Джервис потихоньку становился самим собой. Ярость исчезала, он снова был мягким и нежным.

Ты так разволновалась, Анжелет! — искательно сказал он.

— Я не позволю расстраивать Морвенну! Ей сейчас хорошо, она живет в комфорте, в Голден-холле. Лиззи очень привязалась к ней и хочет, чтобы она с ребенком была рядом… Джервис, она не должна ничего знать! Если Джастин пообещает не играть…

Я бегом направилась к соседней хижине. Джастин сидел за столом, обхватив голову руками.

Я подошла к столу и села по другую сторону, так что мы смотрели в лицо друг другу.

— Мне жаль, что так случилось, — тихо сказал он.

— Ты всегда жульничаешь? — спросила я.

Он кивнул.

— Это… твоя профессия?

— Надо же мне чем-то заниматься, ничего другого я не умею…

— Отец Морвенны предлагал же тебе работать вместе с ним!

Джастин уныло взглянул на меня.

— У меня к этому делу нет способностей…

— Что ты теперь собираешься делать?

— А что я могу сделать? Мне конец!

— Джервис пообещал мне, что никому не будет рассказывать об этом. Пока! При условии, что ты не будешь играть! Это не должно стать известным! Морвенна не должна ничего узнать!

Джастин испуганно посмотрел на меня, а я продолжала:

— Я не представляю, что с ней произойдет: это разобьет ее сердце! Она так гордится тобой! А кроме того, у вас ребенок!

— Нет, она не должна знать, — пробормотал он.

— Повторяю, Джервис пока ничего не будет рассказывать при условии, что ты обещаешь больше не играть!

Джастин жалко взглянул на меня.

— Неужели так ты зарабатываешь себе на жизнь? Именно этим ты и занимался в Лондоне?

Он промолчал, но этого мне было достаточно. Что же мы наделали, Морвенна и я? Похоже, она совершила еще большую ошибку, чем я: Джервис был слаб, но он, по крайней мере, не шулер!

— Ты должен прекратить это, Джастин! Рано или поздно тебя все равно поймают.

— Если бы я нашел золото, я никогда в жизни не взял бы в руки карты! Ну почему золото всегда идет к тем, у кого уже и без того его достаточно? Взять хотя бы Бена Лэнсдона…

— Он не проигрывал то, что зарабатывал, а тратил свои деньги с пользой!

— Да… а теперь еще женился на золотой россыпи!

— Не нужно злиться, Джастин, мне кажется, между вами нет особой разницы. Я еще поговорю с Джервисом. Я хочу, чтобы все продолжало идти так же, как шло до сих пор, но ты больше не будешь играть в карты! Как только ты это сделаешь, Джервис все расскажет: он полагает, что это для него вопрос чести!

— Мне не остается ничего, кроме как согласиться с этим.

— Завтра утром и ты, и Джервис поостынете. Вы не можете быть врагами друг другу! В конце концов, вы вместе работаете.

— Я согласен, обещаю…

Я встала.

Тебе придется… ради Морвенны!

Джастин кивнул, и, когда я выходила, он пробормотал мне вслед:

— Спасибо тебе, Анжелет…

Между мужчинами установился нейтралитет, долго ли будет так продолжаться? Они почти не говорили на темы, не касающиеся шахты. На работе один из них копал глубоко под землей, а другой поднимал наверх бадьи с породой.

Вообще я перестала интересоваться этой жизнью. С каждым днем росло отвращение ко всему, окружающему меня. Отчаянная жажда золота, которая читалась на лицах мужчин, вызывала неприязнь: жадность и после первоначального возбуждения от сделанной кем-нибудь находки — злобная ненависть! Жажда золота… зависть к соперникам… Я стала понимать, отчего эти грехи считаются смертными.

Как никогда, мне хотелось уехать отсюда, отправиться на родину, наслаждаться шумом Лондона, тишиной Кадора — все это казалось мне недостижимой мечтой.

Во мне росло равнодушие. Может быть, это объяснялось моим состоянием: я постоянно думала о ребенке. Как я была бы счастлива, будь я дома, где мой ребенок мог бы получить такое же воспитание, как я, где была вся моя семья… в благоприятных условиях, но ребенок здесь! Как я могла растить ребенка в этом убожестве?

Все выглядело просто ужасно. Я беспокоилась о том, как сложатся отношения с Джастином, хотя, нужно сказать, я и не питала к нему особой симпатии. Я думала о Морвенне, которой в будущем неизбежно предстояло узнать о том, кем на самом деле является ее муж. Бедняжка Морвенна, она была еще менее опытна, чем я! Как она воспримет это?

Я молилась о том, чтобы что-нибудь произошло, что-нибудь, позволяющее выйти из постоянно ухудшающейся ситуации, в которой я оказалась. Мои молитвы были услышаны… хотя совсем не так, как я предполагала…

Я кое-что знала о методах работы, используемых при добыче золота. Когда в начале пятидесятых здесь открыли золотые россыпи, его добыча не составляла особого труда. Тогда золото было обнаружено на поверхности, в россыпях, формировавшихся в высохших руслах рек и ручьев. Оно лежало почти на виду. Эти золотые запасы быстро обнаружили и выработали, а теперь приходилось все глубже закапываться в землю, строить для этого настоящие шахты. После того, как произошло несколько несчастных случаев, все поняли, что необходимы деревянные крепления шахт, чтобы предотвратить обвалы.

Когда породу, предположительно содержащую золото, поднимали на поверхность, ее пересыпали в тачки и отвозили к воде. Там ее промывали в лотках, отделяя пустую породу от золота. Это был очень утомительный процесс, и часто все усилия оказывались бесплодными. Время от времени обнаруживалась золотая крупинка, сама по себе ничего не представляющая, но дающая надежду на будущее.

Чем глубже становились шахты, тем опаснее было работать в них. Там появлялись, например, яды от гниющих растений. В городке был молодой человек, из-за этого ставший на всю жизнь инвалидом. Он работал в шахте с отцом и был внизу, когда произошел обвал, а это значило, что выкопать его удалось лишь через несколько часов. Теперь он постоянно кашлял, и было ясно, что он не жилец на этом свете. Так что совершенно необходимы были деревянные крепления, удерживающие шахту и достаточно прочные для того, чтобы принять на себя давление земли.

Дело шло к обеду. Я направлялась в лавку, зная, что миссис Боулз непременно захочет узнать, как поживает маленький Патрик. Она любила слушать отчеты о его состоянии, склонив набок голову, поджав губы и довольно сверкая глазками. Это был ее ребенок — тот, которому не жить бы на этом свете, если бы не ее чрезвычайные таланты!

Уже на пороге лавки я услышала какие-то крики. Я остановилась, прислушиваясь. Миссис Боулз вышла из лавки и встала рядом с озабоченным видом. Все мужчины бросили работу и бежали куда-то.

— Что-то случилось! — сказала миссис Боулз. — Ну-ка, Артур, быстрей!

Артур присоединился к нам, и мы побежали туда, куда устремилась толпа. У меня появилось страшное предчувствие, поскольку все бежали в направлении нашей шахты.

Я заметила Джервиса. Вокруг него столпились мужчины, и я попыталась пробиться к нему.

— Кого-то там завалило, — сказал стоявший рядом мужчина.

— Это Картрайт, не иначе, — сказал другой.

— Джервис! Джервис! — крикнула я. Он не слышал меня. — Что случилось?

Один из мужчин повернулся и взглянул на меня.

— Должно быть, брус не выдержал.

Я пробилась немножко дальше. Проталкиваться через толпу было трудно.

— Он там, внизу! Я собираюсь достать его! — выпалил Джервис.

— Ты дурак, парень! — возразил Билл Мерриуоттер, один из самых старых и опытных золотоискателей. — Тебе это ни за что не удастся.

— Я это сделаю! — повторил Джервис.

— Джервис! Джервис! — вновь крикнула я.

Он обернулся и послал мне нежную улыбку. Билл попытался схватить Джервиса, но он высвободился, и я увидела, как он спускается в шахту.

Кто-то другой заметил:

— Парень обезумел! Теперь их там будет двое.

— Что происходит? Скажите мне, — умоляла я. Рядом появилась миссис Боулз и обняла меня.

— Это обвал!

Но все будет в порядке…

— Этот парень не из слабаков, — сказал кто-то. — Хочет спасти приятеля!

Эти слова никто не комментировал. Я попыталась пробиться к горловине шахты, но люди не пустили меня.

— Сейчас им ничем не поможешь! — сказал один из золотоискателей. — Нам остается только ждать, дорогуша, и быть наготове…

Не знаю, сколько времени длилось ожидание. Время вообще остановилось. Стояла пронзительная тишина. И это небо… вид которого был мне так отвратителен… и эти люди, собравшиеся вместе, как бы молча молясь.

Сколько это длилось? Не знаю: секунды… минуты… часы? Я вспоминала, как они тогда сидели в комнате — Джервис, уставившийся сверкающими глазами на Джастина. Джервис — игрок, Джастин — шулер… и теперь они там внизу, вместе… в шахте, которую я всегда подсознательно ненавидела и боялась.

Неожиданно раздался крик, что-то произошло. Все, как один, двинулись к шахте.

И тогда я увидела Джастина, он был без сознания. Его поддерживал Джервис, выталкивая наверх. Сразу несколько мужчин бросились вперед, подхватили Джастина и вытянули его наружу. Еще секунду я видела Джервиса, выражение триумфа на его лице… на лице, покрытом грязью. Я увидела, как блеснула полоска его белоснежных зубов.

А потом раздался грохот. Кто-то потянулся, чтобы схватить Джервиса, но он уже исчез. Послышались ужасные звуки крошащегося дерева, падающих камней: шахта обвалилась… похоронив Джервиса…

Его выкапывали в течение четырех часов. Весь городок скорбел о смерти храброго мужчины. Вот так я стала вдовой…

Джастина отнесли в хижину. Морвенна, покинув Голден-холл, прибежала к нему. Он был покрыт синяками и царапинами, но ничего серьезного с ним не произошло.

Я была в таком замешательстве, что не могла ясно мыслить. Многие старались как-то выразить соболезнование мне, находившейся на шестом месяце беременности и потерявшей мужа при столь трагических обстоятельствах.

Морвенна настояла на том, что будет ухаживать за мной и Джастином. Она ничего не говорила о героическом поступке Джервиса, но я понимала, что она постоянно об этом думает.

Все жители городка проявляли заботу обо мне, делали все, чтобы помочь, — каждый, конечно, по-своему. Я была глубоко тронута этим и подумала, что несчастье выявляет лучшие черты в людях, добро и зло — оно присутствует во всех. Еще недавно я думала только об их вожделении к золоту, о жадности, о зависти. Теперь вместо этих чувств я замечала трогательную нежность и сострадание.

Я думала о Джервисе, припоминая счастливые моменты нашей жизни — как тактичен он был в нашу первую брачную ночь, как добр он был ко мне в остальное время. Я забыла об инциденте на постоялом дворе, забыла о долгах: когда теряешь человека, которого любил, о нем вспоминается лишь хорошее.

Мне было о чем подумать: все планы на будущее изменились…

Меня зашел навестить Бен. Он сел на стул и грустно взглянул на меня.

— Ах, Анжела, ну что я могу сказать тебе? Если я хоть чем-нибудь могу тебе помочь…

Я грустно улыбнулась.

— Если бы только…

Я умоляюще взглянула на Бена. Я знала, что он собирается сказать, и слушать это мне было невыносимо.

— Наверное, теперь ты отправишься домой? — спросил он.

— Мне придется дождаться рождения ребенка…

Он осмотрелся.

— Просто не знаю, как ты будешь в таких условиях…

— Все будет в порядке: не я первая…

— Ладно, есть миссис Боулз, а кроме того, я опять вызову сюда доктора Филда! Он некоторое время поживет у меня.

Я улыбнулась.

— Ты забываешь, Бен, что все это не имеет ничего общего с тобой…

— Твои заботы — мои заботы!

— А как дела с золотом?

Бен ничего не ответил, лишь печально смотрел на меня. Я сказала:

— Все здесь очень добры ко мне…

— Я позабочусь о том, чтобы все было сделано… Все, что только возможно сделать!

— Спасибо, Бен, очень мило, что ты зашел.

— Ты говоришь так, будто я такой же, как все остальные!

— Так оно и есть, Бен!

— Я поговорю с тобой позже, ты еще не оправилась от потрясения…

Я поблагодарила его, и он вышел…

Джервиса похоронили на местном кладбище. Хоронили его как героя. Из Уоллу приехал священник. Все это глубоко тронуло меня. По одну сторону от меня стояла Морвенна, по другую — Джастин. Я присутствовала здесь как трагическая фигура — вдова, ожидающая рождения ребенка от человека, который умер героической смертью и которым восхищались все до единого.

Очень трогательные слова произнес священник: «Его смерть является примером высшей жертвенности. Его друг оказался в опасности. Никто не мог ожидать от него столь рискованного поступка, но он не колебался. Они вместе отправились в эту страну, они трудились рука об руку, они были друзьями…»И я вновь припомнила, как они сидели за карточным столом, глядя друг на друга: Джервис, с лица которого исчезло обычное выражение беззаботности, пылающий гневом; Джастин, сжавшийся от страха; Джервис, хватающий Джастина за шиворот и встряхивающий его, как щенка…

«…И нет большей любви, чем любовь человека, положившего жизнь свою ради друга», — завершил священник, и я увидела, что многие из присутствующих не скрывают своих слез.

Похоронили Джервиса неподалеку от останков Дэвида Скэллингтона, и я подумала, что теперь уж он никогда не вернется домой и никогда не сколотит себе состояние, в чем был так уверен. Бедный Джервис! Он всегда проигрывал…

К огромному сожалению Лиззи, Морвенна уехала из Голден-холла. Лиззи часто посещала меня, всякий раз принося подарки для будущего малыша. Она очень беспокоилась за меня.

— Анжелет, ты должна переехать отсюда в холл и родить ребенка там!

— О нет! Спасибо за беспокойство, но это невозможно. Мне очень приятно, что ты беспокоишься за меня, и вообще…

— Но я хочу, чтобы ты переехала к нам, — настаивала она, и ее глаза наполнились слезами. — Я очень люблю малышей!

— У каждого человека должен быть свой дом, Лиззи! Мы не должны жить в чужих домах.

— Тебя просит переехать Бен! — она победно улыбнулась. — Он обещает уговорить тебя.

— Я не могу, Лиззи.

Она оставила этот разговор, хотя, по ее мнению, желания Бена являются законами.

Я подолгу разговаривала с Джастином и Морвенной.

— Мы собираемся домой! — радостно заявила Морвенна. — Мы уже решили, правда, Джастин?

Я написала родителям, они будут рады. Мы хотим взять с собой и тебя, Анжелет!

Я бросила взгляд на свой увеличивающий с каждым днем живот.

— Мы тебя подождем! — заметила Морвенна. — Мы уже все обдумали! Мы не уедем, пока ты не родишь ребенка, а потом придется подождать, пока малышу не исполнится месяцев шесть.

— Итого, почти девять месяцев? Так долго ждать? Лучше поезжайте сейчас, я сама доберусь до дома.

— Ну, разумеется, мы тебя подождем, правда ведь, Джастин?

Понимаешь, когда знаешь, что все равно уедешь — ждать легче! Ты считаешь дни, ты их вычеркиваешь, когда они проходят, и знаешь, что отъезд все ближе. Ужасно, когда не знаешь, сколько все это продлится! Мы можем подождать девять месяцев, правда, Джастин?

Джастин ответил:

— Да, конечно, мы подождем!

Мы не собираемся бросать тебя здесь, Анжелет, вернемся все вместе. А пока я подберу себе напарника для работы.

— Ах, Джастин, неужели ты спустишься туда снова, после всего случившегося?

— Мне кажется, я знаю, в чем было дело: слишком влажное место, и дерево подгнивало. Знаешь ли, со временем начинаешь разбираться в таких вещах и дважды не ошибаешься!

— Я знаю, как вы стремитесь побыстрее уехать после всего, что произошло… В особенности Джастин. Пожалуйста, не беспокойтесь за меня, я справлюсь!

Но они не желали и слушать меня. Позже я поговорила с Джастином с глазу на глаз. Он сказал:

— Мне ужасно стыдно! Ты одна из всех можешь понять, как мне стыдно!

— С этим все кончено, Джервис мертв. Только три человека знали, что происходило в ту ночь. Нельзя без конца думать об этом.

— Мы не перебросились ни единым дружеским словцом с тех пор, как это произошло! — продолжал он. — Он презирал меня, я знаю! Это читалось в его глазах…

— Да, — сказала я, — шулерство он считал смертным грехом. Карты были манией Джервиса.

— И многие из нас…

— Ты собираешься бросить их?

Он посмотрел на меня беспомощным взглядом. Я сказала:

— В Англии отец Морвенны найдет для тебя неплохое место.

— Я знаю и собираюсь попробовать… Я чувствую, что мне никогда не забыть о случившемся! Это было так благородно с его стороны!

— В Джервисе было много благородства…

— О да! Он ненавидел меня, презирал и был совершенно не обязан спускаться в эту шахту. Если бы он не сделал этого, сейчас он был бы жив, а на его месте лежал бы я… Почему он так поступил? Он ведь знал, на какой риск идет!

— Джервис любил рисковать!

Он был азартным игроком до мозга костей и считал, что может выиграть… он всегда так считал. Он шел на самые крупные ставки, но на этот раз он рискнул совсем по другой причине, не ради выигрыша… а ради чужой жизни…

— И проиграл, — обронил Джастин.

— Нет, выиграл: он спас твою жизнь, Джастин! Джервис играл на эту ставку…

Я отвернулась, чтобы скрыть волнение.

— Ах, Анжелет, как мне жаль! Это мне следовало погибнуть, я недостоин жизни!

Тебе удалось сделать Морвенну счастливой! У тебя есть сын, ты будешь любить его и заботиться о нем. Мы должны забыть о том, что было в прошлом! Становясь опытней, мы должны становиться лучше, учиться на свои ошибках!

Джастин очень серьезно взглянул на меня:

— Я сделаю для тебя все возможное, Анжелет! Так я попытаюсь хоть как-то расплатиться с Джервисом…

Шли недели. Все в городке демонстрировали теплые чувства к вдове героя.

Со мной постоянно была Морвенна. Ее очень радовала перспектива возвращения домой, чаще всего она говорила именно об этом.

Еще восемь месяцев… Время скоро пролетит!

Джастин подобрал себе партнера для работы — Джона Хиггса, к которому должна была перейти шахта после отъезда Джастина. Они заложили рядом новую шахту, и все заявили, что в ней «безопасно, как дома», — не знаю, насколько уж безопасными были эти дома…

Я думаю, для Джастина было тяжким испытанием — спускаться в шахту после всего случившегося, но он справился с этим. Я была уверена в том, что его подстегивает надежда найти в конце концов золото. Каким эффектным завершением его пребывания в «Золотом ручье» был бы такой случай: избежать верной смерти и сделать состояние! Но ничего особенного не случалось, обычные эпизодические находки — ровно столько, чтобы не угасала надежда. Иногда Джастин играл в карты; не знаю, жульничал ли он при этом. Я не спрашивала, я не хотела знать об этом.

Теперь я воздерживалась от поспешных суждений о людях. Их невозможно узнать… никогда, судя по всему. Я часто думала о Джервисе — печально, ностальгически вспоминая все его хорошие черты. Как только мне на ум приходили мысли о нашем бегстве с постоялого двора, я тут же подменяла эти картины изображением героя, воспоминаниями о его последнем взгляде, о грязи, облепившей его волосы и стекающей по лицу, — это у Джервиса, у самого элегантного мужчины во всем Лондоне! Мне навсегда запомнилось выражение триумфа на его лице, когда он вытаскивал Джастина: он поставил на кон свою жизнь и проиграл ее, но по большому счету — выиграл, поскольку главной целью было спасение Джастина, которого он презирал как шулера.

Но в основном мои мысли теперь были сосредоточены на ребенке, единственной моей радости. Мне не хотелось постоянно вспоминать о прошлом; мне не хотелось думать про Бена и Лиззи; мне не хотелось вспоминать о том, как я чуть не изменила Джервису; мне не хотелось думать о разочарованиях и расстройствах во время жизни с Джервисом. Все это завершилось, и вскоре должна была начаться новая жизнь — жизнь с ребенком!

Однажды, когда я пришла в лавку, миссис Боулз сказала мне:

— Я уже все подготовила! Мы расположимся в тех же комнатах, где была миссис Картрайт, когда рожала Патрика.

— Что?! — воскликнула я.

— Ну-ну, уже подошло время, когда не вы решаете! Тут уж все предоставьте мне! Я поселюсь в комнате рядом с вашей, и мы переедем туда за неделю до родов. Я уже все обсудила!

— Но я-то не обсуждала этого, миссис Боулз!

— Я обсуждала с мистером Лэнсдоном и мисс Лиззи! Мы собираемся вызвать доктора Филда, он немного поживет в холле. Как появятся у вас признаки, так Джекоб сразу же и поедет за ним!

— Я не могу… и зря вы все это затеяли, миссис Боулз!

— Ну, вот, вы уже и закапризничали! Малышу это не на пользу! Мы же не хотим, чтобы он начал высовывать нос, чтобы посмотреть, почему мы шумим, пока мы ему встречу не подготовим?

— Но я хочу оставаться в своем доме…

— А малышу это не на пользу! Что бы случилось с миссис Картрайт, если бы она оказалась в таком месте, где не было бы кучи народу, который помогал ей?

— Со мной другое дело…

— Да то же самое! Все женщины одинаковы, в любом краю, а особенно, когда они в положении. И говорить тут не о чем, все уже решено! А если начнете ломаться, так все подумают — она, мол, что-то имеет против тех, что в холле живут.

Тут я поняла, что мне придется сдаться — ради ребенка и принимая во внимание, «что люди могут сказать». Но следует признать, сдалась я с облегчением. Морвенна очень волновалась, ожидая рождения ребенка в нашей хижине, — как, впрочем, и я сама. Мне следовало забыть, от кого исходило это гостеприимство. В конце концов, жизнь моего ребенка была важней моей гордыни!

Близилось время родов. Я с нетерпением ждала решающего дня: вскоре после этого мы уедем отсюда. Поскорее бы летело время!

Много разговоров шло о шахте Морли. Предполагалось, что залежи в ней еще богаче, чем считали поначалу. Бен всегда был самым уважаемым человеком в городке, но теперь вокруг него возникла чуть ли не божественная аура: он сумел найти золото и сделать так, что оно принадлежало ему. Это всех восхищало.

Все, конечно, знали, что ради этого он женился на Лиззи. Лиззи тоже должна была знать об этом. «Но если обе стороны были удовлетворены условиями сделки, — сказала я Морвенне, — какая разница, что за мотивы были за их действиями?»

Морвенна была настроена романтично:

— Я бы предпочла думать, что Бен влюбился в Лиззи и поэтому женился на ней… а уж потом нашел на этой земле золото. В конце концов, она хорошенькая, миленькая и такая добродушная! Я не представляю, чтобы она могла принести хоть кому-нибудь вред. А ему, должно быть, хотелось защитить ее: сильные мужчины любят брать кого-нибудь под защиту!

Я только улыбнулась в ответ: до чего же Морвенна была наивной! — и еще раз порадовалась тому, что от нее удалось скрыть позорное поведение Джастина.

В назначенный день я перебралась в Голден-холл. Когда я прибыла туда в сопровождении миссис Боулз, меня встречали Бен и Лиззи.

— Рад видеть тебя здесь, — сказал Бен.

— В этом не было необходимости: вы все решили за меня!

— Это Лиззи настояла.

— Да, это я! — радостно подтвердила Лиззи. — А Бен сказал тоже, что ты должна переехать, правда, Бен?

Меня привели в комнату, предназначенную для роженицы. Как все здесь отличалось от убогой хижины! Нет, в самом деле, нельзя было, чтобы ребенок родился в этой ужасной обстановке.

Миссис Боулз разгуливала, надуваясь от гордости по поводу доверенной ей миссии. Через некоторое время прибыл доктор Филд.

Роды были простыми, без осложнений, и меня охватила необычайная радость, когда мне в руки вложили мою маленькую девочку. Я сказала, что больше всего на свете хотела именно девочку.

— Как удачно, — воскликнула Морвенна, — потому что у меня — мальчик! Возможно, когда они вырастут, то поженятся!

— Я настаиваю на том, что мое дитя должно сначала выйти из колыбели, а уж потом ты начнешь навязывать ему свои матримониальные планы! — ответила я.

Мы долго обсуждали имя. Морвенна хотела, чтобы девочку назвали Беннат, что, как она заявила, на корнуоллском наречии значит «благословение».

— Ведь именно благословением стал для тебя этот ребенок, Анжелет, — добавила она.

«Беннат»… Я подумала, что люди будут называть ее Бен или Бенни, а этого я не могла допустить. Это постоянно напоминало бы мне о нем. Больше всего я хотела уехать отсюда, забрав своего ребенка, забыть это место… и все случившееся здесь. Я собиралась домой, где еще можно было начать все с чистой страницы.

Наконец, я решила назвать ее Аннора-Ребекка: Аннорой в честь своей матери и Ребеккой просто потому, что мне нравилось это имя. «Но звать ее мы будем Ребеккой, — сказала я, — потому что очень неудобно, когда в семье два человека носят одинаковые имена». Так она стала Ребеккой.

С ней было все в порядке, но я оставалась в Голден-холле. Я говорила, что делаю это ради ребенка, но мне и самой нравилось здесь. Мне не хотелось думать о возвращении в хижину.

Миссис Боулз была постоянно рядом со мной и обучала обращению с малышкой. Давно я уже не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас.

Я написала родителям о Ребекке и о том, что выезжаю домой, как только ребенок достаточно окрепнет для дальнего путешествия. Подробно я описала им обстоятельства гибели Джервиса. В ответ пришли письма, где меня просили возвращаться как можно скорей.

Мы были готовы к отъезду. Джастин побывал в Мельбурне, заказав билеты на корабль. Если все будет благополучно, то мы должны прибыть в Англию примерно через три месяца. Там будет весна, а здесь как раз начнется зима. Зиму здесь было трудно переносить, хотя, возможно, летняя жара была не менее изнурительной. Я заметила, что в мою сторону начали бросить завистливые взгляды. Мы были счастливчиками, хотя и не нашли золота: мы собирались на родину!

Однажды, когда я собирала в хижине свои вещи, туда зашел Бен. Через два дня мы должны были сесть на дилижанс и отправиться в Мельбурн.

Он закрыл дверь и встал возле нее, пристально глядя на меня.

— Ты так скоро уезжаешь!

Ах, Анжелет, каких глупостей мы наделали!

— Что? Ты — предмет зависти не только «Золотого ручья», но и всей Австралии!

— Все получилось не так, как я хотел…

— Все получилось так, как ты сделал!

— Когда ты уедешь, здесь станет совсем пусто… Я попыталась изобразить смех:

— Вряд ли меня можно назвать душой здешнего общества!

— Ты знаешь, кем для меня являешься…

— Я помню, что ты мне говорил… когда-то.

— Я всегда буду любить тебя, Анжелет! Все сложилось против нас: когда я был свободен, ты была замужем, а теперь… Кто бы мог подумать!

Мне хотелось отвечать ему весело и легкомысленно. Я чувствовала, что это необходимо для того, чтобы не выдать свои истинные чувства. Как раз этого я не могла себе позволить.

— Ты хочешь сказать, что Джервису следовало организовать свою смерть в более удобное для тебя время?

Бен выглядел ошеломленным, пораженным ужасом. Я продолжала:

— Наверное, ты должен благодарить судьбу!

Подумай, что произошло, если бы я послушалась тебя? Предположим, я бы уехала с тобой и сейчас была бы женщиной без мужа, а ты — мужчиной без золотой шахты!

— Ты для меня гораздо важней золотой шахты!

— Вспомни свою клятву: не возвращаться до тех пор, пока не найдешь золото… много золота! Ну вот, теперь оно у тебя есть.

— Я тоже вернусь, скоро…

— Но не раньше, чем исчерпаешь запасы шахты, Бен!

Он сделал шаг ко мне, но я отступила.

— Нет, все кончено! Впрочем, почему кончено? У нас ведь ничего и не было, верно?

— Мне вообще не следовало приезжать сюда! Мне нужно было вернуться в Кадор и остаться с тобой!

— Все в прошлом, Бен! Я уеду отсюда, и дома все изменится. У меня есть ребенок, я начну новую жизнь! Все кончено, завершено, и, можно считать, что этого никогда не было!

Ты не забудешь меня!

— Я попытаюсь забыть, а если когда-нибудь все-таки вспомню и почувствую хоть малейшее сожаление, я скажу себе: «Он женился на Лиззи! Он женился на ней, потому что знал, что на землях ее отца есть залежи золота, и что это единственный способ наложить на золото лапу!»

— Не слишком лестная картина, Анжела…

— О я не осуждаю тебя! Это сделало Лиззи счастливой, и это дало тебе то, чего ты хотел. Отец Лиззи тоже умер спокойным за ее судьбу. Наверное, вообще все случившееся к лучшему! У меня есть ребенок, а у тебя есть твоя золотая шахта! Вот видишь, нам обоим есть за что благодарить судьбу!

— Мы не прощаемся: скоро и я буду в Англии!

— О нет, Бен! В твоей шахте очень много золота… пока.

— Золото! Золото! Ты не можешь думать ни о чем, кроме золота!

— Нет, Бен, я лишь говорю о нем, а ты им живешь! Ты ничего не понимаешь…

— Я понимаю… все понимаю. Радуйся тому, что у тебя есть, и не стремись к невозможному: вот так я собираюсь жить! Тебе пора.

На пороге он оглянулся.

— Анжела, пожалуйста, не забывай меня!

Бен ушел. Я подошла к двери и прислонилась к ней. Меня охватило ужасное чувство одиночества.

Тогда я направилась к колыбельке дочери. Она заинтересованно взглянула на меня, и я поняла, что она уже узнает свою мать. Мне показалось, что она улыбнулась, и я возблагодарила Бога за Ребекку.

Через два дня мы отправились в путь. Наш багаж был отослан в порт неделей раньше, и мы отправились налегке. Похоже, провожать нас вышел весь городок: бесконечные рукопожатия и добрые пожелания. Завистливые взгляды и выражение тоски по дому были заметны, как никогда.

Здесь были и Бен с Лиззи. Он был очень печален, она — тоже.

— Оба малыша уезжают! — вздохнула Лиззи. Бен взял меня за руку.

— Не забывай нас! Не забывай меня… Внимательно взглянув на него, я сказала:

— Неужели ты считаешь это возможным?

Для всякого постороннего эти слова звучали совершенно обыденно, но для нас они имели особое значение.

Мы поехали. Я смотрела из окна дилижанса, пока городок не исчез из виду. Я очень хотела уехать отсюда, но теперь меня мучила одна-единственная мысль: «Возможно, я больше никогда не увижу Бена».

Но на руках у меня была Ребекка, и, прижимая к себе ее маленькое тельце, я знала, что теперь мне есть ради кого жить.