19

На следующее утро наш дом напоминал Центральный вокзал.

Хелен отправлялась на два дня вместе с другими студентами в Белфаст и определенно полагала, что сборы не только следует оставлять на последнюю минуту, но что в это мероприятие следует вовлекать все семейство.

В это утро меня разбудил не плач Кейт, а осторожные шаги около моей постели.

Кто-то пробрался в мою комнату с дурными намерениями.

Я села в постели.

— Кто это? — спросила я, зевая.

Оказалось — Хелен.

Я сама должна была догадаться.

Она кралась к двери с охапкой моей одежды.

— Ох, Клэр! — воскликнула она, испуганно вздрогнув и уронив мои новые сапоги на пол. — Я думала, ты спишь.

— Как видишь, нет, — сухо заявила я. — Положи все обратно.

— Жадина, — пробормотала Хелен, швыряя охапку одежды на пол. Моим тряпкам явно предстояло путешествие в Белфаст.

Я слышала, как она спустилась на кухню, откуда сразу же послышались крики. Что с ней такое? Куда бы ни пошла, везде ругается.

Проснулась Кейт. Лежала и смотрела в потолок.

— Почему ты не плачешь, детка? — мягко спросила я. — Почему ты не разбудила меня и не предупредила, что плохая тетка Хелен ворует мои одежки?

Я взяла дочку и положила рядом с собой в постель, прижав ее теплое маленькое тельце к груди. Мы немного полежали, подремали, послушали крики, доносящиеся из кухни. «Надо встать, — подумала я. — Кто знает, вдруг Хелен упомянет Адама до отъезда».

Но тут Кейт начала требовать, чтобы ее накормили, так что я вылезла из постели и оделась, едва не споткнувшись о валяющиеся на полу вещи. Потом мы вместе с Кейт спустились вниз.

Там продолжался спор.

Анна, мама и Хелен сидели за столом, заваленным мусором, оставшимся после завтрака, — пакетами из-под каши, чайными пакетиками, пакетами из-под молока и грязной посудой.

Мама с Хелен громко спорили. Анна туманно улыбалась и крутила в руках неизвестно откуда взявшуюся незабудку.

— Понятия не имею, где зеленый шарф и перчатки! — горячо утверждала мама.

— Но я же оставила их на холодильнике, — возражала Хелен. — Что ты с ними сделала?

— Ну. если бы ты не клала их на холодильник, а положила туда, где им место, сейчас бы ты знала, где их найти, — отвечала мама.

— Холодильник — как раз самое подходящее место, — заявила Хелен. — Я туда всегда все кладу.

— С добрым утром, — приветливо поздоровалась я.

Они меня полностью проигнорировали.

По непонятной причине дверь во двор была распахнута, и оттуда дул настоящий сибирский ветер. Дичь какая-то. Ведь в доме маленький ребенок. Да мы все простудимся и умрем!

Я быстро прошла к двери и, держа Кейт одной рукой, другой исхитрилась закрыть и запереть дверь.

— Зря ты это сделала, — мрачно заметила Анна.

Я удивленно взглянула на нее и решила вывести из транса (слишком рано даже для Анны).

— Почему? — спокойно спросила я. — Или Богородица накажет меня за то, что я закрыла ей доступ в нашу кухню?

— Нет, — ответила Анна, глядя на меня так, будто я совсем свихнулась.

Тут за дверью послышалась какая-то возня и бормотание: кто-то пришел в раздражение, обнаружив дверь закрытой.

Замечательный язык для Богородицы, доложу я вам!

Анна вздохнула, встала и открыла дверь.

В дверях стоял отец, которого почти не было видно из-за огромной охапки выстиранного белья.

— Кто закрыл эту проклятую дверь? — прокричал он сквозь груду джинсов и свитеров. — А, это твоих рук дело! — прошипел он, обращаясь к бедняжке Анне, которая стояла, положив руку на дверную ручку.

— Нет, папа, это я закрыла, — поспешно вмешалась я, а то нижняя губа Анны уже начала дрожать и она была готова расплакаться. — Нам было холодно, — попыталась я объяснить, когда отец направил на меня свой гневный взгляд. — Не потому, что я хотела оставить тебя снаружи.

Господи, что за компания невротиков! В сравнении с остальными членами моей семьи я была просто образцом нормальной женщины.

— Ясно, — сказал папа и швырнул охапку белья на стол, не обратив внимания на грязь и мусор. — Что из этого тебе нужно?

— Ох, Хелен, почему ты такая вредная? — вздохнула мама. — У тебя полная комната одежды, но тебе требуется именно та вещь, которая либо стирается, либо сушится.

Хелен по-кошачьи улыбнулась. Ей нравилось, когда говорили, что она вредная. Тогда она чувствовала свою власть.

Выбрав из кучи одежды на столе несколько предметов, она протянула их отцу.

— И что мне с ними прикажешь делать? — изумленно спросил он.

— Но их надо погладить! — не менее изумленно сказала Хелен.

— Погладить? — удивился отец. — Кто же, по-твоему, их должен гладить? Я?

— Ты ведь не собираешься послать меня в Белфаст в мятых шмотках? — возмущенно спросила Хелен. — Я не могу ходить по Белфасту и выглядеть как бомжиха. Они решат, что все католики неряхи и грязнули.

— Правильно, так оно и есть! — закричал папа, выставив вперед руки, словно защищаясь от ее страстного воззвания.

Бедняга! У него не было ни малейшего шанса.

Все понемногу успокоились, начали жевать тосты, запивая их кофе, и беседовать — хотя назвать это беседой можно было лишь с натяжкой.

— Догадайтесь, с кем я буду жить в Белфасте? — нараспев спросила Хелен.

Я хорошо знала этот ее невинный тон и сразу заподозрила неладное.

— С кем? — спросила Айна.

— С протестанткой! — таинственно сообщила Хелен.

Мама продолжала спокойно пить чай.

— Мам, ты слышала, что я сказала? — надула губы Хелен. — Я буду жить с протестанткой.

Мама невозмутимо взглянула на нее.

— Ну и что?

— Но разве мы не ненавидим всех протестантов?

— Нет, Хелен, мы никого не ненавидим, — объяснила ей мама так, будто разговаривала с четырехлетним ребенком.

— Даже протестантов?

Хелен обязательно хотелось затеять ссору.

— Да, даже протестантов.

— Но вдруг мы попадем под их влияние? Станем странно себя вести и начнем возиться с составлением букетов…

Хелен где-то набралась отрывочных сведений насчет того, что представляют собой протестанты, и получилась чудовищная смесь Вельзевула и мисс Марпл. Разумеется, у них рога, копыта на ногах и огонь изо рта. К тому же они делают свой собственный джем.

— Ну и что? — ничуть не испугалась мама.

— Вдруг я никогда больше не буду ходить к мессе? — попыталась напугагь ее Хелен.

— Но ты и так не ходишь, — удивилась Анна.

К счастью. Кейт, почувствовав плохое настроение присутствующих, принялась орать, как иерихонская труба. Я поняла, что ее ждет успешное дипломатическое будущее или работа в ООН.

Все кинулись греть ей бутылку, Анна и Хелен едва не сбили друг друга с ног. Папа занялся доставанием гладильной доски и демонстративно начал гладить, так усердно нажимая на кнопку «пар», что кухня вскоре стала напоминать сауну.

Мама некоторое время сидела не шевелясь, будто была сделана из камня, но потом начала убирать со стола и с мрачным видом вышвыривать надкусанные остывшие тосты в мусорное ведро.

А жаль, потому что я любила холодные тосты. Но у меня хватило ума не переходить дорогу своей матери вскоре после того, как ее известили, что одна из ее дочерей не будет больше ходить к мессе.

Даже если эта дочь — не я.

Ситуация постепенно нормализовалась, но Хелен не могла долго пребывать в спокойном состоянии.

— Интересно, как будет в Белфасте? Вдруг меня убьют? — принялась она размышлять вслух. — Под пулю попаду, или бомба взорвется? Очень может быть, что вы видите меня в последний раз.

Мы все обалдело уставились на нее. Даже Кейт замолчала.

Нет, разумеется, так нам повезти не может!

— Или меня похитят, — мечтательно продолжала она. — Как Брайана Кинана. У него тоже есть две страшненькие сестренки, хотя у меня их целых четыре, — торжествующе закончила она, довольная тем, что обнаружила сходство между собой и жертвой похищения.

— Они не страшненькие! — возмутилась мама.

— Спасибо, мам, — сказала я и ехидно улыбнулась Хелен.

— Да не о тебе речь, — раздраженно заявила мама. — Я говорю о сестрах Брайана.

— Вот как… — расстроилась я.

Хелен все еще болтала насчет похищения, и мое сердце истекало кровью от жалости к воображаемому похитителю.

Любой, рискнувший похитить Хелен, будет убежден, что его подставили. Что она представляет собой некое тайное страшное оружие, присланное из стана врага.

Ее нельзя было ничем напугать.

Хелен вернется домой целой и невредимой, не только с выплаченными за нее деньгами, но и с запиской, в которой террористы выразят сочувствие ее семье.

Но наконец она ушла. Какой-то несчастный идиот по имени Энтони будет иметь сомнительное удовольствие ехать с ней три часа в одной машине до Белфаста.

Об Адаме Хелен не сказала ни слова.

Чтоб ей пусто было!

Кто знает, может, и он едет в Белфаст. Или уже там…

А может, все телефонные линии в его районе вышли из строя и он поэтому не звонит мне? Или он попал под велосипед и лежит в госпитале с различными травмами?

Но, самое главное, он мне не позвонил.

И не позвонит.

Что же мне теперь делать?

Самое удивительное, я практически не вспомнила Джеймса ни разу за последние два дня. В голове у меня был только Адам, Адам и Адам. Точно так же, как стюарды на тонущем «Титанике» больше беспокоились о переполненных пепельницах в баре, чем об огромной дыре в корпусе судна, через которую тоннами поступала вода, так и я волновалась о незначительных вещах, забыв о главном.

Иногда так легче жить.

Ведь я ничего не могла поделать с огромной дырой, тогда как вытрясти пепельницы было в моей власти.

Такая вот аналогия.

В результате такого моего настроения я весь вторник проболталась дома. Я тосковала, не находила себе места и все воспринимала трагически. Позвонила ли я Джеймсу? Простите, но нет. Я страдала от приступа жалости к себе.

Видит бог, я не пыталась себя оправдать.

Но я пребывала… в жуткой депрессии, черт бы все побрал!

20

На следующий день мне лучше не стало.

Вы когда-нибудь видели человека, который практически умирал от жалости к себе?

«Глупо, — решила я. — Пора положить этому конец».

Я вылезла из постели и привела в порядок Кейт. Затем занялась собой.

Не волнуйтесь, я не буду повторяться, то есть пить и ходить немытой. Нет, до этого пока не дошло. Я кое-как прожила день. По правде сказать, без особых достижений: я не нашла лекарства от рака, я не придумала колготки, в которых не спускаются петли… и, стыдно признаться, я не позвонила Джеймсу.

Знаю, знаю, простите. Я должна была позвонить. Но я чувствовала себя такой пустой и одинокой! Впрочем, это, разумеется, не извиняет моей безответственности.

Так или иначе, но в четверг я вылезла из постели и позвонила Джеймсу.

Я даже не нервничала.

За это мне надо благодарить Адама, потому что, направляясь к телефону, я думала: «Ха! Не воображай, что ты — нечто особенное. Это не так. Ты не единственный мужчина, способный заставить меня чувствовать себя печальной, одинокой и отвергнутой. Существуют миллионы других, кто способен на такое же. Вот тебе!»

Возможно, не самая идеальная позиция с точки зрения уважения к себе, но тем не менее.

Я набрала лондонский номер и отметила, что руки совсем не дрожат. И я не заикаюсь.

«Как интересно! — подумала я. — Джеймс уже не может привести меня в разобранное состояние».

Во всяком случае, процедура набирания лондонского номера точно не может.

Рановато зазнаваться.

Я уверенным и твердым голосом попросила секретаршу позвать его к телефону. Мне казалось, что Лондон находится за миллион миль от Дублина, как будто на другой планете, хотя я видела его каждый вечер по телевизору. Голос секретарши доносился издалека и казался совсем чужим.

Как Джеймс теперь для меня — далекий и чужой.

Хотя, возможно, все дело было в том, что секретарша у него родом из Греции.

Так или иначе, но я спокойно ждала, когда он возьмет трубку. Подумаешь, большое дело! Что я теряю? Ничего.

Как сказал какой-то ироничный и, наверное, очень несчастный человек, свобода просто означает, что тебе нечего терять.

До того, как я услышала это выражение, я всегда полагала, что свобода означает возможность пойти купаться во время месячных.

Как мало я тогда знала!

Разумеется, когда вам двенадцать, вы верите всему.

К примеру, вы знаете, что невозможно зачать ребенка, если вы занимаетесь любовью стоя? Честно, это чистая правда.

Просто плакать хочется, какой невинной девочкой я когда-то была.

Ох, простите, вам ведь интересно узнать, как все прошло с Джеймсом.

Я еще не сказала?

Его не оказалось на месте. Он был на совещании или где-то еще.

Нет, я не назвала секретарше своего имени. И вы не ошибетесь, если предположите, что я почувствовала некоторое облегчение от того, что мне не придется с ним говорить.

Но ведь я ему позвонила, верно?

Так что на пару часов я могу перестать чувствовать себя виноватой.

У меня даже поднялось настроение. От радости я взяла Кейт из корзинки и закружилась вместе с ней.

«Наверное, прелестная картинка! — подумала я. — Прелестный ребенок на руках у любящей матери».

Кейт слегка перепугалась и заплакала. Ничего страшного. Я ведь хотела как лучше!

Хотя, возможно, центр тяжести Кейт слегка сместился.

— Не сердись, малышка, — сказала я. — Давай наденем наш самый красивый комбинезон и поедем в город.

Так мы с Кейт отправились в город.

Покупать себе еще одежду мне совесть не позволяла. Но я могла купить что-то для Кейт.

Ха! Не тратьте зря время и не пытайтесь меня усовестить. У меня железное алиби. Я в самом деле купила ей прелестное платье.

Даже самый маленький размер был слишком велик для нее, но ничего, она вырастет.

Еще я купила ей ползунки бледно-голубого цвета с рисунком в виде темно-синих горошин и маленькую курточку в тон, на «молнии» и с капюшоном.

И носочки.

Про ее носочки я могу говорить часами.

Крошечные, пушистые, мягкие и теплые, чтобы ее маленькие розовые лапки не мерзли.

Иногда на меня накатывала такая волна любви к ней, что мне хотелось изо всех сил сжать ее в объятиях. Но я боялась ей навредить.

Потом мы отправились в книжный магазин.

Уровень адреналина в моей крови вырос еще за несколько десятков футов до магазина.

Я обожаю книги. Почти так же, как одежду, а этим много сказано.

Мне нравится держать их в руках, ощущать их запах. Для меня книжный магазин — настоящая пещера Аладдина. За блестящими обложками скрываются целые миры. Вам остается только раскрыть книгу и взглянуть.

Целый мир, который я выбрала, принадлежал некой Саманте, у которой «было все». Дворец во Флоренции, пентхауз в Нью-Йорке, дом рядом с Букингемским дворцом, умопомрачительные бриллианты, пара издательств, реактивный самолет, бойфренд — какой-то граф или герцог и очень важная тайна, скрытая далеким прошлым.

Я готова была поспорить, что до того, как ей так сказочно повезло, она была проституткой и лесбиянкой.

Быть просто проституткой недостаточно: это уже никого не шокирует. Требуется еще что-то, чтобы поймать читателя на крючок.

Лесбиянство пока еще не полностью заездили. Людям все еще интересно об этом читать. А что будет, когда люди перестанут поднимать брови при слове «лесбиянка»? О чем тогда писать?

Страшно подумать!

О скотоложцах?

О некрофилии?

О людях, занимающихся сексом с рекламными агентами?

Отвратительная перспектива!

Конечно, я могла купить что-нибудь из книг добрых старых авторов. Типа Бронте или Джозефа Конрада — он всегда дает тебе возможность посмеяться. Но мне не хотелось напрягаться.

Так что я купила настоящую белиберду.

Когда я вышла из книжного магазина, прижимая к себе Кейт и только что купленный, весь в золоте бестселлер, я случайно прошла мимо кафе, где мы несколько дней назад сидели с Адамом. У меня еще оставались свободными два с половиной часа, так что я решила посидеть там. И можете себе представить, всего через полтора часа в кафе вошел Адам.

Какое совпадение!

Не иначе как вмешалось божественное провидение. Я не слишком религиозна, но я знаю, когда нахожусь в присутствии господа.

Я вас не убедила?

Ладно, тогда лучше все выложить начистоту.

Я лелеяла тайную надежду, что, может быть, если я поеду в город, то встречу там Адама.

А поскольку в субботу он отправился именно в это кафе, как и некоторые из его сокурсниц, то имелся маленький шанс, что он окажется там и в четверг. Все знают, чем занимаются студенты, если не пьют и не принимают наркотики. Они часами сидят за столиками в кафе с одной чашкой холодного кофе на десятерых.

Возможно, я просидела за своим чаем излишне долго. Некоторые могут даже предположить, что я ждала Адама… Так что, когда он наконец пришел, вряд ли это можно было отнести к божественным или метафизическим явлениям.

Можно даже сказать, что я подстроила нашу встречу, хотя это несправедливо. Господь помогает тем, кто помогает себе. Если бы я провалялась в постели с книжкой, разве бы я его встретила? Разумеется, нет!

Я сидела, одним глазом уткнувшись в книгу про Саманту, а другим следя за дверью. Хотя я и надеялась, что он придет, я не была готова к тому, что почувствую, когда он появился.

Он был таким… он был таким сногсшибательным! Высокий, сильный и одновременно по-мальчишески трогательный.

«Тихо, тихо, — сказала я себе. — Дыши глубже».

Я с трудом сдержалась, чтобы не положить Кейт на стол и не броситься ему на шею.

Но вовремя напомнила себе, что уже исчерпала свою квоту невротика, так что неплохо было бы вести себя как нормальная, спокойная женщина.

Черт, если немного потренироваться, то можно даже стать такой.

Вот я и сидела, демонстрируя спокойствие и невозмутимость.

Наконец он меня заметил.

Я боялась, что он встанет на дыбы, заржет, как испуганная лошадь, и рванется к двери с такой скоростью, будто за ним гонятся все силы ада. Я ждала, что он промчится через кафе, сбивая с ног людей, опрокидывая столы и стулья, разливая кофе на невинных посетителей, и с широко раскрытыми глазами, указывая пальцем на меня и Кейт, крикнет тому, кто захочет слушать:

— Она сумасшедшая, настоящая психопатка! Не подходите к ней!

Но он ничего такого не сделал.

Он мне улыбнулся.

Хотя, должна признать, его улыбка была несколько настороженной.

— Клэр? — сказал он, подходя к моему столику. — И Кейт! — добавил он.

И не ошибся.

Надо же, все замечает!

Он поцеловал Кейт.

Меня он не поцеловал.

Но это я смогу пережить.

Я была так рада его видеть, рада, что он хочет говорить со мной, что мне было почти безразлично, кого из нас он поцеловал.

— Не хочешь посидеть с нами? — вежливо спросила я.

Сдержанная, воспитанная, хозяйка своих эмоций, вот я какая. Ничего такого, что могло бы его спугнуть.

— Ладно, — сказал он, осторожно, внимательно наблюдая за мной. — Вообще-то я зашел выпить чашку кофе.

— Прекрасно, — сказала я, изображая полную невозмутимость.

Он ушел.

Я осталась ждать.

Я ждала и ждала.

«О господи! — печально подумала я. — Он наверняка сбежал. Он не хочет иметь со мной ничего общего. Наверное, вылез через маленькое окошко в мужском туалете, пробрался между мусорными бачками, которых всегда полно на задах кафе, и сбежал».

Я положила книгу в сумку (знаете, я так ему обрадовалась, что совершенно забыла спрятать эту дрянную книгу) и поправила упряжь Кейт.

Ладно, во всяком случае, я попыталась. И я была этому рада.

Я не получила того, что хотела, но, по крайней мере, я взяла на себя ответственность за свою жизнь. Я попыталась что-то наладить. Я не вела себя как пассивная жертва, сдавшаяся без сопротивления.

Не сработало, ну и что с того? Самое главное — попытаться. И когда в следующий раз я встречу хорошего мужчину, я не буду изображать из себя слезливую школьницу и подозревать его во всех грехах.

Я уже собралась встать, когда Адам появился с подносом, на котором стояли чашки с кофе и лежали плюшки.

Подлец! Я только что была взрослой, зрелой и мудрой, и все абсолютно зря, черт побери.

Мне даже захотелось прогнать его, попросить оставить меня в покое. Всего несколько минут назад я смирилась с мыслью, что потеряла его, так что же мне делать теперь? Наслаждаться его обществом? У вас что, крыша поехала?

— Извини, что задержался, — сказал он. — Там кассирша вдруг впала в истерику и… Эй, куда это ты собралась?

На его лице отразилось изумление, которое тут же сменилось огорчением.

— Прости, — пробормотала я, чувствуя себя ужасно.

— Почему ты уходишь? — сердито и обиженно спросил он. — Извини, что я так долго. Но я надеялся, что ты подождешь.

— Я решила, что ты ушел, — промямлила я.

— Почему? — удивился он. — Почему я должен был уйти?

— Не знаю, — сказала я. Меня аж тошнило от смущения.

— Послушай! — Он так резко поставил поднос на стол, что кофе расплескался.

Я вздрогнула от испуга.

— Садись, — сердито сказал Адам. Положил руки мне на плечи и решительно усадил меня снова на стул — Прости, Кейт, — извинился он. По-видимому, на ее маленьком личике отразилось удивление от такой перемены. — А теперь скажи мне, — снова обратился он ко мне, — что, черт возьми, происходит?

— В каком смысле? — тихо спросила я.

Адам явно пытался сдержать гнев, и меня это пугало.

— Почему ты со мной так обращаешься? — сердито спросил он, приблизив ко мне лицо.

Я не могла поверить своим глазам.

Куда подевался приятный и вежливый Адам?

— Как — так? — тупо спросила я. Я его боялась, но, подобно зайцу, попавшему в свет фар, не могла отвести взгляда от гневной голубизны его глаз.

— Как будто я какой-то подонок!

— Это неправда… — удивленно прошептала я.

Я ведь не делала ничего подобного, верно?

— Нет, ты именно так со мной обращаешься! — рявкнул он, впиваясь пальцами в мои плечи. — Практически с первого дня нашего знакомства. Когда мы познакомились, ты мне очень понравилась, мне хотелось тебя видеть, что тут такого? — продолжил он, распаляясь.

— Ничего. — прошептала я.

— Тогда почему ты ведешь себя так, будто я какой-то Казанова? Почему ты решила, что я путаюсь с твоей маленькой сестрой? Почему ты решила, что я уйду и оставлю тебя сидеть здесь, скажи мне, почему?!

Люди за соседними столиками начали заинтересованно оглядываться на нас, но Адам ничего не замечал, а я не считала разумным указывать ему на это, особенно в его теперешнем состоянии.

— Разве ты не понимаешь, что оскорбляешь меня? — резко спросил он.

— Нет, — пробормотала я, боясь взглянуть на него.

— Так вот, оскорбляешь!

Я не знала, что сказать. Сидела и смотрела на него.

Внезапно я осознала, как близко от меня находится его лицо. Нас разделяло всего несколько дюймов. Я могла разглядеть каждый отдельный волосок в его щетине, слегка загорелую кожу, плотно обтягивающую скульптурные скулы, ровные белые зубы, чувственный рот…

Внезапно он замер. Злость, кажется, покинула его. Мы сидели, подобно статуям, уставившись друг на друга. Его руки все еще лежали на моих плечах.

Я остро ощущала его силу — и его уязвимость.

Потом он отодвинулся от меня и долго сидел, устало свесив руки.

— Адам, — рискнула я позвать.

Он даже не взглянул на меня. Просто сидел, склонив голову и демонстрируя мне свои роскошные темные волосы.

— Адам, — повторила я и осторожно коснулась его руки.

Он напрягся, но руки не отнял.

— Дело не в тебе, а во мне, — неуклюже пробормотала я.

После небольшой паузы он спросил:

— Что ты имеешь в виду?

По крайней мере, так мне послышалось, потому что разобрать было сложно. Он низко опустил голову и говорил практически в свой свитер.

— Потому что это моя проблема, — промямлила я.

Эти слова дались мне нелегко, но я должна была их сказать. Я чувствовала, что в долгу у него. Я обидела его, и самое меньшее, что я могла сделать, это объяснить, что творится в моей голове.

Он сказал что-то еще.

— Прости, Адам, но я не разобрала, — извинилась я.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Даже в плохом настроении он невероятно красив.

— Я спросил, в чем твоя проблема? — повторил он.

Меня снова охватил страх. Я должна все исправить! Но говорить с ним, когда он в таком дурном расположении духа, было трудно.

— Все дело в том, что я не уверена в себе и подозрительна, — сказала я.

Он промолчал. Сидел и мрачно смотрел на меня.

— Ты не сделал ничего плохого… — заикаясь, продолжила я.

Он слегка кивнул — во всяком случае, мне так показалось. Но я немного осмелела и продолжила:

— Я подумала, что ты ушел, так как не хотел со мной разговаривать.

— Ясно, — сказал он без всяких видимых эмоций.

Мне захотелось его стукнуть. Ну, ради бога, прояви же хоть какую-нибудь реакцию. Скажи мне, что я дурочка, что ты всегда хотел меня видеть…

Адам молчал.

Кто знает, может, ему не нравилось, что я напрашиваюсь на комплименты? Тоже можно понять. А может, самое время перестать пытаться им манипулировать? Но иногда ты делаешь это так же машинально, как, например, дышишь. Хотя гордиться тут нечем.

Я попыталась объясниться:

— Я думала, что ты не хочешь со мной разговаривать, потому что я наговорила тебе столько глупостей по телефону в субботу.

— Точно, наговорила, — согласился он.

— Но я боялась, — печально поведала я.

— Чего? — поинтересовался он, но уже не так зло.

— Да… всего, по сути, — сказала я.

И тут, к моему ужасу, глаза мои наполнились слезами. Но я не нарочно, клянусь, не нарочно!

— Прости, — всхлипнула я. — Я вовсе не хочу тебя разжалобить.

— И правильно, — заявил Адам. — Потому что это не сработает.

«Бессердечный негодяй!» — подумала я, но тут же выбросила эту недостойную мысль из головы.

— Я реагирую на плач женщин, только если им не больше двух лет, — продолжил он, слегка улыбаясь, и дотронулся до личика Кейт.

— Вот как? — заметила я и попыталась улыбнуться, хотя все еще продолжала плакать.

— Так чего же ты так боишься? — спросил он. На этот раз довольно мягко.

— Да всего на свете! Привязаться к человеку, а потом потерять его; показаться идиоткой, получить душевную травму, отпугнуть человека, быть чересчур прямой и откровенной или, наоборот, слишком отстраненной… — начала перечислять я. — Продолжать? Меня на несколько часов хватит.

— Нет, достаточно, — сказал он. — Но мы все боимся того же.

— Разве? — удивилась я.

— Конечно, — уверил он меня. — Почему ты считаешь себя особенной? Знаешь, у тебя нет монополии на такие чувства. Я только не пойму, почему ты боишься меня.

— Потому что… Я подумала, что ты пользуешься мной, чтобы возбудить ревность Хелен! — выпалила я.