Отчетливо произнесенные слова Кайлмора вырвали Верити из беспросветной темноты, в которую она погрузилась.
      Он не мог появиться здесь, чтобы спасти ее. Такие невероятные подвиги совершаются только в волшебных сказках. Должно быть, от страха и горя она сошла с ума.
      Но когда Верити открыла затуманенные глаза, Кайлмор, такой же надменный, как и всегда, направлялся к ней. От его ярости дрожал даже воздух.
      Он был одет во все черное, от шелковой рубашки до длинного пальто, достававшего до земли.
      На фоне черной одежды его лицо было бледным и напряженным. Одна рука небрежно касалась рукоятки кинжала, висевшего на поясе, а в другой Кайлмор держал тяжелый пистолет, нацеленный на мать и Смитсона.
      Ахнув, герцогиня обернулась.
      – Джастин, не будь смешным. Ты не можешь угрожать родной матери.
      Она сказала это вполне рассудительно. Исступленно жаждавшая мести гарпия, какой она только что была, исчезла. Герцогиня торопливо спрятала смертоносный серебряный нож в складках своих юбок.
      Дикая ярость была в улыбке герцога, когда он остановился в нескольких футах от матери.
      – Я могу и угрожаю вам, мадам. – Он взглянул в сторону Верити. – Ты не пострадала, mo cridhe?
      – Нет, – прошептала Верити.
      Все еще дрожа, она смотрела на Кайлмора полными слез глазами.
      Она была спасена. Он никогда никому не позволит обидеть ее. Верити знала это так же хорошо, как знала, что жить – значит дышать.
      – У тебя кровь на лице, – указал он, и в его голосе было столько нежности.
      – Всего лишь царапина, – неуверенно сказала Верити.
      В сравнении с тем, что собиралась с ней сделать герцогиня, этот неглубокий порез ничего не значил.
      – Надеюсь. Иначе кто-то дорого заплатит за это. – Скрывая свои чувства, Кайлмор вновь сурово посмотрел на мать.
      Герцогиня встретила его взгляд с презрительной гримасой на лице.
      – Ты ничего мне не сделаешь, у тебя смелости не хватит.
      Очевидно, она решила, что бравада – лучший способ выйти из создавшегося положения.
      – Проверьте, – сказал он тем же внушающим ужас спокойным голосом.
      Но герцогиня не поняла предупреждения. Торжествующая улыбка скривила ее губы.
      – Ты забыл, что со мною четверо, а ты один.
      Властная манера Кайлмора не изменилась.
      – Четыре человека, которые скоро будут арестованы, и каждое слово их показаний будет приговором для вас.
      Он сделал знак кому-то, находившемуся позади него. И из придорожных зарослей вышли восемь вооруженных слуг. Среди них Верити узнала Хэмиша, Энди и Ангуса.
      – Джастин, подумай о скандале! – резко сказала герцогиня.
      – Да, подумайте об этом, – с удовлетворением ответил он.
      Неслышно и ловко люди Кайлмора взяли на мушку юношу, который чуть не изрезал Верити, и того типа, который охранял пугающе неподвижное тело Бена.
      Герцог взглянул на громилу, который все еще удерживал Верити.
      – Если надеешься дожить до следующей минуты, отпусти ее.
      В его голосе была такая властность, что через мгновение Верити была свободна. От внезапности освобождения она не устояла на ногах, покачнулась и жадно глотнула воздух, чтобы преодолеть неожиданное головокружение.
      Кайлмор успел поддержать ее.
      – Господи, mo leannan, что они с тобой сделали? – тихо прошептал он.
      От его прикосновения слабость исчезла. Верити влекло к его силе и теплу, как цветок тянется к солнцу.
      Он здесь, он здесь.
      Эта песенка радости и изумления помогла ей впервые за все это время свободно вздохнуть. Верити подавила ми путное желание уткнуться носом в его грудь и притвориться, что опасность миновала.
      Даже защищая ее своим телом, Кайлмор не опускал пистолета.
      Ее сердце переполняла странная радость. Как ей хотелось навсегда остаться в объятиях Кайлмора, но ее желания сейчас были так же невыполнимы, как и раньше.
      Ей хотелось прильнуть к Кайлмору и залить его слезами благодарности.
      Сдерживаясь, Верити снова глубоко вздохнула. Сейчас надо взглянуть на брата. Его слишком долго не было слышно.
      – Мне надо посмотреть на Бена, – с беспокойством сказала она. – Он вон там, его избили почти до смерти.
      – Хэмиш, иди с ней, – распорядился Кайлмор.
      Он не опускал пистолета, нацеленного на мать, все время, пока Верити спешила к брату. Бен, все еще связанный, лежал на земле. К счастью, он, должно быть, потерял сознание еще до того, как герцогиня схватила нож.
      Верити, рыдая, опустилась рядом с ним на колени.
      «Жив ли он? Пожалуйста, пусть он будет жив».
      Она наклонилась над его бедным избитым телом и прижала брата к своей груди. Даже в мягком свете сумерек она видела, как сильно он пострадал. Слава Богу, Бен еще дышал. Она слышала, как проходит воздух через его разбитые губы.
      – О, Бен, – тихо говорила Верити, укачивая брата так, как укачивала его, когда он был ребенком, слезы невольно катились по ее щекам. – Бедный мой, дорогой братик.
      Бен не слышал ее.
      Его избивали долго и беспощадно. Со всей осторожностью Верити положила себе на колени его разбитую голову, а Хэмиш разрезал охотничьим ножом его узы.
      – Они хорошо поработали, миледи. – Шотландец ощупал бесчувственное тело ее брата.
      – Это я во всем виновата, – шепотом сказала Верити, вынимая из рукава носовой платок, который Бен заставил ее взять.
      Хэмиш задумчиво посмотрел на нее.
      – Ох, не надо обвинять себя. Это все устроил вон тот злой дух.
      Не обращая внимания на боль в разодранных ладонях, Верити пыталась носовым платком стереть грязь и кровь с распухшего, покрытого синяками лица Бена. Но его раны были слишком серьезны, и платок скоро пропитался кровью.
      Нос был свернут набок, а рот представлял собой кровавую рану. Если бы не копна белокурых волос, Верити с трудом узнала бы брата.
      – У него сломан нос и, возможно, несколько ребер. Мы отвезем вашего брата в замок, там доктор осмотрит его, – сказал Хэмиш.
      – Нет, Джастин! Ты шутишь!
      Громкое возмущение герцогини отвлекло внимание Верити отлежавшего без сознания брата. Мать и сын стояли в нескольких футах от нее. Их лица с тонкими чертами, выдававшими родство, пылали от откровенной ненависти.
      – Я вполне серьезен, мадам. – Такого ледяного тона Верити еще никогда не слышала. – Вы уезжаете во вдовий дом в Норфолке. И забираете с собой вашу гнусную подопечную. Вас туда проводят, и я установлю круглосуточную стражу в доме. Если вы осмелитесь хотя бы на фут удалиться от Норфолка, я сниму с себя ответственность за ваши расходы, можете рассчитывать только на вашу долю из наследства моего отца.
      – Это жестоко! Я твоя мать! – Ярость в голосе герцогини заставила Верити, расчесывавшую спутанные волосы Бена, замереть.
      – Мне давно следовало обуздать вас. – В словах Кайлмора было столько ледяного холода, что по спине Верити пробежала дрожь. – По глупости я верил, что вы бессильны без доступа к герцогскому кошельку. Сегодня эта страшная ошибка чуть не стоила мне потери самого дорогого человека.
      Сердце Верити затрепетало от незаслуженного счастья. Это было признание, близкое к открытому объяснению в любви.
      Кайлмор поднял руку, предупреждая любые протесты матери.
      – Нет, мадам, не тратьте понапрасну силы. Я решил. Вам предназначена судьба безобидной деревенской жительницы.
      Герцогиня выпрямилась.
      – Очень впечатляет, Джастин, – злобно усмехнулась она. – Но в моем арсенале есть еще одно оружие.
      – И какое же? – небрежно спросил он, словно обсуждая мелкую ставку на бегах или боксерском матче.
      – Мой муж, несомненно, был сумасшедшим. К сожалению, и сын очень вспыльчив, с ним трудно ладить. – Последние слова сопровождались притворной печалью. – Твое недавнее поведение указывает, что ты унаследовал трагические недуги своего отца. Только попробуй исполнить свое подлое намерение и отправить меня в ссылку, и я добьюсь, чтобы тебя признали безумным.
      – Нет! Это неправда! – в страхе воскликнула Верити, вцепившись руками в рваную и грязную рубашку Бена.
      Кайлмор взглянул в ее сторону и улыбнулся.
      – Не волнуйся, mo leannan. Эта тигрица уже потеряла свои зубы.
      Герцогиня нахмурилась, услышав уверенность в его словах.
      – Ты так думаешь, Джастин? Лондон интересуют подробности возращения твоей знаменитой любовницы. Всегда ходили слухи о твоем безумии. Стоит только немного их подогреть. – У нее хватило духа протянуть руку и похлопать сына по щеке, как будто он и вправду был беспокойным ребенком. – Так что не будем больше говорить о вдовьем доме.
      Улыбка исчезла с лица Кайлмора.
      – Слухи будут охотно распространяться и о том, что происходит в вашем доме, мадам. Отвратительные истории о ненасытности вашего пристрастия к сильным молодым лакеям. Или об уличных грабителях, которым вы платите гинею за доставляемые вам непристойные удовольствия.
      Даже издалека Верити увидела, как побледнела герцогиня.
      – Джастин? Что ты говоришь? – отшатнулась от сына герцогиня.
      Кайлмор по-прежнему сохранял поразительное спокойствие. Верити знала: чем спокойнее он говорил, тем более опасным становился.
      – У меня есть клятвенно подтвержденные свидетельства вашей ненасытности. Вашими бесконечными связями с членами высшего общества можно пренебречь. Но ваша слабость к грубым извращениям не встретит понимания. Смитсон, ваш сводник, стоит рядом с вами. Сомневаюсь, что он не раскроет рта, когда ему будет угрожать виселица. Подумайте как следует, прежде чем угрожать мне вашими жалкими выдумками.
      – Так ты следил за мною, ничтожный маленький ублюдок? – прорычала герцогиня.
      Презрительный тон заставил Верити вздрогнуть от запоздалого страха, тошнота подступила к ее горлу.
      – Конечно, – сказал Кайлмор, оскорбления матери не задевали его. – Я знал, что наступит день, когда вы нарушите даже те небольшие ограничения, которые я великодушно установил.
      Когда герцогиня заговорила, ее голос дрожал, и румянец неестественно яркими пятнами выступил на землистого цвета щеках.
      – Нет, Джастин! Это слишком жестоко. Если не хочешь думать обо мне, подумай о себе. Не можешь же ты вывалять имя Кинмерри в грязи!
      – Я делал только то, что мне приказывали, ваша светлость, – сказал из-за спины герцогини Смитсон. – Я потерял бы хорошую работу, если бы не исполнял требований леди.
      – Ты бандит и убийца, – ледяным тоном оборвал его Кайлмор. – И я позабочусь, чтобы тебя и твоих сообщников повесили за то, что вы сделали сегодня.
      – Нет, Кайлмор, – вмешалась Верити.
      Медленно, с величайшей осторожностью она положила голову Бена на мягкую траву. Ее вмешательство вызвало короткую паузу. Кайлмор смотрел на Верити скорее с удивлением, чем гневом.
      – Ты не представляешь, как я близок к тому, чтобы расстрелять их прямо здесь и сейчас и послать закон к черту.
      – Поверьте мне, я знаю, – тихо сказала она, понимая, как напряжены его нервы.
      Верити встала и, расправив плечи, подошла к герцогу. Она протянула руку и, преодолевая минутное сопротивление Кайлмора, взяла у него пистолет. Холодный тяжелый пистолет лег на ее ладонь.
      – Ее светлость права. Публичный скандал принесет вам много вреда, – спокойно объяснила она. Дай Бог, чтобы она сумела заставить Кайлмора уступить рассудку. – Пусть она едет в Норфолк. Пусть возьмет свою свору – страха перед арестом будет достаточно, чтобы удержать их там.
      – Она пыталась убить тебя. – Звучный голос Кайлмора был как яростный удар кнута. – А эти скоты, которые могли убить твоего брата, помогали ей.
      – Я не забыла о Бене. – Она взглянула в сторону, где Хэмиш все еще обрабатывал раны Бена. – Но если вы посадите этих людей на скамью подсудимых, станет известна вся эта печальная история, никому не будет от этого лучше.
      – Ты более великодушна, чем я, mo cridhe, – тихо сказал Кайлмор.
      И безжалостно сдавил плечо матери.
      – Так что вы скажете? Норфолк? Или заключение неисправимой преступной маньячки в сумасшедшем доме? И черт с ним, со скандалом.
      В ярко-синих глазах герцогини стояли слезы, Верити была уверена, что это слезы ярости, а не раскаяния.
      – Джастин, ты делаешь мне больно, – жалобно сказала герцогиня.
      Переход от угроз к унизительной слабости не поколебал Кайлмора.
      – Больно, вам? Господи, да я бы с радостью четвертовал вас. – Было заметно, что он едва сдерживался. – Так как же, мадам? Я жду ответа.
      Лицо герцогини было бледным и осунувшимся, наконец стал заметен ее возраст.
      – Я поеду в Норфолк.
      – Хорошо. – Но Кайлмор не отпустил ее плечо. – Только прежде, чем вы уедете, попросите прощения у этой леди.
      Лицо герцогини окаменело от ненависти, а потрясенная Верити лишилась дара речи. Знатной даме из высшего общества извиняться перед куртизанкой? Немыслимо.
      Герцогиня попыталась сбросить руку сына, но ей это не удалось.
      – Будь ты проклят, Джастин, я никогда не унижусь перед этой шлюхой.
      – Унизитесь, мадам. Иначе поплатитесь за это.
      – Эта девка должна валяться в канаве, там ее место, – грубо ответила герцогиня. К ней в какой-то степени вернулась уверенность. – И не угрожай мне сумасшедшим домом. Ты с таким же успехом можешь посадить туда свою мать, как и доплыть до Ирландии. Немедленно прекрати этот глупый спектакль и отпусти меня. Я уеду в Норфолк и даю тебе слово герцогини Кайлмор, твоей шлюхе ничего не угрожает. Достаточно и этой уступки.
      – Далеко не достаточно, – сказал Кайлмор таким тоном, что Верити вздрогнула. Он повернулся к своим людям, которые сторожили слуг герцогини. – Дункан, сэр Джон Ферт все еще местный судья?
      – Да, ваша светлость.
      – Тогда поезжай в Клавертон-Холл и сообщи ему, что я задержал бандитов, которых надо предать суду.
      – Хорошо. – Дункан опустил пистолет и направился к деревьям.
      Верити ждала в напряженном молчании. Конечно же, герцогиня не позволит своей гордости навлечь беду на них всех.
      Но гордость герцогини была непредсказуемой и ужасающей силой.
      Только когда Дункан отошел достаточно далеко, герцогиня уступила.
      – Нет! Будь ты проклят, Джастин. Довольно. Я извиняюсь. – Она говорила тихо и отрывисто, злобно глядя на сына. – Я проклинаю тот день, когда дала тебе жизнь.
      Кайлмор насмешливо поклонился и с силой повернул ее лицом к Верити.
      – Жизнь полна мелких разочарований, мадам. Полагаю, что этот взрыв злобных оскорблений является предисловием к вашему извинению. – Не сводя глаз с матери, он окликнул Дункана: – Подожди минуту.
      Герцогиня с застывшим лицом смотрела поверх головы Верити, а голос от ненависти звучал глухо.
      – Я прошу прощения за вред, нанесенный мною вам и вашему брату.
      – Пожалуйста, еще раз, искренне, – вкрадчиво сказал Кайлмор.
      Верити было более чем достаточно.
      – Кайлмор, у вас нет никакой необходимости и дальше унижать ее, – сказала она сквозь зубы. – Вы победили. Она не стоит вашей мести. Пусть уезжает. Бену нужен врач.
      Кайлмор посмотрел на герцогиню с ненавистью и отвращением.
      – Я подчиняюсь желаниям этой леди. И не забывайте, что только вмешательство моей любовницы спасло вас от сумасшедшего дома. Это сделает ваше существование во вдовьем доме вполне сносным.
      Отпустив мать, он обратился к своим людям:
      – Обезоружьте слуг герцогини, отвезите их в Обан и разыщите нотариуса. Мне нужны заверенные свидетельства того, что произошло сегодня. Затем отвезите их в Норфолк. Я напишу своему управляющему, чтобы к приезду герцогини охрана была на месте.
      Герцогиня издала шипящий звук.
      – Нет, я не потерплю этого! – Она сунула руку в складки своих юбок, и в ее руке блеснул серебряный нож. Она бросилась к Кайлмору. – Ты не имеешь права так поступать, бессовестный ублюдок!
      – Берегитесь, Кайлмор! У нее нож! – закричала Верити, непроизвольно поднимая пистолет.
      Кайлмор отскочил в сторону, затем протянул руку, чтобы остановить мать. Она замахнулась, еще немного – и она ударила бы его.
      – Черт бы вас побрал, мадам! – Кайлмор не спускал с нее глаз. – Вы проиграли. Уже слишком поздно. Вы хотите, чтобы вас повесили?
      – Меня не повесят. Я буду жить так, как жила раньше. – На бледном лице лихорадочным огнем горели синие глаза.
      – Бросьте нож, ваша светлость, – сурово сказала Верити. Весь ее страх исчез в ту минуту, когда герцогиня угрожала Кайлмору. – Бросьте его, или, клянусь, я выстрелю. И если вы думаете, что я не знаю, как обращаться с этим пистолетом, то глубоко ошибаетесь. Самозащита – одно из искусств куртизанки. – В доказательство она взвела курок со спокойной уверенностью, которую внушили ей уроки Элдреда.
      Герцогиня презрительно посмотрела на Верити:
      – Ты не убьешь меня. Ты знаешь, что с тобой будет.
      – А мне все равно. Сегодня вы угрожали мне пытками и насилием, ваша светлость. И помните, что у нас есть свидетели, которые поклянутся, что я только: защищала герцога Кайлмора. Вряд ли я окажусь в тюремной камере.
      Герцогиня посмотрела на Верити горящим злобой взглядом.
      – Как бы я хотела уничтожить тебя.
      Верити, подражая Кайлмору, повторила его ироничный поклон.
      – Рада, что не уничтожили.
      – Наглая шлюха! Я убью тебя, ты не сможешь насмехаться надо мной!
      С поднятым ножом она бросилась к Верити. Верити инстинктивно спустила курок.
      Прозвучал оглушительный выстрел. В воздухе запахло порохом.
      Герцогиня вскрикнула и пошатнулась, Кайлмор поддержал ее и выдернул нож из слабеющих пальцев.
      У Верити звенело в ушах, она выпустила из рук бесполезный теперь пистолет и, чувствуя приступ тошноты, нерешительно спросила:
      – Я… я ранила ее?
      – Нет, она цела. К сожалению, – сказал Кайлмор, бегло осмотрев мать.
      – Слава Богу, – прошептала Верити, приходя в себя.
      – Ты стреляла в меня, проклятая уличная девка. Ты стреляла в меня!
      К Кайлмору, когда он заговорил с герцогиней, вернулась его сверхъестественная холодность.
      – Больше ни слова, мадам. Ваши уловки кончились. Убирайтесь отсюда. Я больше не хочу вас видеть. – Он взглянул на Дункана, который после выстрела подбежал к ним. – Проводи ее светлость до кареты и проследи, чтобы она не выходила из нее.
      Верити ожидала от герцогини возмущения, угроз, возражений, но та молчала. Рядом с высоким, стройным сыном она выглядела сморщенной и усохшей, как будто сегодняшнее поражение высосало из нее весь яд.
      Но Верити знала, что эта змея при малейшей возможности укусит снова.
      Дункан повел герцогиню к ожидавшему экипажу, а Кайлмор повернулся к Верити и с беспокойством спросил:
      – С тобою все в порядке?
      – Да, – ответила она, хотя сердце все еще продолжало биться от волны тошнотворного ужаса. Передавая Кайлмору пистолет, она даже сумела слабо улыбнуться ему. – У вас ему будет надежнее.
      – Мы с Хэмишем отвезем тебя и твоего брата обратно в замок Кайлмор.
      – Спасибо, – прошептала Верити и отвернулась, чтобы скрыть неожиданно нахлынувшие слезы. – Я должна посмотреть, как там мой брат.
      Она преодолела сковавшую ее дрожь и, подойдя к Бену, опустилась на колени. Он лежал, вытянувшись на густой мягкой траве, чье-то пальто было подложено под его голову.
      – Как он, мистер Маклиш? – нерешительно спросила Верити.
      Если брат умер, она никогда не простит себе этого.
      – О, он выживет. Но завтра будет очень страдать от боли.
      Уверенность, звучавшая в голосе Хэмиша, успокаивала даже лучше слов. Несмотря на сгущавшуюся темноту, Верити видела, как старательно потрудился Хэмиш, искусно перевязывая раны Бена.
      На покрытом синяками лице брата открылся один глаз.
      «Верити, милая», – неразборчиво произнес Бен распухшими губами.
      Он был в сознании. Верити наклонила голову и содрогнулась от рыданий.
      – О, милая! Не надо так плакать. – Лицо Бена исказилось от боли, когда он попытался протянуть руку и успокоить сестру.
      – Нет, не шевелись. Я просто счастлива, что ты жив, – рыдала Верити. – Я думала, что потеряла тебя.
      – Требуется больше, чем эти слойки с кремом, чтобы прикончить Бенджамина Эштона. Перестань, милая. Не о чем тебе плакать.
      – Да, – сказала она с глубоким вздохом, вызвавшим новый поток слез. – Я не знаю, что… что это со мной.
      – Хэмиш, ты поедешь с Эштоном в их коляске. – Верити не заметила, как Кайлмор подошел и остановился рядом с нею. – Я повезу мадам сам.
      Верити посмотрела на дорогу, едва видимую в густеющей темноте.
      – Мне лучше остаться с Беном, – сказала она.
      Верити боялась оказаться с Кайлмором наедине.
      – В наемном экипаже могут поместиться только двое, Верити, кому-то надо управлять лошадьми. Твоему брату лучше побыть с Хэмишем. Ты все время будешь неподалеку. – Его властный тон смягчился.
      – Как пожелаете, – тихо сказала она, уже не имея сил спорить.
      Она тупо смотрела, как Кайлмор с Хэмишем укладывали Бена в коляску. Тряска в экипаже только ухудшит его состояние, но у них не было выбора.
      Верити торопливо подошла к брату и взяла в ладони его руку.
      – Увидимся в замке, – шепнула она.
      Затем посмотрела на Хэмиша, устроившегося на сиденье рядом с Беном.
      – Присмотрите за ним, мистер Маклиш.
      – Конечно, миледи. Один из парней поехал за доктором. Молодой мистер Эштон скоро будет совершенно здоров. – Хэмиш натянул вожжи и прищелкнул языком, трогая с места лошадей.
      – Он поправится. – Кайлмор подошел к ней. – Не беспокойся, mo gradh.
      Дрожащими пальцами Верити вытерла лицо. Проклятые слезы. Сорайя никогда не плакала. Верити в эти дни, казалось, только этим и занималась.
      – Как вы оказались здесь?
      – Я обещал проводить вас до Уитби. Я – человек слова. Я собирался следовать за вами незаметно, на расстоянии. – От волнения голос его звучал мрачно, а во взгляде, устремленном на нее, была печаль и невероятная глубина. – Слава Богу, я успел. Воспоминание о том, как моя мать поднесла тот нож к твоему милому лицу, будет вечно преследовать меня.
      Напоминание о страшных угрозах герцогини заставило сердце Верити дрогнуть.
      – Изрезав мое лицо, она хотела отдать меня в руки бандитов для развлечения, – прошептала она.
      Убийственный гнев сверкнул в его глазах.
      – Мне следовало убить эту гадину, – с яростью прорычал Кайлмор.
      – К счастью, рассудок оказался сильнее вашего гнева.
      Его губы дрогнули в горькой усмешке.
      – На этот раз. Иди сюда, mo leannan. Твои страдания закончились.
      Как она была глупа и слаба – она не смогла отказаться. Она упала в его объятия и погрузилась в мир, где было тепло и безопасно! Из его объятий ожидавшие ее впереди годы казались холодными и одинокими.
      – Я все равно уеду от вас, Кайлмор, – с грустью сказала она. – У вас должна быть своя жизнь. Вы должны жениться и произвести на свет наследника.
      – А ты к чему вернешься? – Он замолчал, как будто раздумывая. – Взять нового любовника и забыть злого герцога, похитившего тебя?
      Как он мог быть таким бесчеловечным, чтобы говорить такое даже в шутку? Расстаться с ним было самым трудным, Это было намного труднее, чем забыть о своем воспитании и продать себя Элдреду. Труднее, чем выдержать отвратительную месть герцогини.
      – У меня никогда не будет другого любовника, – сказала Верити прерывающимся голосом и спрятала лицо у него на груди, чтобы скрыть вновь набежавшие слезы.
      – Хорошо, – с нежностью сказал он. – А теперь тише. Ты слишком устала, чтобы спорить. Моя победа будет слишком легкой. Поедем домой.
      У нее так болело сердце, что она не стала возражать против слова «дом».
      Замок никогда не станет ее домом. У нее не было дома.
      Кайлмор вскочил в седло и надежно обхватил ее талию. Если бы только он мог держать ее так вечно. Но Верити знала, что ничего не изменилось.
      Она по-прежнему была куртизанкой. Он по-прежнему был герцогом.
      И она по-прежнему должна покинуть его.

      На письменном столе в прекрасной библиотеке Кайлмора были разбросаны бумаги. Герцог пытался хотя бы поверхностно просмотреть почту, накопившуюся за время его отсутствия.
      Но он не мог сосредоточиться на прошениях или отчетах о своих капиталовложениях. Он достиг такого состояния горькой безнадежности, которое нельзя было облегчить бокалом вина.
      Все его существо содрогалось, когда он вспоминал о пытках, которым его мать собиралась подвергнуть Верити. Герцогиня всегда была эгоистичной и безжалостной, но в этот день ее злоба разгорелась до такой степени неуправляемой извращенности, какую он даже не мог вообразить.
      Маргарет Кинмерри повезло: сын не застрелил ее как бешеную собаку.
      Кайлмор не знал, почему не сделал этого. Гнев и страх, владевшие им на той пустынной дороге, все еще бурлили в крови.
      Что было бы, если бы он опоздал?
      Что было бы, если бы он уступил желаниям Верити и не поехал следом?
      Всего спустя несколько часов после того, как Верити уехала от него, ее могли бы изуродовать, изнасиловать и даже убить.
      Кайлмор никогда не простит свою мать.
      Его бесила мысль, что герцогиня удалится в уютный вдовий домик. Ей там будет очень удобно.
      Ему доставляло некоторое удовлетворение то, что она будет злиться, оказавшись в изоляции совершенно безвластной. Для времяпрепровождения она сможет спать с любыми рослыми лакеями, сколько захочется, но это не возместит ей потерю власти.
      Кайлмор тяжело вздохнул, и еще одно письмо с просьбой о покровительстве упало на стол непрочитанным. Какими бы ужасными ни были события этого дня, не они были причиной страданий, лишавших его сна.
      Тупая боль в сердце была продолжением старой сердечной боли, такой же острой и свежей, как тогда, много месяцев назад, когда в Кенсингтоне его бросила Сорайя.
      В то время он объяснял свой безумный гнев гордостью и вожделением.
      Теперь Кайлмор знал, что это не так. В тот день Верити нанесла ему душевную рану.
      В последние недели он имел глупость поверить, что эта рана начала заживать. Но минутная передышка в долине теперь только обостряла его страдания.
      Верити вонзила нож в его сердце, вынула его, а затем вонзила снова, глубже и сильнее.
      Кайлмор уныло взглянул на мраморную полку камина, на которой был изображен римский триумф. В правом углу молодые девы в развевающихся туниках, танцуя, вели украшенного гирляндами быка в небольшой изящный храм для жертвоприношения.
      Как Кайлмор завидовал неведению этого животного. Как бы он хотел встретить свою судьбу с таким же безразличием. Но он-то понимал, какое жалкое существование ожидает его.
      Утрата Верити была сейчас мучительна, но по мере того, как будут проходить долгие бесплодные годы, боль начнет становиться все тяжелей и тяжелей, медленно выжимая из него жизнь.
      Своим отсутствием Верити обрекла его на медленную мучительную смерть. Заслуженное наказание за то, что он с ней сделал.
      – Будь все проклято, – простонал Кайлмор, обхватив голову руками.
      Он не мог жить без нее.
      Он должен жить без нее.
      «Проклятие, пропади все пропадом!»
      Вне себя от горя, он взмахнул рукой, сбрасывая все со стола. Хрупкий бокал, ударившись о мраморный камин, со звоном рассыпался на мелкие осколки.
      – Ваша светлость? – На пороге в нерешительности стояла Верити, появившаяся словно в ответ на его мысли.
      Кайлмор вскочил на ноги и беспомощно смотрел на нее, с жадностью вбирая в себя каждую мелочь ее внешности. Он узнал розовое платье, которое она носила в долине. Верити забрала волосы в свободный узел. Руки были перевязаны, а на горле темнели синяки. На бледном, как мел, лице ярко выделялся красный след ножа. Гнев и чувство вины снова охватили Кайлмора.
      – Верити?
      Она осторожно закрыла за собой тяжелые резные двери.
      – Я думал, что ты спишь. Ты так устала. – От усилий сдержать свои чувства Кайлмор сказал это почти равнодушно.
      Иногда он жалел, что был уже другим человеком. Не таким, как раньше. Тот, прежний, увез бы ее ради собственных наслаждений, не задумываясь, имеет ли право так поступать, хочет ли этого она.
      – Я была с Беном. Доктор говорит, что он может ехать завтра, если мы поедем медленно.
      – Оставайтесь здесь, пока он не поправится.
      «Оставайся здесь навсегда».
      Но Верити уже качала головой. Чистые линии ее лица застыли в выражении решимости.
      – Кайлмор, я должна уехать. В наших отношениях ничего не изменилось.
      «Нет, ничего не изменилось».
      Самые печальные слова в языке. Кайлмор хотел спорить, возражать, настаивать, чтобы она подождала, но любая задержка лишь немного отдаляла неизбежное.
      – Возьми одну из моих карет, ту, в которой вам будет удобнее.
      Она кивнула в знак согласия.
      – Спасибо.
      Удивленный ее быстрым согласием Кайлмор пристально посмотрел на нее. Верити повернулась к свету, и он увидел темные круги под ее ясными глазами.
      У нее был такой смиренный подавленный вид, что разрывалось сердце. Кайлмор посмотрел на ее щеку.
      – Тебе больно? – озабоченно спросил он. – Господи! Я должен был не допустить этого.
      Она с легкой иронией улыбнулась. На мгновение появился призрак все понимающей, искушенной Сорайи. И тут же исчез.
      – Если учесть, что вы предотвратили насилие, думаю, можно простить вас. А это всего лишь царапина. Могло бы быть намного хуже.
      Она провела рукой по алебастровой крышке столика. Потом подняла глаза, и Кайлмор увидел в них печаль. Когда она вошла в комнату, ее лицо было бледным; теперь же в нем не было ни кровинки, оно было белым, как бумага.
      – Я пришла попрощаться, – тихо, но решительно сказала она.
      Он мгновенно бросился к ней и тут же вспомнил, что больше не имел права касаться ее.
      – О, mo leannan, – строго сказал он, хотя и знал, что это бесполезно. – Не делай этого.
      – Я должна. – Затем с заметным усилием добавила: – Все кончено, и я должна уйти. Благослови вас Господь, ваша светлость.