле, в котором просидела весь вечер и рыдала, закрыв лицо руками.

– София, – стараясь говорить мягко, я дотронулась до ее плеча, – выпейте, вам станет легче.

Она покачала головой.

– Почему? – спросила она. – Я не понимаю, почему?

Я не знала точно, о чем она спрашивает, но постаралась ответить.

– Думаю, он понимал, что все кончено, и не хотел...

– Нет, я не об этом. Почему вы такая добрая?

– Добрая? – изумилась я.

– Да. – Она взяла у меня стакан, сделала глоток и закашлялась.

– Я бы сделала это для любого человека, – ответила я смущенно и, взяв низкий маленький стульчик, села возле нее. – Не думайте, что мне вас жалко, это не так. Но я хочу вам сказать, что, открыв Максу правду, вы совершили самый порядочный поступок в своей жизни, хотя это и не снимает с вас вины полностью.

– Да. Мне теперь никогда не оправдаться. У Макса снова есть Дэниел, Роберт мертв, а мне остается пожинать плоды. Вам, наверное, это приятно?

– Знаете, мне отчего-то безразлично. Просто хочется, чтобы все побыстрее закончилось. Так будет лучше для Макса. Хватит с него.

Она посмотрела на меня насмешливо, правда, на этот раз добродушно.

– Я начинаю думать, что вы действительно сможете сделать Макса счастливым, как ни горько мне это признать. У меня не получилось. Я сама виновата, мне было трудно его понять.

– Наверное, Макса невозможно подчинить своей воле.

Она тяжело вздохнула.

– Теперь все это не имеет никакого значения. Как вы думаете, что будет со мной?

– Не знаю. Честное слово, не знаю.

Мне вдруг стало ее искренне жаль. Мы посидели несколько минут молча, а затем пришел Макс и попросил ее пойти поговорить с инспектором. София без возражений поднялась. Выглядела она сейчас старой и усталой. Макс улыбнулся мне, сказал, что скоро вернется, и я осталась одна. Я налила себе коньяку в стакан, из которого пила София, и, сделав несколько глотков, почувствовала, как по моему телу разливается приятное тепло. За моей спиной была комната, где находилось тело Роберта и откуда доносились голоса, но вдруг мне показалось, что я не имею к этому никакого отношения. Через полчаса появились Макс и София. Он что-то тихо сказал ей, она кивнула в ответ и снова вышла.

– Все нормально, милая? – спросил он.

– Я тут сижу и потихоньку напиваюсь.

Макс засмеялся.

– Пожалуй, это самое лучшее, чем можно заняться в подобных обстоятельствах. Инспектор хотел бы поговорить теперь с тобой. Имей в виду, ему известно только то, что ты узнала от Гастона, перед тем, как увезла его в Вудбридж, где рассказала обо всем Льюису, и что ты присутствовала при том, как сюда явился Роберт.

Я удивленно на него посмотрела и кивнула.

– Мы скоро поедем. Осталось совсем недолго.

– Не волнуйся. Все нормально.

– Ты действительно чудо, Клэр, к тому же у тебя железные нервы.

– Это коньячные пары, – объяснила я. Макс обнял меня, и я пошла в соседнюю комнату.

Меня подробно расспросили о Гастоне и Клабортинах, о Жозефине и о том, как я уехала из Грижьера в Вудбридж. Я вспомнила все, что могла, и тогда инспектор спросил о том, как появился Роберт. Я рассказала, как он явился с ружьем и угрожал выстрелить в Макса, если я не скажу, где Гастон, и как я ему ответила. Инспектор похвалил меня за сообразительность, и я по краснела. А потом он попросил меня описать последнюю сцену, и Макс держал меня за руку, пока я говорила. После этого все было кончено. Меня поблагодарили, предупредив, что, возможно, вызовут, чтобы задать еще кое-какие вопросы, и очень вежливо попросили не уезжать из Англии до конца расследования. А потом Макс отвел меня в кухню, где один из полицейских сварил кофе. Он усадил меня за стол и, налив мне чашку, сказал, что ему надо подняться наверх к Софии, и потом мы поедем домой. Я пила черный крепкий кофеи беседовала о разных пустяках с полицейским.

– Можно ехать, Клэр, – в дверях кухни снова появился Макс.

– Слава Богу! Но, может, сперва выпьешь кофе?

– Нет, спасибо, сейчас нет времени. Давай выберемся отсюда. С меня достаточно этого дома.

И мы ушли, ушли через ту самую дверь, в которую входили два часа тому назад, чтобы стать свидетелями развязки трагической истории, в которой переплелись несколько жизней и которая окончилась, когда пуля пробила голову Роберта Лейтона.

Макс вел машину по темным пустым улицам Лондона. Шел дождь, и дворники ритмично двигались по стеклу, смывая капли. Я чувствовала себя смертельно усталой, и Макс, вероятно, тоже, потому что он молчал. Мы оба нуждались сейчас в тишине, казавшейся сейчас удивительно мирной. Я откинулась на сиденье и старалась сейчас ни о чем не думать.

– Клэр?

Я повернула голову и посмотрела на Макса.

– Да?

– Клэр, наверное, ты очень устала, чтобы ехать сейчас в Вудбридж? Уже слишком поздно, и мы можем поехать ко мне, если хочешь.

Я сразу все поняла. В Вудбридже был Дэниел, а Макс уже достаточно долго ждал.

– Я вовсе не устала, ехать всего часа два.

– Спасибо, – коротко ответил он и повернул в сторону шоссе.

– Может, все-таки остановимся выпить кофе? Вот у тебя вид действительно ужасно усталый.

– Нет. Сказать честно, я бы не отказался от жидкости, которой ты воспользовалась в гостиной у Софии. Да, ну и денек...

– Одно потрясение за другим. Макс, тебе, наверное, тяжело из-за Роберта?

– Мало приятного увидеть такую смерть, но, в конце концов, все к лучшему.

– Почему он это сделал? Могу поклясться, что он хотел убить тебя.

– Думаю, понял, что загнан в угол. Не исключено, что он хотел заставить меня чувствовать себя виноватым в его смерти. Ладно, все позади. С меня окончательно снято подозрение в убийстве Бэнкрофта. Да, черт возьми, хотел бы я добраться до Рембрандта, но думаю, он очень хорошо его спрятал. Интересно было бы узнать, кто купил картину, – Макс покачал головой. – А как тебе понравилась реакция Софии, когда она услышала, что картина продана, а ей ничего не досталось? Она просто неподражаема, эта женщина!

– Макс, я понимаю, что тебе неприятно об этом говорить, но что будет с Софией?

– Ничего.

– Ничего? Но как это может быть? – удивилась я.

– Полиция считает, что она ни при чем.

– Макс! – воскликнула я, ощутив огромное облегчение, – ты им не сказал!

– Зачем? Роберт мертв. Какой смысл снова ворошить старую историю. По-моему ты, я и Дэниел заслужили покой. А Софией я сыт по горло. Но мне интересно, почему ты так обрадовалась? Она не была с тобой слишком любезна.

– Да... Но мне кажется, я ее немного понимаю. По-моему, она любила тебя, как умела, хотя это и ненормальная, странная любовь. А когда она поняла, что ты стал к ней равнодушен, то в отместку стала мучить тебя. С начала с помощью Роберта, потом выступила в суде, но на самом деле она понимала, что единственным орудием, способным тебя уничтожить, был Дэниел. Она воспользовалась им, и мне кажется, она сама по-настоящему страдала из-за этого.

Макс посмотрел на меня с любопытством.

– Ты продолжаешь удивлять меня, Клэр. Поразительно, как ты смогла разобраться в Софии! Когда-нибудь я расскажу тебе, как все началось, хотя это вполне банальная история – влечение, принятое за любовь.

– Ничего удивительного, вы оба все сами сказали, а мне оставалось только слушать, и, глядя на вас, я думала, в какую ужасную ловушку вы оба попались. София – оттого, что тебя не понимал а, и чем больше старалась привязать к себе, тем больше ты от нее отворачивался. А тебя неотступно преследовал кошмар – жена, готовая на все, лишь бы удержать при себе мужа. Я думаю, вы оба были не правы. Это, наверное, было просто ужасно!

– Да. И посмотри, что из этого получилось. Униженная, одинокая женщина, как тяжело!

– Я понимаю. Но Макс, как тебе удалось выгородить ее? Она ведь соучастница.

– Это было несложно. Я совсем немного исказил версию. Сказал, что София оказалась заложницей Роберта, и что он в тот вечер использовал ее, чтобы иметь алиби, а она не знала ничего о краже, убийстве и исчезновении Дэниела, потому что это были делишки Жози, и что мы приехали вчера к ней, чтобы сообщить, что Дэниел жив, и этим, вероятно, объясняется ее повышенная эмоциональность.

– Макс, спасибо.

– Почему ты меня благодаришь?

– Потому что у тебя были все основания засадить Софию за то, что она тебе сделала, и тебе это было совсем нетрудно.

– Но теперь это бессмысленно. Я добивался от нее признания, чтобы Роберт не ушел от ответа. С него все началось, им и закончилось, а она и в самом деле оказалась своего рода заложницей.

– Но как насчет Дэниела? Это-то ее рук дело. Роберт тут ни при чем.

– С этим все. Не думаю, что ребенку было бы лучше, если бы лицо его матери замелькало на первых полосах всех газет страны. Ему еще и так многое предстоит узнать.

– Я люблю тебя, Макс Лейтон. Макс посмотрел на меня и улыбнулся.

– Похоже, ты станешь матерью куда скорее, чем рассчитывала. Клэр, ты хотела, чтобы Гастон был твоим, и он стал. Что скажешь?

– Я думаю, это великолепно. Но как насчет Софии и бедных Клабортинов?

– С Софией мы долго беседовали. Она со мной согласилась, раз она не была ему матерью до сих пор, то не стоит пытаться стать ею и теперь. Она думает переехать в Италию.

– Но неужели она готова вообще не видеть Гастона? Ведь все-таки он ее сын.

– Да. И я ее понимаю. Она утратила все права на него, когда услала его с Жози. Думаю, она понимает, как тяжело ей будет увидеть его после всего, что она сделала.

– Наверное. А Клабортины? Им будет не легко.

– Может быть, легче, чем ты думаешь. Они будут видеться с ним в те месяцы, которые мы будем проводить в Грижьере. Конечно, ко всему этому надо будет привыкнуть, но мы постараемся.

– Макс, а когда именно ты догадался насчет Дэниела?

– О, разве ты не поняла? Стакан твоей сестры пострадал вследствие моего потрясения. Вспомни секрет, который ты выдала тогда – что Гастон незаконнорожденный сын Жозефины.

– Значит, вот почему у тебя сделался такой жуткий вид...

– Ну не потому же, что мальчик узнал меня. Я-то понял, что он видел Роберта. Но мне было точно известно, что у Жози нет и быть не может ребенка этого возраста.

– О Боже, Макс...

– Да, было несколько весьма неприятных мгновений.

– Значит, вот почему ты даже не сделал попытки себя защитить, и с таким странным видом просил разрешения посмотреть на него.

– Я не хотел ничего говорить, прежде чем узнаю факты, и потому уехал, ничего не объяснив. Мысль, что Гастон – это Дэниел, никогда не приходила мне прежде в голову, у меня не было причины сомневаться, что Дэниел умер, хоть я и узнал, что Жози жива. К тому же я был уверен, что Клабортины – родители Гастона. И вот ты взорвала свою маленькую бомбу. Дальше было уже не сложно восстановить картину, пускай чего-то в ней и не хватало.

– Да. Но главное несоответствие, как я понимаю, касалось возраста Дэниела, – судя по тому, что ты говорил, ему должно сейчас быть девять.

– А ему и есть именно столько. Думаю, Жози на всякий случай добавила несколько месяцев, что было несложно, Дэниел был крупным ребенком. Вот она и сделала его на год старше.

– А портрет?

– Дорогая, не думай, что я недооцениваю твоих работ, но именно портрет сразу заворожил меня. Кроме очевидных достоинств, в нем было что-то заставившее меня подумать о Дэниеле. Теперь-то я понимаю что, но тогда это было подсознательно.

– 3наешь, это похоже на сон.

– 3наю, конечно, знаю. Но все позади и можно жить дальше. Ты вела себя просто замечательно, Клэр, и мне ужасно неприятно, что тебе пришлось сегодня столько пережить.

– Не надо. В общем-то даже хорошо, что я там оказалась. Как ты думаешь, как Гастон... я хотела сказать Дэниел, ко всему этому отнесется?

– Для него это не просто смена имени. Да и мне будет непросто думать о нем не как о Гастоне. Но, я думаю, он сумеет правильно понять. Он должен узнать правду, и не думаю, что его удовлетворит упрощенная версия. Он слишком смышлен, чтобы поверить малоубедительной сказке о том, почему его мать не хотела видеть его. Но это уже моя забота.

– Странно, наверное, стать снова отцом, причем девятилетнего ребенка.

– Еще как. Но Дэниелу давно пора узнать новую историю. Хватит ему быть Маленьким принцем.

– А его отцу пора достать с неба его звезду и положить ему в руки.

14

Хотел бы я знать, зачем звезды светятся... Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою.

Антуан де Сент-Экзюпери

В Вудбриже светились все окна, когда мы подъехали. Из дома нам навстречу выскочила Пег.

– Клэр! Ну, слава Богу! Мы чуть с ума не сошли от беспокойства. Льюис не слезает с телефона. О, мистер Лейтон, – добавила она, заметив сзади меня Макса, – значит, все хорошо?

– Все хорошо, – кивнула я. – Мы все расскажем, только я умираю с голоду, а Макс, я думаю, не откажется от коньяка.

– Все, чего пожелаете. Вы не представляете, до чего я рада, что вы тут. Но тебе лучше зайти сначала к Гастону, Клэр. Он отказывается спать, не убедившись, что его мадемуазель в безопасности. Проснулся полчаса назад, как раз когда я последний раз заходила взглянуть на него. Откуда у этого ребенка такой решительный характер?

– Действительно откуда? – сказала я. Мы с Максом переглянулись, а Пег озадаченно на нас посмотрела.

Через пять минут в кухне появился Льюис, и они с Максом приветливо пожали друг другу руки.

– Я только что узнал все от инспектора Маллэвея, – сказал Льюис. – Он в общих чертах рассказал мне, что произошло. Я прошу вас извинить меня за допрос, который мы вам здесь учинили, мистер Лейтон.

– Ничего страшного. Это вполне объяснимо. И прошу вас, зовите меня Максом.

– Макс начнет вам пока рассказывать, – сказала я, – а мне надо подняться к Гастону.

– Конечно, – согласился Льюис, второй раз за сегодняшний день доставая бутылку с коньяком, и, когда я уходила, Пег и Макс усаживались за стол.

В комнате Гастона было темно и очень тихо. Он, вероятно, все же уснул от усталости, и я осторожно присела на край матраса. Гастон повернулся на спину и закинул руку за голову – движение, удивительно характерное для Макса, когда он спал. Я вдруг удивилась, что не заметила раньше сходства – темные ресницы, опустившиеся на высокие скулы, завиток волос на шее, четкий рисунок рта, правда, пока еще нежного и по-детски розового.

Дэниел. Я погладила его по голове, ставшей чуть влажной во сне. Меня переполняло ощущение любви и покоя. Рука ребенка свободно лежала на одеяле, а дыхание было легким и свободным. Мой маленький художник! Завтрашний день принесет в его жизнь почти неправдоподобные перемены, к которым ему еще предстоит приспособиться, но он сумел это сделать однажды, а значит сумеет и теперь. А сейчас он спал, и я была этому рада. Я еще немного посидела возле него, но вдруг почувствовала, что кто-то появился у меня за спиной, и, повернув голову, увидела Макса.

– Ну как? – прошептал он.

– Выключился, будто свет. Я спущусь вниз.

Я ушла, а Макс сел на кровать, чтобы впервые за шесть долгих лет одиночества посмотреть не на Гастона, а на своего сына.

– Что вам успел рассказать Макс? спросила я, садясь к столу и берясь за большой сандвич с ветчиной, который приготовила для меня Пег.

– В основном о первом убийстве и о том, что Роберт застрелился. Как ты думаешь, Клэр, Макс в порядке? Он сидел здесь как на иголках, а потом с каким-то странным видом поставил стакан и попросил извинения.

– Он пошел наверх к Гастону, – объяснила я, улыбаясь, – думаю, он задержался здесь только чтобы выпить коньяку.

– Инспектор сказал, что какие-то подробности вы хотели сообщить нам сами, – сказал Льюис.

– Да, это правда, а кроме того, есть еще много такого, о чем не знает и никогда не узнает инспектор. Но начать стоит с весьма впечатляющей детали. Наш маленький французский друг – Гастон Клабортин, оказался англичанином. Он – Дэниел Лейтон, сын Макса, который считался утонувшим шесть лет назад.

Последовала долгая пауза, – потрясенные Льюис и Пег даже не сразу начали задавать вопросы, но потом они заговорили, перебивая друг друга, и я рассказала им всю эту совершенно невероятную историю.

Макс вскоре вернулся, мы перешли в гостиную, еще немного выпили и поговорили, а затем Пег и Льюис ушли, пожелав нам спокойной ночи. Несмотря на усталость, я была слишком возбуждена, чтобы заснуть.

Я прилегла на плечо Макса.

– Наверное, все теперь будет совсем по-другому.

– Я тоже так думаю, дорогая. Но сегодняшний день еще не закончился, и я пока не хочу ничего менять.

– Макс, нам надо еще кое о чем поговорить.

– Да, – согласился он. – Вот о чем – в следующий раз, если ты во мне усомнишься, спрашивай сперва обо всем меня, договорились? Я боюсь состариться раньше времени, бегая за тобой сразу по двум континентам.

– Ты все еще сердишься?

– Честно говоря, у меня нет сил. Слишком много мы сегодня пережили. И кроме того, ты так замечательно вела себя с Софией и Робертом! Кстати, а почему ты мне не сказала, что он так ужасно поступил с тобой в Холкрофте?

– А зачем? Ты бы рассердился и расстроился, а Роберт был бы доволен. Он все и затеял, чтобы еще раз тебя разозлить.

– Да, это верно. Кажется, ты сумела дать ему отпор?

– Еще как. Только меня огорчает, что твой брат поцеловал меня первым.

– А я зато поцелую последним, – и он подтвердил свои слова действием.

– О, – вздохнула я. – Ты знаешь, ты ведь ни разу не целовал меня с той минуты, как увидел портрет Жозефины.

– Неужели? Это ужасное упущение, но ты должна понять, почему я немного отвлекся. – Он снова поцеловал меня и заставил подняться.

– Пойдем, Клэр, я хочу рассказать тебе на ночь сказку, ты такой прежде наверняка не слышала, это будет подходящим завершением дня.

Мы разделись и скользнули под прохладные простыни. Лежа на боку, я ясно различала лицо Макса в лунном свете. Я не знала, что мне предстоит услышать, но чувствовала, что что-то важное.

– Это история о человеке, полюбившем очень красивую женщину, – начал Макс. Он никогда еще не любил по-настоящему и не был уверен, что сумеет полюбить. Сердце его стремилось к ней, как и его тело, но она была недосягаема. И вот он издали смотрел на нее, думая о том, как ему хочется дотрагиваться до ее волос, целовать ее губы, которые так часто смеялись и произносили то, что его трогало. Он представлял себе, что бы почувствовал, если бы она обвила его своими руками и прижала к себе. И чем больше он думал, тем больнее ему становилось. Никогда в жизни ему еще ничего не хотелось так сильно.

Макс вздохнул, повернулся на спину и стал смотреть в потолок. Я решила, что он выбрал такой способ рассказать мне о своих отношениях с Софией, и, глядя на него, ожидала, что будет дальше.

– И вот, в один прекрасный день, случилось чудо. Она улыбнулась ему таинственной женской улыбкой, которая говорила о том, что она благоволит ему. Он собрал все свое мужество и повел ее в спальню. Теперь-то ты можешь понять этого несчастного, который несколько месяцев был в ужасном состоянии, но боялся напугать ее, действуя поспешно. Она стояла посреди комнаты и ждала. Естественно, он боялся обидеть ее или испугать, но он и не желал упустить своего шанса. И вот он осторожно обнял ее, поцеловал прохладные губы, и они немного приоткрылись в ответ. Он так часто мечтал о том, как будет ее целовать, и вот их губы встретились, а ее руки сомкнулись у него за спиной. Он стал немного смелее. Он уложил ее на кровать, целовал в шею, и рука его коснулась ее груди. Она прошептала его имя, и он понял, что она довольна, и сердце его забилось еще сильнее.

Макс снова лег на бок и всмотрелся в меня. Я покраснела и разволновалась. Это не был рассказ о Софии. Макс вспоминал о том, как мы с ним впервые за нимались любовью, и это возбуждало меня сильнее его прикосновений.

– О, Макс, – прошептала я, чувствуя, что внутри у меня начинает бушевать пламя.

Теперь его руки обвились вокруг меня, он прижал меня к себе очень крепко, а я целовала его снова и снова.

– Разве ты не говорила, что плохо разбираешься в подобных вещах? – пробормотал он, чуть покусывая мои губы.

– Я толковая ученица, – выдохнула я, чувствуя, как его рука ласкает меня.

– Очень толковая, – подтвердил он, целуя мою шею и прикрытые веки, – а почему ты плачешь?

– Сама не знаю. Макс, я еще никогда не чувствовала себя так, как сейчас.

– Я тоже. Наверное, это еще из-за того, что мы сегодня пережили.

– Да, но ты напрасно скромничаешь. Ты очень хороший рассказчик.

Он рассмеялся и взглянул на меня.

– Правда? Тебе понравилось? Я старался. – Я видела. И ты бесстыдник. Я первый раз слышала такое.

– Но я же говорил только правду. Конечно, я сомневаюсь, что у Найджела так же развито воображение...

– Макс, я не позволю тебе до конца наших дней поминать Найджела каждый раз, когда тебе захочется похвастаться своими физическими достоинствами.

Он рассмеялся.

– Не позволишь? Жаль. Я бы хотел когда-нибудь взглянуть на беднягу Найджела. Я очень хорошо его себе представляю.

– Боюсь, ты будешь разочарован. Он красив и хорошо сложен.

– Да, но зато только я знаю, что ты можешь вздыхать с удовлетворением. Послушай, дорогая, мы, по-моему, не только открыли бутылку шампанского, но и выплеснули все ее содержимое. Я должен написать моему приятелю, ему будет очень интересно.

– Ты ужасный нахал, Макс Лейтон, сказала я, смеясь.

– Я знаю, – он снова привлек меня к себе и обнял, – давай немного поспим.

Мы поздно проснулись на следующее утро, и, открыв глаза, я увидела, что солнце уже высоко в небе. В доме было очень тихо. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, но потом я все вспомнила. Макс лежал рядом со мной, и Дэниел сегодня вновь обретет отца.

Макс вздохнул.

– Господи, который час?

– Одиннадцатый, – ответила я, зевая и глядя на часы.

Макс мигом вскочил на ноги.

– Хватит валяться, женщина. У нас уйма дел!

Заметив у него в глазах волнение, я сказала:

– Дай только проснуться, ладно?

– Прости, дорогая. Наверное, я немного беспокоюсь.

– Что вполне объяснимо, учитывая сложившиеся обстоятельства.

Я заставила себя встать и натянуть платье.

Умывшись, мы спустились вниз.

– Мадемуазель! – Дэниел летел ко мне со скоростью пули, – мадемуазель, я ждал и ждал, а потом заснул, хотя и поклялся себе вас дождаться... Здравствуйте, месье, – смущенно произнес он, когда Макс вошел за мной на кухню.

– 3дравствуй, Гастон, – ответил он. Дэниел снова обратился ко мне:

– Я ужасно волновался, что вы не вернетесь, – и дальше он разразился целым потоком французских слов, из которых можно было понять, что его заставили пойти спать против его воли, но что он понял, что Макс совсем не опасный человек, и что я вернусь домой целая и невредимая, хотя он, конечно, считает, что я должна была его разбудить, поскольку его это все тоже касается.

– Милый, как выяснилось, именно тебя-то все и касается больше, чем других, – поглядывая на Макса, ответила я по-английски, – но, видишь ли, тебе должен все рассказать Макс, потому что его это касается не меньше.

Гастон взглянул на Макса из-под длинных ресниц:

– Правда, месье?

– Гастон, – очень отчетливо произнес Макс, называя его последний раз этим именем, – как ты посмотришь на то, чтобы прогуляться, пока Клэр завтракает? Мне бы хотелось поговорить с тобой наедине.

– Как хотите, месье, если мадемуазель не против.

– Конечно, малыш. Иди с Максом, а мы поговорим потом.

Их долго не было, и я ждала, волнуясь. Пег была настолько предупредительна, что с утра увезла близнецов, чтобы дать нам побыть одним, а Льюис работал в библиотеке. Я сидела, пила кофе и ждала, поглядывая в окно.

Через час я увидела их на лужайке. Дэниел держал Макса за руку.

Я пошла их встречать. Кажется, они заметили, как я выходила из дома, и потому ускорили шаг. Я понимала, что волноваться сейчас глупо, но ничего не могла с собой поделать. Это был решающий миг, – я должна была обрести новую семью.

Макс отпустил руку Дэниела, что-то шепнул ему, и мальчик бегом бросился ко мне.

– Мадемуазель, – повторял он, – мадемуазель...

Я опустилась на колени, протянула к нему руки и прижала к себе.

– Мадемуазель, спасибо, что вернули меня моему папе, – сказал он, а потом его плечики затряслись, он начал всхлипывать и уткнулся мне в шею. Я почувствовала, что тоже плачу, и беспомощно залепетала всякую чепуху. Спустя несколько минут к нам подошел Макс, и у него тоже были влажные глаза. Я поцеловала Дэниела и заставила себя встать.