Лоскутное одеяло

Включили телевизор и стали на экране смотреть, что происходит перед нашими окнами. Ведь камеры Си-эн-эн установили на "Украине" и на нашем доме! Когда мы видели, что танк разворачивает орудие в сторону Белого дома, я кричал: "Затыкай уши! Сейчас долбанет!" И выстрел мы ВИДЕЛИ на экране, а СЛЫШАЛИ его своими ушами, оттуда - из-за стен, и дом содрогался, и посуда дребезжала, и мы, прижавшись друг к дружке, цепенели от ужаса. Было так страшно смотреть, как снаряд попадает в Белый дом и из окон вырывается пламя. В перерывах между залпами мы собрали документы в сумки, готовые бежать - но куда? Ясно, что во двор и оттуда в сторону Кутузовского. Но медлили. В это время по телеку мы увидели, что по мосту идут наши парламентарии на переговоры в Белый дом к Верховному совету. Стрельба затихла с двух сторон. Вроде бы перемирие. И я собрался в кухню, что выходит окнами в сторону Белого дома. У меня с вечера был замочен горох для супа, и я вознамерился поставить его вариться - пока "как пахарь, битва отдыхает". Инна закричала: "Ты обезумел, какое перемирие, как можно верить Руцкому, они начнут палить, попадут в окно, и ты взлетишь со своим горохом к чертовой бабушке!" Но я, пригибаясь, "перебежками, перебежками", зажег газ и поставил кастрюлю на плиту. А когда мы увидели на экране, что из Белого дома выходит длинная шеренга побежденных депутатов и пушки перестали стрелять, то немного пришли в себя и похлебали горохового супа, который я забыл посолить от волнения. Но это была беда поправимая.
      Зная, что мы живем напротив Белого дома, нам звонило много народу из разных стран - ведь эти залпы видели во всем мире, и друзья волновались. Из Израиля, Франции, Швеции, Англии, Георгий из Тбилиси, Светлана из Киева... По ТВ ночью выступало много достойных людей. Элик говорил хорошо и взволнованно, а ребята из бывшего "Взгляда" - развязно и глупо.
      Днем говорил с Майей, которая прилетела на свой бенефис и попала в самую кашу. Она сказала, что ни минуты не спала, не отрывалась от телевизора. "Но утром я не смогла проехать к театру, чтобы позаниматься, - из-за баррикад. И не смогла пройти пешком, нет каких-то пропусков. Если так будет и завтра, то не знаю, смогу ли я выйти на сцену, не тренируясь несколько дней?.."
      Объявили комендантский час, и это оказалось хорошо - всех можно застать по телефону после 23-х. Например, Натана.
      Говорил с Майей по поводу девятилетней японки, которая по ТВ танцевала вариацию из второго акта "Лебединого":
      - Поразительно. Можешь мне поверить: в балете нет ничего труднее этой вариации, а она станцевала ее в девять лет!
      - Ты заметила, какая у нее большая голова?
      - Как у всех японцев. Может быть, поэтому у них так много мозгов и они так многого добились?
      Вспомнил: 3 октября, накануне пальбы, были с Инной у Татьяны Лещенко-Сухомлиной, она просила, чтобы мы заехали к ней за вторым томом ее воспоминаний, которые только-только вышли. Я ее знаю с 1944 года. Сейчас это симпатичная девяностолетняя дама, с прекрасной памятью. Так вот, когда мы уходили от нее, по радио уже передавали тревожные известия об обстановке возле Белого дома. И Татьяна Ивановна сказала: "Васенька, вы же сейчас будете идти мимо, возвращаясь домой, и увидите, что там происходит. Позвоните мне. Если танки стоят на мосту, то скажите: "Котлеты уже готовы", а если обстановка не страшная, то: "Борщ еще не сварился". Не перепутаете?" Мы не перепутали и сказали, что котлеты уже готовы и мы их вскоре собираемся есть...
      Умерла Нина Берберова, и мы скорбим. Она была очень умная и интересная. Замечательно писала, я все время ее перечитываю - и "Курсив...", и "Железную женщину". Я познакомился с нею в Париже через Шмакова, а Инна была у нее в Принстоне.
      Нина была у нас в Москве, и мы с нею переписывались.
      14 октября. Мой двоюродный внучатый племянник Саня, которому 8 лет, пишет мне письма на машинке и в конце: "Скорее отвечайте!" Сегодня я получил от него машинопись:
      СТИХИ МОСКОВСКОГО МЕТРОПОЛИТЕНА
      На станции "Улица 1905 года"
      В театре идет лишь одна ода.
      На станции "Водный стадион"
      Ходит толпами ОМОН.
      На станции "Тверская"
      Живут люди племени майя.
      На станции "Белорусская"
      Стоит армия русская.
      На станции "Кузнецкий мост"
      Хороший милицейский пост.
      На станции "Проспект Мира"
      Не живет моя бабушка Ира.
      На станции "Лихоборы"
      Все время шастают воры,
      Которые любят лишь помидоры,
      Но не любят про них разговоры.
      На станции "Фили"
      Сегодня двор не мели,
      А у меня кошелек увели.
      "Осторожно! Двери закрываются".
      Следующая станция забыл, как называется.
      16 октября. В издательстве "Дружба народов" вышли наконец "Современницы о Маяковском" - сборник женских воспоминаний о поэте, который предложили мне составить и прокомментировать. И иллюстрации подобрал тоже я. Долго издавали. Все говорят, что лучше всего написаны мемуары мамы, а ведь там и Лиля Брик, и Эльза Триоле, и Маруся Бурлюк, и...
      18 ОКТЯБРЯ - 30 НОЯБРЯ, БЕРЛИН - МЮНХЕН
      28 октября 1993 г. МЮНХЕН.
      С утра в издательство "dtv", где получил экземпляр моей немецкой книги "Напиши мне стихи", репринт берлинского издания. Напечатана на лучшей бумаге, но в мягкой обложке.
      Потом зашел за Майей и пошли с нею в Хореографическую академию, где ей "разрешают" заниматься в классе один час в день. Это вместо того чтобы пригласить ее давать класс балетным, дураки. "Вовсе не дураки, - заметила М. Руководство балета и школы не привлекают меня к работе из ревности, чтобы самим не выглядеть слабее. Вот сейчас здесь ставят "Дон Кихота", казалось бы сам Бог велел мне заниматься с солистами. Им это даже было бы выгодно - не нужно оплачивать билеты, отель. Но... руководство охраняет себя от ненужных сравнений. Пригласили какую-то посредственность, которая никого не задевает".
      Во время занятия выглядит она восхитительно, все делает красиво, артистично, как тридцать лет назад. Если бы она на своем юбилее поставила станок на сцене и так же занималась, как передо мной одним, то успех был бы необычайный...
      Классы в академии огромные, красивые, сплошь в зеркалах на колесах, которые можно поставить в любое положение. Полы из светлого пластика. "Это так украшает сцену. У нас много лет не стелили, говорили - пластик горит. Как будто деревянный пол сцены не горит. А ведь это и красиво, и не скользко, и туфли не рвутся. На досках - моментально превращаются в лохмотья".
      Из ее разговоров:
      - Чайковский не прочел о себе ни одной хвалебной рецензии, а Губайдулина ни одной ругательной. Она же очень непрофессиональна, ее невозможно слушать. Ее слушают, ибо боятся сказать, что плохо, - решат, что не понимают.
      - Кто сейчас вместо Асафа дает класс?
      - Ягудин. И все у него такие же раскоряки, как он сам. Ведь мы, балетные, обезьянки - подражаем педагогам. Я, Райка и Катя всегда прыгаем с такими руками (показала), как прыгала Гердт. А правильно так (показала), как учила Ваганова. Но уже были приучены Елизаветой Павловной. Ваганова не вышучивала, не ругала, как Гердт, а говорила, как надо сделать. И все получалось. Она, конечно, и подъелдыкнуть умела. Одна станцевала на уроке вариацию, улыбалась, сверкала, а Ваганова говорит: "Ну, станцевала зубками, теперь станцуй ножками".
      О Лифаре отозвалась как об умнице, а о Кшесинской сказала - интриганка. Как я понял из косвенных вопросов, в Испании Майя не справилась и ее съели. "Впредь буду умнее".
      Майя пишет мемуары, читала главу про дедушку, интересно и похоже на мое детство в коммуналке. Возвращаться в Москву не собирается, в Мюнхене ей хорошо. Король Испании пожаловал ей почетное гражданство. "Понимаешь, у нас двойное гражданство. Немецкое очень удобное - не надо никаких виз, чтобы летать по миру. А у нас - сам знаешь, кровью умоешься, пока вылетишь".
      Родион кончает партитуру "Лолиты", будут ставить в Стокгольме.
      Виделся с В.Сечиным, который в свое время бежал из страны, а теперь приезжает в Москву и его даже приглашают ставить спектакли. Он повел меня развлекать в знаменитую мюнхенскую пивную. Баварцы в коротких штанишках играют марши, публика подпевает и раскачивается. Вот так, накачавшись пива, они и поперли под эти марши на СССР...
      6 ноября. 3 ноября Нину Скуйбину оперировали три с половиной часа. Обнаружили много плохого, сильно запущенного. На следующий день она сказала, что, видно, она большая грешница, раз ее так ужасно наказывает Бог. Мы не считаем ее грешницей: ужасная смерть первого мужа, одинокая жизнь, воспитание сына, трудный тайный роман с Эликом и счастье, которое она ему принесла. А теперь мученья, которые ее ждут.
      Что-то будет?
      9 ноября. Сегодня искали по всему городу и с трудом нашли редкое лекарство для Нины, но потом сказали, что оно не понадобится. Элик вне себя от отчаяния. Вчера выступал на панихиде Верейского, завтра похороны Карлена*, сегодня снимает Ельцина в Кремле. И каждый день - больница!
      Еще раз прочел разговор Волков - Бродский об Ахматовой, который когда-то читал. Сколько сплетен! И оба это как бы приветствуют.
      "Волков: Мне кажется, А.А. иногда была совсем не прочь посплетничать.
      Бродский: Конечно, конечно".
      А от себя добавлю - "Увы, еще как!" Два раза я знаю точно. Поэтам не везло в личной жизни фатально: А.А. с мужьями и особенно с Гаршиным, Цветаевой с романами, Пастернаку с женами, М-му, Пушкину... Кто-то сказал: "Назовите мне поэта, которого верная жена подвигла бы на создание поэмы"...
      Ноябрь 1993 г. Умер Феллини. С ним для меня ушла целая эпоха. Меня сразу же потрясла "La Stradа"** сорок лет назад, и с тех пор все эти годы мы ждали его следующий фильм и никогда не были обмануты. Много лет я был под впечатлением "Кабирии", знал ее наизусть, показал отрывки в своем фильме "Звезды встречаются в Москве", когда никто еще у нас не видел эту картину и начальство чинило мне препятствия... Но потом я несколько охладел к ней и все большее и неизменное место заняла "La Strada". Мне кажется, что выше этого в кинематографе ничего не создано.
      "Где он подсмотрел, - писал Бежар, - что смычок, изгибающийся на скрипичной струне, так женственен и пластичен, что вызывает желание? Откуда он знает, что желтый цвет перетекает в коричневый с чуть-чуть размытой нежностью? С такой же усталая балерина пытается раствориться в партнере. Откуда это умение перекраивать материю по-своему? Ясно, что он это где-то подсмотрел. Но - где? В каких Божественных Пенатах?
      Его талант стал могучим в один прекрасный момент, когда на его голову обрушилась Гармония. Ее сбросили с небес для Феллини так же, как когда-то для Моцарта. И они сразу же постигли ее, им предначертанную и им предназначенную".
      7 декабря. Позвонила Инне одна искусствоведка, приехала из Чебоксар. Она увидела по ТВ в передаче Рязанова о Лиле Брик на стене нашей квартиры портрет работы Константина Коровина и страшно взволновалась, хотя он лишь промелькнул в панораме и не назывался. На картине изображена молодая женщина в тени листьев, сквозь которые падают на нее солнечные блики. Кто такая? Говорили, что это любимая модель Коровина - Муся. Этот портрет отец Инны в конце десятых купил у семьи Шаляпина в Петрограде. Искусствоведка попросила о свидании и когда пришла, то рассказала такую историю:
      "На портрете изображена ученица Коровина, которую он неоднократно писал. Она потом стала тоже живописцем, ее зовут Мария Мыслина. Я занималась ее творчеством, писала о ней и хорошо ее знала. Она всю жизнь хранила блеклую фотографию этого портрета и сокрушалась, что не знает его судьбы - цел ли он, где его искать, куда делся? Мы часто с нею о нем говорили. Мыслина с мужем были репрессированы, а последние годы она жила в Москве и умерла в семидесятых годах. Ее дом был в двух шагах от вас, на Новинском бульваре. Если бы она знала! На стене у нее висело пожухлое фото, но она не дожила до того дня, когда могла бы узнать судьбу своего портрета. Еще раз взглянуть на него..."
      * * *
      Не могу не добавить: недавно приходит моя добрая знакомая, которой я рассказываю историю портрета. "Боже, это же Муська Мыслина. Она сидела вместе с мамой в лагере. А потом написала мой портрет, когда мне было лет семь, и он висит до сих пор над маминой кроватью", - восклицает она. Вот вам очередное "Скрещение судеб"! - И.Г.
      16 декабря. Очень понравился спектакль Марка Розовского "Триумфальная площадь" - о Мейерхольде. С Сергеем Десницким, который очень хорош.
      Был юбилей Ильи Гутмана, 75. Я рассказывал о съемках с ним на Сахалине в 1953 году. Было много теплых выступлений, а Юрий Никулин, его друг, рассказал анекдот: "Трогается автобус с места, а его пытается догнать толстенький смешной пассажир, арбуз купил. Он бежит, уронил арбуз, подобрал половинки, опять бежит, весь взмок. Автобус уже тихонечко катится под горку, он все догоняет, какая-то пассажирка кричит ему в окно: "Ой, мы просто описались со смеху, глядя на вас, ха-ха-ха..." А он отвечает на ходу: "А вы сейчас обкакаетесь, когда узнаете, что я водитель вашего автобуса..."
      1994
      13 января. Новый год встречали у Эльдара на даче - кроме нас были Шура Ширвиндт с женой и Таня Запасник, наша общая приятельница. Особого веселья не было, так как Нина перенесла операцию и в доме грустно.
      Вчера прошла по ТВ наша передача о Параджанове - "Человек-праздник". Мы все говорили о нем пять часов - Элик, Инна, я, Наумов, Ахмадулина, Демидова, Атанесян, Гарик Параджанов, Плотников, Кайдановский. Мой сценарий, ведущий Рязанов. Говорят, получилось красиво и весело, что уже немало. Сделали 40 минут, но было много отзывов и хотят смонтировать ТРИ передачи.
      18 января. Намедни смотрели Петера Штайна "Орестею", спектакль идет ВОСЕМЬ(!) часов с двумя антрактами. Это была генеральная, поэтому буфет не работал. Мы взяли с собой бутерброды, соки, я хотел захватить подстилку - как на пикник... Спектакль нам ОЧЕНЬ понравился, замечательно придумано и поставлено, есть прекрасные актеры, и кровь льется рекой.
      Смотрели две интересные картины в кино - "Индокитай" с Катрин Денев и про убийство Кеннеди, обе высшего класса.
      Я пишу на компьютере про Л.Ю., для души, а не для пропитания. Кстати, "о пропитании" - за мое эссе о Тамаре Ханум в газете мне заплатили две тысячи семьсот рублей - аккурат столько стоит поллитра или кило апельсинов! Я купил поллитра. Вот какие у нас гонорары и цены. Хошь стой - хошь падай. Но мы все еще не падаем.
      16 февраля. У нас открылся ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ Музей частных собраний, его еще Зильберштейн задумал и боролся за него. Удивительно, что в наши дни, когда все только разрушается, тут создали. Реконструировали прекрасное здание, но главное, что теперь в любое время можно прийти и ВСЕГДА увидеть залы Тышлера, Штеренберга, Родченко и других, других.
      В подтверждение моей версии, что между Пушкиным и Параджановым можно провести много параллелей. Набоков о Пушкине: "Вот он в деревенской усадьбе... взъерошенный, марающий стихи на серой бумаге (в которую оборачивали свечи), жующий яблоко..."
      Как-то в пятидесятых годах в Киеве, когда я останавливался у Параджанова, я купил к ужину немного колбасы, которую мне завернули в грубую серую бумагу. Вскипятили чайник, сели ужинать. И вот, перефразируя Набокова: "Параджанов взъерошенный, рисующий голову Париса на серой бумаге (в которую заворачивали колбасу), жующий бутерброд". Рисунок получился замечательный, и Сережа его сохранил. На бумаге до сих пор видно жирное пятно от колбасы. Один человек на всем свете знает сегодня про этот сальный след. А "Парис" экспонируется в музее в драгоценной раме, и его возили уже в двадцать стран на выставки, страхуя в тысячи долларов.
      У Параджанова есть восхитительный небольшой глиняный барельеф "Тайная вечеря". Сделал он его в лагере. Там Христос сидит в окружении шести апостолов.
      - Тебе что, глины не хватило? Почему только шестеро?
      Ответ обескураживающий:
      - Знаешь, у голубых так бывает...
      1 марта. Мое семидесятилетие растянулось на неделю: 21-го были Федя, Виталий, Алла, Неля (Витя болен) с Машей, Вова, Инна и Леля Генсы, Успенский... Все нормально разместились и ели в три горла - пир горой шесть с половиной часов. Утром Зина все убрала, и мы выдержали. Было очень симпатично. Но Элик заболел, и Нина была в отчаянии, она очень хотела выехать из своей деревни, она там никого не видит и мечтала посидеть с друзьями. Элик ужасно мучительно грипповал, и только сегодня температура упала. Он еле ползает.
      26-го были родственники, десять человек плюс мы. Тоже сидели шесть часов, вполне мило, но не то чтобы весело до упаду. Был обед с массой закусок селедки, пироги с капустой, с грибами, сациви, лобио, копченое мясо, язык, тертая свекла, что-то еще... Пили водку, шампанское, соки. Потом был вкуснейший грибной суп, сваренный мною, затем куриные отбивные, пили чай с итальянским тортом и массой шоколадных конфет. Поскольку Зина на следующий день не планировалась, то все пятьдесят с лишним тарелок провернула посудомойка (в несколько раз), с которой Инна наконец примирилась.
      На следующий день обедали Леля и Федя. В среду были с работы коллеги, принесли адрес и что-то еще, долго сидели. А Элик, который из-за этого уехал раньше из Берлина, так и не был. Нина слаба, от всего устает. Они не знают, на кого оставить дачу и как в таком случае уехать?
      [13 марта - 3 апреля. Были в Израиле. Иерусалим - самый интересный город из тех, что я когда-либо видел. Есть города красивее, а Иерусалим - самый интересный. 20-го, вернувшись с прогулки по Тель-Авиву, узнали, что умер Натан. Он повесился накануне. У него была тяжелая депрессия. Осталась Галя без языка, без профессии и Макс, который только оканчивает школу. 42 года молодой, красивый, умный, добрый, щедрый, победительный... Нас и так омрачала мысль о Нине, а тут еще и это несчастье...]
      8 апреля. Вообще, несмотря ни на что, - в Москве театральный бум, масса выставок, гастролеры, скандалы с Таганкой... По количеству казино мы стоим на втором месте после Лас-Вегаса, зато нет ни одного такси, уникальный город без такси. Оригиналы. Но колбаса, о неизбежности которой говорили большевики последние 70 лет, - свершилась! Ее полно. И всего остального!
      Несколько дней у нас гостила девочка из Парижа, Сарочка Гринбаум, 16 лет, ее прислали подучиться русскому языку, и первое слово, которое она выучила: "Ужас!" Нам звонят по телефону, мы берем трубку и на сообщения восклицаем: "Ужас!" И она все время слышит это слово, раз двадцать в день и - выучила (по-моему, единственное). С этим и улетела. Но вообще ей очень понравилось в Москве.
      27 апреля. Про смерть такой личности, как Натан, обычно гадают - спид или мафия? Не то и не другое. Болезнь мозга, неизлечимая. Мы ужасно горюем. И про Нину страшно думать, так же как про Нелю.
      Приезжает масса народу и все идут к нам, начиная с Никиты Лобанова. Долго сидел и рассказывал о фантастическом каталоге его коллекции, который он заканчивает, и расспрашивал о Наде Леже. Газеты полны скандала с архивом Харджиева*.
      12 июня. Нину мы похоронили 2 июня. Смерть была долгой и нелегкой. Она никого, кроме нас, не пускала, мы жили у них на Пахре четыре недели. В последнюю неделю она дала понять, что хочет остаться с Эликом и Колей. Она ужасно страдала, достала лекарство, чтобы прекратить мучения, но не смогла его проглотить. И в последний вечер сделала сама себе укол, простившись с сыном и мужем. Эльдар держится нормально, но измучен неимоверно. Нина была очень мудрая женщина, широкой души. Мы очень любили ее и горюем. Она и Натан - два больших наших горя. Панихида была в Доме кино, похороны на Новодевичьем. Народу было очень много. Ее любили и искренне оплакивали. Жена Ельцина Наина Иосифовна симпатизировала Нине, она последние дни звонила ей, была на панихиде, плакала. Потом приехала к Эльдару, когда мы отмечали на Пахре девять дней. Мы сидели рядом с нею, и она нам очень понравилась: по-настоящему умная, скромная, с чувством юмора, общительная. Привезла домашний пирог с рыбой, которую утром поймал президент с внуком. Очень вкусный пирог.
      1 июля. Театр Руставели из Тбилиси привез нам три новых спектакля, среди них замечательного "Человека из Сезуана", поставлено, как "Ричард III" или "Меловой круг". Сердце радуется и обливается слезами - голодные артисты, норма хлеба блокадная, свет два часа в день... Но все такие же талантливые и красивые. Здесь их кормили бесплатно в столовой СТД, напротив Вахтанговского театра, где они играли.
      Смотрели "Список Шиндлера", который на нас произвел огромное впечатление. Подлинностью истории. Фильм не без промахов, но на них не обращаешь внимания. Финал - до слез.
      Алла Демидова ездит по миру. Вчера по ТВ был фильм "Бесы" Таланкина, где Алла играет хромоножку. Сам фильм - катастрофа, актеры ужасны, но Алла играет замечательно, одна за всех.
      [17 июля. На чемпионате мира по футболу три великих тенора пели в Лос-Анджелесе. Замечательно. И пели "Дорогой длинною" Бориса Фомина. Этот композитор, мамин учитель, аккомпаниатор и приятель, с которым она работала с 1937 года, в 1938-м был арестован, потом выпущен с отбитыми печенками. Песни его были запрещены и лишь после 1953 года мало-помалу разрешены, в том числе и "Дорогой длинною". В зиму 41/42 у него родился сын, и мама приютила их у нас на Разгуляе, так как была печка, а у них дома не топили. Мальчик спал в "кресле Маяковского". Жили туго, холодно, впроголодь, Фомина не исполняли, маленький ребенок, отец недавно из тюрьмы...
      Это все я вспомнил, когда смотрел трех великих теноров, которые пели на весь мир ранее запрещенный романс полунищего композитора. Неисповедимы пути...]
      Нас сотрясли два юбилея. 60 лет Жванецкого праздновали с невиданной помпой, его не сравнивали разве что с Иисусом (а могли бы в ажиотаже). Но с Моцартом - это мы слышали своими ушами. Передачи были очень славные, и мы много смеялись.
      70 лет Окуджаве - это был всенародный праздник, все время писали о нем, без конца пели. Элик сделал с ним замечательную передачу, Булат там такой скромный, умный - действительно интеллигентный. В новом театре на Трубной отмечали юбилей, а на площади, сколько хватало глаз, стояла толпа и смотрела установленные гигантские телевизоры. А когда его вывели на балкон, вся площадь запела "Франсуа Вийона"... И это уже плюс второе поколение!
      Проездом на Кипр была у нас Светлана Параджанова, которая все еще красивая. Она очень славная. В Киеве выпустили сборник его писем из тюрьмы (в том числе и нам) - в переводе на украинский! Мы даже не можем прочесть.
      [28 июля. Смотрел "Момент истины" с Шеварднадзе. Он производит симпатичное впечатление. Ведь своей властью он помиловал Параджанова. Все (почти) "Моменты истины" интересны персонажами, а Караулов раздражает своим прокурорским тоном и глупым видом. Хотя он далеко не глуп, раз заманивает таких интересных и знаменитых людей и заставляет их разговаривать. Нравится, что он делает, а не как.]
      29 августа. Умер Смоктуновский. Очень мне его жаль, хотя он и боролся против нашего вселения на Икшу. Даже суд был, где мы находились по разные стороны баррикад. Но и потом мы продолжали быть в добрых отношениях. Я очень любил его - замечательного и неповторимого Артиста - и никогда не путал его с председателем правления дачного кооператива.
      Вчера встретил на Икше Суламифь Михайловну, выразил ей соболезнование.
      - Спасибо. Он вас, Вася, любил.
      - Я знаю.
      А я не стеснялся говорить ему, что он гениален. Не на панихиде, а при жизни. Еще давно, у Товстоногова, после "Идиота" я пришел к нему за кулисы, потрясенный. И потом, после "Иудушки". И недавно, на премьере "Возможной встречи". Он был такой радостный. И вдруг...
      Вскоре после того, как Смоктуновского не стало, мы встретились на опушке леса с Георгием Жженовым, у которого дача неподалеку от нашего дома на Икше. Естественно, что разговор зашел об Иннокентии Михайловиче, которого Жженов знал дольше, чем кто-либо из нас.
      - С сорок восьмого года. Меня после второй посадки определили в ссылку в Красноярский край и сказали, чтобы я сам искал себе работу. Я оформился у кума и подался в Норильск, там был какой-никакой театр. Добрые люди помогли, и вот там я встретился с Кешей, он уже работал в театре. Мы подружились очень быстро, как бывает в молодости.
      - А сколько он там уже работал?
      - По-моему, с сорок седьмого года. Он туда смылся из Красноярска, у него там матушка жила. В Красноярск он попал после плена, из которого чудом бежал и чудом избежал репрессий, обычных на родине после плена. Но все-таки он опасался и подался в Норильск в надежде, что не тронут, ибо туда ссылали. Многие ссыльные избежали второй посадки именно в Норильске, их считали возможным не арестовывать вновь, поскольку они и так были уже в Норильске. Мы с Кешей думали, что именно это обстоятельство и уберегло его после плена. Отношения наши были весьма сердечные и вполне ироничные...
      - Кстати, кто был старше?
      - Я, на десять лет.
      - Ироничны, наверно, были вы к нему - и потому, что у него не было профессионального образования, и потому, что он был моложе?
      - Ну, в какой-то степени. Но он мне сразу же показался способным человеком, ведь мы много разговаривали, мы дружили. У нас был восьмиквартирный дом - общежитие театра. Там жил я, ссыльная морда, мне дали комнату, и Кеша все время пасся у меня, а где жил он - даже не знаю. Снимал то один угол, то другой. В хорошую погоду мы гуляли в парке, а несколько раз он меня провожал отмечаться к начальнику и ждал у крыльца. В такие часы он всегда бывал грустный, понимал, что такое могло быть и с ним. В театре платили гроши, и Кеша пару раз увольнялся, уходил бухгалтером на кирпичный завод, в бухгалтерию или в отдел снабжения. Кстати, там Андрей Старостин был главным бухгалтером, тоже ссыльный. Он над ним шефствовал, помогал ему. Так что не скажу, что Кеша сильно увлекался театром и был фанатиком. Но все же хоть и уходил, однако возвращался на сцену.
      - Вы не помните, какие роли он там играл?
      - В какой-то комедии плаща и шпаги он играл второго любовника, комедийного, а я серьезного. В "Живом портрете" (кажется, Моретто) я одного дона играл, он - другого. И в "Хозяйке гостиницы" смешно играл, по-настоящему смешно.
      - А театр большой был?
      - Мест пятьсот-шестьсот. Играли мы по восемнадцать, а то и больше премьер в год. Все это заставляло работать очень активно и очень быстро. Актеры там были достаточно известные в актерской среде - Константин Никаноров или, скажем, Урусова. Несмотря на преклонный возраст, она сейчас сыграла у Львова-Анохина в "Письмах Асперна".
      - Она была вольнонаемная или...
      - Ссыльная. Урусова, кажется, была дворянка. Так компания была смешанная и вольняшки, и ссыльные. Скажем, играли мы "Три богатыря": Добрыня Никитич, Илья Муромец - Никаноров, ссыльная морда, и я, Алеша Попович, - тоже. Царевна и боярышни - тоже ссыльные женщины, а какой-нибудь боярин за семнадцатой колонной - вольняшка. Вот такой был "МХАТ".
      - А о чем вы с Иннокентием Михайловичем говорили?
      - Разве вспомнить? Почти полвека прошло. В пятьдесят третьем году как-то сидим мы у меня в комнате за столом, перед нами зубровка стоит, и ведем мы разговоры "за жизнь". Я ему говорю: "Кеш, ну я сын врага народа и сам ссыльный, а ты какого черта тут сидишь? Уже кончились времена, когда надо было бояться, Сталин откинул копыта - уезжай отсюда. Ты молодой, способный, я тебе дам рекомендацию". И написал письмо Райкину, мы с ним вместе учились в Ленинграде, только он был на курс старше. А Кеша говорит, что у него нет денег. Я дал ему пятнадцать тысяч и говорю, что научу, как надо заработать: "Купи такой-то увеличитель, штатив, остальное я тебе дам. Научишься снимать и быстро заработаешь деньги на поездку". Я тогда фотографией зарабатывал.
      - И Смоктуновский начал снимать?
      - Да, и через две недели приносит мне долг. Смеется. И уехал с моим письмом. Аркадий Исаакович был где-то на гастролях. Они встретились, и Райкин пообещал взять его к себе в труппу, но по возвращении в Ленинград. А Кеша пока что очутился в Сталинграде. Там была Гиацинтова с театром, ей он чем-то понравился, и она пригласила его в Москву. А он уже женился и написал мне в Норильск "женился, в восторге и все прочее" и вложил фото ее, но не позитив, а негатив, поленился, черт, печатать. А я долго полоскал его в своей лаборатории, прежде чем проступило ее лицо. Брак их был недолговечным, и, когда я потом говорил с ним о сталинградской жизни, он рассказал, что много там пил. Но я уверен, что он сочинял, никогда он не "пил", сто грамм выдавал за литр. Просто ему нравилось так говорить.
      - А что с Гиацинтовой?
      - Она сдержала свое слово, но в театре были какие-то трудности, и он там выступал на разовых, ночевал в костюмерной. К нему в театре благоволили, особенно девушки, пригревали его, бездомного, старались протежировать. Так бывало во всех городах.
      - Он пользовался успехом?
      - Да, да. Такой был ироничный, легкий, ни к чему не обязывающий. Но я про этот московский период мало знаю, мы стали общаться, когда он перебрался в Питер, я ведь там работал. Кеша стал сниматься в "Солдатах". В это время Товстоногов приступил к "Идиоту" и репетировал он с Петей Крымовым, прекрасно репетировал. А у Крымова начался запой чуть ли не за несколько дней до генеральной, и Товстоногов его уволил. И редактор с "Ленфильма" Светлана Пономаренко сказала ему о Кеше. Он его попробовал, и тот ему сразу понравился. Я рассказываю схематично, но Кеша состоялся в Мышкине и стал "звездой". Я, помню, его спрашивал: "Как тебе играется?" - "Хорошо". - "А почему?" - "Знаешь почему? Я разговариваю тихо, а они все громко. И они меня слушают, прислушиваются".
      Потом года через полтора я его спросил снова: "Как тебе играется?" "Плохо". - "Почему?" - "Они стали тоже тихо разговаривать".
      В последние годы в Москве мы с Кешей почти не встречались, жизнь такая суматошная, масса работы, у каждого свои интересы. Он посмотрит меня по телевизору или я увижу его - и то не всегда позвоним. Книга выйдет - забудем друг другу подарить. Вот здесь, на Икше, еще иногда встречались - я гуляю с внучкой, он идет с купанья или с Суламифью Михайловной возвращаются из деревни, куда ходили за молоком. Радостно встретимся, немного пройдемся по тропинке - и все!