Она взяла протянутую руку и рывком встала на ноги. Боль пронзила ее тело в тысяче мест, и Верити не сдержала стона.
Ее молчаливая покорность, должно быть, встревожила его, потому что он пытливо взглянул на нее.
– Ты не ранена, Верити?
– Нет.
Она дрожала, у нее безумно кружилась голова. Верити пошатнулась.
Как глупо. Но она не могла остановить то находившие на нее, то отступавшие волны головокружения, все расплывалось перед ее глазами.
Откуда-то издалека до нее донеслись тихие проклятия Кайлмора. Затем он схватил ее на руки и поднес к огромному жеребцу. В каком-то тумане Верити почувствовала, как Кайлмор передал ее Хэмишу.
– Тише, миледи. Скоро мы привезем вас домой.
Неожиданно ей стала приятна забавная картавость шотландского произношения Хэмиша.
Она смутно видела, как герцог собрал седло и надел его на спину жеребца. Затем, очень осторожно, Хэмиш передал Верити Кайлмору. Герцог бережно усадил ее перед собой, и его руки обхватили ее с уверенностью, обещавшей уберечь от всех бед.
«Бедная, глупая Верити, верить в такую сентиментальную чепуху», – подумала она почти равнодушно.
Откинувшись на подушки, Верити лежала на большой кровати, на которой у нее было так много схваток с герцогом Кайлмором. Схваток, которые она неизбежно проигрывала. Яркое пламя в камине хорошо согревало комнату.
Горячая ванна, благоухавшая розовым маслом, расслабила ее напряженные мышцы. Затем Мораг и Кирсти помогли ей надеть простую белую ночную рубашку; вызывающие наряды, заказанные Кайлмором, все еще лежали ненадеванными в стоявшем у стены гардеробе. С сочувственными возгласами на певучем гэльском языке горничные смазали все царапины целебной мазью, перевязали раны на руках и оставили Верити отсыпаться после тяжких испытаний.
Чего больше всего хотелось бы Верити, так это встречи с Кайлмором, но после того, как он внес ее в дом и положил на постель с такой нежной осторожностью, словно Верити была хрупкой принцессой, она его больше не видела.
Теперь, с неожиданно легким сердцем, она смирилась со своим поражением. Когда герцог ночью придет к ней, она примет его без насмешки или неприязни. Женщина, отвергавшая каждую его ласку, осталась где-то далеко в горах.
Верити изменилась. Она больше не была неуступчивой пленницей. Не была даже покорной любовницей, которую он содержал в роскоши в Лондоне.
Хотела бы она знать, что от нее осталось.
И осталось ли что-нибудь?
Она нервно перебирала пальцами простыню. Кайлмор беспокоился и заботился о ее спасении. Но теперь у него было время вспомнить, что она снова сбежала от него.
Его гнев еще не остыл? Господи, помоги ей.
Дверь открылась, избавив ее от дальнейших размышлений по этому поводу. В дверях стоял Кайлмор, одетый, как обычно, в белую рубашку и бриджи.
Он стоял и пристально смотрел на нее. Пытается сдержать гнев, предположила Верити. Она опустила глаза, затем какая-то сила заставила ее преодолеть дурное предчувствие и снова посмотреть на него.
Она жадно оглядывала его прямые плечи. Поджарое красивое тело. Узкие бедра. Длинные мощные ноги.
Он действительно был мужчиной, при взгляде на которого у женщины перехватывало дыхание.
Верити перевела взгляд с его груди на крепкую шею, затем на лицо. Она пристально вглядывалась в его поразительные аристократические черты.
Сегодня, возможно, из-за того, что ее собственная предубежденность опасно ослабела, она увидела в нем нечто большее, чем только бесконечное стремление властвовать и обладать.
Она увидела следы прошлых страданий. Он мог прятать свои мучения при дневном свете, но они преследовали его в ночных кошмарах. Она видела гордость и ум. Видела страсть, которая делала его, как и ее саму, своей жертвой.
Странно, но она не находила гнева на его лице. И удивлялась почему.
Кайлмор тяжело вздохнул и вошел в комнату.
– Как ты? – Его темные глаза вглядывались в ее лицо. – Кейт говорит, что у тебя нет лихорадки.
– Я прекрасно себя чувствую. Я никогда не болею.
Крепкие йоркширские предки одарили ее железным здоровьем. Верити посмотрела на герцога. Вид у него был утомленный и несчастный.
– А как вы?
– Я? – Он явно был удивлен ее вопросом.
Ее поразила мысль, что он никогда ни от кого не ожидал такой простой вещи, как доброта.
– Да, – настаивала она. – Ведь вам тоже пришлось нелегко.
Ироническая улыбка, которой за последние дни Верити научилась дорожить, мелькнула и исчезла.
– Меня согревали воспоминания о моих грехах.
Он подошел к кровати и провел рукой по блестящим волосам, заплетенным в косу. В этом жесте чувствовалась необычная нежность.
Он отступил назад, унося с собою тепло своего прикосновения.
– А теперь спи.
От изумления она на несколько секунд лишилась дара речи, и Кайлмор успел подойти к двери.
– Ваша светлость?
– Спокойной ночи. – Он даже не повернулся.
«Спокойной ночи?»
Она неуклюже, не обращая внимания на боль в мышцах, сползла с постели.
– Подождите, ваша светлость.
Он обернулся, взгляд его был непроницаем.
– Да, в чем дело? – спросил он спокойно, ровно, равнодушно.
Что же происходит? Она приготовилась встретить гнев, презрение, оскорбление, месть. Но это безразличие привело ее в недоумение.
– А вы… разве вы не намерены остаться? – неловко спросила она.
Сорайя нашла бы что сказать, чтобы соблазнить его. Верити, однако, растерялась.
Он покачал головой, но по крайней мере не уходил.
– Нет.
«Нет?»
Должно быть, она сошла с ума. Неужели ненасытный любовник отвергает ее?
Преодолевая слабость в ногах, Верити подошла и положила руку на его плечо.
– Ваша светлость, – тихо спросила она.
– Мадам, я устал, – холодно сказал он, по-прежнему не глядя на нее.
Невероятно, но он отвергал ее. Ей было больно. Так больно.
Неужели она причиняла ему такую же боль каждый раз, когда отказывала? Нет, конечно, нет. Он не был таким уязвимым, как она. Каком мог быть таким? Ее отказ лишь задевал его гордость.
– Понимаю, – медленно произнесла она, всеми силами стараясь скрыть свою боль. – В таком случае прошу прощения за то, что задерживаю вас.
– Господи, дай мне сил! – почти неслышно прошептал он. – Ты схватишь воспаление легких!
Он подхватил ее на руки и понес к постели. Ей хватило и минуты, чтобы почувствовать жар и запах его тела. Кайлмор заботливо накрыл ее одеялами, а затем повернулся к двери.
– Увидимся завтра, – не глядя на нее, сказал он.
– Я не понимаю, – прошептала она, приподнимаясь на подушках.
– Черт побери, – пробормотал он и повернулся к ней лицом. – Чего тебе надо, Верити?
Она не знала. Она не думала, что ее желания что-то значили для него. До сих пор по крайней мере.
– Я вообразила, что вы сердитесь на меня за то, что я опять сбежала от вас, – неуверенно объяснила она.
– Я знаю, почему ты убежала, – спокойно сказал он. – В этом была моя вина, а не твоя. Во всей этой проклятой истории виноват я.
Она ничего не могла понять.
– Так вы не сердитесь на меня?
– Нет. Я не сержусь на тебя. Мы поговорим утром.
– Ваша светлость, если вы не против… я хочу сказать, я… Я не буду возражать, если вы хотите…
– Нет, – твердо заявил он, как будто ничто не могло заставить его изменить свое решение.
Опора, на которой строилась вся жизнь Верити, с мощным грохотом рухнула, и обломки рассыпались вокруг.
Безусловно, она знала, что этот день наступит. В конце концов, ни один мужчина не посвящает всю свою жизнь одной любовнице.
Вчера он хотел ее. Сегодня не хочет.
Перемена была слишком внезапной. Верити не была готова встретить свою отставку с гордым равнодушием или самообладанием.
– Значит, все кончено? – прямо спросила она.
На его щеке дрогнул мускул. Кайлмор с такой уверенностью отвергал ее, но это предательское подрагивание говорило совсем о другом.
– А разве не этого тебе хотелось?
Опасный вопрос, на который Верити не хотела отвечать.
– Так вы больше не желаете меня?
Он коротко и с горечью засмеялся.
– Верити, после того как я встретил тебя, не было и секунды, когда бы я не желал тебя.
Продолжение этого разговора постепенно лишало ее мужества. Перевязанными руками она вцепилась в одеяло, которым он так заботливо укутал ее.
– Но что изменилось?
Какое-то сильное чувство исказило его лицо и придало ему почти свирепое выражение.
– Бога ради, конечно, это не изменилось.
– Но я приглашаю вас в свою постель, – беспомощно сказала она, удивляясь, почему он не пляшет от радости.
Он поклонился ей, сразу же напомнив об условностях, которые они соблюдали в Лондоне.
– Благодарю вас за предложение, но, к сожалению, вынужден его отклонить.
Он уже подходил к двери, когда она спросила:
– Так вы меня отпускаете, ваша светлость?
Его рука, лежавшая на деревянном косяке двери, сжалась в кулак.
– Не знаю. Я должен. Отпущу. – Верити видела, как напряглись его плечи, словно он готовился встретить мощного врага. – Отпущу. Только не сегодня.
Она, нахмурившись, смотрела на его прямую спину. Происходило нечто большее, чем просто безжалостное изгнание любовницы, которая слишком надолго задержалась в этом доме. Верити чувствовала его вожделение. Хотя бы это не изменилось.
Так почему Кайлмор сразу же не повалил ее на кровать, которая была их полем сражения?
– Пожалуйста, объясните мне, в чем дело, ваша светлость, – спокойно попросила она.
– Господи, Верити! – Он резко обернулся и посмотрел ей в лицо. – Меня зовут Джастин. Кайлмор, если тебе так хочется. Только перестань изводить меня этим чертовым «ваша светлость». Не надо вдалбливать мне в голову эту идею.
– Какую идею? – спросила она, смущенная, но, как ни странно, не испуганная.
Его губы иронически скривились.
– Я хочу тебя. Ты не хочешь меня. Но ты смирилась с тем, что побег невозможен, и поэтому находишь пользу в этой скверной ситуации, угождая мне. Не могу ставить это тебе в вину. Это разумный выбор. Может быть, будь я разумным человеком, мне бы тоже этого хватило.
– Вы думаете, я расчетлива?
– А разве нет? – В его изумительных глазах, читалось смятение.
Верити подумала, что наконец поняла его.
– Вам хочется вернуть Сорайю. Вам недостаточно меня, – с грустью сказала она.
Он глубоко и громко вздохнул.
– Да, мне хочется вернуть Сорайю. Но я хочу и Верити. Они же обе одна и та же личность, дурочка ты этакая.
От такого неожиданного выпада она выпрямилась на подушках.
– Нет, это не так, – резко возразила она.
Он горящим взглядом смотрел ей в глаза.
– Да, одна и та же женщина. Ты создала Сорайю, потому что тебе было необходимо кого-то обвинять в своих поступках, во всем, чего благочестивая Верити не могла одобрить. Сорайя продавала свое тело. Сорайя получала удовольствие от любовных утех. Сорайя не боялась.
Он снова вздохнул, не отрывая от нее взгляда.
– Вот тебе и разгадка тайны, Верити Эштон. Сорайя – это ты. Врожденная чувственность и страсть к приключениям – это тоже ты. Верити нежна и добродетельна, а Сорайя – женщина, которая добивается своего без сожалений или страха. Эти две женщины соединились в тебе. Пока ты не признаешь этого, ты не нужна мне, как и себе самой.
– Чего вы хотите, Кайлмор? – неуверенно спросила Верити.
Был ли он прав? А если да, то что же ей делать?
Не глядя на нее, он говорил очень медленно и отчетливо:
– Я хочу, чтобы ты желала меня так, как я желаю тебя. Я хочу, чтобы ты пришла ко мне и сказала об этом. И чтобы доказала мне, что это правда.
Она была готова уступить ему в эту ночь, но не рассчитывала, что рискует последней крепостью, оставшейся в ее душе. Он был слишком требовательным и ненасытным.
– Вы просите слишком много, – прошептала Верити, потрясенная его требованиями.
– Да. Прошу, – сказал он и оставил ее одну в комнате, освещенной огнем камина.
Глава 17
На следующий день, сидя в залитом солнечным светом саду, Верити все еще размышляла над последними словами, которые, уходя, произнес герцог. Да и как она могла не думать об этом? Дождь, усиливавший ее страдания во время побега, давно прекратился. От пережитых в горах испытаний у нее болело все тело, и Верити чувствовала усталость после беспокойной ночи.
Кайлмор отсутствовал весь день. Что, как она убеждала себя, было благом.
Что она могла ему сказать? Особенно теперь, когда он хотел всего – ее сердца, ее души, ее тела. Больше, чем могла бы ему дать Верити.
Он слишком хорошо все понимал, черт побери. Каким-то образом он понимал игры, в которые она играла, чтобы не сойти с ума.
Когда ей было пятнадцать, она придумала Сорайю, которая могла совершать любые грехи, нарушать любые законы. Верити, кем она, в сущности, и была, оставалась такой же чистой и невинной, как в те дни, когда сидела и церкви со своими родителями-методистами.
Придуманный ею образ был хрупким. Но он помог ей выжить.
А теперь Кайлмор хотел соединить две половины ее натуры в одно целое. Более того, хотел, чтобы она предоставила это целое в полное его распоряжение.
Было ли это просто еще одним проявлением его мести?
Если она отдаст ему все, чего он хочет, а он с презрением оттолкнет ее, то она погибнет. Верити чувствовала это всем своим существом.
Она утратила Сорайю. Она утратила постоянную неприязнь к нему. Она утратила жажду свободы.
А что осталось? Верити даже не осмеливалась думать об этом.
В один из последних дней она простила его. Возможно, когда он рыдал в ее объятиях. Или когда слушал ее грустную историю и не осуждал.
Или, может быть, она окончательно простила его в ту минуту безысходности в кухне, перед побегом. В ту минуту, когда призналась себе, что их соединяет нечто большее, чем просто плотская страсть.
Без сомнения, к тому времени, когда он так яростно боролся за ее жизнь, она уже не ненавидела его.
Как она могла ненавидеть человека, который вел себя так, как будто без нее потеряет последнюю надежду на счастье? Там, на горе, в какое-то странное мгновение она поняла, что он с радостью поменялся бы с ней местами, если бы это спасло ей жизнь.
О, почему она вообще думала об этом? Разве она не хотела, чтобы он держался подальше от нее?
Но она не могла забыть, с каким видом он уходил прошлой ночью.
Он выглядел человеком, находившимся на грани своих сил. Она видела его в приступе плотских желаний, но сейчас это было что-то иное, неизмеримо более мощное.
Уже не впервые она подумала, перестанут ли они уничтожать друг друга до того, как закончится это состязание.
– Ох, миледи, день слишком хорош, чтобы грустить о чем-то. – Из-за угла дома вышел Хэмиш.
Великанов нигде не было видно. Очевидно, Кайлмор считал, что отбил у нее желание сбежать.
Она сумела улыбнуться старику. Преследовавшие ее страхи и сомнения сводили Верити с ума. Общество старика по крайней мере отвлечет ее.
– Странное место – эта долина. Вчера здесь было скверно. Сегодня – райский сад.
Хэмиш остановился перед нею, его ясные глаза внимательно смотрели на нее. Что же он видит? Никакой Сорайи, в этом не было сомнения. Он держался свободно, и впервые в его голосе звучали искренние, дружелюбные нотки.
– Да, это страна крайностей, – сказал он. – Как и люди, родившиеся здесь.
Верити уступила своему любопытству, молчаливый шотландец, казалось, был не прочь поговорить.
– К ним относится и герцог Кайлмор?
Хэмиш покачал седой головой.
– Нет, миледи. Наследники всегда рождаются в замке, там, дальше по берегу. А молодой Кайлмор вырос в этой долине.
Верити окинула взглядом безлюдную долину. Неподходящее место для воспитания одного из крупнейших землевладельцев королевства.
– А вы тогда были здесь?
– Да, я работал на его отца, шестого герцога. Маклиши всегда состояли на службе у Кинмерри.
– Я понимаю вашу преданность герцогу, – мягко сказала она.
Хэмиш бросил на нее острый взгляд.
– Сомневаюсь, что понимаете, миледи. Сомневаюсь. Джастин Кинмерри лучше, чем он хочет казаться.
Когда-то она бы презрительно рассмеялась над этими словами. Но последнее время герцог не вел себя как неисправимый негодяй, каким казался ей по дороге на север.
Свет и тьма боролись за господство в душе Кайлмора. Временами Верити бывала достаточно безумной, чтобы воображать, что свет окажется победителем.
«Ты упрямая слепая дурочка, – ругала она себя. – Он похитил и мучил тебя. Никогда не забывай об этом. Не совершай ошибки, воображая, что он своего рода герой, если спас тебе жизнь».
Верити прикусила губу. Неужели ей действительно хочется узнать о Кайлморе побольше? Она и так уже была в замешательстве. Сейчас ей нужны ясная голова и холодное сердце. Воспоминания преданного слуги о детстве герцога только совсем собьют ее с толку, напомнят, что Кайлмор – человек, а не чудовище, каким ей так хотелось его видеть.
Но заманчивая возможность что-то узнать у Хэмиша соблазнила ее.
Она ответила на пристальный взгляд старого шотландца таким же пристальным взглядом.
– Вы его так хорошо знаете, – сказала она.
– Да. Знаю его с детства. – Он указал на скамью. – Можно, я сяду с вами, миледи?
– Конечно, – кивнула она.
– Спасибо. – Он сел рядом с ней и, вытянув голые ноги, торчавшие из-под килта, подставил их под лучи солнца.
Она молчала, опасаясь нарушить его доверие. Потому что знала, что он продолжит свой рассказ. Помолчав, он снова заговорил:
– Мне очень повезло, для меня всегда находилась работа в имении. Большинство арендаторов не были так удачливы. Их всех согнали с земель, когда мать герцога решила, что овцы принесут больше золота, чем люди. Семьи, которые веками работали на Кинмерри, были выброшены, как мусор, им пришлось голодать, или уезжать, или браться за работу, которую они совсем не знали и не любили.
Верити пришла в ужас.
– Вы преувеличиваете.
– Нет, миледи, – с грустью сказал он. – Я хотел бы. Это обычная история с тех пор, как лэрды, хозяева имений, стали ездить на юг. Огораживание пастбищ началось на землях Кинмерри позднее. Но когда герцогиня что-то решает, она беспощадна. Люди пытались сопротивляться, но ничего не могли сделать. И когда солдаты застрелили Джона Маклиша, моего племянника, большинство из нас тихо уехали. Мы не могли бороться с законом.
– По пути сюда мне казалось странным, что мы не видели людей, только разрушенные дома.
– Да, это происходило во всей Шотландии, – с нескрываемой горечью сказал Хэмиш.
– И все же вы не обвиняете герцога? – Конечно, эта трагическая история давала ей повод добавить еще один грех к прегрешениям Кайлмора.
– Ох! Он был совсем ребенком. Он, может, и наследовал титул, но не имел никакой власти, пока не достиг совершеннолетия. Герцогиня распоряжалась всем, а она была из тех женщин, которые выше всего ставят свои личные желания.
– Но Кайлмор продолжал получать доходы от ее деяний.
Хэмиш смотрел прямо перед собой отрешенным взглядом, как будто вновь переживал трагические события.
– Нет, он делал все, что мог, чтобы возместить потери. Когда его светлость стал хозяином, он решил разыскать всех, кого можно было найти. К тому времени прошло уже четырнадцать тяжелых лет. Люди умерли или затерялись. Многие уехали за океан, в Новую Шотландию. Но он разыскал всех, кого мог, и предложил им вернуться. Тем, кто начинал новую жизнь, он давал деньги, возмещая их потери.
– Фергусу и его семье, – сказала она, вспомнив их непоколебимую и необъяснимую в тот момент преданность Кайлмору.
– Да, Фергус – мой брат. Ищите сколько угодно, миледи, вы не найдете во владениях Кайлмора ни единой души, которая бы сказала плохое слово о его светлости.
Раньше Верити могла бы и не поверить Хэмишу. Но последние дни раскрыли перед ней более сложного и трагичного Кайлмора. Она разглядела в глубине его души благородного человека. Теперь нетрудно было представить, как этот благородный человек сворачивал горы, чтобы возместить людям за те страдания, которые они перенесли по воле его матери.
Герцог пришел бы в ужас, если бы узнал, что Маклиш говорил о нем. Он хотел, чтобы она видела в нем невероятно самоуверенного, холодного Кайлмора.
Но она слишком часто держала его в своих объятиях. И когда он содрогался от наслаждения, и когда рыдал от горя.
Он никогда больше не будет для нее бесчувственным аристократом. Откровения Хэмиша лишь еще дальше отодвинули от него это фальшивое совершенство.
– Почему вы мне это рассказываете? – спросила она.
Он повернулся и посмотрел ей в лицо.
– Я наблюдал за вами, миледи. Я наблюдал, как мальчик ведет себя с вами. Я знаю, он плохо поступил. И думаю, в глубине души он сознает это. Но в нем есть и хорошее, если приглядеться. А что касается всех его привилегий, то он прожил нелегкую жизнь.
– Он богат и достаточно красив, – сказала Верити, повторяя решительный ответ своего брата, когда она безуспешно пыталась описать те душевные муки, которые испытывал ее любовник.
– Но ни то, ни другое не сделает вас счастливой. Как-нибудь спросите его об отце.
Она уже знала, что Кайлмор боялся своего отца. Верити с дрожью вспомнила, как он умолял отца не трогать его. Детский плач в голосе спящего мужчины.
– А вы можете рассказать мне?
Старик печально улыбнулся ей.
– Ох, я и так насплетничал достаточно для одного дня. Пожалуй, даже слишком много.
Кайлмор с этим, бесспорно, согласился бы, но Хэмиш лишь раздразнил ее любопытство.
– Герцогу снятся дурные сны, – внезапно сказала она.
Хэмиша, казалось, это не удивило.
– Да. Еще с детства. – Он снова посмотрел ей в глаза, словно ожидал какого-то обещания. – Но вы можете помочь ему. Если вы чувствуете в себе достаточно смелости, чтобы взяться за это. А девушка, взобравшаяся вчера на Бен-Тассох, – смелая девушка, таких я редко встречал. – Он встал и посмотрел на нее.
– Я была в таком страхе, – призналась она, вспоминая, как дикая паника чуть не парализовала ее.
Верити не была смелой. Она была смертельно напугана.
Хэмиш не переставал улыбаться.
– Да, но вы все же выбрались оттуда, миледи. – Он в поклоне склонил перед ней голову, она редко видела, чтобы он так церемонно оказывал уважение кому-либо, даже герцогу. – Доброго вам дня.
Было очевидно, что Хэмиш больше ничего ей не расскажет. Прав ли он? Хватит ли у нее смелости бороться с Кайлмором и демонами, преследовавшими его?
Да и осталась ли у нее вообще какая-то смелость? С самого начала его целью была ее унизительная покорность. Она была не так глупа, чтобы предполагать что-то иное. О, почему она не смогла влюбиться в какого-нибудь простого и откровенного человека? В кого-то, кто по крайней мере обещал бы хотя бы маленькую надежду на счастье.
Верити никогда не требовала от жизни слишком многого. Опыт научил ее пользоваться тем, что было доступно, и никогда не требовать луну с неба. Ее удовлетворяли доброта и несколько общих интересов. Общение. Внимание.
Ей не нужен был трудный, блестящий, неспокойный, страдающий мужчина, подобный герцогу Кайлмору. Но она получила его.
Верити ужаснулась и, пошатываясь, встала со скамьи. Невероятная мысль стучала в ее голове с мрачной настойчивостью холодного шотландского дождя, который лился на нее вчера в горах.
Она боролась с судьбой с того самого момента, когда в лондонскую гостиную вошел потрясающе красивый молодой человек. Инстинкт тотчас же предупредил ее об опасности. Но Верити сохраняла самообладание в течение нескольких лет, хотя иногда это давалось ей с трудом.
Так продолжалось, пока он решительно не изменил правила игры между ними.
В Лондоне она могла держать его на расстоянии и оставаться в безопасности. Здесь же, в этом небольшом доме, где Кайлмор отказывался признавать барьеры, разделявшие их, Верити не могла притворяться, что не питает никаких чувств к своему любовнику.
Была ли это давно задуманная им месть? Знал ли он, что в конце концов Верити падет жертвой любви?
Любовь.
Такое короткое слово, чтобы выразить ее чувства.
Но каким другим словом его можно было заменить?
Она любила герцога Кайлмора. А эта любовь могла привести лишь к гибели.
Глава 18
Кайлмор не спал, он лежал в почти пустой маленькой комнате, которую выбрал для себя в этом ненавистном доме. Эта комната не принадлежала ему, когда он был мальчиком. Ни гордость, ни сила воли не могли заставить его спать в бывшей детской. Расположенная в конце коридора, она так и оставалась пустой и заброшенной.
В ней не было ничего, кроме завывающих призраков, которые возвращались и врывались в его сны.
Этой ночью сны повторятся. Кайлмор это знал. И он не найдет успокоения, ничьи теплые руки не обнимут его, никто не шепнет слов утешения.
Верити не придет к нему. Зачем ей приходить?
Он не видел ее с прошлой ночи, когда оставил спать в одиночестве. Возможно, было бы лучше всего больше никогда не видеть ее.
Хэмиш мог бы перевезти ее на лодке через озеро к Обану, откуда она могла бы добраться до Уитби. Хэмиш охотно сделает это. Его старый наставник никогда не одобрял обращения Кайлмора со своей любовницей.
Имел на это основания.
Кайлмор беспокойно заворочался на кровати. Физически он был измучен. Но его ум отказывался успокоиться.
Кайлмор вспоминал свое отчаяние, когда упала Верити. Откровенный ужас в ее глазах, когда она прижималась к склону горы.
Кайлмор сказал Хэмишу, что хотел сломить ее. Проклятие, это и было целью всего необдуманного плана.
Но вопреки его ожиданиям прошлой ночью он не испытал ни малейшего удовлетворения, увидев ее унижение.
Когда она дала ему понять, что смирится с его присутствием в своей постели, у нее не было выбора.
Когда-то все, что ему было нужно, – это на все согласная, послушная любовница. Когда-то он бы без колебаний взял бы то, что она предлагала. Но это было, когда он знал одну лишь Сорайю.
Сорайя бы терпеливо переносила его знаки внимания. Верити, Верити, которую он узнал за эти последние дни, испытывала страдания. Как она страдала с тех пор, как он привез ее в долину.
Кайлмор устал от самообмана. Он больше не мог делать вид, что ее сопротивление – притворство, под которым скрывается такое же неистовое желание.
Нет, она не переставала повторять, что презирает его. Настало время набраться храбрости и признать, что это правда. О да, он доставлял ей удовольствие, но это удовольствие ранило ее как удары ножа. Она ненавидела его за то, что он соблазнял ее. Хуже того, она ненавидела себя за слабость, зато не могла не отвечать на его ласки.
Кайлмор всегда опасался, что страсть приведет его к невероятным страданиям.
Ему не следовало преследовать ее, когда она уехала из Кенсингтона.
Он должен отпустить ее.
Это будет самое трудное испытание за всю его жизнь. Но удерживать ее – значит рисковать ее жизнью и ее разумом, он должен дать ей свободу.
Ее крик над пропастью все еще звучал в его голове и заставлял сердце сжиматься от ужаса. Кайлмор чуть не потерял ее. И теперь, казалось, должен потерять ее по-настоящему.
Вчера он получил несколько полезных уроков. Ни одного приятного. И все запоздалые.
Невидящим взглядом Кайлмор смотрел в темноту и давал клятву, что совершит правильный поступок. В кои-то веки.
У него нет выбора.
Мучительное решение принято. Но раздумье о принятом решении оказалось беспокойным компаньоном. Особенно теперь, когда женщина, которую он желал, стала для него навеки недосягаемой.
Навеки.
Какое холодное слово.
Господи, если бы только он мог заснуть. Даже кошмары были бы лучше, чем эти размышления о жизни без нее.
Кайлмор подавил стон. Боль была слишком острой.
Он не вынесет ее.
«Я могу вынести боль. Ради нее».
Он перевернулся и снова застонал. Простыни раздражали его кожу. Все мускулы болели после вчерашних приключений и сегодняшней долгой поездки верхом. Он нуждался в отдыхе, но его ожидала бесконечная ночь, одинокое бдение.
Первая из многих. Единственное утешение – у него хватило силы воли поступить по-мужски.
Только бы наступил рассвет.
Но когда наступит рассвет, придется проститься с Верити.
Боже, пусть эта ночь никогда не кончается.
Было далеко за полночь, когда Кайлмор услышал, как звякнула защелка. Он повернулся и посмотрел на дверь, которая медленно открылась.
Мерцающий золотистый свет прорезал темноту. Ослепленный, не веря своим глазам, Кайлмор смотрел на Верити, стоявшую на пороге. Горевшая свеча придавала таинственный блеск глазам, светившимся на ее бледном лице. Шелковый халат был небрежно завязан на стройной талии, а роскошные распущенные волосы свободно падали на плечи.
Цель всех желаний герцога была так близко, что от его решимости почти ничего не осталось.
Вдруг у него мелькнула мысль, что только крайняя необходимость заставила ее прийти к нему. Он мгновенно встревожился и сел, прислонившись к спинке кровати.
– Верити, ты здорова? – спросил он с беспокойством.
Не заболела ли она?
– Да, спасибо.
Он не сомневался, что она говорит правду. Ее голос был спокоен, в нем даже слышались насмешливые нотки, а лицо казалось серьезным, но как-то странно безмятежным. Она держала свечу так уверенно, что пламя даже не колебалось в неподвижном воздухе.
Изумление Кайлмора возрастало. Если Верити не больна, то что, черт побери, она задумала?
Удивление и растерянность приковали его к постели. Она поставила свечу на простой деревянный туалетный столик. Он заметил сквозь тонкую ткань халата смутные очертания груди и бедер. Неутолимый жар желания становился невыносимым.
