Верити села за туалетный столик и начала расчесывать длинные блестящие волосы.
В ее теле ощущалась приятная боль, оставленная страстью, странное, незнакомое ей удовлетворение убаюкивало ее ум. День переходил в вечер. За окнами шел дождь, наполняя комнату холодным серым светом.
Хитрая улыбка появилась на пухлых губах Верити, когда в зеркале она поймала его взгляд. Она знала, что он не может насытиться ею, и чувствовала, себя колдуньей.
В ней была загадочная смесь искушенности и невинности. Последние несколько часов преобладала искушенность. Но на вершине наслаждения он заметил, как вспыхнули ее глаза, и этот взгляд проник прямо в его душу, которой, как он клялся, у него не было.
До сих пор.
Она смотрела на его отражение в зеркале все так же задумчиво, как и в гостиной.
Черт побери, она не забудет своих проклятых вопросов.
– Мистер Маклиш сказал, что мне нужно спросить вас об отце, – сказала она.
Вспышка гнева вывела Кайлмора из дремотного блаженства. Он рывком сел в постели и посмотрел на нее со всей надменностью, какую только сумел выразить.
– В самом деле?
– Да, – подтвердила она с удивительным спокойствием. – Он хочет, чтобы у меня создалось лучшее мнение о вас.
– Мне принесут его голову на блюде, – проворчал он.
Черт, Кайлмор не просто был в ярости, он чувствовал, что его предали. Хэмиш Маклиш был свидетелем всех его унижений в детстве.
– Он слишком полагается на старые обязательства, – заговорил герцог голосом Холодного Кайлмора, резким, отчетливым, ледяным. – Как и вы, мадам. – В зеркале он увидел, как свет померк в ее сияющих глазах.
– Да, ваша светлость, – равнодушно сказала она и снова занялась своими волосами.
Почтительное обращение уязвило его. Оно причиняло боль. Кайлмор вздохнул и поднялся с кровати. По выражению ее лица было ясно, что ему едва ли удастся заманить ее в постель в ближайшее время.
– Верити, позволь мне оставить свои тайны при себе. Это не тема для пустой болтовни, – сурово сказал он, натягивая бриджи.
Непонятно почему, но одежда казалась ему защитой от ее расспросов.
– Это была не пустая болтовня. От ваших драгоценных тайн вас преследуют кошмары. Когда вы кричите, вы зовете отца.
Резкими движениями, подчеркивавшими гнев, она начала скручивать густые черные волосы в узел. Кайлмор подошел и взял ее за руки. Несколько непослушных прядей беспорядочно падали на ее плечи.
– Довольно, Верити.
– Я пытаюсь привести волосы в порядок, – сердито ответила она.
– Волосы подождут. Или оставь их как есть. Мне больше нравятся распущенные.
Серые блестящие глаза смотрели на него с вызовом.
– Неужели мы не можем просто наслаждаться тем, что имеем? – Это была мольба. – Мы только что обрели друг друга. Не надо это портить.
Она недовольно нахмурила темные красивые брови.
– Сорайе платили за то, чтобы она делала то, что от нее требовали, ваша светлость. Боюсь, ваша следующая любовница оказалась женщиной с более независимой натурой.
Он рассмеялся. Не мог не рассмеяться.
– Сорайя тоже не была увядающей фиалкой. Память изменяет тебе, mo leannan.
– Перестаньте, говоря со мной, употреблять эти непонятные иностранные слова. – Его насмешки еще больше рассердили Верити.
– Здесь английский – иностранный, mo cridhe. – Он наклонился и поцеловал блестящую корону ее волос.
– Как пожелаете, ваша светлость, – тупо произнесла Верити.
Она тряхнула головой, освобождаясь от его рук. Он немного постоял позади нее, затем заходил взад и вперед по комнате.
– Черт бы тебя побрал, ты не переиграешь меня. Сколько бы ты ни дулась, ты не сделаешь меня своей игрушкой. – Всю жизнь он боролся со своекорыстными интригами своей матери.
Будь он проклят, если смирится с подобными манипуляциями своей любовницы.
– Как пожелаете, ваша светлость.
Она пренебрегла его просьбой оставить волосы в покое. Доставлять ему удовольствие она явно не собиралась. Чем сильнее он нервничал, тем более невозмутимой казалась она.
Закончив закалывать шпильками массу роскошных волос, Верити с холодным и отчужденным выражением лица повернулась и посмотрела на него.
– Чего теперь пожелает ваша светлость?
Это был голос Сорайи, и он ненавидел его. Кайлмор сдержал свой язвительный ответ. Он разглядел, что она скрывает под своей невозмутимостью. От того, что он увидел, до боли сжалось холодное сердце.
Боже, он обидел ее. Это было невыносимо.
Он клялся, что ничего больше не заставит ее страдать. Он клялся в этом своей жизнью.
Эта минута показала, чего стоила его клятва.
Чтобы избавить ее от страданий, он навредит себе, навредит другим. Он будет драться, лгать, воровать, убивать. Он сделает все.
Но не признает своего позора.
Проклятие, ничто не стоило этого.
Она не стоила этого.
Он схватил рубашку и через голову натянул ее на себя. Затем, развернувшись на каблуках, направился к двери. Пусть эта девка дуется, что не добилась своего. Когда они вернутся в Лондон, он купит какую-нибудь хорошенькую безделушку, чтобы смягчить удар.
Кайлмор остановился на пороге. О Господи, как он обманывал себя.
Сорайю удовлетворили бы такие подачки. Верити мог бы удовлетворить только подарок, дороже самого драгоценного бриллианта.
Верити была нужна его трепещущая, жалкая, ранимая душа.
Нет. Пусть убирается к черту. Он не мог этого сделать.
Но что значила его гордость, если он сделал ее несчастной?
Ничего. Меньше крохотной пылинки.
Но она станет презирать его, если он расскажет правду о своем детстве.
После чуда, свершившегося прошлой ночью, храбрость покидала его при мысли, что она снова станет презирать его. Он медленно подошел к окну и сквозь решетку посмотрел на залитую дождем долину.
– Мадам, я расскажу об этом, но это будет единственный раз.
Его голос звучал глухо.
Кайлмор ожидал, что она что-то скажет, может быть, подбодрит его. Но Верити продолжала молчать, хотя он чувствовал, что она не сводила глаз с его спины.
Он впился рукой в оконную раму.
– Мой отец, шестой герцог, был развратником, пьяницей и наркоманом. Он отравлял себя еще со школьных лет и постепенно, но неуклонно сходил с ума. Моя мать поселила его в этой долине, чтобы избежать скандала.
Он помолчал, давая Верити возможность выразить подобающие случаю удивление, отвращение или даже недоверие.
Она ничего не сказала. Может быть, он уже повергнул ее в такой шок, что она лишилась дара речи? Худшее еще было впереди.
Ему хотелось бы больше ничего не рассказывать.
Но он взял себя в руки и продолжил:
– В окружение отца входили Хэмиш, двенадцатилетняя любовница по имени Люси. И сын. Отец, чтобы досадить моей матери, решил отобрать у нее наследника. – Кайлмор по-прежнему говорил безжизненно и глухо. – Он никогда не понимал свою жену. Он ненавидел ее, но никогда не понимал.
Хотя все это казалось далеким прошлым, Кайлмор говорил быстро, без проявления каких-либо чувств, ибо боль и страх все еще жили в нем.
Он больше ничего не видел за окном.
Вместо залитой дождем долины перед его глазами вставали долгие темные ночи унижений и заточения в этом доме. Длинные темные ночи, которые коварная память превращала в одну бесконечную ночь. Кайлмор глубоко и судорожно вздохнул, готовясь рассказать остальное.
– Когда наступал приступ безумия, а они все усиливались и усиливались, он становился буйным. Он был угрозой для всех, кто находился рядом, но питал особую, злобную ненависть ко мне. Вероятно, потому, что я был так похож на мать. Он пытался убить меня.
Кайлмор помолчал, воспоминания жалили его как ядовитые змеи. С горечью в голосе он продолжал.
– Он умер на руках Люси, когда мне было семь лет. Несчастная маленькая шлюшка не знала, что его отвратительные болезни через год прикончат и ее. После смерти отца мать отправила меня в Итон, а сама выгнала, арендаторов, обрекая их на голод или эмиграцию.
Он снова умолк. Конечно, теперь Верити выскажет что-нибудь. Возмущение, сочувствие. Даже насмешку. Но напряженное молчание продолжалось.
Может быть, она радовалась, видя, как низко он пал. Его мать смаковала бы такую минуту. Она сделала целью своей жизни растоптать его гордость и превратить сына в творение своих рук.
Матери это так и не удалось. Но Верити могла уничтожить его одним словом.
Видит Бог, он так устал притворяться великим герцогом Кайлмором. Он находил некоторую свободу в том, что признавал правду, скрытую за фальшивым величием.
Молчание продолжалось.
Что это с ней? Почему, черт побери, она ничего не говорит? Ведь его трагическая исповедь заслуживала какого-то отклика.
Порыв ветра бросил струи дождя на оконное стекло.
Какой смысл прятаться? Он должен посмотреть на нее. Он уже не тот испуганный ребенок, каким был когда-то в этой долине.
Поворачиваясь, он едва осмелился взглянуть на нее. Что он увидит на ее лице? Презрение? Жалость? Торжество?
Или, хуже, равнодушие?
Верити по-прежнему сидела у туалетного столика. Кайлмор заставил себя посмотреть ей в глаза.
И наконец понял ее молчание.
Не веря своим глазам, он вглядывался в ее прекрасное лицо. Глаза Верити были полны печали, и слезы блестели на ее щеках.
– О, мой дорогой, – дрогнувшим голосом сказала она.
Неуверенно улыбнувшись, она протянула ему дрожащую руку.
Его одинокое, недоверчивое сердце открылось навстречу манившему его жесту. Двумя шагами он пересек комнату и упал подле нее на колени.
– Верити… – прошептал он и зарылся лицом в ее колени.
Верити склонилась, согревая его своим теплом.
– Это кончилось. Это кончилось. Мне так жаль, что вам пришлось пройти через это. Мне так жаль, – чуть хриплым от слез голосом говорила она. – Но вы были таким смелым маленьким мальчиком.
Она продолжая что-то шептать, гладила его по волосам с такой нежностью, что ему хотелось рыдать.
Но он не зарыдал. Он уже не слушал ее слова, а только впитывал в себя ее безграничное сострадание, заполнявшее холодную пустоту в душе.
Закрыв глаза, Кайлмор отдался во власть благодатной темноты. Темноты, заполненной милой Верити.
И в этой темноте истина, с самого начала прятавшаяся в его сердце, наконец заставила себя услышать.
Он так долго спасался бегством от своих чувств, что даже сейчас страшился этого неизбежного момента.
Но было слишком поздно. Истина вышла на свет. Кайлмор ничем не мог заглушить ее настойчивые требования.
Он так жаждал обладать телом Верити, потому что еще сильнее жаждал обладать ее душой.
Она дополняла его в чем-то, что он только начинал понимать, хотя его сердце всегда чувствовало в ней свою половинку.
Он совершал преступления против нее, использовал ее, желал, ненавидел, жестоко обращался с ней.
И все это время она была его единственной надеждой на спасение.
Он стоял перед нею на коленях, схватившись за нее, как человек, тонущий в штормовом море. Она пережила лишения, потери и насилие. Она противостояла им со смелостью и безграничным желанием пожертвовать собой ради тех, кого любила. Она не прибегала, подобно ему, к легкому пути защиты – цинизму и безразличию.
Кайлмор любил ее всем своим существом.
Он любил ее.
Тяжелый груз одиночества и терзаний упал с его плеч. Он лишь испытывал радостное облегчение оттого, что доверился ей, он знал, что она не предаст его.
Она видела его с самой плохой стороны. И не отвергла.
Когда-нибудь он расскажет ей о долгих, трудных годах учебы в Итоне, куда после наследования титула Кайлмор приехал полуграмотным дикарем. Над ним издевались, его били и травили другие мальчишки, которые слишком быстро почувствовали его одиночество.
Слава Богу, он унаследовал неплохие мозги от своей гарпии-матери. К тому времени, когда Кайлмор уезжал в Оксфорд, его блестящие успехи в науках и холодная отчужденность вызывали зависть одноклассников. Они никогда не догадывались, что годы одиночества превратили его в Холодного Кайлмора, когда-то бывшего испуганным ребенком-дикарем.
Он расскажет ей о разорении, на которое от его имени обрекало арендаторов мелочное, самовлюбленное существо, давшее ему жизнь. А он стоял рядом, бессильный остановить опустошение, творимое ею.
Что было бы с ним, если бы он не уступил своему любопытству и не увидел женщину, о которой болтали все языки в тот год, когда он получил наследство? Если бы он не встретился взглядом с блестящими настороженными глазами в толпе гостей в лондонском салоне?
Его страсть к Сорайе-Верити всегда была слабостью. Кайлмор провел годы, пытаясь освободиться от нее.
Слава Богу, ему это не удалось.
Да, когда-нибудь он расскажет ей все об этом.
Он уже приобрел ее понимание и прощение. Он чувствовал это в ее прикосновении, в ее тихом голосе, нежно утешавшем его.
Глава 21
Верити сразу же заметила перемену в герцоге. Ее жестокий любовник не превратился в обычного человека, но в его поведении появились простота и легкость.
Ночные кошмары больше не преследовали его.
И если ужасы, пережитые Кайлмором в детстве, не выходили у нее из головы, то это была плата за любовь. Верити следовало бы сразу догадаться, какие чудовищные дела творились в этом доме, но она была слишком поглощена собственными бедами, чтобы что-то заметить.
Решетки на окнах, явно установленные за годы до ее приезда. Странное поведение герцога и его нежелание находиться в доме. Атмосфера заброшенности и несчастья, царившая кругом.
Его сны.
О да, его сны должны были насторожить ее. Даже в Лондоне она могла бы догадаться, что человек с таким нечеловеческим самообладанием должен скрывать в самой глубине души кровоточащие раны.
Верити не обманывала себя и не верила, что эти раны скоро затянутся. Но она молилась, чтобы этот новый более нежный, более открытый человек получил шанс наконец стать самим собой.
Этот новый Кайлмор был склонен изображать из себя любителя поспать. Она ничего не имела против. Каждую ночь он доверчиво засыпал в ее объятиях, а она рыдала над страданиями, которые он переносил с такой храбростью и в таком одиночестве. Рыдала молча. Если он увидит ее плачущей, то догадается о ее тайной любви.
Спустя неделю после того, как герцог раскрыл ужасающие тайны своего детства, Верити как-то утром спустилась вниз и столкнулась с ним в холле. Мощными руками он удерживал под мышками пару оленьих голов.
– Что вы делаете? – удивилась она.
– Сооружаю погребальный костер из наших суровых стражей. – Кайлмор бесцеремонно бросил свою ношу и обнял Верити. – Если только ты не хочешь сохранить их? – шепотом спросил он.
– Упаси Боже.
Он был в одной рубашке, и мускулы его спины играли под ее ладонями.
Появился Энди и выхватил лесную куницу и самого мрачного барсука из кучи у двери, даже не взглянув на обнимавшуюся пару.
И все же Верити покраснела. Невероятно. Тринадцать лет она была куртизанкой, но, несмотря на распутный образ жизни, часть ее души чувствовала себя чистой, как будто вновь родившейся. Почти девственницей.
Впервые полюбившей девственницей.
После исповеди Кайлмора ей страшно хотелось убрать из дома все, напоминавшее о проклятом прошлом. Может быть, тогда он обретет покой.
Энди швырял чучела в тележку.
– Кайлмор, – тихо позвала она. – Вам помочь?
Он просил называть его по имени, но Верити испытывала неловкость от такой близости.
– Ты не должна работать, как служанка, милая.
– Думаю, если герцог может пачкать свои руки, то такая крестьянка, как я, ничуть не хуже, – сухо заметила она.
Не дожидаясь его согласия, Верити пошла в гостиную и ахнула, увидев царивший там хаос. Хэмиш и Энди стояли на табуретах у соседних стен и ломом срывали с них выставленные напоказ головы животных.
– Ваш дедушка явно желал, чтобы его трофеи висели здесь до конца света, – сказала Верити и сразу же чихнула от облака пыли, которое поднялось, когда на пол свалилась самая большая голова.
– Возьми. – Кайлмор протянул ей носовой платок. – Я не шутил насчет пыли.
– Пожалуй, нет, – согласилась она. – Я займусь вещами поменьше.
Верити повернулась к массивному шкафу из красного дерева, в котором были выставлены образцы местной фауны. Она возненавидела эти чучела несчастных убитых зверьков с первой же минуты, как их увидела.
Уборка этой комнаты заняла почти весь день. Раньше она никогда бы не поверила, что величественный герцог Кайлмор снизойдет до такой грязной работы. Но сейчас ее не удивляло, что он трудится усердно и безропотно рядом со слугами.
В Лондоне она совсем его не понимала, а еще считала себя умной женщиной!
Когда Хэмиш, Ангус и Энди вынесли одну задругой оленьи головы, что-то новое почувствовалось в атмосфере. Что-то похожее на счастье.
Но для Верити это было счастье с привкусом печали. Это счастье не могло длиться вечно.
Разобрав нижнюю полку последнего шкафа, Верити осторожно выпрямилась. У нее заболела спина. Подумать только, когда-то она работала так каждый день, служа горничной в имении сэра Чарлза Нортона.
Верити повернула голову и увидела Кайлмора, наблюдавшего за ней из угла. В его ярко-синих глазах был знакомый блеск, от которого кровь застучала в ее венах.
Возможно, она не так уж и стара.
Впервые за этот день они остались одни.
Кайлмор перешагнул через последние обломки четырех картин, изображавших страшные, кровавые сцены охоты, и подошел к Верити.
– У тебя на щеке грязь, mo cridhe. – Нежная улыбка пробежала по его лицу. – Сорайе стало бы стыдно за тебя.
Когда-то упоминание о Сорайе было ей неприятно. Когда-то и он хотел уколоть ее. Те дни были уже далеко, но Верити все равно почувствовала беспокойство. Она испытующе посмотрела герцогу в лицо.
– Вам не хватает ее?
Он поднял руку и пригладил пряди, выбившиеся из уложенных на голове кос.
– Почему? Она здесь. Она и есть Верити. – Чисто мужское удовлетворение заставило Кайлмора улыбнуться еще шире. – И она принадлежит мне.
Верити не стала спорить. Они оба знали, что это правда.
Когда они на равных, разве можно стыдиться поражения? Она бросила на него пристальный взгляд из-под темных ресниц. Верити очень скоро поняла, что именно такой взгляд сводит его с ума.
Голос Кайлмора огрубел от страсти.
– Я хочу тебя прямо сейчас.
Не самый утонченный прием обольщения, но Верити было достаточно чувствовать жар его тела и видеть выразительный блеск глаз. Иногда Кайлмор соблазнял ее сладкими словами и пикантными комплиментами. Иногда увлекал ее силой своей страсти, от которой ее сердце было готово выскочить из груди.
А сейчас она видела по сапфировому огню в его глазах, что он сгорает от нетерпения и не хочет тратить время на комплименты.
– Пойдемте наверх.
Он покачал головой, и в его улыбке появилось что-то дьявольское.
– Нет, я хочу здесь.
Ее глаза удивленно округлились.
– Но кто-нибудь может войти.
– Не войдут. Я отпустил их на весь день. – Он запер дверь. – Снимай свои панталоны и ложись на ковер. – По голосу было ясно, что он не потерпит возражений.
От такого бесстыдного требования по телу Верити пробежала дрожь предвкушения.
– Только панталоны, ваша светлость?
– Пока этого достаточно. – Он повернулся к ней и с нетерпением настоящего аристократа постучал ключом по ладони.
Верити кивнула, пряча свое нараставшее возбуждение.
– Как пожелаете.
Она подняла юбки, чтобы развязать шнуровку, и услышала его короткий вздох. Панталоны уже лежали у ее ног. Она переступила через них и, намеренно дразня Кайлмора, аккуратно разложила их на массивном дубовом кресле, которое заметила еще в первый день своего пребывания здесь.
Кремовый шелк с вышитыми на нем фиалками и лилиями выглядел неприлично на фоне тяжелого резного дерева.
Стоя у двери, Кайлмор с жадностью следил за каждым ее движением. Верити чувствовала себя кроликом, попавшимся на глаза лисе. Только в данном случае кролик был бы счастлив, если бы его съели.
– Ковер, – хрипло приказал он.
Она скрыла злорадную улыбку. Аристократические манеры уже изменяли ему. Ей же не требовалось никаких усилий.
Не говоря ни слова, она подошла к камину и легла на расстеленный перед ним красно-синий персидский ковер. Согнув колени, она слегка раздвинула ноги. Он не сможет устоять перед таким смелым приглашением.
Она закрыла глаза и с волнением ждала его.
Долго ждать не пришлось. Кайлмор подошел так быстро, что она даже не слышала, как он пересек комнату.
– Ты думаешь, что я воск в твоих руках, да? – прорычал он.
Он не дотрагивался до нее. Но она знала, что скоро дотронется.
Вериги притворно зевнула, зная, что это заставит его потерять всякую власть над собой. Как она любила дразнить его.
– Да.
Он грустно усмехнулся.
– И ты права, черт тебя подери.
Она слышала его неровное дыхание и слабый шорох одежды. Ему не терпелось овладеть ею.
Кайлмор небрежно сдвинул ее юбки. Верити выглядела совершенно развратной. Но она не чувствовала себя развратной, она чувствовала себя свободной.
Даже не открывая глаз, она ощущала на себе его горячий взгляд. В комнате было тихо, слышалось только его хриплое дыхание.
Кайлмор положил руки на ее колени и грубо, широко раздвинул их. От теплоты его ладоней, которое чувствовалось сквозь тонкие шелковые чулки, Верити охватила дрожь.
Она ощущала его возбуждение и слышала прерывистое дыхание. Ощущала, как он сдерживает себя. Она выгнулась на пушистом ковре и ожидала, что он войдет в нее. Он должен знать, что она готова принять его.
Она почувствовала его губы и тихо застонала в экстазе.
Он был дьяволом. Он был ее дьяволом.
Он приподнял и поставил ее перед собой на колени, а сам откинулся назад, опираясь на пятки. Она положила руку ему на грудь и почувствовала, как под тонким белым полотном буйно бьется его сердце. Затем он высоко поднял ее над собой, так что темно-зеленые юбки накрыли их обоих, словно ради приличия скрывая распутство.
Но под этим прикрытием она села на него верхом, открытая и готовая принять его. Она хотела этого жара и силы. Она хотела чувствовать его внутри себя.
Она обеими руками ухватилась за его широкие плечи и изогнулась. Он судорожно сжимал ее, и Верити видела, как темнели его глаза, когда она медленно опускалась на него. Как бы она ни желала его, она пережила восхитительный момент сопротивления, перед тем как полностью приняла его.
Они смотрели в глаза друг другу, и Верити поняла, чего он хочет. Сознание собственной власти будоражило ее, когда она избрала ритм их слияния, то приподнимаясь, то опускаясь на него.
В такие моменты связь между ними казалась неразрывной, хотя Верити знала, что этого не может быть. Она любила его медленно, глубоко, настойчиво, отдавая всю себя с каждым движением тела.
Кайлмор притянул голову и поцеловал ее долгим страстным поцелуем..
Верити сжала руками его рубашку и бросилась в бездну. Кайлмор оторвался от ее губ и откинул голову в последнем усилии. Остатки самообладания растворились в безумии. Верити кусалась и царапалась как зверь и упивалась своим неистовством.
Наслаждение обрушилось на нее с ослепляющей силой, в то же мгновение, когда содрогнулся он. Целую вечность она не могла оторваться от него, а мир кружился перед ее глазами.
Когда все кончилось, они без сил упали на ковер. Верити лежала поперек вздымавшейся груди Кайлмора и слушала, как постепенно успокаивается его сердце. Ее тело болело от блаженного изнеможения. Верити сомневалась, что когда-нибудь снова сможет двигаться.
Но не сомневалась, что однажды умрет от такого наслаждения.
После долгого, наполненного чувственными переживаниями молчания он дрожащей рукой дотронулся до ее волос. Нежность этой ласки тронула ее до глубины души.
– Вот и нет больше призраков, – тихо сказал он.
Верити думала, что вслед за уничтожением ужасных трофеев своего деда Кайлмор наконец избавится от тяжелых воспоминаний о прошлом. Дни проходили в радостном тумане, и у нее появилась слабая надежда, что герцог изгнал своих демонов.
К сожалению, ее собственные демоны все настойчивее проявляли себя.
И жаждали крови.
В этой скрытой от всего мира долине едва ли имело значение, что Кайлмор был одним из самых знатных людей королевства или что она была продажной женщиной, чье имя трепали в каждой таверне от «Джона О'Троутса» до Лэндс-Энда.
Но Верити не могла забыть, что у герцога были обязательства, которыми он пренебрегал. Кайлмор должен жениться и произвести на свет наследника. А жестокая правда заключалась в том, что он не мог жениться на своей любовнице, несмотря на безумное предложение, сделанное в Кенсингтоне. Теперь она догадывалась, что он хотел этим браком нанести удар своей семье. Слава Богу, этот запутавшийся, разгневанный человек больше не существовал.
Каждую минуту, проведенную с Кайлмором, каждый раз, когда они с упоением занимались любовью, каждый раз, когда они смеялись, спорили или спокойно беседовали у камина после долгого, заполненного заботами дня, Верити помнила, что, пока она остается с ним, герцог не станет искать себе жену.
Любовь к ней погубит его. Ей было бы невыносимо видеть его униженным, осмеянным и опозоренным из-за того, что он был достаточно смел и добр, сумев за ее дурной славой рассмотреть настоящую женщину.
Но каждый раз новый день заставал Верити в его объятиях, сонную, счастливую, удовлетворенную, и она давала себе обещание, что покинет его завтра.
На этих широтах осень наступает быстро, и ночной воздух холоден, несмотря на то, что на холмах все еще цветет пурпурный вереск. Кайлмор вошел в гостиную, принеся с собою свежий аромат приближавшегося вечера.
За месяц своего пребывания в Шотландии Кайлмор отрастил волосы и выглядел загорелым и отдохнувшим. В этой грубой одежде его легко было принять за преуспевающего фермера. Пока не бросалась в глаза прирожденная властность в его осанке.
– Что? – спросил он, увидев, что Верити, стоя у окна, наблюдает за ним.
– Я как раз думала, какого красивого любовника я получила, – откровенно ответила она.
Он смущенно улыбнулся ей.
– Ох уж эта глупенькая девушка!
Верити рассмеялась над его театрально преувеличенным акцентом.
– Ну, если не верите мне, спросите Мораг и Кирсти. Клянусь, эти девушки только от вашего голоса краснеют, как ягоды рябины.
Это было правдой. Хорошее настроение герцога передавалось всем обитателям дома, так что горничные, прежде боявшиеся его, теперь ходили за ним, как заблудшие ягнята.
Но Кайлмор их не замечал. Когда-то Верити считала его самовлюбленным и чванливым, но тщеславие было всего лишь частью маскировки, к которой он прибегал в Лондоне.
– Они такие же глупые, как и ты, mo cridhe.
Хэмиш сказал ей, что «mo cridhe» означает «мое сердце», a «mo leannan» значит «моя любимая». Верити понимала, что не следует трепетать от восторга каждый раз, когда Кайлмор называет ее ласковыми именами, но ничего не могла с собой поделать.
Он был прав. Она, без сомнения, была глупой.
Кайлмор взял ее за руку и подвел к дивану, стоявшему напротив камина. Теперь, с приближением холодов, в камине постоянно горел огонь.
– Я хочу поговорить с тобой.
Было непохоже, что Кайлмор собирался говорить о чем-то серьезном. Он развалился на подушках, подобно молодому султану, любующемуся своей любимой наложницей.
– Повторяю последний раз: я не хочу учиться ездить верхом.
– Нет, я хочу поговорить о другом. – Он поднес ее руку к губам и поцеловал ладонь. – Я скучал по тебе, – тихо признался он.
Она коротко рассмеялась и ответила легким поцелуем. Как ей нравилась эта физическая свобода. Она ощущала ее как часть своей новой жизни, как неиссякаемый источник радости.
– Мы расстались утром.
– Знаю, но все равно скучал по тебе.
– Так кто же здесь глупый? – Она отвела шелковистые темные волосы от его лица. – Хотите, я подстригу вас сегодня? Вы превращаетесь в лохматого горца. И приводите меня в ужас.
– Об этом позаботится мой камердинер в замке Кайлмор.
– Да, но… – Верити отшатнулась, как от удара, она поняла значение только что сказанных им слов. – Замок Кайлмор, – повторила она.
– Кончается осень, Верити. Мы не можем оставаться здесь на зиму. Это необитаемое место и абсолютно недоступное. Не говоря уже о том, что здесь холоднее, чем в ледяной пещере ада.
Он говорил, словно сказанное им было разумно, но в действительности в его словах звучал похоронный звон по всему ее счастью.
– Я… я понимаю, – дрогнувшим голосом сказала она.
Конечно, она понимала.
Их идиллия длилась немногим более трех недель. Двадцать два коротких дня. Такая ничтожная награда за все одиночество в годы борьбы.
Это было несправедливо, Верити хотелось взбунтоваться, хотя она уже смирилась с тем, что жизнь вообще полна несправедливости.
«Еще одна неделя. Еще один день».
«Я еще не готова отказаться от тебя».
Верити все время знала, что отсрочка ничего не изменит, если она не обещает вечности. А вечности быть не могло.
– Так ты успеешь собраться, если мы уедем завтра? – Он продолжал говорить спокойно, как будто не убивал ее каждым отмеренным словом. – Ангус и Энди отправились к берегу, чтобы пригнать судно. Они и Хэмиш поедут с нами. Остальные заберут вещи из дома и последуют вторым рейсом.
– Так скоро? – прошептала Верити.
Когда-то ей была ненавистна каждая травинка в этой долине. Теперь же у нее разрывалось сердце от расставания с ней.
«О, Верити, – прошептал ее внутренний голос. – Не разлука с этой долиной разрывает твое сердце, и ты это знаешь».
