26

Должна признаться, что испытала бы огромное удовлетворение, если бы Джеймс приполз ко мне на коленях совершенно сломленным. Я была бы в восторге, если бы он появился в дверях на четвереньках, рыдая и умоляя меня вернуться. Мне хотелось, чтобы он был небрит, немыт и растерзан. Пусть волосы будут длинными и грязными, пусть он с ума сходит от тоски и осознания того, что я — единственная женщина, которую он любил. И может любить в будущем.

Эта картинка так живо мне представлялась, что в половине двенадцатого, когда он возник у калитки, я жутко расстроилась, что он стоит на своих двоих. Доисторический человек наверняка испытал такое же чувство изумления, когда один из его соплеменников спрыгнул с дерева и начал ходить на двух ногах.

Я стояла у окна и смотрела, как он идет к двери. Разумеется, я стояла так, чтобы он меня не заметил. Я не считала, что он станет уважать меня больше, если увидит, что я прилипла носом к стеклу.

Я все время размышляла, как он выглядит. Теперь я увидела его собственными глазами. И мне снова стало больно.

Он больше не принадлежал мне, поэтому должен был выглядеть иначе!

Раньше Джеймс был продолжением меня, так что я невольно, а иногда и намеренно, старалась, чтобы он выглядел так, как мне нравится. Теперь я такой власти лишилась, значит, он должен был измениться. Например, Дениз могла его раскормить. Или он стал скверно одеваться. Как вообще должен выглядеть жестокий и бессердечный негодяй, явившийся, чтобы забрать у меня ребенка?

Но Джеймс выглядел нормально.

И все же он слегка изменился. «Стал худее», — подумала я. И что-то новое появилось… В чем же дело? Я не была уверена, но… Он что, всегда был таким невысоким?

И одет он был не так, как я ожидала. Каждый раз, когда я думала о нашей встрече, я представляла его в том самом костюме, в котором он был в последний раз в больнице. Сегодня же на нем были джинсы, синяя рубашка и куртка. Он явно не считал сегодняшнее событие чем-то важным, и мне казалось, что это неправильно. Ну, представьте себе палача, направляющегося к виселице в гавайской рубашке и бейсболке, с улыбкой от уха до уха!

Джеймс позвонил в дверь. Я глубоко вздохнула и пошла открывать.

Следовало признать, он выглядел совершенно так же, как раньше. Волосы того же темного цвета, такое же бледное лицо, по-прежнему зеленые глаза.

Он как-то криво улыбнулся и сказал без всякого выражения:

— Клэр, ну как ты?

— Прекрасно, — слегка улыбнулась я. Вежливо, должна вам доложить. — Входи, пожалуйста.

Он вошел, и меня от волнения едва не стошнило. Одно дело болтать по телефону, но куда тяжелее встретиться лицом к лицу. Но так или иначе, я должна вести себя как взрослый человек. Прошли те денечки, когда можно было запереться в спальне и нареветься от души.

Джеймс и сам не выглядел слишком счастливым. Что ж, пусть он больше меня не любит, но ничто человеческое ему не чуждо. По крайней мере, я так считала. Так что и на него эта встреча должна действовать.

Но я знала Джеймса. Его апломб вернется, не успеешь глазом моргнуть.

— Давай твою куртку, — вежливо предложила я, как будто он был незнакомцем, зашедшим предложить мне новую отопительную систему.

— Да, конечно, — неохотно согласился Джеймс, снял куртку и протянул мне, изо всех сил стараясь при этом не коснуться моей руки.

Он с тоской посмотрел на куртку, как будто видел ее в последний раз и хотел запомнить все детали.

Чего он боялся?

Я не собиралась красть эту проклятую куртку. Да в ней и не было ничего хорошего.

— Я повешу ее в шкаф, — сообщила я, и в первый раз наши глаза встретились.

Джеймс бегло осмотрел меня и сказал:

— Неплохо выглядишь, Клэр.

Произнес он эти слова с энтузиазмом похоронных дел мастера, обращенным к человеку, который, несмотря ни на что, выжил в тяжелой автокатастрофе.

— Да, — кивнул он с некоторым изумлением, — ты действительно выглядишь очень хорошо.

— Почему бы и нет? — Я улыбнулась с достоинством и иронией — во всяком случае, мне хотелось так думать.

Я хотела, чтобы Джеймс понял, что, хотя он перестал меня любить и унизил, я, как разумное существо, это переживу.

Поверить невозможно, что я оказалась на такое способна. Я была очень собой довольна. Хотя, видит бог, я вовсе не была спокойной, а просто чертовски здорово притворялась.

Однако Джеймс не нашел в ситуации ничего смешного и холодно взглянул на меня.

Несчастный ублюдок!

Уж если я решила попытаться быть покладистой и цивилизованной, уж он-то наверняка мог бы последовать моему примеру. Ведь, в конечном итоге, что он теряет?

Впрочем, кто знает, может, он заготовил великолепную речь о том. что я все переживу, что он недостаточно хорош для меня, что мы вообще мало подходили друг другу, что мне без него будет лучше. И расстроился, что я не дала ему повода произнести эту речь. Может, он долго стоял перед зеркалом в своем номере (с душем, кофеваркой, старым телевизором и утренними ссорами под окнами) и практиковался, как он обнимет меня и станет уговаривать прерывающимся голосом, что, хотя я очень хороший человек, он меня не любит.

Мы немного постояли в холле, причем Джеймс выглядел так, будто всю его семью вырезали одним ударом мачете. У меня, наверное, вид был не лучше. Напряжение нарастало.

— Пойдем в столовую, — предложила я, беря бразды в свои руки: иначе мы могли простоять так весь день. — Там нам не помешают, к тому же там есть стол, на котором мы сможем разложить все бумаги.

Он мрачно кивнул и последовал за мной в столовую.

Там нас ждала Кейт.

Она лежала в корзинке и выглядела прелестно.

Я взяла ее на руки и прижала ее личико к своему.

— Это Кейт, — просто сказала я.

Джеймс смотрел на нас, то открывая, то закрывая рот. Он напомнил мне золотую рыбку. Бледную и серьезную золотую рыбку.

— Она… такая большая, — наконец промямлил он. — Так выросла.

— Дети растут, — величественно произнесла я.

Подтекст был следующим: «Если бы ты, подлец, не слинял, ты бы мог наблюдать, как она растет». Но я ничего не сказала. Не было нужды. Он и сам знал, если судить по его смущенному лицу.

— Ее зовут Кейт? — спросил Джеймс.

Волна гнева, охватившая меня, была такой мощной, что я с трудом сдержалась, чтобы не прибить его.

Он даже не узнал, как я назвала дочь.

— В честь Кейт Буш? — спросил Джеймс.

Он имел в виду певицу, которую я любила. Но мне в голову бы не пришло назвать дочку в ее честь.

— Да, — с горечью сказала я. — В честь Кейт Буш.

Не стану я объяснять ему настоящую причину. Слишком много чести!

— Эй! — воскликнул он. Мысль, судя по всему, посетила его внезапно. — Можно ее подержать? — Если бы не обстоятельства, можно было бы заподозрить его в энтузиазме.

Мне хотелось закричать: «Разумеется, ты можешь ее подержать! Она ждала два месяца, чтобы ты ее подержал. Ты же ее ОТЕЦ, пропади ты пропадом!» Но я сдержалась.

Я чувствовала себя предательницей. Матерью времен Третьей мировой войны, которая вынуждена продать свою дочь богатому гринго. Но я передала девочку ему.

Видели бы вы его лицо!

Как будто он в один момент стал умственно неполноценным.

Улыбка, блестящие глаза, восхищенное выражение.

Конечно, он держал ее совершенно неправильно. Поперек, а не вдоль. Горизонтально, а не вертикально. Так держат детей люди, которые ничего в них не понимают. Я-то знаю, потому что в первые дни сама так держала Кейт, пока одна из матерей, которой надоел ее рев, не показала мне, как это надо делать.

Кейт начала плакать.

Разумеется, чего еше ждать от бедного ребенка? Чтоб тебя держал, как свернутый ковер, незнакомый мужчина. Вы бы не заплакали?

Джеймс перепугался.

— Что с ней? — спросил он. — Как мне ее успокоить?

Восхищенное выражение как корова языком слизнула. Вместо него появился ужас. Я знала, что его джентльменского поведения ненадолго хватит.

— Возьми ее, — сказал он, сунув мне Кейт. И посмотрел на нас обеих с отвращением.

В жизни Джеймса явно не было места для плачущих женщин.

Знаете, он не всегда был таким. Ведь женился же он на мне. А я плакала довольно часто. Лучше выплакаться, чем держать все в себе, так я считала. Но, глядя на него сейчас, я уже не в первый раз удивлялась, каким же подонком он стал.

— Надо же! — заметила я ледяным тоном. — Ты, похоже, ей не понравился.

Я засмеялась, как будто сказала нечто смешное, и взяла Кейт из протянутых рук Джеймса. Он так спешил от нее избавиться!

Я немного поворковала над ней, и она успокоилась. На мгновение я почувствовала горькое удовлетворение от того, что Кейт приняла мою сторону. Затем мне стало стыдно. Ведь Джеймс — ее отец. Мне следует сделать все возможное, чтобы они полюбили друг друга. Я-то нашла себе другого мужчину, которого могу полюбить. А у Кейт нет никого, кроме отца.

— Прости, — извинилась я и улыбнулась. — Просто она тебя не знает. Дай ей время. Сейчас она напугана.

— Ты права, наверное, потребуется время, — слегка оживился он.

— Правильно, — согласилась я.

Внезапно меня объял ужас. Где он собирается провести это «время» с ней? Если он приехал в Дублин, чтобы забрать у меня Кейт, ему придется умереть. Других вариантов нет.

— …кофе, — вдруг донесся до меня голос Джеймса.

— Что? — резко переспросила я.

Он смотрел на меня так, будто я веду себя странно Интересно, сколько раз он просил у меня кофе, прежде чем я его услышала?

— Конечно, — сказала я.

Я положила Кейт в корзинку и отправилась на кухню варить ему кофе. Разумеется, надо было раньше предложить самой. Но я так волновалась, что мне эта мысль даже не пришла в голову.

Я обрадовалась, что можно уйти на кухню. Глубоко вздохнула и закрыла за собой дверь. Мои руки так тряслись, что я с трудом налила воды в чайник. Еще бы, мне так трудно приходилось! Я выбилась из сил, притворяясь, что у меня все хорошо. И я с трудом держала в узде дикий гнев, готовый в любой момент вырваться на свободу. Но я знала, что должна справиться и спасти все, что возможно. Ради Кейт.

Я принесла кофе в столовую. Джеймс стоял, наклонившись над корзинкой, и пытался поговорить с Кейт. Он с ней явно что-то обсуждал. Как будто она была его коллегой, а не двухмесячным младенцем. Он не вел себя так, как ведут нормальные, душевные люди в присутствии детей. Ну, вы знаете: как будто все их мозги остались снаружи, под дождем. Воркование, курлыканье и глупые вопросы вроде: «А кто у нас самая красивая девочка на свете?» И правильный ответ совсем не тот, что вы ожидаете, — Синди Кроуфорд. Нет, Кейт Уебстер.

Он же говорил с ней так, будто обсуждал последние реформы.

Я поставила кофе на стол и в тот момент, когда кружка коснулась красного дерева, поняла, что я на автомате сварила Джеймсу кофе именно так, как он любит.

Я готова была придушить себя! Разве я не могла хотя бы притвориться, что забыла?

Разве я не могла налить в его кофе молока и положить два куска сахара, вместо того чтобы подать ему черный, без сахара и с добавлением холодной воды? И когда он обожжет себе рот горячим и сладким кофе, сказать безразлично:

— Ох, прости, я забыла, это ведь ты любишь кофе без сахара?

Куда уж мне!

Я упустила удобный шанс продемонстрировать, как мало он теперь для меня значит.

— Спасибо, Клэр, — сказал он, отпивая глоток кофе. — Ты, оказывается, помнишь, какой кофе я люблю. — И он удовлетворенно улыбнулся.

Я бы с удовольствием пошла на кухню, облилась бензином и подожгла себя, такой я была злой.

— Пожалуйста, — сказала я сквозь сжатые зубы.

И тут Джеймс заговорил.

— Знаешь, поверить не могу, что я здесь, — сказал он. откидываясь на стуле и держа кружку обеими руками. — Я боялся, что ты меня не впустишь.

— Почему? — спросила я с ледяной вежливостью.

— Ну… — Он покачал головой и печально улыбнулся. — Я думал, что твои мама и сестры выльют мне на голову кипящее масло, когда я появлюсь. Что-нибудь в этом роде.

Он сидел напротив меня и самодовольно улыбался, припоминая, с какой легкостью проник в логово льва, и, несмотря ни на что, чувствует себя в полной безопасности в этой семейке дикарей.

Я сдержала желание кинуться через стол и вырвать ему глотку зубами, прошипев при этом:

— Кипящее масло — слишком милосердный способ для такого мерзавца, как ты!

Вместо этого я холодно улыбнулась и сказала:

— Да не смеши меня, Джеймс! Мы — вполне цивилизованные люди, как бы плохо ты о нас ни думал. Зачем нам тебе вредить? Кроме того, — я коротко рассмеялась: будто льдинки рассыпались по стеклу, — ты нам нужен здоровеньким. Кто же иначе будет платить за содержание Кейт?

Последовала длинная пауза.

— О чем ты говоришь? Что значит «за содержание»? — медленно спросил он, как будто он никогда раньше ни о чем подобном не слышал.

— Джеймс, уж ты-то должен знать, что такое алименты! — сказала я удивленно.

Что, черт возьми, происходит?

Он же по профессии бухгалтер.

Он обязан знать, что такое алименты.

По правде сказать, я изумилась, что Джеймс не появился с подробным соглашением, которое мне осталось только подписать. Знаете, где расписано все в подробностях, вроде того, сколько пар обуви потребуется Кейт до конца жизни, учитывая амортизацию и тому подобное. Ведь подсчитывал же он чаевые официанткам до последнего пенни!

Я не хочу сказать, что Джеймс был жадным. Но он был очень хорошо организованным. Он постоянно что-то царапал на конвертах и бумажных салфетках, получая результат, который практически всегда оказывался правильным.

— Алименты… — задумчиво повторил Джеймс. Счастливым он не выглядел.

— Да, Джеймс, — со стальной решимостью подтвердила я.

Если мне не удастся договориться с ним насчет денег, я умру.

Нет, беру свои слова назад, умирать я не собираюсь.

Я убью его!

— Ладно-ладно, я понял, — сказал он несколько оторопело. — Да, нам действительно надо с тобой о многом поговорить.

— Безусловно, — подтвердила я с наигранным оптимизмом. — И раз ты уже здесь, то самое время это сделать.

И я широко улыбнулась.

Мне эта улыбка далась так тяжело, что я скорее всего повредила мускулы лица.

— Итак, — по-деловому продолжила я, притворяясь, что знаю, о чем толкую, — мы оба не слишком знакомы с такими вещами, но мне кажется, что мы должны договориться по основным вопросам, а там уж пусть адвокаты расставят все по местам. — Я позволила себе слегка улыбнуться, на что он не обратил ни малейшего внимания. — Или ты предпочитаешь вести все дела через адвокатов с самого начала?

— Ага! — внезапно оживился он и поднял указательный палец, подобно месье Пуаро, когда тот указывает на основную ошибку в споре. — Было бы неплохо иметь адвокатов. Но ведь у нас их нет, правда?

Он взглянул на меня жалостливо, как будто я какая-то деревенская дурочка.

— Ну… у меня, положим, есть, — сообщила я.

— В самом деле? — удивился Джеймс. — Так, так, так. — Он был явно поражен. И недоволен.

— Ну да… Конечно, у меня есть адвокат, — сказала я.

— Надо же, как мы торопимся! — заметил он довольно противным тоном. — Ты времени даром не теряла.

— Джеймс, о чем ты говоришь? Ведь прошло два месяца, — возразила я.

Подумать только, а я еще мучилась угрызениями совести из-за того, что постоянно откладываю разговор с ним и теряю время!

Я ничего не понимала.

Я что-то не так сделала? Может, существует какой-то порядок? Сроки, которые нужно соблюдать, прежде чем заняться обломками моего брака? Как, например, не иметь права танцевать в красном платье шесть лет после смерти мужа… Или что там было, чем Скарлетт О'Хара вызвала такое возмущение всего общества в Атланте?

— Да, — согласился Джеймс. — действительно прошло два месяца. — И вздохнул.

На мгновение мне в голову пришла дикая мысль: он опечален! Но я тут же сообразила, что в этом нет ничего удивительного. Какой мужчина не опечалится, когда вдруг окажется, что он должен содержать две семьи? И еще он наверняка представил себе гонорары адвокатов и агентов по недвижимости, которые протянутся до самого горизонта, пока мы с ним разводимся. К тому же приличное содержание двух отпрысков Дениз тоже обойдется недешево.

Я отбросила все пустые мысли в сторону и спросила:

— Джеймс, ты привез документы на квартиру?

— Нет, — еще раз удивился он.

— Почему? — спросила я, вдруг почувствовав, что очень устала.

— Не знаю, — сказал он, глядя в пол.

Последовала недоуменная пауза.

— Наверное, я об этом не подумал. Я так спешно вылетел из Лондона.

— У тебя вообще есть с собой какие-нибудь документы? — спросила я, горя желанием его пристукнуть. — Банковские бумаги, наши пенсионные дела и тому подобное?

— Нет, — коротко ответил Джеймс. И внезапно очень сильно побледнел. Наверное, разозлился, что оказался в таком положении.

Такая нерасторопность совсем на него не походила. Была не в его характере. Хотя последнее время он вообще вел себя не так, как можно было от него ожидать. Может, у него нервный срыв? Или он вовсе не так уж влюблен в голстуху Дениз? Наверное, что-то случилось с его зрением, когда он решил бежать с ней. А может, и мозги у него слегка повредились.

— А нам нужны все эти документы? — спросил он.

— Ну, не прямо сейчас, наверное, — сказала я. — Но если мы хотим со всем разобраться, пока ты здесь, то было бы неплохо их иметь.

— Наверное, я могу получить их по факсу, — медленно произнес Джеймс. — Если ты действительно этого хочешь.

— Ну, дело ведь не в том, чего я хочу, — сказала я, немного смешавшись. — Мы же должны решить, что кому принадлежит.

— Господи, какой ужас! — заметил он с отвращением. — Ты хочешь сказать, нам надо поделить полотенца, сковородки и все остальное?

— Да, именно это я и хочу сказать, — подтвердила я.

Что с ним такое? Он что, об этом вообще не думал?

— Джеймс, — обратилась я к нему, стараясь не обращать внимания на его обалдевший вид, — как ты себе все это представлял? Прилетят феи и разберутся с нашими разводными делами, пока мы спим?

Он умудрился слегка улыбнуться.

— Ты права, — устало согласился он. — Ты права, ты права, ты права.

— Безусловно, — не стала я спорить. — И чтобы тебя немного приободрить, я согласна уступить тебе все сковородки.

— Спасибо, — тихо сказал он.

— И не волнуйся, — продолжила я, — настанет день, когда мы все это будем вспоминать со смехом.

Разумеется, ничего подобного я не думала. Вообще я смутно чувствовала, что есть что-то глубоко неправильное в том, что я его утешаю и пытаюсь поддержать. Но все происходящее казалось мне таким странным, что я совсем запуталась.

Джеймс внезапно поднялся. Он выглядел совсем потерянным. Очевидно, раздумывал, как получить из Лондона документы по закладной и все остальное.

— Пожалуй, я пойду, — сказал он.

— Ладно, — согласилась я. — Почему бы тебе не вернуться в отель (отель! смех, да и только!) и не попробовать организовать пересылку документов? А мы можем встретиться позже.

— Договорились, — сказал он все так же тихо.

Я не могла дождаться, когда он уйдет.

С меня достаточно.

Все на самом деле кончено.

Мы общались, как цивилизованные люди. Слишком цивилизованные, если хотите знагь мое мнение.

Мне казалось, что все происходит во сне.

— Я тебе днем позвоню, — сказал Джеймс.

Он попрощался с Кейт, и, хотя выглядел при этом так, будто объяснял ей ее будущие пенсионные перспективы, по крайней мере он сделал попытку с ней пообщаться.

Наконец мне удалось от него избавиться.

Он выглядел совсем вымотанным, когда уходил.

27

Я расплакалась, как только закрыла за ним дверь.

И, как будто нутром почувствовав, что он ушел, Анна, Хелен и мама торжественно спустились с обеспокоенными лицами. Впрочем, о чем я говорю?! Они все это время пролежали на полу в спальне над столовой, чтобы с помощью стакана услышать, о чем мы говорим.

Я чувствовала себя отвратительно.

Будто осознав мою печаль, Кейт принялась плакать. Хотя весьма вероятно, что она просто проголодалась. Так или иначе, но в доме сразу стало очень шумно.

— Сволочь! — сумела я произнести между рыданиями. По лицу моему потоками лились слезы. — Почему для него все так легко? Просто машина какая-то, никаких чувств!

— Он не был расстроен? Ни чуточки? — заботливо спросила мама.

— Единственное, о чем этот мудак беспокоится, так это как неприятно будет делить наши пожитки!

— Ну, это не так плохо, — попыталась утешить меня Хелен. — Возможно, он тогда просто оставит все тебе.

Хорошая попытка, Хелен. Только мне хотелось услышать совсем другое.

— Значит, он ни слова не сказал о примирении? — огорчилась мама.

— Примирение?! — взвизгнула Хелен. — Но ведь ты не пустишь его назад, верно? После того как он с тобой так мерзко обошелся.

— Да не в этом дело! — рыдала я. — Мне хотелось иметь выбор. Мне было бы приятно иметь возможность сказать ему, чтобы он убирался, что я ни за какие деньги больше не прикоснусь к нему. И у этого подлеца даже не хватило порядочности дать мне этот шанс!

Вся троица сочувственно кивнула.

— И он был таким самодовольным! — выкрикнула я. — А я еще к тому же показала, что помню, какой кофе он любит!

Все судорожно вздохнули и принялись качать головами по поводу такой глупости.

— Это плохо, — сказала Анна, — теперь он знает, что тебе не наплевать.

— Но мне наплевать! — яростно запротестовала я. — Я его ненавижу, этого предателя и напыщенного ублюдка! — Я не могла остановиться, а слезы все текли по моему распухшему, покрытому пятнами лицу. — Нет, какое нахальство!

— В чем дело? — спросили все хором, желая услышать сообщение о еще каком-то проступке Джеймса.

— Он так расстроился из-за дележа имущества, что мне же пришлось его утешать. Представляете, я утешала его! После всего случившегося…

— Мужчины! — заметила Анна, устало качая головой. — Жить с ними невозможно.

— Да, жить с ними невозможно, — вздохнула мама. — Но пристрелить их тоже невозможно.

— Еще как возможно! — взметнулась Хелен.

— И чем все кончилось? — спросила мама.

— Пока ничем, — сказала я. — Он позвонит днем.

— И что ты будешь тем временем делать? — спросила мама, с беспокойством поглядывая на бар, хотя там уже много лет было пусто. Старые привычки живучи.

— Ничего, — сказала я. — Я устала.

— Почему бы тебе не полежать? — сразу же подхватила она. — Тебе так досталось. Мы присмотрим за Кейт.

Хелен взглянула на нее так, будто собралась протестовать. Она уже открыла рот, чтобы дать волю гневу, но тут же закрыла его.

Почти что чудо, должна я отметить.

— Ладно, — милостиво согласилась я.

Я втащила себя на второй этаж и улеглась в постель, не снимая чудесных одежек, в которые меня обрядили утром. Ни следа не осталось от улыбающейся, хорошо накрашенной, привлекательной женщины. На кровати лежала развалина с опухшими глазами и пятнистым лицом.

Во второй половине дня мама осторожно потрясла меня за плечо и сказала:

— Джеймс звонит. Будешь с ним разговаривать?

— Да. — сказала я.

Выбравшись из постели, вся в мятой одежде, с заспанными глазами и тупым выражением лица, я подошла к телефону.

— Клэр, — деловито начал Джеймс, — я попытался получить все нужные документы факсом, но в этом проклятом городе нигде его не найдешь.

Он говорил обвиняющим тоном, и я сразу почувствовала себя виноватой. Как будто я лично пробежалась по городу и закрыла все заведения, где есть факс, только чтобы доставить ему неприятность.

— Ох, извини, Джеймс, — промямлила я. — Если бы ты раньше сказал, я предложила бы послать их через отцовский офис.

— Ладно, проехали, — вздохнул он раздраженно, как будто хотел, чтобы я поняла, что если ему что-то нужно, то он сделает это сам, не прибегая к помощи ни одного из членов моей семейки. — Их отправили почтой, утром должны быть здесь.

Я усмехнулась про себя, будучи в курсе неторопливой манеры работы ирландской почты, особенно если сравнивать ее с английской. Но промолчала. Можно не сомневаться, что, если документы не придут вовремя, он исхитрится и в этом обвинить меня.

— Но мне кажется, что нам все равно следует вечером встретиться, — продолжил он деловито.

«Время — деньги», — в этом весь Джеймс!

Но он был прав. Нам все равно надо встретиться. Столько всего следует обсудить.

Мне хотелось поскорее со всем покончить, чтобы продолжать жить дальше.

У меня ведь нет других мотивов, верно?

Я отнюдь не заблуждалась и не воображала, что если он снова меня увидит, то поймет, что все еще любит.

Хотя, должна признаться, тот факт, что он меня больше не любит, приводил меня в недоумение.

— Ну, и что ты предлагаешь? — спросил он. — Я бы пришел к вам, но я не уверен, что мне там будут рады.

Я не верила своим ушам.

Какой наглец!

Разумеется, он не имел никакого права рассчитывать на гостеприимство в моем доме. Но ведь я принимала его вежливо и цивилизованно — чего никак нельзя было сказать о его отношении ко мне.

Разве я не сварила ему кофе? Разве я спустила на него собак? Правда, собак у нас в доме не водилось, но не в этом дело. Больше того, я не спустила на него Хелен!

Чего же он ждал? Что вдоль дороги из дублинского аэропорта будут стоять восхищенные туземцы, размахивая флагами? Духового оркестра и красной ковровой дорожки? Что я встречу его в дверях в прозрачном неглиже и хрипловато скажу: «Добро пожаловать домой, дорогой!»?

Честно, я ничего не могла понять. И не знала, что ему сказать. Создавалось впечатление, что он дуется. Как будто хочет, чтобы я сказала ему что-нибудь вроде: «Не глупи, Джеймс, разумеется, все тебе рады».

Но Джеймс никогда не дуется. Он слишком для этого взрослый. И ни один человек в трезвом уме не мог рассчитывать, что я встречу его с распростертыми объятиями.

Но что же мне сказать?

— Жаль, что ты так думаешь, Джеймс, — робко произнесла я. — Если я или моя семья каким-то образом проявили себя негостеприимно, я могу только извиниться.

Разумеется, я ничего подобного не имела в виду. Если моя семья действительно его чем-то обидела, если, например, Хелен строила ему рожи из окна второго этажа, делала неприличные жесты или показала ему задницу, то я ее персонально вознагражу.

И хотя я давилась этими вежливыми словами, я прежде всего думала о Кейт.

Ничто бы не доставило мне большего удовольствия, чем заявить Джеймсу, что никто в этом доме ему не рад, но это было бы равносильно членовредительству. Я не хотела, чтобы Кейт росла без отца, так что мне приходилось за это расплачиваться, уверяя Джеймса в том, что никто против его присутствия не возражает.

— Ну, тогда я заеду? — недовольным голосом спросил он.

Нет, что с ним такое? Он ведет себя как капризный ребенок, а это так не похоже на него!

— Слушай, Джеймс, — мягко сказала я, — я не хочу, чтобы ты сюда приходил, если тебе здесь неуютно. Может быть, нам лучше встретиться в городе?

Джеймс довольно долго переваривал мое предложение.

— Ладно, — холодно согласился он. — Мы можем пойти куда-нибудь ужинать.

— Звучит привлекательно, — пробормотала я.

— Все равно мне надо где-то есть, — грубо добавил он. — Так что можешь пойти со мной.

— Ты всегда умел уговорить кого угодно, — заметила я, с трудом притворяясь, что улыбаюсь. Но мне вдруг стало очень грустно.

Мы договорились встретиться в половине восьмого в ресторане в центре города.

Подготовка к вечернему выходу была еще более тщательной, чем к утренней встрече. Естественно, мне хотелось выглядеть красивой. К тому же я не возражала и против сексуального вида.

Джеймсу всегда нравились мои ноги, особенно когда я надевала туфли на высоких каблуках. Мы тогда были почти одного роста. Поэтому я и надела туфли с самыми высокими каблуками, самое короткое платье — черное, разумеется — и самую прозрачную пару колготок, какие только удалось найти.

Мне повезло, что я только накануне побрила ноги. Когда собиралась заняться любовью с Адамом. Но об этом потом.

Я не пожалела косметики.

— Побольше туши! — советовала стоящая за моей спиной Хелен. — Погуще положи тонального крема.

Поскольку наши скромные утренние усилия желаемого результата не принесли, теперь мы старались вовсю. Я красилась с такой же тщательностью, когда шла на первое свидание с Джеймсом. А теперь я прихорашивалась, чтобы выглядеть красивой на финальной встрече, завершающей наш брак…

Все впустую!

Неудавшийся брак можно описать как кучу потраченной зря косметики. Забудьте смех, забудьте ссоры, забудьте секс, забудьте ревность. Но снимите шляпу и минуту помолчите перед шеренгой безвестных тюбиков с тональным кремом, тушью для ресниц, карандашей для подведения глаз, румян и помады, которые погибли, чтобы все это было возможно. И погибли зря.

Я взглянула на себя в зеркало и решила, что выгляжу неплохо. Высокая, стройная, почти что элегантная. Ничего даже отдаленно напоминающего арбуз.

— Господи, — сказала Хелен, качая головой с неприкрытым восхищением. — Взгляни на себя. Подумать только, совсем недавно ты была толстой старой стервой.

Ничего себе комплимент!

— Забери волосы наверх, — предложила Хелен.

— Не могу, они слишком короткие, — возразила я.

— Ничего подобного, — заявила она, подошла ко мне и собрала волосы на затылке.

Черт возьми, она оказалась права. Видимо, за два месяца, пока я не обращала на них внимания, волосы подросли.