Дочери Альбиона (№14) - Таинственный пруд

— Конечно! Куда нести?

Джессика Кейри взяла стопку чашек и сказала:

— Я покажу дорогу.

Я нагрузилась и пошла вслед за ней. Поднявшись по лестнице, мы оказались в комнате с длинным деревянным столом, на котором стояли несколько металлических решеток. Я поняла, что на эти решетки ставят котлы. Возле них лежали несколько больших черпаков.

— Мы обслуживаем здесь, — пояснила Джессика. — Это удобно: дверь открывается прямо на улицу, и люди заходят через нее сюда. Сейчас самая горячая пора дня: обеденное время. Френсис говорит, что мы должны заботиться об их телах так же, как об их душах, — она рассмеялась. — Я рада, что вы пришли, нам нужны помощники.

Поставив чашки на стол, мы отправились вниз за остальными.

— В этом я положусь на вас! — сказала Джессика. — Вы нам поможете. Если вы доставите наверх эти чашки и поможете разлить похлебку… Люди явятся сюда в одиннадцать тридцать, к этому времени все должно быть готово, а то начнется хаос! Похоже, их с каждым днем становится все больше, больше приходится готовить. Френсис очень расстраивается, если у нас кончается пища и приходится кому-нибудь отказывать!

Я подумала, что меня странно принимают здесь: Френсис так искренне желала, чтобы я пришла сюда. Однако теперь я поняла, что она действительно трудится здесь на совесть. Амарилис всегда говорила, что они с Питеркином работают тут с полной отдачей.

Я бегала вверх и вниз с деревянными чашками и успела поставить их, по-моему, более чем достаточно, когда открылась дверь и с улицы вошел какой-то мужчина.

Я уже собиралась сказать ему, что мы не вполне готовы, когда вдруг поняла, что он, скорее всего, явился сюда не за бесплатной похлебкой. Он был очень аккуратно одет, и вообще в нем чувствовалось достоинство. Я заметила на его лице довольно печальное выражение, которое, впрочем, изменилось, когда он улыбнулся.

— Доброе утро, — сказал он. — Мы раньше не встречались?

Я удивилась — почему мы должны встречаться раньше? Потом мне пришло в голову, что он, должно быть, частый посетитель миссии и является одним из ее многочисленных добровольных помощников.

— Меня зовут Тимоти Рэнсон.

— Очень приятно, а я — Анжелет Мэндвилл.

— Френсис упоминала о вас. Полагаю, вы в родстве с Питеркином?

— Да, у нас довольно запутанные родственные отношения, но это неважно.

— Вы уже бывали здесь раньше?

— Нет, первый раз.

— И вас заставили разносить чашки?

— Похоже, все очень заняты, а это нужно было доставить сюда…

— Ах, да, утренняя похлебка! Я помогу вам. Когда мы вместе с ним пришли на кухню, сразу несколько человек воскликнули: «Привет, Тим! Опаздываешь!»

Вскоре мы доставили наверх все чашки. Тим сказал:

— Вместе, пожалуй, веселей?

— Пожалуй, что так. Вы здесь часто помогаете?

— Да, довольно часто. По-моему, Френсис и Питеркин делают здесь очень важную работу!

— Да, об этом все говорят.

— А вы пришли, чтобы убедиться в этом своими глазами?

Кто-то крикнул снизу: «Тим! Нужен сильный мужчина, чтобы отнести котлы!»

Это было странное утро. Я стояла возле стола с другими людьми, среди которых был и Тимоти Рэнсон, и разливала похлебку. Печальное это было зрелище: видеть эти жадные руки, тянущиеся к мискам, наблюдать за тем, как люди давятся этой похлебкой. Они были оборванными, грязными и голодными. Это одновременно заставляло и печалиться, и сердиться. Больше всего меня растрогал вид детей. Я подумала о наших детях, о Патрике, которому иногда насильно приходилось скармливать еду, приправляя ее разными историями: «…и рыбак поймал еще одну маленькую рыбку, чтобы накормить ею свою семью, и вложил ее в рот самого младшенького, а потом тому, кто постарше…»и так далее, пока он в конце концов не съедал все, что положено.

Наконец, утренняя похлебка закончилась, но всем досталось по порции. Тимоти Рэнсон сказал мне:

— Не нужно слишком близко к сердцу принимать все это! Мы, по крайней мере, пытаемся что-то делать. Поначалу это, конечно, производит тяжелое впечатление Здесь есть многое, что способно расстроить, — вещи, о существовании которых вы и не подозревали… А теперь и мы можем немножко подкрепиться! Скромная еда: хлеб с сыром и стаканчик сидра. Если нам повезет, то мы сможем перекусить и еще полчасика отдохнуть!

В этот момент появилась Френсис. Она тут же подошла к нам.

— Здравствуй, Анжелет! Очень рада видеть тебя! Извини, я была так занята! Что за утро! Я уж думала, что мы не успеем вовремя встретить голодную орду! Тим, я вижу, ты показываешь Анжелет, что к чему? Это хорошо! — Она улыбнулась мне. — По вечерам мы вместе ужинаем и за едой обсуждаем события, которые произошли днем. Тебе стоило бы поприсутствовать! Ладно, поговорим позже, у меня неприятности с Фанни…

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил Тимоти.

— Не нужно, этим уже занимаются. Просто не знаю, что делать с этим ребенком? Я приду позже, Анжелет, если смогу.

Странно было это — сидеть в маленькой комнатушке с мужчиной, которого я видела первый раз в жизни, есть горячий хлеб с хрустящей корочкой, откусывать сыр и запивать все это сидром.

— Должен признаться, кое-что о вас я знаю, — сказал Тим. — Я слышал о вашем муже, в свое время об этом писали в газетах. Вот тогда я и узнал, что вы родственница Питеркина. Мне очень жаль: это была ужасная трагедия.

Теперь все в прошлом, — сказала я.

— Ваш муж был героем! Вы должны гордиться им! Я кивнула.

— Простите, — продолжал он, — мне не следовало говорить об этом! Вы собираетесь здесь работать?

— О нет, это невозможно! У меня дочь, ей всего четыре года. Я явилась сюда, оставив ее у друзей.

Тим, казалось, расстроился.

— Но я еще приду, — добавила я, — когда появится возможность…

— Здесь бывает очень тяжело! — сказал Тим. — Поначалу все кажется странным и может расстроить. Потом привыкаешь, начинаешь понимать, что это вовсе не доблесть — расстраиваться, ахать, покачивая головой, и ничего не делать. Здесь становишься более зрелым! Френсис, пожалуй, самая чудесная женщина из всех, кого я знаю.

Вместо того чтобы сидеть и разглагольствовать о неравенстве, она пытается что-то делать на практике. Конечно, я понимаю, что все не могут заниматься этим. У Френсис есть свои доходы, как и у Питеркина. У них «добрая упряжка», счастливый брак, который можно было бы назвать совершенным, если бы еще у них были дети… Впрочем, если бы у них были дети, полагаю, пострадала бы эта работа! Нет, у них один из немногих идеальных союзов!

— Похоже, вы ими восхищаетесь?

— Да, разумеется, все должны ими восхищаться… Как только привыкаешь к резкой манере поведения Френсис, начинаешь понимать, что за этим кроется то самое пресловутое «золотое сердце».

Упоминание слова «золото» мысленно вернуло меня к «Золотому ручью»… Бен, моющий руки в ручье и обнаруживающий присутствие этого драгоценного металла… Если бы не это, сейчас он был бы свободным человеком!

— Да, мне тоже кажется, что Френсис — просто чудо! — согласилась я.

— Приходите сюда снова, вы втянетесь в это! Я прихожу сюда два-три раза в неделю. Таких, как я, Френсис называет «работниками на подхвате», а любит тех, кто отдает этому все свое свободное время, таких, как достопочтенная Джессика! Вы ее знаете?

— Я познакомилась с ней сразу, как только вошла сюда.

— Да, Джессика здесь — правая рука Френсис! Нам всем следовало бы брать с нее пример, если бы у нас не было других обязанностей.

— Вы очень занятой человек?

— Я управляю своим имением. К счастью, оно неподалеку от Лондона, возле Хэмптона, так что мне не слишком трудно. У меня есть сын и дочь, поэтому, как видите, я не могу полностью отдаваться этому делу.

— Я тоже.

— Ваша дочь, конечно, помогла вам пережить трагедию? Так же, как мне — Алек и Фиона. Видите ли, я потерял жену…

— Ах, какое горе!

— Четыре года назад: несчастный случай во время верховой езды. Все было так внезапно: утром мы разговаривали, а к вечеру ее не стало…

— Какая ужасная трагедия!

— Что поделать, такие вещи случаются, только никто не ждет, что это случится именно с ним.

— А сколько лет детям?

— Алеку — десять, Фионе — восемь.

— Значит, они помнят?

Тим печально покивал головой, а затем улыбнулся.

— Что-то мы настроились на грустный лад. Не хотите ли еще сидра?

— Нет, спасибо.

Помыв и убрав за собой посуду, на кухне мы встретились с Френсис.

— Опять неприятности! Биллингс вновь взялся за свое! — она повернулась ко мне. — Что-нибудь вроде этого у нас случается постоянно, но этот случай просто сводит меня с ума! Дело в том, что в нем замешаны молодые люди.

— Опять Фанни? — спросил Тимоти Рэнсон.

— Да, я просто не знаю, что мне с ней делать? Я бы забрала Фанни, но ведь существует ее мать. Фанни не желает оставлять ее, — Френсис нахмурилась. — Биллингс пьет! В трезвом виде он неплохой человек, но как приложится к джину… В общем, как говорится, «выпьет на пенни, а куражится на полшиллинга». Большую часть времени он смертельно пьян, а Эмили Биллингс ведет себя просто глупо! Ей следовало бы оставить его, но она этого не делает. Он ее второй муж, и она, похоже, полностью попала под его влияние! Фанни — это ее дочь от первого мужа, — пояснила она мне. — Он был строителем, упал с лесов, и никакой компенсации ей не выплатили. Эмили вышла замуж за Биллингса, и с тех пор начались ее неприятности.

— Подобное случается нередко! — заметил Тимоти Рэнсон.

— Дело в ребенке, в Фанни. Эта девушка просто умница! Я могла бы что-нибудь для нее сделать, но не имею права забирать пятнадцатилетнюю девушку из дома. Муж подговорил бы Эмили обратиться в суд, и она будет отрицать все показания, говорящие против него! Он может избить ее до полусмерти, а она скажет, что упала с лестницы! Но меня волнует Фанни: судя по тому, что я знаю, существует опасность сексуального домогательства! Эмили знает об этом, но пытается скрыть. Я не могу этого так оставить! Принимая во внимание интересы Фанни, надо обязательно что-то предпринять!

— Да, нужно, — согласился Тимоти Рэнсон. — Есть еще какие-нибудь поручения для меня?

— Если что-нибудь понадобится, я свяжусь с вами, будьте уверены! Анжелет, ты сегодня попала прямо в гущу событий! Если бы не эта утренняя суматоха, я проводила бы тебя и показала все в нужном порядке.

— Об этом не нужно беспокоиться! Я хотела узнать, как здесь обстоят дела, и теперь я взглянула на это изнутри.

— По-моему, за тобой приедет экипаж. И правильно: кебы здесь большая редкость!

— Если бы я знал заранее, я позаботился бы о том, чтобы доставить вас домой! — вздохнул Тимоти Рэнсон.

За меня ему ответила Френсис:

— В другой раз, Тим! Я почему-то уверена, что Анжелет еще появится здесь!

— Непременно! — сказала я. — Возможно — в пятницу, если опять отправлю Ребекку к Морвенне.

Тимоти Рэнсон добавил:

— А в пятницу здесь буду я и уж позабочусь о том, чтобы доставить вас домой!

Френсис улыбнулась нам обоим.

— Очень хорошо! Жду вас в пятницу и обещаю, что у вас будет вволю работы!

Я стала посещать миссию Френсис два раза в неделю — по вторникам и пятницам. Френсис была довольна, и мне всегда находилось множество занятий. Я многое узнала о жизни людей, которые жили совсем не так, как я. Я была растеряна, потрясена, но в то же время чувствовала гордость, поскольку сознавала, что занимаюсь важным делом.

Мы очень подружились с Тимоти Рэнсоном, который тоже являлся по вторникам и пятницам. Туда я приезжала в экипаже, а обратно меня доставлял он.

Тетя Амарилис сказала, что очень рада тому, что я оказываю помощь Френсис и Питеркину. Френсис сообщала ей все подробности, подчеркивая, как полезла я оказалась для них.

— Это очень подходящее занятие, — говорила тетя. — Питер считает, что это именно то, что тебе нужно! Он жертвует много денег на эту миссию.

Я кивнула, припомнив комментарии Френсис относительно того, что его дары не вполне бескорыстны, хотя в то же время она была благодарна за них.

Слуги сообщили мне, что пару раз в мое отсутствие заходил Бен. «Видно, он сильно расстроился, мадам, что вас дома не застал». Френсис начала посылать меня с различными поручениями. Одну меня она ни за что не отпускала, и поэтому Тим постоянно сопровождал меня. Мы относили одежду и еду больным и нуждающимся, так что вскоре я неплохо познакомилась с жизнью этих мест. Иногда мы отправлялись на рынок закупать товары, необходимые для миссии, и это мне особенно нравилось. Прилавки были завалены всем, чем угодно, и шумные торговцы расхваливали их, часто используя жаргонные прибаутки, которые были бы для меня совершенно непонятны, если бы не пояснения Тимоти. Нет ничего удивительного, что в такой обстановке мы очень сдружились с ним.

Я чувствовала, что Тим так и не смог оправиться после потери жены. Он был очень привязан к детям, но они не могли полностью возместить такую потерю. Он сказал, что ему повезло: у него была старшая незамужняя сестра, очень преданная ему и детям. Она жила в его поместье, присматривая за хозяйством.

Должно быть, Френсис рассказала Амарилис о моей дружбе с Тимоти, и в результате он был приглашен обедать в дом на Вестминстерской площади. Когда она повторила приглашение еще пару раз, стало ясно, что он в этом доме понравился.

Один из его визитов совпал с посещением Грейс. Она сказала, что Тим — очаровательный мужчина, и при этом многозначительно улыбнулась. Это было первым признаком того, что в наших отношениях кто-то увидел нечто более серьезное, чем обычную дружбу.

Несколько раз я виделась с Беном в присутствии третьих лиц. Поговорить наедине возможностей не представлялось, а я их не искала в отличие от него. Как-то он сказал мне:

— Я слышал, ты решила посвятить себя благим делам?

— Ты имеешь в виду миссию?

— Да, говорят, ты регулярно ходишь туда?

— Мне нравится делать что-то нужное.

— Мне хотелось бы поговорить с тобой…

Это происходило на званом обеде у Мэтью и Елены, так что мужчины только что присоединились к дамам. Говорили мы, можно сказать, на ходу.

Я ничего не ответила Бену и глянула в угол комнаты, где сидела Лиззи, пытаясь поддерживать разговор с джентльменом средних лет. Похоже, ее усилия были довольно бесплодными. В стороне стояла Грейс, оживленно болтая с молодым человеком. Повернув голову, она заметила нас и уже через несколько секунд шла через толпу гостей в нашем направлении.

Она оживленно заговорила с Беном по поводу избирательного округа, от которого он был выдвинут кандидатом. Я была удивлена тем, как хорошо Грейс информирована. Воспользовавшись возможностью, я тихо ускользнула.

Званые обеды пошли подряд — то в доме на площади, то в доме Мэтью и Елены. Елена заметила:

— Лихорадочное ожидание висит прямо в воздухе! Я называю это «предвыборной болезнью».

Тебе действительно кажется, что вскоре будут перевыборы?

Она уверенно кивнула:

— Я вижу верные признаки: Дизраели не удержится. Придется ему «отправляться в деревню».

— И что же тогда? Кто?

— Кто же может это сказать? Мы надеемся, что он вернется, а Бен, разумеется, придерживается иного мнения.

— Такие разногласия в семье выглядят довольно странно.

— О, отношения у нас самые дружеские! В палате общин вообще странные взаимоотношения. Меня поражает, что иногда члены одной и той же партии гораздо более враждебно относятся друг к другу, чем к политическим противникам!

— Видимо, это потому, что внутри партии они борются за одни и те же лакомые куски, а противная сторона… Ну что ж, их нельзя считать своими непосредственными соперниками! Что ж, это даже забавно!

— Да, если дело не доходит до чего-то серьезного!

Относительно предвыборной лихорадки Елена была права. Стоял октябрь. Холодные ветры насквозь продували парки, и земля была покрыта ковром красных и бронзовых листьев. Повсюду царило возбуждение, люди говорили, что кабинет Дизраели не может уже выполнять свои обязанности, он должен отправиться в отставку.

Я часто бывала в доме на Вестминстерской площади. Бен тоже бывал там, так что мы довольно часто виделись, но никогда наедине. Часто приглашали и Тимоти. Френсис и Питеркин приходили редко, ссылаясь на загруженность работой.

За столом шли увлекательные диспуты. Между дядей Питером и Беном велись дискуссии, которые, по-моему, были достойны зала палаты общин, — дядя Питер поддерживал Дизраели, а Бен — Гладстона. Мы время от времени могли лишь подавать реплики, но главными ораторами были эти двое.

Тебе придется здорово потрудиться в Мэйнорли, Бен! — сказал дядя Питер. — Как там дела?

— Просто прекрасно!

И ты думаешь, что справишься?

— Я знаю, что справлюсь!

— Избиратели — совершенно непредсказуемые существа, Бен. Ты увидишь, как тебе будет трудно убедить их в том, что Глад стон лучше Дизраели!

Так уж случилось, что у меня другое мнение, и я сумею сделать так, что мои избиратели будут разделять его!

Грейс обратилась к дяде Питеру:

— Мне кажется, мистер Лэнсдон, избиратели Мэйнорли уже начали любить своего нового кандидата.

Она взглянула на Бена чуть ли не покровительственно.

— Грейс, ты лично исследовала территорию избирательного округа? — спросила тетя Амарилис.

— Да, в прошлый раз мы отправились и поговорили с людьми, правда, Лиззи?

Лиззи что-то утвердительно пробормотала.

— Это было так интересно! Мне кажется, мы произвели на них некоторое впечатление.

— Вот так и завоевывают избирателей! — отозвался дядя Питер. — Никакой политики! Просто демонстрируют им, что ты благопристойный семейный человек, что твоя жена горой стоит за тебя, и в результате они ставят крестик против твоего имени!

— Именно так я и рассуждала! — сказала Грейс. — Лиззи очень помогает в этом деле.

— Я… мне…

Грейс помогала мне, — пролепетала Лиззи.

— Ах, Лиззи, ты прекрасно выполнила свою задачу!

Они стали обсуждать шансы обеих партий, но у меня сложилось впечатление, что дядя Питер считает неизбежной победу либералов, совершенно не устраивающую его. Тем не менее он поглядывал на Бена, казалось, с удовлетворением и гордостью.

После обеда я поговорила с дядей Питером.

— Я нахожу, что эти разговоры о политике очень интересны, — сказала я. — Просто захватывающи, правда? Ты действительно хочешь, чтобы победили консерваторы?

— Моя милая Анжелет, я стойкий сторонник своей партии!

— Но Бен…

Он вздохнул.

— Да, он оказался по другую сторону баррикад.

— Ты думаешь, он победит?

— Конечно, победит! Трудно устоять против него. Хотелось бы мне…

Мне хотелось бы услышать, чего бы ему хотелось, но вместо этого он сказал:

— Ты знаешь, она права… Грейс. Избирателям нравятся кандидаты, которые счастливы в браке! Елена всегда очень помогала Мэтью, а потом, конечно, то, что ее брат женился на Френсис, а они организовали эту миссию…

Очень удачно!

— Для других людей это не меньшее благо, чем для Мэтью, дядя Питер.

— О да, и одним из этих людей являешься ты, не так ли? Милый парень — этот Тимоти Рэнсон, он производит впечатление надежного и неплохо обеспеченного!

— Ты наводил справки?

— Естественно, я всегда навожу справки о друзьях моей семьи!

— Дядя Питер, ты неисправим!

— Ну, конечно, всегда был таким и останусь! Держись за меня, хорошо, моя дорогая?

— Охотно, — улыбнулась я ему.

Примерно через неделю после этого в нашу жизнь вошла Фанни.

Мы с Тимоти отработали, как обычно, на раздаче похлебки. Пустые котлы и чашки были уже унесены на кухню, все занялись своими делами. Мы сидели в небольшой комнате, примыкавшей к той, где раздавалась похлебка, и, как обычно, разговаривали о каких-то особо поразивших нас случаях, печальных или забавных, и немножко о себе, когда вдруг услышали, что дверь открылась. Мы прислушались: какие-то крадущиеся шаги. Встав, мы поспешили в соседнюю комнату. Девушка была испугана и готова в любую секунду убежать.

— Не можем ли мы чем-нибудь помочь? — спросила я.

— А где миссис Френсис? — спросила она.

— Сейчас ее нет, а в чем дело?

Она заколебалась. Я заметила, что девушка очень худа, к тому же производила впечатление замерзшей. Старое платье явно не могло защитить ее от пронизывающей осенней сырости.

— Я… я убежала! — выпалила она.

— Иди сюда и расскажи нам все! — сказал Тимоти. — Не хочешь ли поесть?

Она непроизвольно облизнулась.

Похлебки не осталось, но мы нашли хлеб и сыр, на которые она жадно набросилась. Нашлось и немного молока.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Фанни, — ответила она.

Я ощутила волнение. Значит, это и была та самая Фанни, за которую так беспокоилась Френсис!

— Скоро она придет, — сказала я. — Расскажи нам, что тебя беспокоит? Мы работаем здесь вместе с миссис Френсис: она указывает нам, чем следует заняться, а мы ее слушаемся. Я знаю, что она хочет помочь тебе!

— Мне больше этого не выдержать! Вчера он чуть было не пришиб мою маму! Я попробовала помешать, так он попер на меня! Как узнает, что я сбежала, так там будет шума! — она бросила на меня испуганный взгляд. — Он все на маму скажет, надо мне возвращаться!

— Дождись, пожалуйста, миссис Френсис, — попросила я.

— Мы уверены, что она не хотела бы, чтобы ты возвращалась туда… пока, — добавил Тимоти.

Она кивнула.

— Миссис Френсис, она добрая леди!..

— Вот поэтому следует слушаться ее, — сказала я.

— Да я из-за мамы! Чего он с ней может сделать?

— Мы можем помешать ему! — пообещал Тимоти. Фанни насмешливо взглянула на него.

— Кто? Вы-то? Это никто не может! Я его боюсь! Он чего хочет?

Он хочет моих денег!..

Он каждый день у меня отбирает все, что есть, до последнего пенни, а после уходит! Когда уходит, так это хорошо, он за джином идет… и там остается. Хорошо б он там на всю ночь оставался, а лучше б и совсем не возвращался!

— А где же ты берешь деньги? — спросила я.

— Где беру? Работаю, иду к старому Фелбергу, а он мне чего-нибудь дает…

Ну, бывает, цветы, а то булавки с иголками, а иногда — яблоки…

Чего там старый Фелберг придумает — никогда не знаешь!

А после я приношу, чего наторговала, — он забирает и дает мне два пенса… Это же мои деньги, верно? А ему-то наплевать, он отнимает у меня и сразу же за джином! Как он побить меня обещает, так я боюсь, но больше-то…

У нее начал срываться голос, и я положила ей на плечо руку.

— Знаешь, мы намерены прекратить это.

Миссис Френсис хочет, чтобы ты осталась здесь. Она может кое-что сделать…

— Так мама-то… — жалобно пробормотала она. Вошла Френсис, и ее лицо осветилось радостью.

— Фанни! — воскликнула она. — Значит, ты пришла? Молодчина!

— Ох, миссис Френсис, знаете, как я его вчера ночью напугалась! Вы велели приходить…

— Конечно, я так и сказала, и ты, наконец, поступила разумно! Что ж, теперь на некоторое время ты поселишься здесь. Мы позаботимся о тебе, и здесь тебя никто не обидит!

— Я могу приносить деньги от мистера Фелберга?

— Забудь про мистера Фелберга! Ты поживешь здесь, а мы пока что-нибудь придумаем. Назад ты не вернешься, Фанни, никогда!

Френсис была чудесной женщиной! Я говорила это не раз, и буду это еще не раз повторять. Видимо, мной и Тимоти руководили, скорее, сентиментальные чувства. Мы хотели посочувствовать Фанни, чем-нибудь ее задобрить, постараться как-нибудь вознаградить ее ужасные переживания, но Френсис была другой — жесткой и деловой. Потом я поняла, что именно это и нужно было для Фанни. Френсис сказала:

— В первую очередь тебе следует избавиться от этой одежды, и побыстрей! Миссис Хоуп сожжет ее, а мы подберем тебе что-нибудь другое. Потом тебя следует хорошенько выкупать, а особенно вымыть волосы. Потом мы подыщем тебе какое-нибудь занятие, верно? Что тебе нравится делать, Фанни? Попробуй помогать на кухне, там полно дел!

Мы с Тимоти были изумлены. Фанни вскоре переменилась: напуганное, никому не нужное существо стало вдруг личностью. Фанни была плоть от плоти этих улиц, и, должно быть, ее отчим был настоящим зверем, если сумел напугать ее. Она была хитрой, сообразительной, полной того, что миссис Пенлок называла «дерзостью».

Она обожала Френсис, считая ее высшим существом, а к Тимоти и ко мне относилась с добродушным презрением, считая, что мы — «мягкие». «Благородные»— так называла она нас, и это значило, что мы говорим и действуем не так, как люди, которых она знала до того, как пришла в эту миссию. По какой-то причине мы такими уродились и жили такой жизнью, не умея толком даже защитить себя. Понемногу мы к такой жизни привыкли, поскольку нам не приходилось сталкиваться с тем, что Фанни считала настоящей жизнью. Я была уверена — она думала, что мы нуждаемся в ее защите больше, чем она в нашей!

Однако в ее душе мы занимали особое место, благодаря тому, что, когда она решилась прийти в миссию, именно мы оказались первыми людьми, с которыми она встретилась, и — я была убеждена в этом полностью — ее чувства к нам объяснялись тем, что мы сумели уговорить ее дождаться Френсис. С Френсис все обстояло совсем иначе: родившись «благородной», несмотря на свою затейливую речь и все такое прочее, она была «из своих».

С появлением Фанни изменилась для нас сама миссия. Приходя туда, мы сразу же искали взглядом ее. Она небрежно здоровалась с нами и улыбалась, как бы посмеиваясь над нами.

Оставаясь наедине, мы с Тимоти часто говорили о ней, задумываясь над тем, какое будущее готовит Френсис для этой девушки. Френсис сказала, что пока еще не готова принять окончательное решение.

— Девушка все еще боится этого ужасного человека! — сказала она. — Она агрессивна, вы заметили это? Я понимаю, что это значит: она старается внушить себе, что сильная. Ей это необходимо, потому что в глубине души она все еще боится. Ей ни в коем случае нельзя возвращаться назад! Полагаю, с юридической точки зрения отчим имеет права отца. Он узнает, где она находится, и нам следует ожидать его визита. Я предполагала, что явится ее мать, но, как ни странно, от нее нет никаких вестей!

— Ты имеешь в виду, что мать захочет забрать ее? — спросила я.

— Она не захочет, она знает, что девушке лучше держаться подальше! А отчиму нужны пенни, которые она зарабатывает, на гроши Фанни он может напиться джина. Есть тут и еще кое-что, мать намекала… Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да, вы упоминали, — тихо подтвердил Тимоти. — Я намерена положить этому конец!

Эти люди способны опуститься до любого беззакония и развращенности. Приложившись к бутылке, они теряют всякое понятие о приличии. Взять кого-нибудь вроде этого Биллингса… ни здравого смысла, ни морали, ничего. В определенном смысле мне жаль его! Не знаю, как он дошел до такой жизни, не будем судить его, но я знаю одно — я намерена оставить Фанни пока здесь! Потом я хотела бы устроить ее в какой-нибудь приличный дом, из нее получилась бы хорошая горничная, если вышколить ее, но пока она к этому не готова. Я хочу, чтобы она некоторое время пожила здесь.

— Ей здесь нравится, она обожает тебя, — сказала я.

— Мне хочется в это верить, я не могу удерживать ее против воли, хотя намерена бороться за нее.

— А почему бы она вдруг уйдет?

— Кто знает, что надумает эта Фанни? Она, например, считает, что должна защитить свою мать, именно это так долго и удерживало ее в их логове. Ну, что ж, пока я собираюсь оставить все, как есть… Все будет зависеть от того, как станут развиваться события. Вы оба вложили в нее немало труда, и она очень любит вас.

— По-моему, она немножко презирает нас, считает «мягкими».

— Уж такая она есть, тем не менее, она вас любит, а главное — доверяет вам, а это для Фанни значит очень многое!

Шли недели, и Фанни менялась чудесным образом. Она выполняла в миссии самую разную работу. Френсис начала платить ей небольшое жалованье, которое девушка с удовольствием откладывала. Полагаю, она ощущала себя уже богатой. Ее волосы, теперь хорошо отмытые, падали мягкими локонами на щеки. Ее небольшие темные глаза были живыми и блестящими, цепко схватывающими все окружающее, как будто она боялась упустить что-нибудь важное. Ее кожа потеряла землистый оттенок, лицо перестало быть одутловатым, и, оставаясь все еще бледной, она уже не выглядела нездоровой. Я подарила ей ленту для волос. Она припрятала ее, заявив, что будет носить по воскресеньям.

Мы с Тимоти постоянно говорили о Фанни, наблюдали за ее поведением и удивлялись быстрому прогрессу. Однажды мы вместе купили для нее платье. Когда мы принесли его в миссию и вручили ей, она изумленно уставилась на нас.

— Это не для меня! Такого быть не может!

Мы уверили ее в том, что платье принадлежит ей.

— Да у меня ничего такого даже и в жизни не было!

— Ну что ж, значит, теперь будет! — ответил Тимоти.

Она радостно посмотрела на нас.

— Ну, вообще… вы, это… Вы вообще славная парочка!

Вот так Фанни выразила свою благодарность.

Из всех работ с наибольшим удовольствием она занималась закупкой провизии для миссии. Этим раньше занимались мы с Тимоти, и закупка доставляла нам истинное удовольствие. Пару раз пройдясь вместе с нами, Фанни весьма низко оценила наши способности.

— А вот я вам чего скажу! — заявила она по возвращении в миссию. — Как видят, что вы идете, так сразу цены повышают!

— Не может этого быть! — воскликнула я.

Фанни насмешливо глянула на меня.

— Ничего-то вы не понимаете!

Она предложила Френсис делать покупки дешевле, чем мы, и та, желавшая помочь Фанни самоутвердиться, тут же согласилась с тем, что девушка должна покупать самостоятельно. Фанни торговалась с азартом, и это стало для нее увлекательной игрой.

— Я заставила торговцев сбросить целых три фартинга, вот! — с гордостью заявляла она, и мы громко восторгались ее умением торговаться.

Так продолжалось несколько недель, и за это время вера Фанни в себя очень укрепилась.

А потом Фанни исчезла. Она надела новое платье из синей шерсти, повязала волосы красной лентой и, как обычно, отправилась на рынок.