Тщетная предосторожность

Она замолчала и перевела дух. Микаэла не сводила с нее глаз.

— Вы написали Хыо? — отозвалась она каким-то странным голосом.

— Я полагала, он должен знать, — промолвила тихо Синтия.

— Почему же он не ответил? — растерянно и испуганно спросила Микаэла.

— Если он за границей, ответ мог еще и не прийти. Я написала только на Гровенор-сквер, единственный мне известный адрес.

Микаэла внезапно закрыла лицо руками.

— Вы правы, — сказала она. — Я не могу! Я не вынесу этого! О Синтия, Синтия, помогите мне!

Сопротивление рухнуло, маска отчаянного вызова, в которой Микаэла так долго представала свету, треснула и рассыпалась. Перед Синтией стояла юная девочка в подвенечном платье — дитя, напуганное и сбитое с толку переживаниями, которые оказались не по плечу. Синтия бросилась к ней, обняла и прижала к сердцу, как мечтала все эти дни.

— Бедная моя, — шептала она, — так настрадалась! Все хорошо. Все как-нибудь устроится.

— Увезите меня и спрячьте, — молила Микаэла. — Я не могу этого больше выносить. Я не могу никого видеть.

Синтия обняла ее покрепче, целуя в щеку.

— Вам надо все окончательно решить, не раздумывая долго. Отец ждет вас внизу, — она взглянула на часы. — Артур, наверно, в церкви. И вы уже опоздали!

— Скажите им: я больна, скажите, умерла! — закричала Микаэла с надрывом. — Хорошо бы и на самом деле! Ах, Синтия, я хочу умереть!

Лицо ее залили слезы. Синтия подошла к звонку.

— Я позвоню Флоренс. Пусть позовет сюда отца.

— Нет, нет! — твердила Микаэла. — Нет, не хочу его видеть! Никого не хочу видеть!

Синтия протянула руку к звонку, но тут за дверью послышались голоса. Микаэла обернулась к ней в ужасе.

— Это отец! — крикнула она. — Не хочу его видеть!

В дверь повелительно постучали. Синтия подбежала и слегка ее приоткрыла.

— Микаэла больна… — начала она было, но вдруг у нее вырвалось изумленное восклицание.

Перед дверью стоял Роберт, а с ним Хью Мартен. Хью вбежал в комнату, и следом за ним, широко распахнув дверь, вошел Роберт.

Микаэла по-прежнему стояла у туалетного стола, закрыв руками мокрое от слез лицо. Потом она посмотрела вокруг и увидела перед собой Хью.

На мгновение она замерла от неожиданности, и вдруг из груди ее вырвался крик ликующей радости — Синтии никогда еще не приходилось слышать подобного восторга в человеческом голосе.

Хью бросился к Микаэле и обнял ее. Он поднял ее на руки, она положила голову ему на плечо, и длинная фата перевесилась через его руку на пол.

— Что они с тобой сделали, любимая? — сказал он с тихой яростью.

— Ах, милый Хью!

Микаэла по-прежнему заливалась слезами, обняв его одной рукой. Они забыли обо всем на свете.

— Все уладилось, дорогая моя, все уладилось.

— Уладилось? — переспросила она.

— Моя жена скончалась вчера, — сказал Хью. — Я только сегодня утром получил письмо от Синтии и сразу прилетел — я был в Швейцарии. Я боялся, смертельно боялся опоздать.

— О Хью!

Он крепче сжал ее в объятиях… наклонился к ней… Синтия, словно очнувшись от столбняка, выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь.

Она тоже плакала от облегчения и счастья. Микаэла спасена, они с Хыо вновь обрели друг друга. Синтия прислонилась к двери и стала искать платок.

— Возьмите мой, — предложил Роберт.

Она не видела, что он стоит рядом, и вздрогнула от неожиданности, стараясь улыбнуться сквозь слезы, но его лицо было мрачным. Он протянул ей платок, и она вытерла слезы.

— Спасибо, — поблагодарила она, овладев голосом. — Микаэла уже решила отказаться от этого замужества.

— Почему-то я думал, что так все и кончится, — проговорил Роберт.

— А как быть с Артуром… Как мы с ним поступим?

— Я не забыл о нем, — ответил Роберт. — Я уже отправил за ним в церковь машину. Мне жаль парня, хоть я и не испытываю к нему симпатии.

— Может, сказать, что Микаэла больна, ему будет не так тяжело, — предложила Синтия.

— Нет, я скажу правду. Сам виноват — что он о себе вообразил, сделав Микаэле предложение? Думать надо было.

В голосе Роберта появились знакомые безжалостные нотки, а Синтия сразу почувствовала облегчение. Роберт подошел к верхней ступени лестницы.

— Машина вернулась, — сказал он. — Идемте, вы поможете мне. — Он говорил не допускающим возражений тоном, и Синтия повиновалась.

Разговор с Артуром был не из приятных, но Синтия должна была признать, что тот повел себя на удивление беззлобно.

Роберт изложил ему обстоятельства, после чего Артур встал.

— Мне нечего сказать, Шелфорд; в сущности, я ничего и не собираюсь говорить. Займусь лучше снова фермерством — но опять мне придется сокращать посевную площадь из-за конкуренции со стороны «Берез».

— Не бойтесь этого, — сказал Роберт. — По всей справедливости открою вам секрет — я, наверно, скоро продам «Березы».

Синтия, не выдержав, вмешалась.

— Вы продаете «Березы»? — повторила она в изумлении.

Роберт кивнул:

— Я намерен уехать за границу, но это пока строго между нами. Я вам сообщил об этом, Артур, надеясь, что это послужит некоторым утешением при сложившихся обстоятельствах.

— Благодарю, — сказал Артур. Он помолчал в неловкости, потом оглядел себя, словно вспомнив, что одет к венцу.

— Поеду домой, — сказал он резко и добавил: — Ваш шофер в церкви сказал кое-кому, что Микаэла больна. Буду весьма обязан, если это останется официальной версией для моих соседей и всех в округе. Не хочется выглядеть полным болваном.

Говорил он с обычной напыщенностью, но Синтия от души его пожалела.

— Конечно, — поспешно заверил Роберт. — Что касается нас, это будет единственная версия происшедшего. Позднее, когда вы сочтете удобным для себя, помолвка может быть расторгнута по взаимному согласию.

— Благодарю вас, — снова сказал Артур и попрощался с большим достоинством.

Проводив Артура до дверей, Роберт вернулся в библиотеку. Он посмотрел на Синтию с выражением, которого она не могла разгадать.

— Спасибо вам за все, — сказал он. — Если бы не вы, Хью не успел бы сюда вовремя.

— Не нужно меня благодарить, Роберт. Почему вы продаете «Березы»?

Он отвел глаза.

— Я уезжаю.

У нее вдруг мучительно сжалось сердце.

— Почему? — воскликнула она. Наступило молчание, потом Роберт ответил:

— Я должен вам что-то показать.

Он направился к двери, Синтия пошла за ним. К ее удивлению, они поднялись по лестнице наверх, и, когда повернули к Южному крылу, ей все стало ясно. На мгновение ею овладели страх и растерянность.

Она не знала тайны Роберта и опасалась ее узнать. Против воли она заставила себя следовать за ним. Он шел, высоко подняв голову, но лицо было усталое, бледное как полотно.

Роберт раскрыл дверь в коридор этого крыла дома. Как и говорила Сара, все утопало в роскоши, повсюду огромные вазы с цветами. Синтии казалось, они идут как во сне, даже звук шагов поглощался толстым пушистым ковром. В конце коридора Роберт остановился и первый раз посмотрел ей прямо в глаза.

— Вам не страшно? — спросил он.

Синтия не знала, что ответить. Ей действительно было страшно, но почему — она не могла понять. Роберт открыл дверь.

Синтия хорошо знала эту комнату — спальню своей матери, огромную, просторную, с окнами, выходящими на розарий.

Шторы были опущены. В полумраке благоухали оранжерейные цветы, чувствовался тонкий, еле уловимый аромат пряных духов.

Кровать была в алькове на постаменте — к ней вели три ступени. Огромная кровать из позолоченного резного дерева. Роберт неожиданно нагнулся и включил лампу. У Синтии перехватило дыхание.

На кровати, вся в белом, лежала женщина. Руки сложены на груди, в ладонях единственная белая лилия. На мгновение Синтия приняла женщину за спящую, потом, вглядевшись в неподвижные черты, закрытые глаза, смутную улыбку счастья, застывшую на губах, поняла — это покойница. Надо лбом золотистым нимбом сияли на фоне атласной подушки рыжие волосы. И Синтия догадалась.

— Ваша матушка? — прошептала она еле слышно.

— Да, — ответил Роберт. — Скончалась ночью. Она тяжело болела последние три недели, претерпевала тяжкие муки, и можно лишь благодарить судьбу, что страдания позади.

Синтия смотрела на умиротворенное лицо. Когда-то женщина эта была, наверно, очень хороша собой. О многом хотелось спросить, многое узнать, но эти минуты принадлежали не Роберту, а его матери. Повинуясь душевному порыву, Синтия опустилась у кровати на колени, склонив голову и закрыв лицо руками. Роберт преклонил колени рядом с ней.

Синтия пыталась молиться за душу, отошедшую в иной мир, за покой и божью благодать для усопшей, но вместо этого она стала молиться за Роберта.

— Я хочу принести ему счастье, — молилась она. — Помоги, помоги мне в этом!

Она поднялась, ничего не различая от слез, и Роберт взял ее под руку и вывел из спальни, закрыв за собой дверь.

В коридоре ждала Зелли, она горько плакала, глаза покраснели и опухли. Роберт погладил ее по плечу, стараясь утешить, и в молчании он и Синтия прошли через коридор, закрыв за собою дверь в Южное крыло.

Они вернулись в библиотеку, и Синтия знала — настал час, когда ей будут доверены все тайны. Синтия опустилась на широкий, выложенный подушками подоконник. Роберт стоял рядом, руки в карманах, взгляд устремлен вдаль. Немного погодя он заговорил:

— Мне нужно очень многое вам поведать, но трудно решить, с чего начать. Я отвел вас наверх, и вы видели мою мать, я хотел, чтобы вы простились с нею. Единственной женщиной в моей жизни, которую я любил, кроме вас.

— Сколько времени она пробыла здесь, Роберт? Почему я ни разу ее не видела?

— Жаль, конечно, что я вам не открыл своей тайны. Но я боялся. То, что моя мать здесь, не должно было быть известно никому.

— Но отчего?

— Считалось, что она давно умерла, — ответил Роберт.

Синтия смотрела на него пораженная, и на мгновение он заглянул ей в глаза.

— Я расскажу, ничего не скрывая, — начал он. — Моя мать была женщиной, любившей жизнь и житейские радости. Она любила мужчин, они любили ее. Она могла бы показаться кому-то избалованной, но мы любим людей не такими, какими они должны быть, а такими, как есть.

Синтия встрепенулась. Совсем недавно она сделала для себя такой же вывод, но она не стала перебивать Роберта.

— Она была замужем четыре раза, четвертый брак был роковой ошибкой. Ее прежние мужья были джентльменами, а этот — мерзавец, человек низкого происхождения, необузданных страстей, ревнивый до безумия. Он прогнал меня от матери. Мы с ней всегда жили вместе, много лет, в ладу и согласии. Но он был слишком ревнив, чтобы выносить ее привязанность ко мне. Он разлучил ее с друзьями, с привычным образом жизни. Он увез ее в Мексику, там у него было свое дело, и там он чуть не довел жену до сумасшествия своими дикими страстями, сценами из-за любого пустяка. Мама была уже немолода, не могла похвалиться здоровьем. Она серьезно заболела, тем не менее этот безумец не давал ей покоя. Наконец она написала мне письмо с отчаянной просьбой помочь, и я тотчас отправился в Мексику, но опоздал.

В день моего приезда у нее с мужем случилась кошмарная сцена из-за какой-то ерунды. Не в силах больше терпеть, доведенная до крайности, она схватила стилет, которым разрезала книги, и нанесла мужу удар в горло. Он умер через два часа после того, как я приехал.

Я решил, что есть только один выход — тайком увезти мать из Мексики. Она совершенно потеряла рассудок, и ей даже не угрожал суд за убийство, но ее наверняка упрятали бы в сумасшедший дом — а подобные заведения в Мексике отнюдь не из приятных! Я сумел ее увезти, но, к несчастью, муж ее был американским гражданином.

Полиция занялась весьма неприятным расследованием. По счастью, я смог одолжить у друзей, а потом и выкупить яхту, мы сбежали в Вест-Индию, оттуда я увез ее в Европу.

Я переменил фамилию. Прослышав о «Березах», купил их, как вам известно. Поселился здесь в надежде начать новую жизнь, где матушка сможет найти мир и покой.

К сожалению, она была неизлечима. Зелли нежно о ней заботилась, и хоть мама не узнавала ни меня, ни других вокруг, ей было здесь лучше, чем в любом лечебном заведении.

На прошлой неделе к пей вдруг частично вернулась память, она вспомнила прошлое и наконец узнала меня.

— Рада за вас, — тихо молвила Синтия.

— И я был рад безмерно. Все эти последние недели мы проводили возле нее день и ночь. Зелли и я. Мы каждую минуту могли ей понадобиться, и еще мы боялись — вдруг она уйдет навсегда, не простившись с нами.

Дело к тому лее осложнилось, полиция занялась расследованием на этом берегу Атлантики. Думаю, виной тому Сара и ее длинный язык. Вы помните, Сара узнала меня. Она была знакома со мной до того, как я взял фамилию Шел форд.

— Значит, поэтому она получила от вас деньги! — воскликнула Сара.

Поэтому она их потребовала и во второй раз, — сказал Роберт, — и я ей отказал. Мне не правится Сара, и, по-моему, она не годится вам в подруги. Не стану отрицать, я заплатил ей за сведения о Питере Морроу, мне нужно было их получить, но меня не привлекает перспектива быть жертвой шантажа до конца дней со стороны особы, подобной Саре Иствуд. И потому, когда она на днях появилась здесь и вновь заявила, что ей нужны деньги, я дал ей лишь столько, сколько нужно на билет обратно до Лондона. Не жалейте ее, она того не стоит.

— И теперь вы уезжаете? — спросила Синтия, которую интересовала не Сара, а Роберт.

— Уезжаю. Дом служил кровом для моей матери; он стал домом и для дочери, о чьем существовании я и не подозревал, когда решил здесь поселиться. Теперь их нет, и мне он больше не нужен. Я чувствую себя чужим. Я здесь не прижился. Это ваш дом, и никому иному он не должен принадлежать.

— Куда вы отправитесь?

Роберт пожал плечами:

— Как знать? Была у меня когда-то мечта добиться, чтобы вы меня полюбили, многому вас научить, Синтия, показать, как увлекательна и интересна жизнь. Я видел, в вашей жизни было не так уж много счастья. Я хотел его вам дать, но человеку никуда не уйти от своих грехов. Я увидел ваше лицо, когда вы узнали, что Микаэла — незаконный ребенок, и понял: я потерял вас. Я всегда гордился, что умею наслаждаться жизнью, а теперь вот узнал — мои представления об истинных ценностях часто бывали ложными.

Вы нашли смысл жизни в достоинстве и доброте, в помощи всем, кого встретили на своем пути. Мои веселые приключения лишь привели к осознанию своей ненужности.

Я уезжаю, Синтия. Я не буду пытаться забыть вас. Это бесполезно. Я всегда буду вас любить. Вы стали для меня воплощением красоты и совершенства. Я хотел бы оставить вам «Березы», но знаю: вы не примете этот дар.

Вместо этого я отложу некоторую сумму денег и попрошу вас распоряжаться ею от моего имени, помогая другим. Таким же Нелли, Джимам Харрисам, ведь я знаю, как их много, — а вы всегда принимаете в людях участие, и нуждающиеся в нем обязательно встретятся на вашем пути еще не раз. Вот и все, Синтия. Такова моя история. Постарайтесь понять меня и иногда молиться обо мне.

Он наклонился, взял ее руку и поднес к губам. Ощутив жаркое прикосновение, Синтия замерла.

Потом она улыбнулась. Нескрываемая радость, безграничное облегчение переполнили ее — теперь не нужно, как прежде, таить и подавлять свои чувства.

Она засмеялась, а Роберт, подняв голову, удивленно смотрел на нее.

— Я смеюсь от счастья! — воскликнула порозовевшая Синтия. — Я счастлива, Роберт! Ах, милый мой, и ты думаешь, после всего, тобою сказанного, я отпущу тебя? Можешь продать «Березы», если хочешь, и уехать, только я отправляюсь вслед за тобой! Если, конечно, я тебе нужна.

Роберт пристально глядел на нее, и постепенно изумление в его глазах сменилось тем блеском, который прежде отталкивал Синтию и пугал, вселяя дрожь. Она и сейчас задрожала, но это не был страх. Она смотрела Роберту в лицо, и ею вновь овладевала та влекущая всепокоряющая сила, которой прежде она стремилась противостоять. Сейчас Синтия не противилась больше, ее захватило, проникнув в самое ее существо, поразительное чувство, сродни экстазу.

— Что вы говорите? — спросил Роберт глухим голосом. — Не шутите со мною, Синтия, я жажду вас, я не могу этого вынести, вы играете с огнем.

— Это не игра. Разве непонятно, что я хочу сказать? — спросила она тихо и отчетливо.

— Скажите тогда. — Голос его прерывался от волнения, однако Роберт не смел прикоснуться к ней.

Но слова замерли у Синтии на устах. Она лишь стояла перед ним, часто дыша, прижав к груди руки, словно пытаясь унять бурю чувств.

— Скажите! О моя любимая, скажи слова, о которых я мечтал… ждал… надеялся…

Синтия повиновалась — с бесконечной искренностыо, задыхаясь и трепеща, она прошептала:

— Я… люблю… тебя… Роберт.

И все стало просто и легко. Роберт нежно и бережно обнял ее, словно боялся, что от его прикосновения она может исчезнуть. Синтия, не глядя ему в глаза и спрятав лицо у него на груди, прошептала:

— Я сама это поняла лишь совсем недавно… но я знаю… что люблю тебя… давным-давно.

— Я не могу в это поверить!

Он смотрел на ее склоненную голову и медленно, будто стараясь продлить минуты волшебства и насладиться сполна их почти непереносимым очарованием, он привлек ее к себе.

Синтии казалось, будто она сливается с ним в одно целое, и все же она знала, что никогда не подчинится ему полностью, что, как и он, обладает собственной силой, способной дополнить ту, которой наделен ее любимый.

Роберт поднял ее голову, их взгляды, их губы встретились.

Объятие становилось все теснее, обоих словно охватило пламенем, в котором радость и страсть, счастье и желание запылали всепоглощающей любовью.

Поцелуи становились все более жаркими, и Синтия чувствовала, как сама ее жизнь устремилась в поцелуе к избраннику. Она отдавала Роберту всю себя, она здесь, с ним… И принадлежит ему навеки.

В лице Роберта мелькнуло дерзкое торжество, но голос был полон удивительной нежности, когда еле слышно прозвучали слова:

— Я постараюсь быть достойным тебя, моя любимая, моя единственная, моя самая благородная на свете.

Примечания

1

Юная девушка (фр.)

2

Как подобает, согласно приличиям {фр.)

3

Дедушка и 6aбушка (фр.).

4

Отец (фр.).