Глава 27

Шаги наверху возобновились. Через некоторое время Джо Сейфер постучал в дверь. Ричард, все еще стоявший у окна, обернулся.

— Все в порядке? — спросил Сейфер.

— Джо, знаете, я все же очень устал, так что, наверное, мне лучше прилечь.

Подойдя к дивану, Ричард снял туфли, аккуратно выровнял их у края и улегся.

— Почему бы вам не подняться и не лечь в кровать? — предложил Сейфер.

— Нет, я лучше поваляюсь здесь. Это мое место отдыха.

Взяв пульт дистанционного управления, Ричард включил телевизор, и семядесятидюймовый экран ожил передачей из цикла «Дом и сад». Мастер в клетчатой рубашке с поясом, полным инструмента, мастерил полку. У него получалось, что это не сложнее, чем лизать край конверта. Как всегда бывает в подобных передачах.

Несколько секунд — и Ричард был загипнотизирован происходящим на экране.

— Вы готовы встретиться с детьми? — спросил меня Сейфер.

— Готов.

Я последовал за ним наверх, мысленно упорядочивая в голове полученную информацию.

Вина, раскаяние. «Я ее не простил».

Джоанна согрешила — скорее всего, именно то, что я и предполагал: супружеская измена.

Эрик, копия Ричарда, принял сторону отца. Возможно ли, что поступок Джоанны пробудил в ее сыне ненависть? Он проводил время рядом с ней, пока она угасала, но при этом ее ненавидел? Быть может, именно этим объясняются странные фотографии? Эрик документировал ее падение — ее наказание, а затем отдавал снимки Ричарду...

Степень сыновнего презрения определить трудно, но у Эрика взрывной и импульсивный характер, это заложено у него в генах. И вот сейчас, по прошествии нескольких месяцев, он начал осознавать, что сделал? И ищет покаяния?

Ричард только что прямо не признался, что заплатил Квентину Гоаду за то, чтобы тот убил доктора Смерть.

Пусть будет побольше крови... Вы узнаете, кого обманули. Ричард одержим страстью повелевать — как могла Джоанна ожидать чего-то иного, кроме отторжения и возмездия?

Убийство, призванное «закрыть дело». И если Мейт не помогал Джоанне умереть, большая ошибка.

Но если не Мейт, то кто?

Самодельщина? Джоанна, профессиональный микробиолог, имела доступ к смертельным препаратам и наверняка умела осуществлять внутривенные инъекции. Но, учитывая ее физическое состояние, я не мог представить, как она самостоятельно ведет машину до Ланкастера...

Она меня ненавидела. Теперь я видел, что у нее была причина умереть в мотеле «Хэппи Трейлз».

Так что, быть может, Мейт все же был там? Согласился еще раз воспользоваться снятым номером, уступив желанию Джоанны? Возможно, тем же объясняется отсутствие шумихи в прессе: вероятно, Джоанна попросила держать все в тайне. Ради детей? Нет, в этом не было смысла. Если она хотела выгородить Эрика, зачем совершать самоубийство при таких подозрительных обстоятельствах?

Вообще, зачем сводить счеты с жизнью?

Одно было очевидно: и мистер, и миссис Досс достаточно страдали в браке. Миссис согрешила, мистер не захотел ее простить.

Бешенство Ричарда сломило Джоанну. Она ненавидела себя до такой степени, что решила свести счеты с жизнью.

Но на прощание все же громко хлопнула дверью.

Взяла в собственные руки последний день своей жизни. Тайно связалась с Мейтом — или с кем-то еще. Приняла смерть на своих условиях.

В Ланкастере. Дав этим Ричарду пощечину.

Потому что Джоанна прекрасно знала своего мужа, предвидела, что он попытается направить свой гнев на кого-то еще, но от трупа в дешевом мотеле ему никуда не деться.

По крайней мере, она на это надеялась. Но если Джоанна действительно хотела ввергнуть мужа в пучину сокрушительного самоанализа, она потерпела неудачу. Как сказала Джуди, Ричард привык сваливать вину на других.

Кроме того, он любит сокрушать своих противников.

Всего несколько минут назад, рассказывая о своем гипотетическом знакомом, Ричард небрежно отмахнулся от сделки с Квентином Гоадом как от мелкой глупости, заявив, что повторной попытки не было.

Однако у него было наготове алиби, и сейчас он заблаговременно начал разговоры о временном помутнении рассудка. Но Майло рассмеется, услышав о таких отговорках. Для этого не нужно даже быть детективом. Потому что Ричард — безжалостный эгоцентричный тип, считающий себя оскорбленным. И, как я только что имел возможность убедиться, у него очень вспыльчивый характер.

Сейчас я нахожусь у него дома и должен играть по его правилам.

Поднявшись на второй этаж, Сейфер остановился на маленькой темной площадке перед закрытой дверью.

— Они в комнате Эрика, — сказал он. — Вы хотите встретиться с обоими вместе или с каждым по отдельности?

— Посмотрим, как пойдут дела.

— Но вы ничего не имеете против того, чтобы встретиться сразу с обоими?

— А в чем дело?

Сейфер нахмурился.

— Если честно, доктор Делавэр, ни тот, ни другой не хотят оставаться с вами наедине.

— Они считают, я их предал?

Он поправил свою ермолку.

— Мне очень жаль. Ричард говорил с ними, и я тоже, но вы же знаете, какие подростки в этом возрасте. Надеюсь, вы все же не совсем напрасно потратите свое время.

Я боялся, как бы не сделать хуже.

Сейфер положил руку на дверную ручку, не поворачивая ее.

— Ну, как вы поговорили с Ричардом?

— Похоже, будущее видится ему в розовых тонах, — сказал я. Розовый. Произнося это слово, я поймал себя на том, что оно же пришло мне в голову, когда я стал свидетелем вспышки гнева Ричарда. В наш прозаический век бедный старина Фрейд не пользуется достаточным уважением.

— Ну-у, — протянул Сейфер, — оптимизм это хорошо, вы не находите?

— Оправдан ли он в случае с Ричардом?

Большая узловатая рука, появившись из-за спины, разгладила бороду.

— Давайте скажем так, доктор Делавэр. Я не могу обещать немедленно замять дело, но я тоже смотрю в будущее с оптимизмом. Потому что, если хорошенько разобраться, что есть у полиции? Неожиданные откровения преступника-рецидивиста, которому за три разбойных нападения светит пожизненное заключение? Якобы подкрепленные показаниями свидетелей, видевших, как кто-то передал кому-то, не известно с какой целью, некий конверт, причем произошло это в полутемном баре?

Я улыбнулся.

— Ричард оказался там совершенно случайно?

Сейфер пожал плечами.

— Мистер Досс не смог вспомнить этот конкретный случай, но, по его словам, если такое действительно происходило, в конверте, переданном мистеру Гоаду, скорее всего, находились деньги. Ричард нередко платил своим рабочим наличными, особенно когда у тех были финансовые затруднения...

— Альтруизм? — вставил я. — Или лучший способ иметь дело с теми, кто не совсем чист перед законом?

— Ричард нанимает тех, кого больше нигде не берут на работу, иногда помогает этим людям, если те попали в беду. У меня обширный список тех, кто подтвердит под присягой, что делает он это из лучших побуждений.

— Значит, свидетелей можно не опасаться, — сказал я.

— Свидетели, — повторил Сейфер таким тоном, словно это был диагноз неизлечимой болезни. — Не сомневаюсь, вы знакомы с психологическими исследованиями, посвященными проблеме ненадежности свидетельских показаний. Не удивлюсь, если внимательный экскурс в прошлую жизнь этих конкретных свидетелей выявит, что все они обладают нездоровым пристрастием к алкоголю, злоупотребляют наркотиками и имели нелады с законом.

— К тому же, там было темно.

— Да, и это тоже.

— Похоже, дело можно считать закрытым, — заметил я.

— Излишняя самоуверенность — опасная штука, доктор Делавэр. Но, если только меня не ждет какой-нибудь неприятный сюрприз... — Зеленые глаза Сейфера превратились в узкие щелки. — Следует ли мне опасаться каких-либо неожиданностей?

— По крайней мере, я таких не знаю.

— Хорошо, просто отлично. В таком случае, я продолжу заниматься своим делом, предоставив вам заниматься своим.

За дверью находился длинный коридор, зеркальная копия того, что на первом этаже. Голые бежевые стены, в глубине выход на главную лестницу, слева шкафы и альковы, справа двери в спальни. В воздухе запах грязного белья. Сейфер провел меня мимо двустворчатых дверей, ведущих в просторную комнату, устланную белыми коврами. Кресла, обитые парчой. Обои древесного цвета — те самые, которые я видел на снимках Джоанны, сделанных Эриком... Заглянув, я увидел широкую кровать, застеленную шелковым покрывалом. Без труда представил себе безжизненную голову, раздувшееся тело, укутанное до подбородка...

Двери в остальные спальни были закрыты. Пройдя мимо первой, Сейфер постучал в следующую. Никто не ответил. Он приоткрыл ее, затем распахнул настежь. Запах грязного белья усилился.

Выцветшие голубые обои: нескончаемые фигурки борцов в позах. Плакат на противоположной стене, гласящий: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УЮТ ХАОСА». На других стенах плакаты рок-групп. Карикатура на Альберта Эйнштейна, застигнутого врасплох со спущенными штанами и болтающимся хозяйством. Подпись: «КТО, МАТЬ ТВОЮ, ГОВОРИТ, ЧТО ТЫ ТАКОЙ УМНЫЙ?»

Развешанные кое-как дипломы. «Лучший школьник страны», «Победитель конкурса, объявленного Американским банком», «Самый прилежный школьник», «Молодой ученый», аттестат зрелости. Два занавешенных окна, дверь в отдельную ванную, шкафчик из стекла и хрома, забитый книгами в мягких обложках, толстыми тетрадями, скоросшивателями, листами бумаги. Дешевая статуэтка быка. На верхней полке пластмассовые позолоченные фигурки, свидетельствующие о спортивных достижениях.

Двуспальная кровать, простыня смята, одеяло сползло на пол. Стереокомплекс, компьютер, принтер. Пол усеян разбросанным нижним бельем, джинсами, рубашками, носками, грязными кроссовками. Пустой рюкзак из синего нейлона, пакеты из-под чипсов, пустые пластиковые бутылки, смятые алюминиевые банки.

Эрик сидел в головах кровати, Стейси пристроилась на полу у него в ногах. Спиной друг к другу. На Стейси были желтая футболка и белые брюки. Эрик был в черных джинсах и черном свитере. Как и его отец...

Оба босиком. У обоих красные глаза.

Бросив взгляд на дверь, Эрик принялся ковырять под ногтями.

— Ну вот, началось.

— Сынок, — начал было Джо Сейфер.

— Что, папочка? — презрительно скривил рот Эрик.

Вздрогнув, Стейси обхватила себя за плечи. Суставы пальцев разбиты в кровь. Волосы распущены, дико торчат во все стороны, как у отца.

— Доктор Делавэр любезно согласился приехать, несмотря на поздний час. Твой отец хочет, чтобы вы поговорили с ним.

— Говорить-говорить-говорить, — выпалил Эрик. — Говорить много-много-много.

Снова вздрогнув, Стейси украдкой посмотрела в мою сторону и тотчас же отвернулась.

— Эрик, — продолжал Сейфер, — я прошу тебя быть вежливым. И я, и твой отец — мы оба тебя просим.

— Как папа? — спросила Стейси. — Где он? Что делает?

— Он внизу, отдыхает.

— Он не хочет есть?

— Нет, дорогая, все в порядке, — ответил Сейфер. — Я приготовил ему сандвичи.

— Кошерные? — спросил Эрик.

В затхлой комнате стало тихо.

Погладив бороду, адвокат грустно улыбнулся.

— Хорошая кошерная говядина, — продолжал Эрик, подражая речи евреев из кино. — Куфочек кувочки...

— Эрик, прекрати! — воскликнула Стейси.

— Куфочек мацы...

— Эрик, заткнись!

— А что? Что такого я делаю, мать твою?

— Ты сам прекрасно знаешь. Прекрати хамить!

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Стейси первая отвела взгляд. Беспомощно махнув рукой, повернулась к брату спиной. Встала с пола.

— Всё, хватит. С меня достаточно... Извините, доктор Делавэр, просто сейчас я не могу разговаривать ни с вами, ни с кем бы то ни было. Если вы будете мне нужны, я вам позвоню, — честное слово, мистер Сейфер.

— Сейфер, — пробормотал Эрик. — Отец выписывает ему чеки на огромные суммы, а стало ли нам от этого безопасно?[5]

— Ты совсем... — воскликнула Стейси.

— Что я?

Еще один взмах рукой. Стейси бросилась к двери.

— Ну, так что я такое, умница?

Стейси, ничего не ответив, выскочила в дверь.

— Беги, беги, но только не думай, что это тебе поможет выйти сухой из воды, — крикнул ей вдогонку Эрик. — Со страданием мы расстаемся, только решительно его вычеркнув.

Стейси остановилась, вся дрожа. Ее лицо исказилось, в уголках рта появилась белая пена. Развернувшись, она бросилась на брата, сжимая крошечные кулаки. Мне показалось, она его ударит. Стейси тоже раскраснелась. Фамильная краска Доссов.

— Ты! — воскликнула она. — Ты... ты... злой!

Она выбежала в коридор. Последовав за ней, я ее догнал у двери в последнюю спальню.

— Нет! Пожалуйста! Я знаю, вы хотите помочь, но...

— Стейси...

Она заскочила в комнату, но оставила дверь открытой. Я вошел следом за ней.

Спальня не такая просторная, как у Эрика. Обои розовые с голубым, ленточки, листья и цветы. Белая металлическая кровать с бронзовыми украшениями, розовое покрывало, большие плюшевые игрушки, рассевшиеся на кресле. Разбросанные книги и предметы одежды, но до расчетливого беспорядка личного пространства Эрика далеко.

Подойдя к окну, Стейси прикоснулась к опущенным жалюзи.

— Мне так стыдно... Вы всё видели.

— Ничего страшного, со всеми бывает, — попытался успокоить ее я.

Визит к пациенту на дом. Сколько всего я так и не узнал о тысячах своих пациентов?

— Этому нет оправдания, — сказала Стейси. — Мы просто... Умолкнув, она сгорбилась, словно старуха, и принялась расчесывать окровавленный сустав.

— Стейси, я приехал, чтобы помочь вам.

Молчание. Затем:

— Это ведь останется в тайне, да? То, о чем мы говорим? Все остается в силе?

— Да, — заверил ее я.

Если только ты не собираешься кого-то убить.

Я ждал, что Стейси заговорит. Она молчала.

— Стейси, о чем ты думаешь?

— О нем.

— Об Эрике?

Утвердительный кивок.

— Мне страшно с ним.

— Стейси, почему тебе с ним страшно?

— Он... он говорит... говорит такие вещи... Нет-нет, забудьте это. Пожалуйста. Считайте, я ничего не говорила. Эрик отличный парень, с ним все в порядке.

Просунув палец между створками, Стейси выглянула на улицу.

— Какие слова Эрика тебя напугали? — спросил я.

Она стремительно обернулась.

— Никакие! Я же сказала, забудьте обо всем!

Я молча стоял перед ней.

— В чем дело? — не выдержала Стейси.

— Если тебе страшно, позволь мне помочь.

— Вы не сможете... это не в ваших силах... просто... просто я... Эрик... Хелен... Вернувшись из полицейского участка, мы сидели здесь, и вдруг Эрик заговорил о Хелен.

— Вашей собаке?

— Какая разница? Пожалуйста! Пожалуйста, не заставляйте меня возвращаться к этому!

— Стейси, я не могу заставить тебя сделать что-то такое, чего ты не хочешь. Но если Эрику действительно грозит опасность...

— Нет-нет, я имела в виду совсем другое... Он... помните, я рассказывала вам про Хелен...

— Собака болела. Эрик отвез ее в горы, и больше ты ее не видела. Что он о ней рассказал?

— Ничего, — упрямо твердила Стейси. — Честное слово, ничего... К тому же, разве он был неправ? Эрик поступил так, как должен был — Хелен болела, она была собака, черт побери, все так поступают, это очень человечно.

— Эрик окончил ее страдания. Он сам признался?

— Да... только сейчас, раньше он молчал. То есть я знала, но Эрик ни разу не обмолвился. И вот сегодня вечером мы вернулись домой, папа и мистер Сейфер остались внизу, а мы поднялись сюда, и вдруг Эрик начал говорить. Смеяться.

Стейси опустилась в кресло, сминая плюшевых зверей. Протянув руку, она взяла одного из них — маленького обтрепанного слоненка.

— Эрик смеялся над Хелен, — сказал я. — А потом заговорил о том, что людским страданиям также надо класть конец.

— Нет, забудьте обо всем. Слабым голосом, неубедительно.

— Ты забеспокоилась, — продолжал я. — Если Эрик смог поступить так с Хелен, возможно, он мог так поступить и с человеком. Быть может, он имеет какое-то отношение к смерти вашей матери.

— Нет! — крикнула Стейси. — Да! В том-то все дело — Эрик, можно сказать, мне признался! То есть, конечно, не открыто, но он ходил вокруг до около, постоянно на это намекая. Говорил о Хелен, о том, какие у нее были глаза — спокойные, умиротворенные. Она ничего не имела против. Посмотрела ему в глаза, лизнула руку, а он ударил ее по голове камнем. Один раз, сказал Эрик. Больше не потребовалось. А потом похоронил ее — это был мужественный поступок, правда? Я бы так не смогла, но сделать это было надо, Хелен очень мучилась.

Она покачивалась в кресле, прижимая своего слоненка к груди.

— А потом он так улыбнулся, что у меня мурашки по коже побежали. Сказал что-то о том, что иногда надо брать все в свои руки, потому что никто не разберет, что хорошо, а что плохо, если не побывает в твоей шкуре. Сказал, что, быть может, добра и зла не существует, есть только правила, которые выдумали люди, боящиеся самостоятельно принимать решения. Сказал, что такая помощь Хелен была самым благородным поступком в его жизни.

Стейси крепче стиснула слоненка, и его плюшевая мордочка приобрела гротескный вид.

— Мне так страшно. А что если Эрик помог еще одной Хелен?

— Нет никаких причин так думать, — солгал я, потому что теперь у меня было объяснение, почему Мейт не пытался приписать Джоанну себе. Я продолжал как можно ласковее: — Эрик очень взволнован, как и ты. Все уляжется, и Эрик успокоится.

Мои слова и мысли разошлись в разные стороны. Продолжая утешать Стейси, я тем временем думал: мать и сын, вина и покаяние. Джоанна и Эрик составляют план... Эрик делает фотографии, зная, что скоро матери не станет, пытаясь хоть что-то сохранить в памяти.

Жуткие мысли, но я не мог остановиться. Оставалось только надеяться, что отвращение не проникло в мой голос. Судя по всему, притворство удалось мне неплохо, потому что Стейси перестала плакать.

— Все будет хорошо? — спросила она голосом маленькой девочки.

— Держись!

Она улыбнулась. Но тотчас улыбка превратилась во что-то ужасное и отталкивающее.

— Нет, не будет. Хорошо больше никогда не будет.

— Знаю, что сейчас тебе так кажется...

— Эрик прав, — вдруг сказала Стейси, — Ничего сложного нет. Человек рождается, жизнь его засасывает, он умирает.

Расковыряв ранку, она слизнула кровь и принялась ковырять дальше.

— Стейси...

— Слова, но такие хорошие.

— Стейси, это правда.

— Хотелось бы верить... Все будет лучше?

Не столько вопрос, сколько высказанная вслух потребность.

— Да, — сказал я. Да храни меня Господи.

Новая улыбка.

— В Стэндфорд я определенно не пойду. Мне нужно найти себя. Спасибо, доктор Делавэр, вы были очень...

Ее слова прервали донесшиеся снизу звуки.

Достаточно громкие, чтобы пробиться с первого этажа, из противоположного конца дома. Крики, удары, яростный топот ног — опять крики, переходящие в безумный рев.

Мелодичный звон бьющейся посуды.

Глава 28

Выскочив из комнаты, я бросился вниз по лестнице навстречу шуму.

Гостиная. Фигуры в черном.

Две фигуры, застывшие в боевых позах.

— Ты что сделал, мать твою? — крикнул Ричард, надвигаясь на сына.

Эрик замахнулся бейсбольной битой.

У него за спиной валялось на полу то, что осталось от шкафчика. Погнутая бронза, разбитые стеклянные дверцы. На ковре необработанными алмазами сверкали осколки. Внутри шкафчика и на полу фарфоровые черепки. Фигурки лошадей, верблюдов и людей, превращенные в мусор.

Ричард шагнул ближе. Дыхание с хрипом вырывалось из его раскрытого рта.

Эрик, сжимая биту обеими руками, тоже дышал учащено.

— Даже не думай!

— Брось биту! — приказал Ричард.

Эрик не шелохнулся.

— Брось, мать твою!

Презрительно рассмеявшись, Эрик нанес новый удар по фарфору. Ричард, метнувшись вперед, успел перехватить биту. Эрик закряхтел, пытаясь вырвать ее у отца.

Две фигуры в черном, упав на пол, переплелись, покрываясь пылью и осколками. Я бросился к ним, не обращая внимания на биту, наоборот, стремясь оказаться рядом с ней. Мне удалось вцепиться в твердую древесину, мокрую от пота. В мои колени впились острые осколки. Я потянул за биту. Сначала она подалась, затем кто-то рванул ее из моих рук. Мне в челюсть воткнулся чей-то кулак, но я не выпускал биту.

Отец и сын, рыча и брызжа слюной, молотили друг друга, меня, все окружающее.

В сражение вступила еще одна пара рук.

— Прекратите!

Я поднялся с пола. Рядом стоял Джо Сейфер, прижимая руки к щекам. Его глаза пылали. Эрик и Ричард продолжали спор за обладание битой.

— Прекратите, идиоты, или я уйду и больше не вернусь, и вам придется самим выкарабкиваться из той ямы, куда вы попали!

Ричард опомнился первым. Эрик продолжал что-то бурчать, но его руки разжались. Мы с Сейфером бросились к нему и вырвали биту.