Глава 18

— Что теперь? — сказал я.

— Если эта парочка сможет составить приличный запрос на выдачу ордера, я взгляну на почту Хейзелдена. Но, что более вероятно, мне придется исправлять их грамматические ошибки. А пока я собираюсь проверить художественные галереи и салоны татуировки, выяснить, знают ли там Донни, под его собственным именем или как Толеранса. Раз он выбрал галерею в Санта-Монике, вполне вероятно, что он покинул Голливуд и устроился где-то в Уэстсайде. В Венисе достаточно заброшенных домов, и мне хотелось бы в них заглянуть.

— Ты отдаешь ему предпочтение перед Хейзелденом из-за картины?

— Из-за картины, а также потому, что у Донни были судимости. Но главное, Петра говорила о сочетании тщательной продуманности и психоза — что соответствует твоей гипотезе. А против Хейзелдена у нас пока лишь то, что он смылся. Очень даже возможно, что мои лентяи правы, и мы бегаем за ним напрасно, но пусть они это докажут. — Он встал. — Извини, пора уступить зову природы.

Майло поспешил в туалет, а я воспользовался его телефоном, чтобы узнать, не было ли для меня каких-либо сообщений.

За время моего пребывания в полицейском участке поступили два запроса от судей. Также звонили из конторы Ричарда Досса с просьбой немедленно связаться — это было меньше пяти минут назад.

Секретарша Ричарда — та самая, что вчера разговаривала со мной как со слугой — поблагодарила меня за то, что я ответил так быстро и вежливо попросила меня подождать одну секунду. Не успел ее голос затихнуть, как заговорил Ричард.

— Большое спасибо, — произнес он голосом, который я еще не слышал. Хриплым, дрожащим, неуверенным. Тихим.

— В чем дело, Ричард?

— Я нашел Эрика. Сегодня, в четыре утра, в студгородке. Он никуда не уезжал, просто сидел под деревом в уединенном уголке. Эрик провел там больше суток, но так и не объяснил, в чем дело. Он вообще не желает со мной разговаривать. Мне удалось усадить его в самолет и привезти в Лос-Анджелес. Эрик пропустит все экзамены, но на это мне наплевать. Я очень хочу, чтобы вы его посмотрели. Пожалуйста.

— Стейси об этом знает?

— Я догадывался, что вас будет беспокоить соперничество брата и сестры или как это там называется. Поэтому я спросил у Стейси, не возражает ли она, если вы посмотрите Эрика, и она без колебаний согласилась. Если хотите проверить, я сейчас попрошу ее взять параллельный телефон...

Неестественный голос человека, столкнувшегося с чем-то непреодолимым.

— Нет, Ричард, все в порядке, — заверил его я. — Эрика уже осматривал врач?

— Нет. На нем нет ни единой царапины. Меня беспокоит его психологическое состояние. Давайте как можно скорее займемся этим, хорошо? Это не Эрик. Он всегда был такой... Никогда не терял бодрости духа. Черт побери, мне не нравится, что с ним происходит. Когда мы с вами встречаемся?

— Привозите его сегодня. Но сначала, пожалуйста, покажите его врачу. Мы должны быть уверены, что со здоровьем у него все в порядке.

Молчание.

— Конечно. Как скажете. Вы хотите проверить что-нибудь конкретное?

— Убедитесь, что у него нет травмы головы, лихорадки и острого инфекционного заболевания.

— Хорошо, хорошо — когда?

— Давайте договоримся на четыре часа.

— Сейчас ведь еще нет и двенадцати...

— Если врач закончит раньше, звоните. Где Эрик сейчас?

— Здесь, прямо в конторе. Я оставил его в зале совещаний. С ним одна из моих секретарш.

— Он вам что-нибудь говорил?

— С тех пор как я его нашел, он не произнес ни слова. Сидит молча, как в трансе. Я с ужасом думаю, что то же самое было и с Джоанной. С этого все началось. Она замкнулась в себе.

— Вы трогали Эрика — какой у него мышечный тонус?

— Все в порядке, кататонии нет. Но он смотрит мне прямо в глаза, и я вижу, что его здесь нет. Эрик не желает со мной говорить. Он отгородился от меня стеной, и мне это совсем не нравится. И еще одно: я не хочу, чтобы о случившемся стало известно в Стэндфорде. Пока в курсе только этот китаец, его сосед по общежитию, и я объяснил ему, что в наших общих интересах не болтать языком.

Щелчок.

Вернулся Майло. Не успел он дойти до своего стола, как один из детективов, вынув из факса лист бумаги, передал его Майло.

— Взгляни, — сказал он, пробежав его взглядом. — Новое известие от агента Фаско. Настойчивый тип, ты не находишь?

Майло положил листок передо мной. Перепечатка статьи пятнадцатимесячной давности, опубликованной в газете Рочестера, штат Нью-Йорк.

Врач подозревается в попытке убийства

Полиция разыскивает Майкла Ферриса Берка, 38 лет, врача скорой помощи, подозреваемого в том, что он добавил комбинацию ядовитых веществ в кофе своего шефа, Селвина Рабиновича, председателя отделения скорой помощи медицинского центра «Юнитас» в Рочестере. Незадолго до случившегося Рабинович отстранил Берка от практики, обвинив его в «поведении, недостойном врача», что вызвало со стороны последнего завуалированные угрозы. Сделав один глоток кофе, Рабинович сразу же почувствовал себя плохо. Подозрение пало на Берка во-первых из-за угроз, а также потому, что отстраненный врач спешно покинул Рочестер. Из шкафчика в комнате врачей клиники «Юнитас» изъяты шприцы и ампулы, но полиция отказывается подтвердить, что они принадлежали Берку. В настоящее время Рабинович находится в больнице, его положение оценивается как стабильное.

Под статьей аккуратным почерком было дописано от руки: Детектив Стерджис, возможно, вы захотите узнать об этом подробнее.

Лем Фаско.

— Ну и что? — спросил Майло. — Какое это имеет отношение к Мейту?

— Берк, — задумчиво произнес я. — Почему эта фамилия кажется мне знакомой?

— Будь я проклят, если смогу тебе ответить. Сейчас я дошел до такой стадии, когда все начинает казаться знакомым.

Я внимательно прочел вырезку еще раз. Что-то в памяти щелкнуло.

— Где те данные, что я скачал из «Интернета»?

Выдвинув ящик, Майло, порывшись, достал распечатки. Я сразу же нашел то, что искал.

— Вот оно. Еще одно сообщение из штата Нью-Йорк. Буффало. Роджер Шарвено, специалист по респираторным заболеваниям, сознался в том, что убивал больных, находящихся в реанимации, затем отказался от своих слов. Через несколько месяцев он заявил, что находился под влиянием некоего доктора Берка, которого никто никогда не видел. Нет никаких данных о том, что кто-либо придал значение его словам, потому что Шарвено постоянно то делал признания, то отказывался от своих показаний, так что все решили, что он выдумал этого Берка. Но в действительности этот Берк в то время работал в Рочестере в каких-то семидесяти милях от Буффало, и у него тоже были неприятности. Берка обвинили в попытке отравления, а вскоре Шарвено умер от передозировки снотворного.

Майло с шумом выдохнул.

— Ладно, — сказал он. — Сдаюсь. Специальный агент Фаско добился встречи со мной. Хочешь присутствовать?

— Только если это будет быстро, — сказал я. — На четыре у меня назначена встреча.

— Что еще за встреча?

— Я буду заниматься тем, чему меня учили в медицинском колледже.

— Ах да, время от времени ты и об этом вспоминаешь?

Набрав номер, указанный Фаско в факсе, Майло стал ждать.

— Автоответчик, — сказал он. — Ого, сообщение специально для меня... Если меня заинтересовало его предложение, он меня ждет в ресторане «Морт Дели» на пересечении Уилшира и Уэллсли в Санта-Монике. Я его узнаю по скучному галстуку.

— Когда?

— Конкретное время он не указал. Фаско знал, что я позвоню как только получу факс, и он уверен, что приду. Обожаю, когда со мной так играют.

Майло стал надевать пиджак.

— В какой тональности?

— В до-миноре. "Д" как в слове «детектив». Или «дурак». Черт побери, этот «Дели» недалеко от пустующих домов в Венис. Ты как, едешь?

— Да, но только возьму свою машину.

— Ну конечно, — усмехнулся Майло. — Скоро ты захочешь отдельную тарелку и ложку.

Глава 19

С улицы «Морт Дели» представлял собой единственное окно из дымчатого стекла, в котором красовался плакат, обещающий большими красными буквами обед за 5 долларов 99 центов. Внутри все было желтым и алым. Тесные кабинеты с обилием черной кожи внутри, обои, созданные под влиянием оперения попугаев, и не слишком приятный аромат жареной рыбы, солений и перезрелой картошки.

Найти Леймерта Фаско оказалось очень легко, даже не понадобилось обращать внимание на тон галстука. Единственным посетителем помимо него была древняя старуха у входа, отправляющая в беззубый рот бульон ложку за ложкой. Сотрудник ФБР устроился в третьем кабинете от двери. Галстук был из серого твида — одного оттенка и фактуры с тканью спортивного пиджака, словно порожденный ею.

— Добро пожаловать, — сказал Фаско, указывая на лежащий перед ним сандвич. — Для Лос-Анджелеса грудинка приготовлена неплохо.

Лет пятьдесят, тот же скрежещущий голос.

— А где ее готовят лучше? — поинтересовался Майло.

Фаско улыбнулся, демонстрируя десны. Зубы у него были огромные, как у лошади, белые, как белье в гостинице. Короткие жесткие седые волосы спадали на лоб. Лицо вытянутое, в морщинах, подбородок агрессивный, крупный нос картошкой. Пожалуй, пятьдесят с большим хвостиком. Самые печальные карие глаза, какие мне только доводилось видеть, почти скрытые складками кожи. Широкие плечи и белые руки. Даже сидя Фаско излучал сдержанную силу.

— Вы хотите выяснить, откуда я родом? — улыбнулся он. — Сюда я прямо из Куантико. А перед тем я где только ни успел побывать. О том, как готовить грудинку, я узнал в Нью-Йорке — где же еще? Я провел пять лет в центральном управлении в Манхэттене. Мои рекомендации вас устраивают? В таком случае, прошу садиться.

Майло прошел в кабинет, я последовал за ним.

Фаско окинул меня взглядом с ног до головы.

— Доктор Делавэр? Замечательно. Моя диссертация не имела отношения к медицине. Теория личности. — Он ослабил узел галстука. — Спасибо за то, что пришли. Не буду оскорблять ваш интеллект, спрашивая, как идет расследование дела Мейта. Вы здесь потому, что, хотя и считаете встречу со мной пустой тратой времени, вы не в таком положении, чтобы отказываться от любой информации. Не желаете что-нибудь заказать, — или же предпочитаете сосредоточиться на главном, заряжаясь одним тестостероном?

— Вот как вы на самом деле относитесь к жизни? — спросил Майло.

Фаско снова продемонстрировал лошадиные зубы.

— Мне ничего, — сказал Майло. — Итак, что у вас на этого Берка? — Подошла официантка, но Фаско махнул рукой, отсылая ее. Перед ним рядом с тарелкой с сандвичем стоял высокий стакан с кока-колой. Сделав глоток, Фаско бесшумно опустил стакан.

— Майкл Феррис Берк, — сказал он так, словно прочел название поэмы. — Он похож на вирус СПИДа: я знаю, что он из себя представляет, знаю, что он делает, но никак не могу его схватить.

Эти слова Фаско произнес, не отрывая взгляда от Майло. У меня мелькнула мысль, не является ли упоминание СПИДа чем-либо помимо простой метафоры.

Выражение лица Майло говорило, что он ничего не заподозрил.

— Проблем у нас у всех хватает. Вы собираетесь говорить что-нибудь дельное или же ограничитесь одними афоризмами?

Не переставая улыбаться, Фаско протянул левую руку и достал папку кирпично-красного цвета толщиной не меньше двух дюймов, перетянутую бечевкой.

— Копия досье на Берна для вашего личного пользования. Точнее, досье на Раштона. В медицинском колледже он учился под именем Майкла Ферриса Берка, но при рождении он был Грантом Хьюи Раштоном. В промежутке были и другие фамилии. Этот человек любит создавать себя заново.

— Так что сейчас он может работать в Голливуде, — констатировал Майло.

Фаско пододвинул папку. Майло, поколебавшись, взял ее и положил между нами.

— Если хотите узнать краткую выжимку самого существенного, я к вашим услугам, — сказал Фаско.

— Продолжайте.

У него едва заметно дернулись веки.

— Грант Хьюи Раштон родился сорок лет назад в Нью-Йорке, в Куинсе. Родился доношенным, роды прошли без осложнений. В семье он был единственным ребенком. Его родители, Филип Уолтер Раштон, слесарь-инструменталист, двадцати девяти лет, и Лорен Маргарет Хьюи, двадцати семи лет, погибли в автомобильной катастрофе, когда сыну не было и двух лет. Маленького Гранта отправили в Сиракузы, где он воспитывался у бабки по материнской линии, Ирмы Хьюи, вдовы, в прошлом лечившейся от алкоголизма.

Фаско потер руки.

— Логика и психология говорят, что проблемы у Раштона начались с раннего детства, но найти документальные подтверждения этой теории оказалось очень трудно, потому что его никогда не показывали специалисту. Мне удалось отыскать школьные журналы с указанием на «проблемы с дисциплиной». Грант был малообщительным ребенком, так что найти сверстников, помнящих его по школе, оказалось трудно. Во время путешествия, предпринятого в Сиракузы несколько лет назад, мне посчастливилось поговорить с разными людьми, запомнившими его умным и способным, но отличавшимся тягой к подлости — в беседах постоянно звучало слово «коварный».

Он постучал указательным пальцем левой руки по его собрату на правой.

— Жестокое обращение с животными, издевательства над сверстниками, подозрение в кражах и хулиганствах, совершенных в округе. Из бабушки воспитатель получился никудышный, и Грант рос предоставленный самому себе. У него хватало ума никогда не попадаться — по крайней мере, мне не удалось найти никаких свидетельств того, что в юности он привлекался к ответственности. В школьном аттестате — копия есть в папке — нет никаких сведений о факультативных занятиях и наградах за учебу. Школу Грант окончил со средним баллом "Б", что, при его способностях, не представляло для него особого труда. Несколько «неудов» по поведению, но ничего серьезного. — Фаско повернулся ко мне. — Доктор Делавэр, вы занимались проблемами психопатов. Высокий коэффициент интеллекта часто бывает своеобразной защитой. Еще тогда Грант Раштон умел сдерживать свои порывы. Неясно, когда именно он дал себе волю, но когда ему было восемнадцать, пропала без вести четырнадцатилетняя девочка, жившая по соседству. Ее труп был обнаружен через два месяца в лесном массиве на окраине города. Он успел сильно разложиться, и точную причину смерти выяснить не удалось. И все же было установлено, что девушку ударили по голове, а потом душили. Также имел место половой акт, правда, без следов насилия.

— Раштона допрашивали? — спросил Майло.

— Нет. К тому времени, как был обнаружен труп девушки — ее звали Дженнифер Чэпел — Раштон уже закончил школу и завербовался в военно-морской флот. Прошел курс начальной подготовки в Калифорнии, в Оушнсайде, с почетом уволен в запас всего через два месяца. Информация в военных архивах оказалась очень расплывчатой. Мне только удалось выяснить, что Грант ушел в самоволку, и с ним решили распрощаться.

— И это значит с почетом? — спросил я.

— С теми, кто пришел в армию по своей воле, иногда поступают именно так. В то время, как Раштон учился в Оушнсайде, в миле от базы был найден рассеченный труп проститутки по имени Кристен Странк. И снова преступление осталось нераскрытым.

— Тот же вопрос, — сказал Майло. — Рассматривался ли Раштон в качестве подозреваемого?

Фаско покачал головой.

— И снова ответ: нет. Вскоре после увольнения в запас Грант Раштон погиб: автомобильная катастрофа на безлюдном шоссе в Неваде. Сгоревшая дотла машина, обугленный до неузнаваемости труп.

— Та же смерть, какой погибли его родители, — заметил я.

У Фаско загорелись глаза.

— И что вы предполагаете? — спросил Майло. — Подмена трупа?

— Обгоревшие останки пристально никто не исследовал — от трупа остались одни угли. Только много лет спустя, сравнивая отпечатки пальцев Раштона, взятые при поступлении на военную службу, с отпечатками Майкла Берка, я обнаружил подмену. К тому времени было уже слишком поздно выяснять, кто сгорел на самом деле. Владелец машины, бухгалтер из Таксона, ехал в Лас-Вегас вместе с женой. Машину угнали прямо у них на глазах, когда они остановились, чтобы перекусить в придорожном кафе.

— И все же есть предположения по поводу того, кто сгорел в машине? — спросил Майло.

Покачав головой, Фаско опять оглянулся через плечо.

— После катастрофы о Раштоне не было ни слуху ни духу полтора года. Полагаю, он взял себе новое имя, а может быть, и не одно, и отправился путешествовать. В следующий раз мне удалось зацепить его в Денвере, уже под именем Митчелла Ли Сартина. Он учился в колледже Рокки-Маунтин по специальности биология. Отпечатки пальцев указывают, что Сартин и Раштон — одно и то же лицо. Он устроился в частную охранную фирму, и у него сняли пальчики. На этот раз Раштон восстал из мертвых — настоящий Митчелл Сартин был похоронен двадцать два года назад в Боулдере. Внезапная смерть в возрасте трех месяцев от роду.

— Естественно, охранная фирма не имела никаких причин связываться с военно-морским архивом, — заметил Майло.

— Абсолютно никаких. Туда вообще брали на роботу настоящих шизофреников. Конечно, пальчики проверили по картотеке полиции, где их, разумеется, не было. Сартин устроился ночным сторожем в фармацевтическую компанию. Днем он ходил на занятия. Учился всего один семестр — на круглое «отлично». Естественные науки и курс рисования. Обнаженная человеческая натура.

— Рисование, — повторил я. — Вы это имели в виду, говоря о его таланте?

Фаско кивнул.

— Двое его бывших одногруппников вспомнили, что он очень хорошо рисовал — в основном карикатуры. Непристойности, портреты преподавателей, политических деятелей. Но в стенгазете Сартин не сотрудничал. Он вообще предпочитал ни к кому не примыкать.

Он сделал большой глоток.

— Пока Сартин учился в колледже Рокки-Маунтин, там исчезли две студентки. Одна впоследствии была найдена в горах, мертвая, изнасилованная и изуродованная. Местонахождение другой до сих пор неизвестно. Тогда Грант Раштон, он же Митчелл Сартин, впервые привлек к себе внимание правоохранительных органов. Сартина допрашивала полиция Денвера, так как его видели разговаривающим в кафе с одной из девушек за день до ее исчезновения. Но это была рутинная проверка; у полиции не возникло оснований копать глубже. Сартин не стал продолжать учебу в колледже и уехал из города. Исчез.

— И все это произошло в течение двух лет после окончания школы? — спросил я. — Ему тогда было только двадцать?

— Правильно, — подтвердил Фаско. — Не по годам развитый мальчик. Следующие несколько лет снова окутаны туманом. Доказать я это не могу, но я уверен, что через год он вернулся в Сиракузы. Навестил бабушку. Хотя его никто не видел.

— С бабушкой что-то случилось, — предположил Майло.

Фаско скривил рот, проведя рукой по белому кустарнику на голове.

— Однажды зимой, поздно ночью, бабушка наехала на своей машине на дерево и вылетела через лобовое стекло. Содержание алкоголя в крови оказалось чуть выше нормы, рядом с ней на сиденье лежала пустая бутылка из-под бренди. К тому времени, как тело нашли, оно уже успело окоченеть на морозе. Не было никаких причин сомневаться, что катастрофа стала следствием пьянства за рулем. Вот только бабушка предпочитала пить дома и никуда не выходила на ночь глядя. Машину водила очень редко. Никто не смог объяснить, куда она ехала в кромешной темноте в снежный буран и почему оказалась в глухом лесу в добрых пятнадцати милях от дома. Никто также не задался вопросом, почему, учитывая силу удара при столкновении, бутылка осталась на сиденье. Недвижимости Ирма Хьюи не оставила, дом ее был заложен. Счетов в банке у нее тоже не имелось. В доме полиция денег не нашла — ни цента, завалявшегося в банке из-под кофе. Что я нахожу очень странным, поскольку жила наша бабушка на пенсию, выплачивавшуюся после смерти мужа, и пособие социального страхования. Бывавшие у нее дома утверждали, что деньги у нее были — в пачках, перетянутых резинками. А еще через год Митчелл Сартин всплыл под именем Майкла Ферриса Берка и поступил на второй курс университета города Нью-Йорк на медицинский факультет. Представил справку о том, что отучился один год в государственном университете Мичигана — как выяснилось впоследствии, липовую — и имел средний балл 3,8. В Нью-Йорке этой справке поверили. Берк указал, что его возраст — двадцать шесть лет, в соответствии с новыми документами, которые он стибрил у ребенка, умершего в младенчестве в Коннектикуте. Но в действительности ему тогда было только двадцать два года.

— Похоже, Раштон погулял на деньги бабули, так? — заметил я. — Однако он не предъявлял права на ее пенсию и социальное пособие.

— Он умеет вести себя очень осторожно, — сказал Фаско. — Вот почему в его жизни есть периоды, которые мне так и не удалось проследить. Кроме того, многое из того, что я вам расскажу, не выходит за рамки гипотез и предположений. Но, доктор Делавэр, вы согласитесь, что с точки зрения психологии все сказанное мной не лишено смысла?

— Продолжайте, — подбодрил его я.

— Позвольте вернуться назад. В течение года, прошедшего между смертью Ирмы Хьюи и поступлением Майкла Берка в нью-йоркский университет, были зарегистрированы две серии убийств. В обоих случаях очень много общего с преступлением, совершенным в Денвере. Первая серия произошла в Мичигане. Началась через четыре месяца после того, как Митчелл Сартин покинул Колорадо. Три студентки подверглись нападению в окрестностях городка Ани Арбор. Все бегали вечерами по аллеям студенческого городка университета Мичигана. На двух напал сзади мужчина в маске. Он повалил их на землю, бил по лицу до потери сознания, насиловал, а потом резал острым ножом, возможно, скальпелем. Обе остались живы. Появившиеся случайные прохожие спугнули преступника, и он скрылся в кустах. Третьей девушке не повезло. Она пропала через три месяца после двух первых нападений, когда вызванная ими паника успела утихнуть. Ее обезображенное тело было обнаружено у пруда.

— Что именно сделал убийца с телом? — спросил я.

— Глубокие проникающие раны в области живота и таза. Несчастная была привязана за запястья и щиколотки к дереву толстой льняной веревкой. Груди отрезаны, с внутренней стороны бедер содрана кожа — типичная работа садиста. Внутреннее кровоизлияние от ударов по голове могло бы в конечном счете привести к летальному исходу. Но брызги крови из перерезанных артерий свидетельствовали о том, что жертва была еще жива, когда ее резали. Официальная причина смерти — кровотечение из шейной вены. Неподалеку были обнаружены куски синей бумаги, и полиция Энн-Эрбора установила их происхождение. Одноразовые медицинские халаты, использовавшиеся в то время в медицинском центре университета Мичигана. Следствием этого стали бесчисленные допросы медицинского персонала и студентов, но ничего серьезного так и не всплыло. Оставшиеся в живых студентки смогли описать нападавшего в самых общих чертах: белый мужчина, среднего роста, физически сильный. Он молчал и не открывал своего лица, но одна девушка разглядела полоску белой кожи между перчаткой и рукавом. Преступник делал удушающий захват сзади, затем валил жертву на землю и наносил удары по лицу. Три сильных удара один за другим.

Фаско ударил кулаком по ладони. Три громких гулких хлопка. Старуха, возившаяся с бульоном, не обернулась.

— "Расчетливый". Так охарактеризовала маньяка Шелли Сприн, одна из оставшихся в живых девушек. Мне посчастливилось встретиться с ней четыре года назад — через четырнадцать лет после нападения. Она замужем, двое детей, муж, любящий ее до безумия. Многочисленные пластические операции в значительной степени восстановили ее лицо, но если увидеть фотографии, сделанные до нападения, становится очевидно, что кое-какие последствия все же остались. Храбрая девчонка. Она была одной из немногих, кто согласился разговаривать со мной. Хотелось бы думать, что это ей хоть немного помогло.

— Расчетливый, — задумчиво повторил я.

— Так он ее бил — молча, методично, как машина. Шелли ни на мгновение не показалось, что им движет ярость, он все время держал себя в руках. «Будто выполнял привычную работу», — сказала она. Полиция Ани Арбора сделала все возможное, но снова никаких зацепок. Я имел роскошную возможность рассматривать дело в перспективе: сосредоточиваясь на молодых мужчинах лет двадцати-двадцати с небольшим, возможно, работающих в охранных фирмах или в медицинском центре, уехавших из города вскоре после случившегося и бесследно исчезнувших. Единственным человеком, подходившим по всем статьям, оказался некий Хьюи Грант Митчелл. Он работал в медицинском центре университета, санитаром в кардиологическом отделении.