Бушующий зверь, поселившийся в его сердце после ее побега, притих, когда она смерила его холодным взглядом ясных серых глаз.
– Я должна извиниться перед вами, ваша светлость.
Он бы предпочел, чтобы она на коленях вымаливала прощение. Но это было не в правилах Сорайи.
Тем же бесстрастным голосом она продолжала:
– Я хотела сказать вам, что между нами все кончено, но мой брат уверял, что вы рассердитесь и будут неприятности.
Ее брат был прав, мрачно подумал Кайлмор.
– Думаю, богатые покровители редки в этой глуши.
В ее глазах мелькнуло раздражение.
– Это не имеет значения, ваша светлость. Я не ищу богатого покровителя. Я отказалась от прежней жизни. Моя жизнь теперь будет жизнью безупречной порядочной женщины, я буду трудиться.
При этих словах он громко расхохотался. Он просто не мог сдержаться.
– Какая очаровательная чушь, моя дорогая Сорайя. – Он помолчал. – Или ты называешь себя Верити Саймондс? Позволено ли мне после нашего долгого и… близкого знакомства узнать твое настоящее имя?
Она заметно смутилась, только он не мог определить, из-за чего – из-за намека на ее обман или из-за упоминания об их связи.
– Меня зовут Верити Эштон. И я не понимаю, почему мои намерения бессмысленны. Впрочем, ваша драка на кухне лишила меня будущего в Уитби. Не думаю, что Марджори будет держать язык за зубами и не расскажет, как герцог дрался с братом миссис Саймондс.
– Я однажды уже нашел тебя, найду и в другой раз, – спокойно сказал он.
Казалось, ее не встревожила его угроза.
– Зачем вам беспокоиться? Такой мужчина, как вы, без труда найдет кого-нибудь, кто согреет вашу постель. Во мне нет ничего особенного.
Удивительно, она не была жеманной или жаждавшей лести – она всегда отличалась отсутствием обычных женских уловок. Но безусловно знала, что ее нельзя было назвать обыкновенной. Она все равно была несравненной Сорайей, как бы теперь себя ни называла.
Ему с трудом удавалось говорить равнодушно.
– Итак, после всех трудов, затраченных на то, чтобы найти тебя, я должен уйти без всяких возражений?
– Вы были рассержены. Вы думали, что я обманывала вас. Теперь вы знаете, этого не было. Я не завела другого любовника и не намерена этого делать. – Она направилась к двери, явно пытаясь закончить этот разговор. – Как видите, здесь ничего нет для вашей светлости. Сорайи больше не существует. Верити Эштон и ее брат не могут интересовать вас. Вы удовлетворили свое любопытство и знаете, что стало с вашей любовницей.
– Да, – солгал он. Его любопытство еще больше возросло. – Новая жизнь надоест тебе. Ты не рождена быть незаметной.
– После нескольких лет дурной славы стать незаметной – это блаженство, – сказала она. Он видел, что она говорит искренне, это создание было склонно к самообману. – Не думаю, что вы поймете.
– О, я понимаю, – кивнул он, – Лучше, чем ты можешь себе представить.
Разве ему в детстве не хотелось быть обыкновенным мальчиком из простой семьи? Но зрелость принесла с собой сознание, что есть такое бремя, которое никогда нельзя сбросить, как бы оно ни давило, как бы ни сопротивлялся не готовый к этому бремени человек.
Блистательную любовницу требовалось проучить.
– Думаю, нам больше нечего сказать друг другу. Вы были щедрым и добрым любовником, ваша светлость. Пожалуйста, не заставляйте меня изменить мнение о вас.
Самонадеянная потаскуха даже имела наглость улыбнуться ему, открывая дверь, как будто выпроваживая прибывшего не вовремя гостя.
– Прощайте.
Он наклонил голову, словно подчиняясь, хотя в действительности лишь хотел скрыть приступ невыносимого вожделения.
– По крайней мере, окажи мне любезность, проводи меня до кареты.
Из-под опущенных ресниц он, как хищник, с жадностью наблюдал, как она испуганно оглядывает комнату, словно ища повода отказаться. Она не так уж хорошо владела собой, как ей хотелось, но желание поскорее избавиться от него преодолело разумную осторожность.
– Как пожелаете.
С преувеличенным почтением он предложил ей руку. После короткого, едва заметного колебания она взяла ее. Легкое, нежеланное прикосновение обжигало. Оно, как всегда, подействовало и на него. Во всяком случае, его жажда обладания становилась невыносимой.
«Скоро, – успокаивал он свою разбушевавшуюся страсть. – Скоро все, что ты хочешь, будет твоим».
Они вышли в бедный маленький холл, ее аромат окутал и на мгновение смутил Кайлмора. Она казалась Сорайей и в то же время не была ею.
Его искушенная любовница всегда была окружена облаком мускуса и благовоний. От женщины, идущей рядом, пахло фиалковым мылом. Несмотря на то что запах нельзя было назвать неприятным, он немного раздражал герцога, словно каким-то образом мстил не тому человеку, которому хотел отомстить. Но сквозь свежий цветочный аромат пробивался незабываемый запах женщины, которую Кайлмор так страстно желал.
Брат поджидал их около гостиной. Он вполне оправданно подозревал Кайлмора в дурных намерениях.
«Осторожный парень – Бенджамин Эштон», – подумал про себя Кайлмор.
– Его светлость уезжает, – сказала Сорайя-Верити.
Эштон, казалось, не поверил.
– Вот так и уезжает?
– Я узнал все, что хотел.
Кайлмор с нескрываемой насмешкой оглядел бедное жилище. Бог мой, Сорайя создана для дворцов, а не для этой лачуги.
– Значит, вы уже не вернетесь? – равнодушно спросил Бен.
– Нет, – честно ответил Кайлмор.
– Я только провожу его светлость до кареты. – Она выглядела обеспокоенной.
Он понимал ее. Атмосфера ненависти и недоверия была плотнее непроницаемых морских туманов.
– Я пойду с тобой, – сказал Бен.
Они в молчании вышли из дома и поднялись на вершину холма, расположенного неподалеку. Кайлмор оставил свой экипаж около аббатства, он не хотел подвергать риску на крутых дорогах ни свою прекрасную карету, ни дорогих лошадей.
– Вот мы и пришли, – сказала Верити.
Ему чертовски трудно было называть ее новым именем. Но как бы она себя ни называла, факт оставался фактом, она принадлежала ему. Он взглянул на ее прекрасное лицо и увидел на нем облегчение. Должно быть, она ожидала самого худшего, когда застала его на кухне. Теперь же могла поздравить себя с самым благоприятным окончанием всех событий.
Схватив ее за плечо так, чтобы она не смогла вырваться, Кайлмор кивнул двум мускулистым лакеям.
– Не думаешь ли ты, что я допущу, чтобы наши отношения вот так и кончились, моя дорогая? Или, изменив имя, ты растратила весь свой ум?
Она попыталась вырваться из его рук.
– Они кончились, потому что я так решила, ваша светлость, – решительно заявила она.
Он улыбнулся, восхищаясь ее выдержкой. К несчастью, эта выдержка не помогла ей, он решил увезти ее.
– Боюсь, желания расчетливой дамы полусвета ничего не значат.
Ему доставляло удовольствие видеть, как от его безжалостного тона исчезает ее самоуверенность. В отчаянии она посмотрела на брата.
– Бен, сделай что-нибудь.
Кайлмор что-то приказал по-гэльски, и силач Бен-Ахад оказался схваченным двумя еще более сильными шотландцами, привезенными специально для этой цели.
– Отпусти ее, ублюдок! – закричал Эштон. – Клянусь, я убью тебя за это!
Верити вырывалась и извивалась, пытаясь освободиться, но силы были неравными.
– Не трогайте его! Он ни в чем не виноват.
Кайлмор еще крепче сжал ее плечи, пылающим от гнева взглядом посмотрел ей в лицо и увидел смятение.
– Нет, виновата ты. И заплатишь за это. А теперь перестань сопротивляться и полезай в карету, обещаю, твоему брату ничего не сделают.
– Не слушай его, Верити!
В нескольких футах от кареты Эштон, защищаясь, вступил в драку.
Кайлмор кивнул в сторону кучера, не покидавшего козлы.
– Прошу обратить внимание на этого человека, мадам. Уверен, вы поймете, что лучше не сопротивляться.
Она посмотрела вверх и увидела в руках кучера пистолет, нацеленный на брата. Мгновенно она перестала вырываться из рук Кайлмора.
– Я пойду, – спокойно, без выражения сказала она. – Можете отпустить Бена.
– Чуть позднее, – кивнул герцог, даже не пытаясь скрыть своего торжества.
Он поймал ее, и на этот раз ничто на небе или на земле не помешает ему удержать ее.
Торопливо, на гэльском, он бросил через плечо:
– Продержите его в аббатстве до ночи. Если потребуется, избейте до потери сознания.
– Верити, не уезжай с ним! – Эштон напрасно старался стряхнуть с себя шотландцев и броситься на помощь сестре.
Сестра только покачала головой и печально улыбнулась.
– Со мной все будет в порядке, Бен.
– Залезай, – прорычал Кайлмор, подавляя в себе восхищение ее храбростью.
Она сама навлекла на себя беду, когда предала его. Все, что бы он ни сделал с ней, она заслужила. Верити бросила презрительный взгляд на пистолет, а затем на герцога.
– Как ваша светлость пожелает. – Она не пыталась скрыть иронию.
Кайлмор вслед за нею влез в карету и захлопнул дверцу. Шторки были задернуты, но и в полутьме он видел направленный на него ледяной взгляд. К ней вернулось поразительное самообладание, так хорошо знакомое ему после прожитого вместе года. Она хотела, чтобы ее холодность заставила герцога отступить.
«Слишком поздно, миледи, – подумал он с легкой насмешкой. – Я прожил в холоде всю свою жизнь. Этот демон чувствует себя дома только среди снегов и льдов».
Он услышал голос кучера, тронувшего лошадей, отчаянные проклятия Эштона, и карета покатилась. Все задуманное прошло удивительно гладко.
Кайлмор взял с сиденья шнурок.
– Протяни руки.
– Я не позволю связать меня.
Боже, что за женщина. Другая уже рыдала бы, издавая кошачьи вопли, а его любовница вела себя так, словно принимала участие в чаепитии, а не в собственном похищении. Он опустился на колени, стараясь сохранить равновесие в раскачивающейся карете.
– Я связывал тебя и раньше. Тебе это нравилось.
Конечно, мелочная насмешка не задела ее. Он на это и не рассчитывал. Верити только смотрела на него своими чистыми как капли дождя глазами.
– Я соглашалась на эти игры, ваша светлость. Это большая разница.
– Не для меня. – Надменная усмешка скривила его губы. Надо признаться, он чувствовал свое превосходство. – Протяни руки.
Она пожала плечами и подчинилась.
– А если я не послушаюсь, вы прикажете этому бандиту кучеру застрелить меня?
Он затянул узлы.
– Знаешь, я мог бы заткнуть тебе рот кляпом. – Он небрежно откинул ее юбки. – Я весьма разочарован вашим туалетом, мадам.
Он с отвращением смотрел на ее толстые бумажные чулки и грубые полусапожки. Практично, но далеко не соблазнительно. Раньше только шелк касался кожи Сорайи.
Шелк. Или он сам.
– Я не собиралась никого соблазнять, – сказала она, когда он связал ее лодыжки.
Кайлмор опустил ее юбки и с поспешностью, которой, как он надеялся, она не заметила, сел на свое место. Он еще, черт побери, не потерял самообладания. Он не опрокинет ее на спину и не овладеет ею в ту же минуту, как бы ни изголодалось его тело.
В молчании он боролся и побеждал свою непокорную плоть. Его возмущало, что Сорайя без всяких усилий приобрела эту власть над ним. Всегда возмущало. Он жаждал ее, как его отец жаждал опиума. Окажется ли влечение сына таким же фатальным, как и пристрастие родителя?
В мрачной задумчивости Кайлмор смотрел на нее, отмечая замкнутость и то, как она грациозно покачивалась от тряской езды, даже когда была связана. Она явно не собиралась доставлять ему удовольствие слезами, протестами, истериками. Возможно, она приберегала их для более подходящего момента.
– Так что же вы от меня хотите, Кайлмор?
Он чуть заметно улыбнулся и откинулся на подушки сиденья.
– Ничего слишком обременительного для женщины с твоими талантами. – Он позволил себе широко улыбнуться, его опьяняло удовлетворение, от которого голова кружилась сильнее, чем от самого крепкого ликера. – Ты доставила мне три месяца горя и забот. Теперь будет лишь справедливо, если ты вознаградишь меня за труды чувственным наслаждением.
Глава 4
– Похищение карается смертной казнью, – уверенно сказала Верити.
«Не позволяй ему понять, что ты напугана, – повторяла она про себя в такт со скрипом кареты. – Не позволяй ему заметить твою слабость».
На проклятого Кайлмора ее слова не произвели никакого впечатления.
– Ни один судья и пальцем не пошевелит, чтобы освободить обыкновенную шлюху от оказания услуг, оплаченных ее покровителем. Особенно если этот покровитель один из самых важных лордов королевства.
Его оскорбительные слова не должны были обидеть ее. Она действительно продавала свои милости за деньги. Но все равно эти слова причинили ей боль. Мучительно было сознавать, как сильно они задели ее.
Она старалась скрыть свои чувства. Безжалостный деспот, сидевший напротив, хотел, чтобы она билась в истерике, рыдая и умоляя о прощении, но в тот день, когда Верити покинула Лондон, она дала себе обещание, что никогда больше не будет игрушкой для мужчины. Герцог Кайлмор все еще не понял, что Сорайя, угождавшая ему с нежной чувственностью, исчезла навсегда. Она превратилась в существо, сделанное изо льда и железа, которое не уступит требованиям мужчин.
Она плакала в одиночестве от страха и горя, когда умерли ее родители. Она рыдала и была сама не своя, когда необходимость вынудила ее стать любовницей старика. Тогда слезы не помогли. Не помогут и сейчас. Просто она должна быть хитрой и наблюдательной. Она должна думать, искать выход из положения и выжидать. В этом она была похожа на Кайлмора. Самообладание было ее укрытием и ее оружием.
Обстоятельства заставили ее научиться понимать мужчин. Этот экземпляр был более непроницаемым, чем большинство, но она знала, что герцог упрям и безрассуден и не отступится от задуманного, даже когда и небу станет ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет.
– Мой брат подаст на вас в суд.
– Это тот самый брат, который был твоим сутенером в Лондоне?
– Это неправда. Он оберегал меня.
У чудовища хватило наглости снова улыбнуться ей. В этой улыбке красиво очерченных губ были и снисходительность, и презрение.
– Едва ли ты нуждалась в защите от меня. Нет, моя дорогая Сорайя, ты заблуждаешься, ожидая спасения с этой стороны…
– Не называйте меня так! – Связанные руки сжались в кулаки.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Пусть он никогда не увидит, пусть он никогда не увидит, повторяла она про себя. Затем сказала спокойно:
– Меня зовут Верити Эштон.
– Как хочешь, – равнодушно ответил он: – Но не воображай, что что-то изменилось.
Его улыбка стала самодовольной. Конечно, потому что он видел. Он был проницательным человеком и обладал поразительной способностью читать ее мысли. С самого начала он знал, что ее внешнее спокойствие скрывало страх, растерянность и ярость.
Но это не означало, что она должна признать свое поражение. Вериги выпрямилась, бросила на Кайлмора уничтожающий взгляд, полный бессильной ненависти, и отвернулась.
Несколько миль они проехали в молчании, становившемся все более тягостным. Хотя узы были туго затянуты, шелк раздражал не кожу, а скорее гордость Верити.
Герцог не спускал с нее глаз. Она терпела его пристальный взгляд, а карета катилась по дороге, унося ее все дальше от Уитби и разбитой мечты о мире и спокойствии. С каждой секундой напряженность все возрастала. Она отягощалась ее страхом и его неукротимым стремлением к цели. Но было что-то еще, в чем Верити не хотела признаться. Чувственное притяжение, всегда существовавшее между ними, было почти ощутимо в слабо освещенной карете.
Верити не питала иллюзий относительно своего наказания.
Он хотел ее. Он овладеет ею. Он достаточно зол, чтобы причинить ей боль. От нее не ускользнуло значение тех нескольких минут, когда он стоял на коленях у ее ног. У него перехватило дыхание, хотя он пытался это скрыть, у него дрожали руки, когда он ее связывал.
Он по-прежнему был рабом своего вожделения. Конечно, так и есть. Иначе зачем он отправился в это безумное путешествие?
Его страсть была его слабостью, которой немедленно воспользовалась бы великая Сорайя. Но до тех пор, пока положение не станет безвыходным, Верити отказывалась опускаться до дешевых уловок проституток.
Герцог был силен и безжалостен. Если в Лондоне между ними соблюдались некоторые приличия, то теперь они были забыты. Она чувствовала, он так близко подошел к грани, что готов совершить все, что придет ему в голову. Абсолютно все.
Но это не будет его торжеством, храбро заверила она себя. Ей так хотелось в это верить.
– Я не предала вас, – сказана она не столько из желания нарушить гнетущее молчание, сколько потому, что ей очень хотелось поговорить с ним.
В полутьме кареты можно было разглядеть, что выражение его глаз не изменилось.
– Нет, предала.
– Наш контракт был заключен на год. Все, что вы мне дали, принадлежало мне на законном основании. О Бене вы теперь знаете. Я никогда не изменяла вам.
– К счастью для тебя – и для него, – не изменяла. – Герцог говорил с какой-то вялостью, вызывавшей у Верити недоверие. Если бы не огонь в его глазах, то он казался расслабившимся и прекрасно владеющим собой. – Ты говоришь не о том. В глубине души ты знаешь, что предала меня, когда уехала. В глубине души ты знала, что я потребую возмещения.
Беда была в том, что Верити это знала. И из-за этого согласилась с решением Бена скрыться под покровом ночи, как пара воров. Она не давала Кайлмору никаких обещаний, но каждый раз, когда они занимались любовью, он преподносил ей драгоценность, достойную императрицы, и она чувствовала себя обязанной остаться. По соглашению, она была вольна уйти. Но в личных отношениях она обманула, бросила его.
Сознание вины мучило ее с самого отъезда. Но сейчас Верити поняла, что поступила разумно, сбежав от него и его одержимости.
– Если я признаюсь, что это правда, и попрошу у вас прощения, вы отпустите меня? – спросила она без всякой надежды на то, что он согласится.
Он тихо рассмеялся, и холодок дурного предчувствия пробежал по ее спине.
– Нет, это слишком просто, мадам. Хотя я уверен, что ты сделаешь и то, и другое, прежде чем я покончу с тобой.
К сожалению, она тоже была в этом уверена. Она торопливо заговорила, пока эта мысль не лишила ее последних остатков храбрости.
– Как вы нашли меня?
– Должен сознаться, это оказалось труднее, чем я предполагал. Отдаю должное твоему уму.
Это не было похоже на комплимент. Дрожь пробежала по ее телу, хотя в закрытой карете не было холодно. А он продолжал:
– Мои расспросы не дали результатов, о твоем местопребывании ничего не было известно.
– Это, наверное, было…
– Унизительно? Да. – Он взглянул на нее из-под четко очерченных бровей. – Я ведь говорил, что тебе за многое предстоит расплатиться.
– Я ничего вам не должна, – сказала она с уверенностью, прозвучавшей неубедительно даже для нее самой.
Он не обратил внимания на ее слова.
– Тем временем мои агенты прочесывали всю страну, в особенности фешенебельные города. Мне и в голову не приходило, что ты собираешься бросить свою профессию.
– Почему? – с обидой спросила она. – Вы верили, что я так безумно влюблена в своего слугу, что сбежала с ним?
Неприятная улыбка, то появлявшаяся, то исчезавшая на его лице, появилась снова.
– Я рассудил так: роман с Бен-Ахадом не помешал тебе обобрать меня до нитки. Почему это могло бы помешать тебе запустить когти в какой-нибудь другой доверчивый источник дохода?
– Вы не такого уж высокого мнения обо мне, – бросила она сквозь зубы.
– Напротив, моя дорогая. Я испытываю глубочайшее уважение к твоим деловым способностям, – сухо ответил он. Скрестив руки, он продолжал смотреть на нее своими бездонными синими глазами, проникавшими во все тайны. – Единственный по-настоящему глупый поступок ты совершила, отказавшись выйти за меня замуж и сбежав от меня. Ты должна была понимать, что тебе не найти более щедрого покровителя.
Она внутренне съежилась от презрения, звучавшего в его медлительной речи. О, он хотел ее, в этом не было сомнения, но презирал себя за это. И заставит ее заплатить за свою слабость.
– У меня есть единственная вещь, которую можно продать. Вы не можете винить меня зато, что я брала самую высокую цену, какую только могла, – сказала она.
– Нет. А ты не можешь обвинять меня в том, что за свои деньги я хочу наилучшего.
Почувствовав, что подавил всякую непокорность, он продолжил свои объяснения.
– Я стал думать о завещаниях. Сэр Элдред был богатым холостяком. Вполне вероятно, что он позаботился и о тебе, принимая во внимание трогательную верность, которую ты выставляла напоказ. Я вспомнил, что ты ждала шесть месяцев и только потом взяла следующего любовника. Это доказывало верность моих предположений.
– Возможно, это доказывало разборчивость, – ответила она, глубоко уязвленная этим бесстрастным описанием ее жизни.
– Нет, ведь твоим следующим выбором был Мэллори. Полное ничтожество.
– Он всегда был добр ко мне, – с жаром возразила она.
Брови Кайлмора, выражая сомнение, приподнялись над синими глазами.
– Такая женщина, как ты, нуждается не только в доброте. Мы оба это знаем.
Он протянул руку и поднял шторку, отгораживавшую их от серого внешнего мира.
Безжалостный луч света упал на его красивое лицо со следами усталости и напряжения. У Кайлмора был такой вид, как будто после ее исчезновения он замучил себя почти до помешательства. Эта мысль скорее ужаснула ее, чем польстила тщеславию.
Он опустил шторку, и они снова оказались в полутьме.
– Опять пошел дождь. Вот так под дождем мы и поедем на север.
– На север? – переспросила она, хотя едва ли имело значение, куда он отвезет ее.
Ее судьба в его руках и будет такой же и в Лондоне, и во Внешней Монголии.
– Да. Мы навестим мои владения в Северной Шотландии. Я уверен, что это единственное место, где нас никто не побеспокоит. Единственное место, где я могу положиться на слуг, они не разболтают о твоем присутствии. – На этот раз в его улыбке было лишь вожделение и предвкушение. – Моя месть – мое личное дело.
Более слабая уже кричала бы и плакала. Но Верити, хотя и с трудом, сохраняла самообладание. Он решил напугать ее, это было совершенно очевидно.
К сожалению, ему это удалось.
Он замолчал, ожидая ее реакции. Но она ничем не выдала своих чувств, и он, казалось, был немного раздосадован.
«Вас ожидает еще много таких разочарований, – мысленно обратилась она к нему, впервые испытывая чувство удовлетворения. – Привыкайте».
– Так о чем я говорил? Ах да. Завещание сэра Элдреда. Я видел его и заметил большую сумму, выделяемую ежегодно некоей мисс Верити Матильде Эштон. Расследования подтвердили, что мисс Эштон не была ни родственницей, ни служанкой. Никто не знал, кто она такая. Между прочим, имя Матильда тебе не подходит.
– Так звали мою мать, – ответила Верити, пытаясь сохранить самообладание.
– А-а… – Он насмешливо фыркнул. – Надеюсь, она была более достойным членом общества, чем ее дочь.
– Вы правы.
Слава Богу, что эта добрая благочестивая женщина умерла, не увидев, кем стала Верити. Ее мать верила, что распутную женщину в конце жизни ожидает вечный огонь в аду. Верити не собиралась сообщать эту подробность властному тирану, сидевшему напротив.
– Было совсем легко договориться с не очень щепетильным нотариусом, проникнуть в контору поверенного сэра Элдреда и выкрасть сведения о местонахождении мисс Эштон. Ты наслаждаешься восхитительным результатом моих поисков.
Как она ненавидела его ровный, высокомерный выговор с твердыми согласными и четкими гласными. Малодушие, прятавшееся в глубине души, нашептывало ей, что она никогда не сможет противостоять человеку с таким голосом.
«Будь смелой, Верити, – говорила она себе, сжимая в кулаки связанные руки. – Он еще не победил. Но, без сомнения, победит, если ты внушишь себе, что он непобедим».
– Вам скоро надоест насилие и принуждение.
Оскорблять его было рискованно, но она должна была обрести хоть какую-то власть в этом жестоком неравном поединке.
– Ты неправильно поняла меня, – спокойно ответил он. – Мое желание – это совместная жизнь.
Несмотря на свой страх, она презрительно усмехнулась.
– Если бы желания были лошадьми, то нищие ездили бы в каретах.
Мрачное выражение на его лице не изменилось.
– Думаю, все мы нищие, когда дело касается желаний.
Наконец он предоставил ей некоторое преимущество, за которое она с жадностью ухватилась.
– Я была продажной женщиной, ваша светлость, которая ложится в постель ради денег, а не ради удовольствия. Вы путаете меня с какой-то знатной леди, которая выбирает, в чью постель ей лечь. Я сплю с мужчинами, потому что они мне платят за это. Как и в вашем случае, они платят мне целыми состояниями.
Даже в тусклом свете Верити увидела, как побледнело его лицо от ее горько-язвительных слов.
– Нас связывало нечто большее, и ты это знаешь.
Наступила ее очередь заговорить высокомерно.
– Я рада, что ваша светлость так думает. Если бы вы этого не сказали, я бы решила, что мое искусство не производило на вас впечатления.
Да! Вот что она должна делать. Сражаться с ним. Оскорблять его. Заставлять отвечать на каждый удар. Скоро он устанет от ее острого языка и упрямства. Ему нужна возбуждавшая его, покорная Сорайя, а не ее упрямая копия Верити.
Он, должно быть, догадался о ее намерении.
– Ты пытаешься рассердить меня, но это не заставит меня отпустить тебя. Хотя может сделать менее… осторожным.
В ней закипел гнев, такой же неуправляемый и мощный, как те волны, на которые она смотрела, стоя на берегу.
– Я не нуждаюсь в вашей осторожности! Мне от вас ничего не нужно. Я презираю вас.
Странно, но ее возмущение лишь придало герцогу спокойствия.
– Подумайте о собственной безопасности, мадам. Там, куда мы едем, я мог бы прикончить тебя, и ни одна душа и слова бы не сказала в твою защиту.
Она пожала плечами.
– Так убейте меня. Убейте прямо сейчас и избавьте себя от тягот длинного путешествия. Угрозы не изменят мои чувства.
Брошенный вызов не пробил стену его самоуверенности.
– Может быть, и не изменят. Но мне очень не хочется заканчивать эту драму сейчас, когда она становится интересной.
Удерживая равновесие, он с легкостью, возмутившей Верити, пересел на ее сторону. Верити забилась в угол кареты. Сиденье было узким, и хотя Кайлмор не отличался большим весом, его сильное поджарое тело заняло все оставшееся место. Вытянутые ноги герцога касались ее ног, его тепло проходило сквозь ее толстые черные юбки.
Но она умела быть борцом. Вынуждена была бороться.
– Значит, вы все-таки решили убить меня.
Он пристально посмотрел на нее. Верити подозревала, что он понимает, какое волнение в ней вызывает его мрачный проницательный взгляд.
– Нет, пока нет. – Он скривил губы в холодной усмешке.
Верити отодвинулась к обитой кожей стенке кареты, но это ничего не изменило, герцог заполнял собою все пространство. Каждая встряска кареты подталкивала его ближе. Каждое касание рукой или бедром пробуждало нежеланные воспоминания о наслаждении.
– Что вы собираетесь делать? – спросила она, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Будь он проклят за то, что связал ее. Связанными руками она не могла оттолкнуть его от себя.
– Разве ты не любишь сюрпризы? – мягко спросил Кайлмор.
И несмотря на их разговор об убийстве, она не чувствовала в нем жестокости и грубой силы.
– Нет, не люблю, – отрезала она, голова кружилась от тошнотворной смеси волнения и злости.
В какую игру он играет?
– Как жаль, – сказал он. – Вот это нам следует исправить. – Он поднял руку, провел длинными пальцами по лицу Верити, взял ее за подбородок.
Каждая секунда этой издевательской ласки обжигала ее. Верити пыталась, но не смогла уклониться.
– Я не стану для вас задирать юбки в карете.
Его прикосновение было нежным, но уверенным.
– Ты задерешь свои юбки когда и где я скажу. После побега ты утратила всякое право указывать мне.
– Я буду отбиваться от вас. – Она надеялась, что говорит правду.
– Я на это и рассчитываю. – Он наклонился и потерся щекой о ее лицо.
Его темная бородка слегка колола ее кожу. Теплый мускусный запах, знакомый по сотне вечеров в Кенсингтоне, обволакивал ее.
Верити застыла, отвергая притворную нежность, как и угрозу насилия.
– Прекратите! – раздраженно потребовала она.
Кайлмор тихо рассмеялся.
– Тс-с! – выдохнул он ей в ухо.
«Я смогу это вынести, – клялась она себе. – Я смогу это вынести».
– Верити. – Он уже добрался до ее плеча и оттягивал в сторону высокий вырез платья. – Верити, ты так же восхитительно аппетитна, как и Сорайя.
– Надеюсь, вы мной подавитесь.
Кайлмор рассмеялся, она почувствовала на плече его теплое дыхание.
– Вот это – моя девочка. – Он повернул ее к себе и отыскал чувственное местечко между шеей и плечом.
За двенадцать месяцев близости он узнал, что прикосновение его губ к этому месту доставляло ей безумное наслаждение.
И, конечно, они оба знали, что ее оскорбления ничего не стоят. Она подавила чувственный вздох. Герцог Кайлмор был опытным любовником и всегда умел возбудить ее. Пробудить истинную страсть, а не надоевшее притворство продажной женщины, ублажающей богатого покровителя. Она получала удовольствие в близости с ним и даже наслаждалась бы ею, если бы хоть раз позволила себе проявить чувства.
Это просто естественная реакция здоровой молодой женщины на полного сил неутомимого любовника, все время убеждала она себя.
Ее первого полного сил любовника.
