Борьба св. Афанасия

Вскоре после Никейского собора умер (328) Александрийский епископ Александр. Общим голосом народа без всяких споров в преемники ему был избран знаменитый диакон Афанасий, правая рука и богословский мозг Александра уже на I Bселенском соборе. Оппозиция из мелитиан и ариан была незначительной.

Афанасий не проходил университетской школы. Он был по нашим понятиям автодидактом, но его начитанность и домашняя образованность, не без учителей конечно, как и y Оригена, делали его человеком в формальном смысле образованным. Будучи и практически умным человеком, Афанасий одарен был еще и неукротимо твердой волей, не робевшей перед препятствиями. Он был герой, да еще сверх того аскет, друг египетских пустынножителей, y которых всегда находил и прибежище и поддержку. Талант и роль борца, свойственные св. Афанасию, особенно выделялись на фоне почти всеобщей обывательской приспособляемости массы епископата и священства. Под давлением императорской власти, естественно склонной ко всякого рода компромиссам, все внешние факторы часто столь соблазнительно склонялись в пользу ариан, что казалось, только один Афанасий на всем христианском Востоке и противостоит всем силам «мира сего».

Враги Афанасия хорошо знали, что при жизни Константина трудно было добиваться прямой отмены никейской веры, a потому повели свою антиникейскую и проарианскую борьбу против лиц — защитников Никеи, «от них же первый» был Афанасий, самыми бесцеремонными и клеветническими приемами. Обвинение, проведенное «по форме», как бы ни было оно абсурдно, принималось римским судом к сведению и обсуждению. Обвиняемого власти «тащили и не пущали», забирали под арест. Нельзя было в расчете на объективность правосудия спокойно вверять себя арестам власти. Афанасий это прекрасно знал и потому сознательно вступил на путь конспирации, укрывательства от властей, уходил «в подполье» где-то в самой Александрии, a то и вдали от нее, глубже — в принильских пустынях в полупещерных жилищах монахов. 330 г. св. Афанасий шлет свое пасхальное послание к пастве из какого-то уединения с откровенным объяснением, что вынужден к тому интригами еретиков. следующем, 331 г. та же картина самоукрывательства продолжается, но вскоре мы видим Афанасия снова действующим в Александрии открыто.

Мелитианские епископы, пощаженные Никейским собором, т.е. оставленные на своих местах рядом с кафолическими епископами вплоть до своей смерти, но без права поставления себе дальнейших преемников, не хотели, однако, сливаться с кафоликами, чего строго и законно требовал Афанасий. По смерти Мелития (Менрита) вождь мелитиан епископ Мемфисский Иоанн Аркаф жаловался в столицу на излишнюю требовательность Афанасия. Евсевий Никомидийский охотно вмешался в это дело якобы в роли примирителя пред императором.

Константин, можно сказать, «зашибленный» блестящим успехом объединения в своих руках всей Римской империи, не допускал и мысли, что нельзя тем же внешним «легальным» давлением и принуждением достичь и объединения всех христиан, т.е. церкви. Чисто государственную силу принуждения император с полным убеждением и ревностью прилагал и к области религиозной и церковной. С этим убеждением он издал закон против всех еретиков: новатиан, валентиниан, маркионитов, павлиан, монтанистов, запретив их богослужебные собрания и отобрав y них храмы. Поэтому и в Александрию он писал одно послание к кафолическому епископату и народу, a одновременно и другое — к Арию и его сторонникам, поставя всех на одну доску. При этом, правда, достаточно «громит» Ария, но надеется на его уступчивость и сговорчивость. A «придворный» Евсевий Никомидийский все суфлировал да суфлировал эту сговорчивость самому Константину. B это время императрица Констанция перед своей смертью (333) рекомендовала Константину одного пресвитера — Евтокия. Тот начал внушать Константину, что Арий может принять никейскую веру. Константин вызвал Ария для переговоров. Арий вместе с Евзоием, будущим епископом Антиохийским, сочинили такую как бы «безразличную» формулу: «Веруем в Единого Бога Отца, Вседержателя и в Господа Иисуса Христа, Сына Его, из Heгo (происшедшего (, т.е. «бывшего, ставшего», a не , т.е. «рожденного»). Тут «Пантократором» назван не Сын, a только Отец. И расплывчатое «из Heгo» упраздняет суть Никеи, т.е. «из сущности». Словом, этим можно было удовлетворить только профана Константина. И Константин наивно обратился с этой лукавой формулой к Афанасию, чтобы тот принял Ария. Афанасий, конечно, отказал. Константин вспылил. Тут-то арианствующие интриганы и возобновили все свои прежние забракованные обвинения, клоня к тому выводу, что Афанасий вообще сварливый и несносный человек. Пацифисту Константину такие ригористы были отвратны.

Опять возобновили старые обвинения

Но обвинения собирались «пачками», на запас: провалится одно — устоит другое. Будто Афанасий убил мелитианского «епископа» Арсения, a руку убитого приберег себе для колдовства. Чтобы избежать фактической проверки выдумки, клеветники спрятали самого Арсения в одном монастыре. Но агенты Афанасия нашли Арсения, и тот письменно просил прощения y Афанасия.

A враги Афанасия так рассчитывали на полицейское подтверждение этих грубых криминалов, что даже собрались в Кесарии Палестинской в достаточном количестве, чтобы сразу создать инициативную соборную группу, чтобы собрать и другие подписи для скорого осуждения Афанасия. Этому лжесоборику пришлось разойтись ни с чем. Константину все это было доложено. Как истинный джентльмен, он возмутился этой низостью и даже специально написал Афанасию благосклонное письмо. Под этим впечатлением в это время (334) даже глава мелитиан Иоанн Аркаф присоединился к Афанасию. Но дежурные интриганы при дворе без труда вновь переделали неумного Иоанна из сторонника во врага Афанасия. После этого, в 335 г., мелитиане вновь пристали к арианам в борьбе против Афанасия.

Тирский собор 335 г.

B 335 г. наступил 30-летний юбилей единодержавного царствования Константина. K этому сроку подгонялся ряд торжеств. Заканчивалась постройка базилики над гробом Господним в Иерусалиме. Константин созывал епископов на собор в Иерусалиме не только для торжества освящения базилики, но и для решения «египетских споров». Успех в свое время собора в Никее был для Константина незабываемым и переживался им мистически. Все, что загадочно «не клеилось» y него в церковной области, ему, казалось, удастся разрешить мистикой собора, в мистической атмосфере восстановления гроба Господня. Но предваряющий богослужебные церемонии деловой собор назначался все-таки в недалеком, но удобном для размещения гостей приморском Тире. Все враги Афанасия, почти два года тому назад раздосадованные неудавшимся собором в Кесарии, были теперь налицо.

B императорском письме-указе поручалось устроить искомый церковный «мир» (стократно мелькающий мираж и манящий римское сердце Константина на pax romana). Гармония сердца Константина тут дополнялась и властным аккордом угрозы, что нежелающие явиться на соборное разбирательство будут доставлены силой. Намек в сторону Афанасия. A его представитель Макарий, которого обвинение рисовало насильником, даже прямо был в Александрии взят под арест и в легких кандалах доставлен в Тир. Замещать лицо императора на соборе был назначен комит («граф») Флавий Дионисий. Афанасий понимал, что теперь и пред императором он поставлен в положение подсудимого. Противясь этой искусственно создаваемой роли, Афанасий прибыл на собор в окружении своих 50 египетских епископов. Так ему подобало по его местному архиепископскому положению. B других архиепископских округах (Иерусалим, Эдесса, Антиохия, Кесария Каппадокийская, Ефес, Ираклия) епископы этих областей не все одинаково тяготели к своим областным (диоцезальным) центрам. Нравы и обычаи Египта были другие. Здесь свой столичный Александрийский архиепископ мыслился уникальным, несравнимым для всех прочих главой. Все другие епископы мыслились в стиле древних хорепископов. Это была своего рода пресвитерская масса около одного вождя. Но от комита — заместителя императора получилось указание, что в данном случае этой соборной полноты от Египта не требуется и этой египетской массе не будет дано голоса.

Между тем голоса, враждебные Афанасию, видимо, тщательно подбирались. Именно тут впервые появились на сцене два молодых епископа с чертами авантюристского характера. To были Урсакий и Валент из Паннонии. Урсакий был епископом Сингидуна (Белград), a Валент — Мурсии (в будущей Венгрии). Оба были ревностные ученики самого Ария, когда тот жил в этих краях (Иллирия) в ссылке.

Заседания собора в Тире открылись. Сделан вид, что на повестке нет никакого вопроса

Мелитиане утверждали, что и выборы, и поставление Афанасия совершились вопреки сговору с ними, чтобы предварительно устранить все недоразумения сторон. He видя этого, мелитиане после избрания Афанасия не захотели воссоединиться с ним. Тогда Афанасий, пользуясь своим правом архиепископа как соучастника в цивильной власти над Александрийской областью, прибег к силе. Некоторые мелитиане были арестованы, другие биты полицейскими розгами. Исхира вновь соединился с врагами Афанасия. Жаловался, что Афанасий подверг его тюремному заключению, и вновь согласился, чтобы шумели

Как оказалось, он поместился в груженной лесом барже, идущей в Константинополь. Тирский собор между тем заочно низложил Афанасия и воспретил ему въезд в Египет. Немедленно извещен был

Собор с сознанием исполненного долга отправился в Иерусалим и там совершил торжество освящения нововоздвигнутого храма над гробом Господним. При этом Евсевий Кесарийский, как историк и археолог, произнес речь. На радостях заседания собора здесь продолжались и решения его были щедрыми. Предложенное самим Константином, упомянутое уже нами «исповедание веры» Ария и Евзоия, с грубыми для нас теперь двусмысленностями, признано было достаточным. He только Арий и Евзоий, но и все вообще ариане, подписывающие эту формулу, принимались в церковное общение. Обо всех этих щедрых решениях соборяне спешат известить императора, зная, что они угодят ему картиной достигнутого «мира». И какой малой ценой! Стоит убрать одного неудобного человека, и вот вся церковь — едина! Доказывается это на опыте. Увы, опыт ограниченный. Рим и весь Запад не спрошены. Как не спрошена еще и сама церковь, вся широта и глубина ее, ибо самый собор еще не церковь. По римскому, юридическому, латинскому пониманию достаточно формы собора. Мистика Востока требует еще проверки на опыте исторической жизни церкви. Если церковь на опыте изжила волнение, успокоилась, вот эта опытная рецепция и есть последняя инстанция соборности, a не один только обряд собора.

Тайно прибыв в Константинополь, св. Афанасий получил аудиенцию y императора. Тот c характерной для него царской возвышенностью над партийными пристрастиями сразу почувствовал отталкивающую узость судящих и послал в Иерусалим требование, чтобы собор благоволил пожаловать к нему, a он уже сам тут рассудит, кто прав, кто виноват. Собор поспешил откликнуться на это нетерпение Константина спокойно, «по чину», как полагалось солидной делегации с чтимым императором Евсевием Кесарийским во главе. Это рассчитано было на «снискание благоволения» Константина в атмосфере наступившего 30-летия его царствования. Евсевий Кесарийский действительно был тут задержан специально для произнесения похвальной речи в честь императора. Воспользовавшись замедлением дела

Мелитиане ликовали. Исхиру возвели в епископы. B его деревне ему построили даже церковь с помощью казенных муниципальных сумм.

Маркелл Анкирский

Торжествующие «евсевиане» (Евсевий Никомидийский теперь был главным вождем их) решили после Афанасия добить и выдающегося соратника его Маркелла, маститого епископа Анкирского. Маркелл уже за 10 лет до Никеи стал епископом. B Анкире сначала намечалось и собирание I собора. B Никее, в союзе с римскими легатами, он играл выдающуюся роль.

И после Никеи Маркелл выступил с обширным опровержением ариан. Арианство нашло себе доктринера — агитатора Астерия. Он был из Каппадокии, ритор, т.е. учитель словесности. Во время Диоклетианова гонения оказался в числе lapsi, поэтому не был принят в клир. Теперь он объезжал Восток с публичными лекциями в защиту ариан. На его лекции собирались и язычники и со злорадством осведомлялись, как «расцапались» между собой христиане. Кроме лекций Астерий издал и книжку «Синтагматион» («Сводка») с подбором противоникейских цитат из Оригена, Павлина Тирского, Евсевия Никомидийского и др. Маркелл в своих опровержениях лжи арианской не щадит старые авторитеты, раз они не доросли, не доразвились до новой фазы раскрытия догматов. Маркелл не консерватор. Он смелый эволюционист, и от имени раскрывшихся в церкви догматических истин он громил людей отсталых. Он пишет: «Ваш Павлин (т.е. Тирский) едва ли оправдается на том свете за те урезки, с какими он приводит выдержки из Оригена. Да если бы y Оригена и действительно говорилось так, то что за авторитет Ориген? Из первых же строк его

He пожелал даже сослужить с собором при освящении храма. Безоблачно уверенный в себе, Маркелл уехал в Константинополь и поднес лично Константину с посвящением ему свое творение. Это была воистину медвежья услуга православию и никейской вере. Константин, естественно, отдал Маркеллово творение на рассмотрение собравшихся в Константинополе (336 г.) членов собора Тирского и Иерусалимского. Соборяне без натяжек усмотрели в книге Маркелла савеллианство, охотно осудили автора на лишение кафедры и немедля поставили на нее епископом Василия, вскоре увековечившего свое имя как Василия Анкирского в достославной борьбе за совестливое построение посленикейского восточного триадологического богословия.

По низложении Маркелла Евсевий Кесарийский торжествующе написал полемический трактат в двух книгах: «Против Маркелла».

Богословствование Маркелла.

Маркелл творит свое богословие якобы только по Писанию. Он утверждает: все богословие воплощенному. бытии внутренно-божественном Второе лицо имеет преднамеренно особое название Логос.

Итак, Логос это собственное имя еще не воплотившегося Божества. — это еще не Сын. He прошло еще и 400 лет, как Логос стал Сыном. Спорное слово книги Притч (8:22): «Господь созда Мя в начало путей своих» — просто относится к Сыну во плоти, которая действительно создана бессеменно от Св. Духа для домостроительства спасения.

неотделим ни в качестве самостоятельной ипостаси, ни в качестве самостоятельно существующей потенции — . Логос составляет с человеком нечто единое целое и отличим от человека лишь как выраженное вовне действие ( ).

Вот в этом смысле o Логосе и сказаны в I гл. Иоанна 4 вещи:

Да, омоусийность (единосущность) Логоса Отцу здесь вскрыта, показана. Но еще не вскрыто, не доказано, есть ли Логос особое божественное Лице? He есть ли Логос только составная часть, божественное свойство Единого Лика Божества? He торопясь ответить нам на этот вопрос, Маркелл и заключает, что пока это Логос только «в Отце». Мы сказали бы: это Логос только ad intra, потенциальный, но еще не ad extra, нераскрывшийся.

Ho, поясняет далее Маркелл, раскрытие продолжается. Логос не остается в Отце только

Но и здесь Монада не разделяется, и в Боге остается (как и y Евстафия Антиохийского, и y других староникейцев)

Для древних Бог как Единица, Бог как существо Божие — это был Отец. Сын — от Бога-Отца. Дух — от Бога-Отца через Сына. Схема как бы вертикальная:

При такой схеме «западным» казалось естественным, как бы по пути развертывания Св. Троицы, и Сына мыслить после Отца соучастником в изведении Духа.

После теоретического построения Троицы отцами-каппадокийцами, для нас Божественные Лица схематически стали мыслиться как бы рядом стоящими, связуемыми одним божественным существом, изображаемым горизонтальной линией:

He один Отец — обладатель существа Божия, a все Три Лица вместе. Маркелл именно так и рассуждает: Монада не принадлежит только Отцу, a Отцу + Логос + Дух Святой. Одно Лицо — .

Ho, утверждая с такой остротой единство Божие, Маркелл встает перед обратной трудностью.

Как объяснить тогда Троицу?

Тут Маркелл сразу начинает соскальзывать с высот трансцендентальности в историческую имманентность.

B высшем transcensus'e Бог существует, как Монада. Бог — Монада. Но ему нужно выйти из этого домирного и надмирного состояния в порядке «домостроительства спасения», войти в плоть космоса феномен. Это только Троица откровения. Правда, y этого «феномена» есть и свои «онтологические корни» (по выражению Болотова), ибо и Логос и Дух в Боге вечны (неведомым для нас образом).

Нам Троица открывается и является в связи с икономией спасения, которое выводит для нас Троицу из ее скрытого трансцендентального бытия. Это само вскрытие Троицы y Маркелла формулируется в навязчивых терминах «усопшего» гностицизма. A именно: Монада, как y гностиков, по контрасту с последующим «раскрытием, расширением» находится в состоянии «свернутости». Этот первый, домирный есть уже как бы «предисловие» к мировому спасению. Это 1-я икономия, пока только «потенциальная». этой «динамической = потенциальной» фазе выступает Логос, Единородный и начинает . Как , Он еще принадлежит к 1-ой икономии.

Ho вот раскрытие продолжается. Наступает 2-я икономия. B ней Логос становится «Сыном» и «Перворожденным всея твари». Это уже не «потенциальная фаза раскрытия Логоса, a реальная». Сын стал теперь возглавителем твари, чтобы сообщить ей нетление и бессмертие. Ради этого и принял плоть «чуждую Богу („плоть не пользует нимало“)». Плоть хотя и воскреснет и будет бессмертна, но этот дар не является ее свойством. Плоть не абсолютно вечна. Она может и перестать существовать. Это нужно Маркеллу потому, что вся сотериологическая 2-я икономия есть нечто преходящее. Монада должна вернуться к своей абсолютной путем .

Логос воплотился для мира. A потому царство Логоса должно кончиться и перейти в царство Божие. «Подобает Ему царствовати дондеже положить вся враги Своя в подножие ногу Его» (1 Кор. 15:25). Это истолкование временности боговоплощения очень характерный пункт доктрины Маркелла. Именно против него введено в Символ веры после II Вселенского собора (381 г.) утверждение, что «царствию Его не будет конца».

Маркелл не боится задать себе вопрос: «куда же девается плоть, человечество Христово?» Строя все на Писании, Маркелл отвечает: «Писание нам ничего об этом не говорит… Видим убо ныне, яко зерцалом в гадании».

Ho гностически-фантастическое богословие Маркелла на этом не останавливается. Завершая свою триадологию, Маркелл придумывает 3-ю икономию для объяснения действий Третьего Лица — Духа Святого. Он говорит: до сошествия Святого Духа на апостолов Он был в Логосе и в Отце. Его явление — это новое расширение, раскрытие Монады. Сначала Монада расширилась в Логос, a затем Сам Логос, продолжая расширение, открылся в Духе. Появление Духа — это уже двойное расширение. Сначала Монада расширяется в Логос, a затем уже Логос — в Духа. Это — расширение расширения. Поэтому Дух Святой исходит «от Отца и Сына» (fпlioque), потому евангелист Иоанн и говорит: «…яко от Моего приимет».

Маркелл был горячо любим римлянами. B этом сродство с дефективностью латинской триадологии, с ее монархианством, порождающим filioque'изм.

A Никейскому

После Маркеллова соблазна

Кроме столпов никейства — Евстафия, Афанасия, Маркелла — известно еще до десятка православных епископов, сжитых с кафедр вошедшей в силу партией евсевиан. Так теперь называли себя ариане, поняв невыгодность и соблазнительность этого прежнего имени.

22 мая 337 г. умер император Константин, крещенный пред кончиной рукой Евсевия Никомидийского. Вместо надгробного похвального слова, за которым, естественно, обратились к присяжному историку Евсевию Кесарийскому, последний заявил, что y него готова целая книга

Наследники Константина

У императора Константина было три сводных брата. Они родились от первой жены Констанция Хлора Феодоры: 1) Делмаций, 2) Юлий Констанций и 3) Ганнибалиан. По смерти Феодоры Констанций Хлор женился вторично на Елене, от которой уже и родился Константин. Прежние, старшие сыновья Констанция Хлора от Феодоры и их семьи жили на старом месте в Галлии, в Тулузе. Лишь после смерти царицы Елены Константин пригласил из Галлии старших детей ко двору. Из них еще раньше умер Ганнибалиан. Второй сын, Юлий Констанций, имел четырех детей от своего первого брака. Из них позднее сын его Галл был при нем в звании «кесаря».

Сам Константин Великий достиг единодержавия и даже переменил религию, не утратив доверия и популярности. Но не пересоздал этим старой римской ментальности. Войско могло поднять на щите одного из сотни генералов. И даже ближе — из семьи Константина перейти на линию не его сыновей, a его старших братьев. Но придворное окружение, ревнуя

Власть была разделена между тремя сыновьями Константина Великого по территориям. Старший, Константин II, 21 года, получил Запад: Британию, Галлию, Испанию. Второй, Констанций, 16 лет, получил Восток: Константинополь, Фракию, Малую Азию, Сирию, Египет. Третий, Констант, 15 лет, получил середину империи: Дунай, Италию, Африку. Все три получили титулы Августов. Все были воспитаны уже христианами.

Братья Августы осенью 337 г. съехались для сговора в Viminacium в Паннонии на Дунае. На съезде решено было ради «мира церковного» амнистировать всех сосланных епископов.

B результате Константин II, правитель Галлии, куда входил и рейнский город Трир (Trevirum), отпустил св. Афанасия из трирской ссылки с письмом к церкви Александрийской, что этим он исполнял волю покойного отца, императора Константина.

Вернулись и другие епископы-никейцы на свои почти всюду уже занятые места: Асклепа Газский, Павел Константинопольский, Маркелл Анкирский и т.д. Положение создалось трудное и запутанное. Паствы делились. Сколько было волнений в Константинополе около имени Павла!

Возвращаясь длинной сухопутной дорогой к себе домой, в Александрию, св. Афанасий по пути во многих местах был свидетелем столкновений старых изгнанных епископов с новыми, на их место поставленными евсевианами. Афанасия вовлекали в эти споры как третейского судью. Впоследствии противники Афанасия укоряли его за это как раздувателя смуты.

Евсевий Кесарийский в это время перестал играть активную роль и около 339 г. уже скончался.

Интервенция папы Юлия

На почве формальной свободы для церковных партий «восточные» теперь не могли неглижировать Рим, который, конечно, уже в кредит был на стороне Афанасия. И вот евсевиане отправляют в Рим осведомительную делегацию с докладом

Глава посольства «восточных» Макарий очень смутился прибытием в Рим посланцев от Афанасия. Он даже вернулся на Восток за новыми инструкциями. Но оставил в Риме двух своих помощников-диаконов. Te, видя, что донесения Афанасия произвели в Риме сильное впечатление, рискнули на свой страх согласиться на соборный разбор здесь же, в Риме, в их присутствии спорных материалов. Папа Юлий сначала не склонен был вмешиваться в чуждую ему восточную неразбериху. Но затем решился. Посланы были формальные приглашения в Александрию и в Константинополь — пожаловать на Римский собор. Таким образом, из осведомительного посольства, которое имело целью убедить и Римского епископа братски присоединиться к уже соборно выясненному суду восточного большинства, получилась отдача на суд собора Западного деяний собора Восточного (Тирского) как бы в высшую апелляционную инстанцию. Так римокатолики на это и смотрят, что это апелляция всего Востока к суду папы. И римляне формально правы. A «восточные», не юридически мыслившие, формально не правы. Сами виноваты во вмешательстве папы и в создании полезного папскому честолюбию прецедента. Иллюстрация глубоко различной ментальности Востока с Западом, которая и до сих пор плохо сознана и дает опору для бесконечных и бесплодных разговоров внешних соглашениях по буквам, a не на трудно выразимой глубине внутреннего понимания — «переживания» догматов.

Итак, произошло вмешательство папы Юлия, но по вине самих «восточных». Тем временем главарь Востока Евсевий Никомидийский собрал в начале 339 г. собор в Антиохии, чтобы соборно и авторитетно (в масштабе «всевосточном») утрясти восточную смуту. Они поняли, что не так просто решить «александрийский вопрос». Но все-таки упорствовали в своем упрощенстве, будто бы весь секрет смуты сводится к личности Афанасия, a не к их богословскому еретичеству, которое при неустранимости «никейства» Рима не могло утвердиться и на Востоке. Евсевиане увидели на опыте импотентность их ставки на какого-то маленького провинциалиста Писта. Нашли другого, «покрупнее», Григория Каппадокийца, поставили епископом и, очевидно с согласия Констанция, отправили его в Александрию. Неканоничность кричащая. Если бы даже Афанасий кем-то был признан незаконным, то заместителя все-таки должен был избирать на месте клир Александрийский. Насилие могло быть проведено только властью местного префекта. A префектом оставался все тот же Филагрий, который провел фальшивую анкету для Тирского собора 335 г. Филагрий и теперь, в марте 339 г., издал указ

Рапорт префекта императору рисовал насилие в том смысле, что Афанасий — виновник всех пертурбаций.

Афанасий из «уединения» адресовал к вселенскому епископату свой негодующий протест. Сравнивал насильственно отнятую от него по кускам Александрийскую церковь с рассказом Книги Судей

Приказав активистам своей паствы широко распространить это воззвание, Афанасий отправился в Рим, конечно, тайно. Открыто его арестовали бы на самой набережной. Но моряки укрыли чтимого ими Афанасия. Около этого времени отправился в Рим и посланец с письмом от Григория.

Тогда же поехали из Рима на Восток и посланцы с приглашением на Римский собор, испрошенный через восточных делегатов. «Восточные» были в неловком положении. Они не хотели формально дезавуировать своих делегатов, но не хотели и собора. Прибывших из Рима посланцев от «восточных» под разными предлогами продержали y себя почти целый год и в конце концов откровенно отклонили предложение соборного разбирательства. И даже перешли в наступление. B своем письме к папе они обвиняли папу Юлия в незаконной претензии быть каким-то третейским судьей над соборами Востока. Они писали: папа должен оставить претензии быть третейским судьей и должен выбирать: с какой партией Востока ему солидаризироваться? Co «всеми» ли восточными епископами или с одним Афанасием и Маркеллом?