Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лоскутное одеяло

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Катанян Василий / Лоскутное одеяло - Чтение (стр. 20)
Автор: Катанян Василий
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      Ему около сорока лет, он красивый, но хитрый и скользкий. В 1986 в Париже он меня принимал хорошо, но мы к нему относимся с недоверием и не любим его.
      20 июля. Были в гостях у Игоря Виноградова, они принимали Мариолину с сыном. Сын взрослый, архитектор, в восторге от московской архитектуры модерн (югенд), но в ужасе от Москвы.
      В июльском номере "Детской литературы" опубликована часть маминых воспоминаний.
      Потрясающая документальная повесть Жигулина "Черные камни" - о заговоре воронежских школьников против режима в 1946-1953-м годах.
      В той же "Звезде" беседа Сталина и Жданова с ленинградскими писателями и редакторами, которая послужила основой для Постановления об Ахматовой и Зощенко. Не говоря о невежестве, поражает, как все писатели дружно закладывали друг друга.
      Тягостное впечатление от опубликованной в "Московских новостях" беседы Сталина с Эйзенштейном о второй серии "Ивана Грозного". Понятно, почему вскоре разорвалось сердце Сергея Михайловича. Давно было понятно.
      Тонем в печатном слове. Замечательная повесть "Факультет ненужных вещей" Домбровского.
      13-22 сентября. Съемки в Болгарии с бардами. С каждым годом в Болгарии все хуже и хуже, но все равно лучше, чем у нас.
      Сценарист Бебов хочет снимать только Лайзу Миннелли и Лайму Вайкуле, которые никак не укладываются в антивоенных бардов. Он повез группу в городок Копривштица, очаровательное селение в горах, но где с бардами напряженка. Уж кому, как не ему, болгарину, следовало найти нам для съемки певца-болгарина в Болгарии. Нашел. Безголосый и некрасивый военный(!) поет что-то антивоенное. Что он поет? Переведите. Никто не может, не понимают, путаются. Наконец местный учитель перевел: "В пивной сидят офицеры, пьют желтое пиво, один стреляет в воздух и говорит, что разнесет голову каждому, кто сунет нос в Болгарию". Я чуть не заплакал - больше он ничего не поет. Я отменил съемку, и все во главе с Тончевым побежали пить желтое пиво, а я в отчаянии стал любоваться восхитительным пейзажем и наслаждаться тишиной.
      Когда наутро я пригрозил, что уеду в Москву, так как у них нет бардов, которые поют антивоенные песни (а еще сами и затеяли!), то нас повезли по ухабам в какой-то очередной живописный городок, где есть как раз то, что мне нужно. Это оказался самодеятельный (небесталанный) спектакль, который скопировал насколько мог "Гамлета" Любимова, и герой напевает под гитару "Гул затих. Я вышел на подмостки" - только не в начале, как на Таганке, а в конце спектакля. Мало того, что я просмотрел всего "Гамлета" на болгарском языке, опять я остался с носом. Тут уж я во все стороны написал докладные и улетел в Москву - пока не найдут или не обучат кого-нибудь.
      13 октября. Снимал бардов в Москве.
      Во Французском посольстве состоялась передача-обмен письмами Эльзы Триоле и Лили Брик. Ксерокс писем Э.Т. отдали в Парижский архив, а ксерокс Л.Ю. получил наш ЦГАЛИ. Письма Э.Т., которые хранились у Л.Ю., мы с Инной перепечатывали несколько лет, и машинописные копии остались у нас.
      Теперь и в том и в другом архиве полная (сохранившаяся) переписка сестер. В посольстве было как-то неторжественно, обносили шампанским в стаканах! Потом устроили ужин вскладчину в Доме архитектора.
      В половине двенадцатого явилась Мариолина с Петром, которого она заманила-таки в Москву. Приехали они от Питирима, с которым Мариолина водит компанию. Петр славный. Мариолина навезла подарков целый мешок - и Питириму, и нам - и все оставила в левой машине! Хохочет и ужасается.
      В "Огоньке" брехня Влада Микоши про Вертова, типичное "сочинение" мемуаров, которые, как известно, пишутся, а не сочиняются.
      17-22 октября летали в ГДР по съемкам бардов. Снимали трех интересных людей в доме у Эккехарда Мааса, которого я откуда-то давно знаю. Дом его очень своеобразный, вроде параджановского, какие-то рыбацкие сети, пивные бочки... Он давно переводит Окуджаву и сам сочиняет и поет. Два других немца тоже оказались талантливыми и пели под аккордеон и фисгармонию. Не все же гитары!
      Из Западного Берлина приезжал повидаться Натан Федоровский, мы с ним долго обедали, он рассказывал, как Параджанов выступал в Мюнхене: "Жизнь мне испортили евреи". Тогда ползала, в том числе и друзья, что приехали с ним повидаться, поднялись и ушли. Мне об этом уже рассказали в Москве.
      Натан ужасно милый, интересный, добрый. Как жаль, что мы не можем видеться чаще.
      25 ноября. 14 ноября полетел в Софию с Риммой монтировать и снять двух бардов, которых они с грехом пополам наскребли. Взял с собою пишмашинку и в номере печатал дикторский текст, который пойдет за двумя фамилиями (в титрах и в бухгалтерии). Бебов не может связать двух слов и не понимает, что это такое. Он вообще впервые делает кино и все время ведет себя как зритель. Но я уже давно увяз в этой картине, и сейчас менять его бессмысленно, тем более что на моей стороне, как говорил Шкловский, только перо и бумага, а на его - армия и флот (болгарские).
      Обед нам доставляли в монтажную, и я почти ничего не ел, такая баланда. Оказалось, что за стеной находится тюрьма и, особенно не утруждаясь, нам оттуда и приносили тюремную похлебку. Елки-палки!
      По картине был военный худсовет (!), который ругал болгарских бардов и оператора Волкова, который, и правда, снял неинтересно и робко. Всё приняли, и в Москве уже назначено озвучание.
      Замечательная переписка В.Шаламова с Б.Пастернаком. Шаламов умен особенно.
      1 декабря с помпой прилетели Франсуа-Мари Банье и Дэвид Роксаваж. Привезли Инне целый чемодан туалетов от Ива Сен-Лорана, красоты необыкновенной. Остановились в отеле, но все дни проводили у нас. Инна их возила по городу, служила шофером, а я поваром и судомойкой.
      Франсуа-Мари - писатель и фотограф, поклонник Л.Ю., приятель Сен-Лорана и Горовица, Сильваны Мангано и Каролины Монакской, золотая молодежь (на пределе) Парижа. Его приятель Дэвид - английский лорд, студент, отец его пятится перед королевой с жезлом, когда она идет садиться на трон. Непыльная работка. Дэвид очаровательный, без комплексов, а Франсуа в духе Параджанова, истеричен. Но тем не менее мы очень весело колбасились неделю, пировали, приходили гости. Они поехали в Ленинград, мы их направили к Юре Красовскому, который говорит по-французски и великолепно знает город, дали "передачу" для Юры - водку, закуски, конфеты - чтобы было чем их угостить, и они вернулись в восторге. Много нас фотографировали. А их мы сосватали Валерию Плотникову, и он сделал великолепные фотографии.
      Проводили их с грустью 9 декабря.
      Рязанов вернулся из Америки с выступлений очень довольный и через три дня умчался в Каир. Но на третий день у него там сильно повысилось давление, и он срочно прилетел обратно.
      13 декабря. На малой сцене МХАТа (черт-те сколько ступеней, пока доберешься) смотрели "Эквус" П.Шеффера. Очень хорошо поставлено и оформлено. Играют по-разному, лучше всех младший Любшин. Пьеса замудрена редактурой Виталия Вульфа, почти как все его переводы. Исключение, пожалуй, "Сладкоголосая птица юности". Кстати, спектакль во МХАТе со Степановой гораздо интереснее, чем голливудский фильм с Лиз Тейлор.
      Потом еще "Круг" в театре Маяковского. Некогда запрещенная пьеса Моэма Оскар Уайльд для бедных. Артисты все хороши.
      "Контракт на убийство" Мрожека в ЦТСА. И пьеса талантливая, и поставлена по-хорошему театрально (А.Вилькин). Оба артиста - ансамбль (Ф.Чеханков и И.Ледогоров). Инициатор всего Федор.
      Из писем Эльзы Триоле, которые отбираю для издания:
      "Насчет поездок я поняла: следует ехать в одну страну зараз и ненадолго, чтобы не разбегались глаза, не портился желудок и не было возни с багажом".
      "Постоянное желание одиночества - благоразумная защита организма". (Тут, правда, одиночество вкупе с Арагоном, одиночество семьи. Ведь как много времени съедают ненужные люди, и чем дальше, тем больше.)
      "Все, что к нам попадает, немедленно пропадает в чудовищном ворохе бумаг, которые некуда даже рассовать".
      Это про нас.
      "Читаю новые книги, хорошие - в шкаф, плохие - в мешок. Как только мешок наполняется - вон!"
      Хорошая мысль. У нас вместо мешка - передняя.
      1989
      7 января. Звонила какая-то тетка из Тбилиси, что Параджанов просит простить его на два часа и прийти на премьеру в Дом кино. Инна ей сказала всё, что она о нем думает.
      - Это ему передать?
      - Непременно и дословно.
      Передали, но с гуся вода. Ибо через два дня звонок из Дома кино ПО ПРОСЬБЕ ПАРАДЖАНОВА, чтобы я... представил на премьере его и его картину. Я мог бы на этом поставить точку, но я ставлю три восклицательных знака!!!
      Смотрел "Воительницу" в Сатире. Поскольку очень люблю Лескова, то понравилось. Текст замечательный, и поставлено хорошо (Б.Львов-Анохин), и сценография изобретательная (А.Сергеев). Вера Васильева играет интересно, но в трагической части "не тянет" - ведь всю жизнь играла комедии.
      Смотрели "Три сестры" в постановке Петера Штайна. Реалистично-натуралистично, долго-долго. Станиславский был бы в восторге.
      В Доме кино очень хорошая картина "Защитник Седов" по рассказу Изольда Зверева. Сценарий написала его дочь Маша. Снято как кино тридцатых годов.
      12 февраля. Берлин - Гамбург - Берлин. В Берлине жил у Натана Федоровского в новой огромной квартире, благополучие и комфорт. И галерею он купил неподалеку, большая, красивая, в старинном доме. Был там вернисаж художницы Колетт, смешной тетки, похожей на Ахеджакову. Какие-то странные скульптуры, инсталляции и коллажи. Много композиций из телефонных аппаратов, перепачканных краской. Впечатление такое, что был ремонт, аппараты заляпали, снесли в одну комнату, свалили кое-как в кучу и позвали всех на вернисаж. И еще она любит композиции из клубней картофеля и кукол с маленькими электролампочками. И понял я, что мог бы прожить всю дальнейшую жизнь, не видя всего этого.
      Вернисаж многолюдный, шампанское, угощение.
      [С Петером Штайном встретился в набитом баре "Paris", поздно ночью. Был там с Натаном. Штайн очень веселый, разлюбезный, чем-то угощал. Я сказал, что видел "Трех сестер" в Москве, он радостно сообщил, что в 90-м снова приедет с ними в Москву. "Да, но тогда их должно быть уже четыре", - сказал я с надеждой. Эта нехитрая шутка так ему понравилась, что он подавился от смеха...]
      Потом ездил в Гамбург, где гостил у своего троюродного брата Германа Вебера (отцовская линия из Тифлиса). Очень мне понравилась вся семья, он юрист в университете, говорит по-русски, дети Борис и Зарик кончают школу, жена Геза очень немка, очень строгая и чистюля, со мною любезна и смеется. Мать Римсо, которая эмигрировала из Тифлиса в начале 20-х, живет в пансионате для престарелых. Я помню ее имя с глубокого детства, когда, понижая голос, говорили: "Эта дура Римсо". Оказалась не дура - несколько ее родных на Кавказе репрессировали, а здесь они вон как живут. Возили меня туда-сюда, очень славные.
      13 марта. 25 февраля вернулся из Берлина, а 27-го меня привезли с инфарктом в 52-ю больницу, где я и пишу - сегодня уже разрешили выходить в коридор. Много читаю - Набокова "Дар" второй раз - чтобы разобраться, но не разобрался. Не могу сосредоточиться. В "Новом русском слове" уничижительный некролог о Е.Суркове* "Двуликий", подписано Семен Марков. Инна думает, что это Сеня Черток. Он уехал в Израиль и оттуда сводит со всеми счеты и плюется из-за кордона.
      "Художник не тот, кто вдохновляется, а тот, кто вдохновляет" (Сальвадор Дали). Гм-м-м...
      Камю "Посторонний" - скучновато. "Чума" лучше. Вышел третий номер "Дружбы народов" с моими публикациями (картинки, вступление, "Из воспоминаний" Л.Ю., статья отца о письме Сталину). И очень интересные статьи Л. Лазарева и К. Симонова.
      Вышла наконец многострадальная книга Инночки "Бросившие вызов" - о молодых режиссерах японского кино. Она так долго выходила, что молодые успели одряхлеть, а некоторые даже и умерли от старости...
      Анатолий Найман "Рассказы об Ахматовой". Там, где он описывает ее и ее жизнь, - интересно. Но его рассуждения - мелкая философия на глубоких местах. Не удержалась от сплетен и А.А. (эпизод с Романом Якобсоном и Л.Ю.). Ничего этого не было и быть не могло.
      По ТВ игровой фильм Сокурова "Разжалованный". Даже если учесть, что я не полный дурак, то все равно ничего не понятно. Его же документальный фильм о войне "И ничего больше". Даже если учесть, что я в документальном кино тоже не совершенный профан, то не увидел в его работе ничего нового про войну, ни нового взгляда, ни своей концепции. Ничего, кроме претенциозности. Дутая фигура, не "мой" режиссер.
      31 марта. Сегодня хоронили Мариса Лиепу на Ваганьковском... Какой молодой - 53 года!
      Я помню его буквально с первого шага на сцене Большого, когда он там еще и не служил. Это было в 1955 году, я снимал там заключительный концерт декады латвийского искусства, Марис танцевал в голубом плаще с серебряными звездами, он был худенький и длинноногий. А познакомился я с ним у Плисецкой, он с группой балетных зашел за нею, и они ушли куда-то в гости. Был он очень хорошенький.
      Через какое-то время его пригласили в труппу театра Станиславского и Немировича-Данченко. Я видел его там в балете "Жанна д'Арк" с Элеонорой Власовой, он танцевал Лионеля, а несколько позже в "Корсаре", поставленном как-то невнятно. Мы в эти годы бывали друг у друга, он иногда после репетиции приезжал на такси к нам на Разгуляй, мы вместе обедали, он был веселый, шутил с моей мамой, уезжал на спектакль. Он держал диету и ел мясное или рыбу и много зеленого салата, который мама готовила в изобилии, когда он приходил. Он тогда снимал комнату в коммуналке у Никитских Ворот у какой-то старушки, которая ему и стряпала. Я был там у него пару раз, однажды он устроил шикарное суаре, пригласил Оксану Головню и Диму Радовского. Все было на золоте и серебре, венецианские бокалы, он уже тогда собирал антиквариат. Попросил нас расписаться на обоях, мы что-то написали, я рассказал о надписи Льва Толстого на книжке, которую недавно увидел у Любови Орловой, - "Дорогой Любочке от Льва Толстого". Он попросил, чтобы я тоже написал ему такое же. Я и написал на стене "Дорогой Любочке и Марису от Льва Толстого", все мы смеялись, молодые были и подшофе. Теперь этот дом снесли с лица земли.
      Совпало так, что летом 60-го года я отдыхал на Рижском взморье, а он жил у родителей в Риге. У него что-то болело (у балетных всегда что-нибудь болит), он лежал, и я его навестил. Дом был свой, отдельный, у него была комната на втором этаже, обставленная современной мебелью, что тогда обращало внимание. Замысловатая горка с множеством цветов. Вошла его сестра, совсем на него непохожая, она полила цветы, и они перекинулись несколькими словами по-латышски. Марис потом сказал: "Она сердится, что я не поливаю горшки. А я забываю". Потом позвали ужинать, Марис натянул шерстяные гетры, закутал поясницу, и мы спустились вниз. Мама была серьезная, а отец улыбчатый, и центром всего был Марис. Вскоре я увидел его на пляже, он жил в санатории и пригласил меня на вечер в "Лидо" - собралась шикарная компания его знакомых, он был элегантен, в бабочке. Он сам шил эти бабочки из галстуков, в Москве подарил мне одну под цвет светло-серого пиджака, очень красивую, я ее долго носил, даже сфотографирован с нею...
      Потом я был у него по поводу каких-то съемок в доме с окном на Поклонную гору. В те годы он делил отрезок жизненного пути с редакторшей телевидения, некрасивой и нелюбезной. Соседкой по квартире была певица, которая громко выводила рулады, что страшно раздражало Мариса. Теперь, к слову сказать, и Поклонную гору снесли с лица земли.
      Затем я помню уже шикарную квартиру в доме "Здравствуй, Вася", где он жил в покоях Екатерины Гельцер. Из прихожей арка с колоннами вела в большую залу метров пятидесяти, где на лепном потолке сохранились медальоны с инициалами балерины. В этой огромной комнате когда-то на возвышении стояла кровать Гельцер под балдахином, как трон. Здесь же был станок. Марис сохранил полуметровый кусок палки, прикрепленный к стене бронзовыми кронштейнами. Это реликвия. Обстановка антикварная. Когда я пришел, Марис сидел в кресле и художник Дувидов писал его портрет. Помню, пару раз звонил телефон и Марис с кем-то пререкался насчет репетиции.
      Потом была вот какая история. Я работал на альманахе "СССР сегодня" (для заграницы), и нужно было снять семью за новогодним ужином, с приходом Деда Мороза, с индейкой и проч. Я спросил Мариса, не согласится ли он на эту съемку - прелестные дети, красавица Маргарита, его мама, элегантная квартира и прочие атрибуты счастливой советской семьи. "Да, пожалуйста, и все мы останемся на пленке, дети потом будут смотреть, почему нет?" Мы договорились, что индейку мы принесем с собою и, пока будем готовиться к съемке, Инна на кухне ее зажарит; пригласили Деда Мороза с подарками; Марис позвал какую-то пару в гости, и вот мы приехали со всей нашей лохматой. Все не заладилось с самого начала и, хотя елка украшена и дети с бабушкой на месте, но Маргарита еще в театре, Мариса тоже нет. На кухне не работает духовка, и мы с ужасом смотрим на сырую индейку. Приходит хозяин, он чем-то раздражен, ему не до съемки(?!), Инна носится с бледной индейкой - может, зажарить у соседей? Нет, с соседями плохие отношения. Мариса просим сервировать стол, но он не знает, где у жены лежат красивые тарелки, лезет на антресоли. Наш осветитель носится по этажам, ищет, где подключиться, так как забыли вызвать монтера из ЖЭКа. Приходит Маргарита с подарком для Андриса, у него день рождения, крики восторга, Маргарита долго делает макияж, наконец надевает новое нарядное платье, оно оказывается велико - опять прокол! Все нервничают, и тут звонок в дверь вваливаются Дед Мороз со Снегурочкой и прибаутками, и дети счастливы, хотя Илзе немного испугана длинной бородой. Мы не снимаем, так как осветители не смогли подключить приборы. На кухне шепотом идет перепалка между хозяевами, что они сорвали нам съемку, но мы их успокаиваем, что это чепуха, к черту съемки! И вечер заканчивается заморскими напитками и вкусными закусками к восторгу осветителей и детей, которых никак не могли уложить спать.
      А счастливую советскую семью мы сняли через несколько дней в доме Бориса Брунова. Духовка там работала отлично.
      В театре Немировича Марис танцевал хорошо, но впечатления большого не производил, я думаю, что из-за некой провинциальности самих спектаклей. И только в Большом он обрел артистизм и исполнительскую элегантность. Я видел его во всех голубых ролях принцев "Лебединого", "Спящей", в "Раймонде", в "Жизели", где он был "в стиле" и хорошо танцевал. Он умело держал, был удобен в дуэтах, и балерины любили с ним танцевать. Одни считали, что он лучше как партнер, чем солист, другие так не думали.
      Его артистизм проявлялся в ролях Ферхада, Вронского и Каренина, в "Видении розы", которую он перенес на современную сцену, в телевизионном "Гамлете". Но коронной ролью стал Красс в "Спартаке" Григоровича, это было точное попадание в характер и суть Лиепы настолько, что он сместил акцент спектакля, сделав центральной фигуру Красса, по существу вторую роль балета. Я помню, как теплым апрельским вечером 1968 года он пришел с маленьким Андрисом на студию, и я ему прокрутил три раза материал, который мы сняли на премьере. Он внимательно смотрел на себя и что-то обдумывал. Так же он пришел с Андрисом, чтобы посмотреть съемку генералки "Легенды о любви", после чего стал делать другой грим. Не все балетные интересовались своими съемками, а такие просмотры я считаю проявлением требовательности к себе.
      28 марта 1982 года он последний раз вышел в "Спартаке". Время беспощадно по отношению к балетным артистам, еще беспощаднее руководство балета. "Вышла хорошая статья в "Советской культуре" о моем "Спартаке", - писал Марис в дневнике. - Автор Дашичева за это получила чуть ли не замечание. Оказывается, после моего "Спартака" директор театра послал в газету письмо: мол, газета не имела права писать хорошо. В общем, на члена своего коллектива директор в газету пишет. Где, в какой стране это происходит?" И таких горьких страниц полно в его дневниках. А в зале - триумф!
      Отлучение от театра было крайне мучительным. Но, как натура творческая, он продолжал сниматься, ставить, лепить, рисовать, ездил с творческими вечерами. Как-то незадолго до конца он позвонил мне из Свердловска и попросил, чтобы я подобрал кинопленку с его съемками. Видимо, думал о фильме. Но из этого - увы - ничего не получилось.
      Мне кажется, что он достиг в жизни многого - главные роли, премьеры, международные гастроли, триумфальный успех, слава, награды... И дети, которых он очень любил и которые отвечали ему взаимностью. Но в последние годы он был глубоко несчастен, и как рано он ушел! Правда, ему помогли уйти из театра, а тем самым и из жизни.
      9 мая. Вчера был Евгений Рейн, он летит в Бостон на юбилей Ахматовой (плюс Липкин, Лиснянская, Саакянц и еще кто-то). Эткинд просил послать ему с ним на кассете мой фильм об Ахматовой. Рейн показал на видео длинное интервью с Бродским, где тот много раз хорошо говорит о Рейне. Для меня Бродский говорит о поэзии слишком усложненно, а стихи замечательные. Что в поэте главное.
      Смотрели выставку Кандинского, понравились ранние работы. Интересная выставка Виктора Дувидова, хотя портреты не похожи. Видимо, не в этом суть, хотя я люблю узнавать. Рассказывают о портрете Стравинского, что написал Пикассо. Его хотели конфисковать таможенники, утверждая, что это военный план стратегических установок.
      Приходил Натан с друзьями; третьего дня снимались в "Зеленой лампе" с Феликсом Медведевым; праздновали выход публикации о Маяковском в журнале "Дружба народов", были Карцовы и Паперные; написал большое письмо Матусовскому; оформляю пенсию - собираю справки; по ТВ "Ася Клячина..." Кончаловского, абсолютно не устарела; дописал воспоминание о Райкине в какой-то сборник; составляю "Переписку" сестер, тону в бумагах, книгах и ничего не могу найти...
      Эльза Триоле в письме пишет словно бы обо мне: "Нужно вылезти из хлопот, телефонных звонков, постоянного исчезновения нужнейших писем, вещей, которые появляются на поверхности и снова исчезают под грудами бумаг; отделаться от угрызений: что-то не сделано, не отвечено, не прочитано, не написано..."
      17 мая. Сбежали на Икшу, замученные людьми. Я на бюллетене после инфаркта и санатория, потом уйду в отпуск и плавно перейду на пенсию... Очень хочется! Из Манчестера приехал Володя Вишняк, Инна его привезла на Икшу и цацкалась с ним, он не безумный, каким мы привыкли его видеть.
      Пресса все не может оставить в покое несчастных самоубийц, мало им живых. "Клевещите, клевещите, что-нибудь да останется", - писала наша любимая Берберова. Газеты пересматривают смерть Есенина, самоубийства, мол, не было, а его повесили. Так им хочется. Про М-го придумали очередную чушь. "Комсомолка" в статье за подписью С.Заворотнова и Т.Ворошиловой "Он стрелял в Троцкого" ничтоже сумняшеся приводит воспоминания Д. Сикейроса о его встрече вместе с М-м и Диего Риверой со Сталиным, на которой поэт был переводчиком. Факт этой встречи до мелочей описан Сикейросом. Ну хорошо, чего с него взять, с Сикейроса? Но любимая газета поэта должна была бы знать, что М-й никаким языком, кроме русского, не владел и в глаза Сталина не видел?
      Все передачи Съезда депутатов смотрели не отрываясь, ничего более интересного никогда не видели. Выводы довольно пессимистичные.
      20 июня. На Икше ослепительно, луг цветет, летают бабочки, встретил Соню Милькину, которая собирала букет, и она мне сказала, что Сережа Параджанов лежит в клинике Мясникова, у него очень плохо с легким. И заплакала.
      Володю Наумова он просил, чтобы я пришел к нему мириться и что он будет теперь ходить к нам только "в наручниках" и сидеть на кухне. "Ну, тогда Катаняны останутся без кастрюль", - заметил Володя. Он сказал также, что Сережа сбежал из больницы в Тбилиси, так как там умерла соседка и ему нужна ее комната. Так как же к нему прийти? Он скоро вернется. "Ну, подумал я, дело не так плохо, раз он занимается соседской комнатой. И пусть сидит хоть в кандалах у нас, лишь бы сидел..."
      27 июня. Невообразимое: Алла Демидова, звезда нашего театра, переехала в небольшую комнату кооператива на Икше, которую она ждала шесть лет. И не может купить какое-нибудь ложе - кровать или просто матрас. Нигде - ни в Москве, ни в области. Не может просто прийти в магазин (как в Эфиопии) и купить. Их просто-напросто нет. Представляю, как Лайза Миннелли тратит время и мозги на покупку (не покупку!) кровати. Она даже не поймет, что такое бывает на белом свете.
      Кора Церетели рассказала, как умирала сестра Параджанова Аня. Лежит она без сознания, Сережа ее тормошит: "Аня, Аня! Очнись. Я тебя ненавижу. Слышишь? Не-на-ви-жу! Не слышит. Какая досада".
      10 июля. Прочел "Ваганову" Красовской - хорошо написано и умно. Вчера заходил к Коле Фадеечеву, который живет рядом в поселке. Потрясающая плантация и цветы, а сам он как Гаргантюа. Нарвал у него петрушки и укропу. Сказал, что Майину племянницу Анечку Плисецкую приняли в Кировский.
      Соня сказала, что Сереже удалили одно легкое и он в реанимации. Обнаружили еще массу болезней, запущенных. Прилетели Светлана и Сурен. Но больше к нему никого не пускают.
      6 августа. Был у Сережи в больнице. Встретились как ни в чем не бывало, хотя он вначале плакал. Очень тяжело. Велел приходить каждый день.
      Замечательно "Дело моего отца" Камила Икрамова, вещь документальная, на страницах которой видны следы крови ушедших годов. Панамка - все, что осталось от человека, даже праха нет. Как сын плачет в крематории! Нечеловеческая страна...
      Вчера по ТВ видел прилет в Ленинград Натальи Макаровой. Она вышла из двери самолета, как вырвалась из клетки, страшно закричала "Мама!!!" и понеслась вниз по лестнице в развевающихся одеждах, просто кинулась сломя голову... Схватила мать, не могла оторваться. Это было потрясающе, я под огромным впечатлением. Так выстрадано, радостно, ничего вокруг не существовало... Не припомню столь эмоциональной встречи...
      У Рязанова на нервной почве от "Чонкина"* сел голос. С ним вытворяют...
      Двое русских эмигрантов разговаривают в Нью-Йорке:
      - Ты чувствуешь ностальгию по России?
      - Да что я - еврей, что ли?
      20 августа. Так упоительно на Икше гулять по лесу, собирать грибы - синее небо, спокойная вода, тихо-тихо. Но не тут-то было.
      Приехали Патрис Шеро и Паскаль Греггори, привезли "Гамлета" и будут играть во МХАТе. Мы поехали их встречать, устроили обед, Инна показывала им Москву. Шеро очень симпатичный и скромный. "Гамлет" нам понравился и имел успех у публики. Запомнилась Гертруда, потом появился какой-то круглый толстячок, которого я никогда не видел ни в каких "Гамлетах", оказалось, что этот персонаж всегда купировали, а Шеро - нет. И на блестящий пол сцены вдруг вышел огромный настоящий конь с Лаэртом в седле!
      На другой день, сменяя друг друга, приходили Натан Федоровский с братом Сашей, которого он перетащил в Берлин. У них здесь какие-то дела, которые то сверкают, то гаснут; вечером - немец Ганс, которого на самом деле звали Курт, но он откликался на Ганса. Приехал из Хельсинки от Кая Холмберга** и привез кофе, чай и копченые сосиски. И совсем уже поздно (у них ведь утро) явился Джон Мандельберг из Мельбурна, который все шьется с фильмом о Лиле Брик, говорил, что ведет переговоры с Ванессой Редгрейв и что в случае удачи - дело в шляпе. Но я уже остыл к этой затее, и мне надоели разговоры и Ванесса в шляпе или без. Где этот покой осеннего леса на Икше?
      21 августа. Летом мы с Людмилой Хитяевой живем рядом на даче и в жаркие дни ходим купаться. И я был удивлен, что Людмила лишь немного плещется у самого берега. У всех еще в памяти знаменитая сцена из "Тихого Дона" самоубийство Дарьи. Неужели она не умеет плавать?
      И вот однажды, возвращаясь с реки, мы разговорились:
      - Герасимов нашел меня случайно. Я шла по коридору "Мосфильма" в строгом пиджаке, гладко причесанная. Ничего во мне не напоминало персонажа из "Тихого Дона", над которым он тогда уже трудился. Мы знали, что в его группе набирают актеров, что на Григория Мелехова он взял Петра Глебова, хотя уже начал снимать другого актера. Глебов же играл офицера в эпизоде. Герасимов вошел в павильон, а они - офицеры - в перерыве там в карты играли. "Кто это сидит?" Он увидел эти глаза, эти брови: "Ну-ка, давай-давай, подойди, пожалуйста". Сделали ему гумозный нос с горбинкой - и пошло-поехало... А раньше был утвержден Саша Шворин - красавец двухметрового роста... Пете же тогда было сорок три года, а Григорию двадцать три, и Герасимов сделал так, что зрители верили, что ему именно столько. Поразительно он это умел!
      И вот - навстречу мне Герасимов: "Товарищ Хитяева? (так официально). Не хотели бы у меня сниматься в "Тихом Доне"?" Что может ответить провинциальная горьковская актриса? Правда, я уже снималась... но Герасимов, но "Тихий Дон"! Я сказала, что счастлива, "но я вам заранее говорю, что не знаю деревенской жизни, казацкого села. Я выросла в городе и вообще урбанистка". Меня он утвердил на глаз, безо всяких кинопроб. Я когда перечитала (уже знала, что Дарья), образ меня, естественно, захватил, но первым делом подумала: "Боже, она же там тонет, а я плавать не умею, как же буду тонуть? У меня водобоязнь, я страшная трусиха, с водой шутки плохи". И стала отказываться от роли. Но Герасимов меня уговорил. Я приехала в станицу, а он мне сразу: "Надо тело наращивать, моя дорогая, тело, тело! Что за крючок такой? (Будто он впервые меня видит.) Казачки - они знаешь какие? Посмотри вокруг". И тело мы набирали с Элиной Быстрицкой. Утром завтракали - стакан сметаны, ежедневно, я потом год видеть ее не могла, много белого хлеба, каши... Мы так раскормились, что мне одной порции борща уже было мало. И вскоре обросли мясом, и тут, и тут, стали такие крутые, что мои житейские платья на меня не налезали. Как писал Лесков в "Запечатленном ангеле": "Сама не рада, какая у меня по всем частям полнота пошла". А Сергей Аполлинариевич все требовал: "Тело! Тело!" - и добился нужного результата. Все восемь месяцев, пока снимались, мы ели-ели-ели. Помните, какие сильные руки у Аксиньи, когда она скалкой катает белье? А были слабые, изящные. А потом мы похудели, вошли в норму, Элина, например, сбросила двенадцать кило.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29