— О нет, не инвалид. Дело в том, что она немножко простовата, есть в ней какая-то наивность, как будто она так и осталась ребенком. Она милая девушка, люди любят ее, она добрая и мягкая, но ведет себя по-детски. Вообще это печальная история. Когда Лиззи исполнилось чуть больше десяти, Элис тяжело заболела и пролежала несколько месяцев. У Элис была серьезная опухоль, поэтому смерть была очень болезненная. У бедняги Джеймса было разбито сердце, и все свои чувства он обратил на Лиззи. К тому времени он был уже вполне зажиточным человеком. Он непрерывно трудился, и это стало давать плоды, а Лиззи хорошо вела домашнее хозяйство, правда, была несколько медлительной. Морли выписал из Англии гувернантку, чтобы научить девочку читать и писать. Гувернантка сказала, что девочка очень милая, но выучить ее удастся немногому. Лиззи умеет шить, управляется с садом и прекрасно ухаживает за отцом. Если относиться к Лиззи хорошо, она ответит тебе настоящей любовью.

— Похоже, она очень милый человек. Мне хочется поскорее познакомиться с ней.

— Я уже договорился. А может быть, прямо сейчас? Почему бы не заглянуть к ним на обратном пути?

— Я не против, Бен.

— Я бы не прочь задержаться здесь подольше, поговорить с тобой еще…

Взглянув на меня, он улыбнулся, и некоторое время мы молчали. Я ощутила некоторое беспокойство: слишком уж часто я думала о Бене. Я встала и сказала:

— Да, мне действительно хочется познакомиться с Лиззи и ее отцом. Так что, если мы собираемся сделать это сегодня, то пора отправляться.

Я подошла к Фокси и села в седло. Ехали мы молча, поскольку Бен тоже о чем-то размышлял.

Дом Морли был довольно большим. Он был построен в псевдоготическом стиле, столь модном у нас на родине, и производил впечатление солидности. Дом был окружен садами и огородами, за которыми хорошо ухаживали, а когда мы подъехали ближе, я заметила девушку с корзиной в руке. Она обрывала с кустов увядшие цветы.

— Это Лиззи! — воскликнул Бен. — Лиззи, иди познакомься с миссис Мэндвилл.

Лиззи вскрикнула от удовольствия и бросилась к нам. Несколько увядших цветочных бутонов выпало из корзины. Она остановилась и стала задумчиво разглядывать их, как бы не решаясь, что предпринять — то ли поднимать бутоны, то ли направиться к нам.

— Ты можешь собрать их позже, — сказал Бен. — Подойди и познакомься с нашим новым другом.

Лиззи кивнула, похоже, довольная тем, что ее проблема решена, и, улыбаясь, подошла к нам.

У нее было детское лицо — совсем без морщинок, с большими наивными голубыми глазами, а прямые светлые волосы заплетены в косу и уложены вокруг головы. Бен пожал ей руку, а она в ответ радостно улыбнулась. Видимо, она была рада встрече с ним.

— Миссис Мэндвилл, Анжелет, — сказал он.

— Анжелет, — повторила она вслед за ним.

— Анжелет, это Лиззи, о которой я тебе рассказывал.

Я пожала ей руку, и она тоже улыбнулась мне чудесной невинной улыбкой.

— А отец дома, Лиззи? — спросила Бен. Она кивнула.

— Наверное, мы можем пойти поговорить с ним. А вот и миссис Уайлдер.

Миссис Уайлдер, женщина лет сорока со строгим лицом, вышла из дома и направилась к нам.

— Добрый день, миссис Уайлдер, — сказал Бен. — Это миссис Мэндвилл. Я уже рассказывал вам и мистеру Морли о вновь прибывших, вы помните?

— Конечно, мистер Лэнсдон, — сказала женщина. — Приветствую вас в «Золотом ручье», миссис Мэндвилл. Мистер Морли будет рад видеть вас, входите.

До сих пор я ничего не слышала о миссис Уайлдер, но, судя по тому, как она подошла к Лиззи и взяла ее за руку, она была здесь кем-то вроде домоправительницы или компаньонки Лиззи.

Нас провели в холл. Он весь был увешан картинками, изображавшими лошадей. Тут же стоял тяжелый дубовый комод, над которым висело зеркало в бронзовой раме. Миссис Уайлдер постучала в дверь:

— К вам гости, мистер Морли.

Мистер Лэнсдон привел миссис Мэндвилл.

— Проходите, — послышался голос.

Мы прошли в комнату с тяжеловесной мебелью. На каминной полке, уставленной безделушками, стоял снимок женщины, одетой в темное платье с узким корсажем и широкой юбкой. Ее волосы слегка опускались на виски и были уложены в узел на затылке. Я заметила легкое сходство между ней и Лиззи и предположила, что это Элис Морли.

В большом кресле, перед которым стоял столик со стаканом эля, сидел Джеймс Морли.

— Привет, Джеймс, — сказал Бен. — Я хочу познакомить тебя с одной из вновь прибывших. Это — миссис Мэндвилл.

Мужчина с явным усилием попытался встать, но Бен удержал его:

— Сиди, сиди, Джеймс. Миссис Мэндвилл не обидится.

— В последнее время я немного расклеился, — сказал Джеймс Морли. — Но я рад вас видеть. Что вы думаете о нашем «Золотом ручье»?

Бен рассмеялся:

— Если миссис Мэндвилл должна дать честный ответ, то ты требуешь от нее слишком многого, Джеймс. Она приехала сюда из самого фешенебельного квартала Лондона.

Я сказала, что это действительно так, но «Золотой ручей» показался мне интересным местом.

— Люди приезжают и уезжают. Не нужно мне было этого затевать… — Морли бросил взгляд на портрет, стоящий на каминной полке.

Бен быстро вмешался:

— Иногда мы все такое говорим. — Он повернулся ко мне. — Мистер Морли — один из самых процветающих землевладельцев Виктории.

При этих словах глаза хозяина довольно заблестели:

— Подходящие земли для скотоводства. Мне здесь, конечно, повезло. Когда я приехал сюда, тут на много миль окрест не было человеческого жилья.

Миссис Уайлдер принесла вино и разлила его по бокалам.

— Когда мы приехали, Лиззи что-то делала с цветами, — заметил Бен.

— Лиззи всегда что-нибудь делает с цветами, — снисходительно улыбнулся ее отец. — Правда, Лиззи?

Девушка кивнула, счастливо улыбаясь.

— А вообще она умеет творить с ними настоящие чудеса, верно, миссис Уайлдер?

— Я и не думала, что цветы могут вырастать такими красивыми, — сказала миссис Уайлдер. — У тебя просто золотые руки, Лиззи.

Лиззи радостно засмеялась.

— Значит, и вы решили здесь отыскать золото, миссис Мэндвилл? — спросил Джеймс Морли.

— Да, — ответила я, — как и подавляющее большинство людей, что едут сюда. Погнались за журавлем в небе.

— Некоторым удается схватить и журавля, — заметил Бен.

Джеймс Морли покосился в его сторону:

— И уж если кому-нибудь удастся, бьюсь об заклад на соверен, — это будешь ты, Бен Лэнсдон.

— Я в этом не сомневаюсь, — согласился Бен.

— Погоня за золотом, — сказал старик. — Если бы мы умели довольствоваться тем, что есть, и не старались бы захватить все больше.

— Тогда мир просто остановился бы, — заявил Бен. — Послушай, Джеймс, мы уже не раз говорили с тобой на эту тему. — Он повернулся ко мне. — Джеймс считает, что я тоже должен заняться скотоводством. Он полагает, что это самое разумное из всех занятий.

— А ты посмотри, чем это обернулось для меня. Взгляни на мои земли, а у меня еще есть силы. Состояние на овцах, состояние на бычках. Я думаю, у меня здесь лучший дом.

— Ну, у меня тоже не последняя развалюха, — заметил Бен. — Подтвердите, Анжелет, миссис Уайлдер, Лиззи…

Лиззи засмеялась.

— У него чудесный дом, — сказала она.

Я заметила, каким взглядом смотрит на нее отец любящим и немного печальным.

— Расскажите-ка, что происходит в Лондоне, — обратился ко мне Джеймс Морли. — До нас вести добираются очень долго.

Я попыталась сообразить, что же там происходит: Англия теперь находилась где-то совсем далеко. Я рассказала ему о смерти принца-консорта и о том, как тяжело переживает ее королева. Тут же я пожалела о сказанном, заметив, какой взгляд Морли бросил на портрет своей жены.

Я попыталась вспомнить что-нибудь еще: на хлопковой фабрике в Ланкшире были беспорядки среди рабочих, принц Уэльский собирался жениться на Александре — принцессе Датской, в Америке шла гражданская война…

Все это казалось малоинтересным, и поэтому я рассказала о нашем путешествии, о тех портах, которые мы посетили. Потом я заявила:

— Морвенна Картрайт очень хотела бы нанести вам визит. Она собиралась с нами сегодня утром, но почувствовала дурноту: она ждет ребенка.

Глаза Лиззи заблестели:

— Ах, как я люблю малышей!

— Нечасто здесь рождаются детишки, — сказала миссис Уайлдер. — А миссис Картрайт уже говорила с миссис Боулз?

— Нет, пока нет.

— Я думаю, ей следует это сделать. Я тоже немножко разбираюсь в уходе за детьми, но не слишком. В течение нескольких лет мне пришлось ухаживать за своим мужем, но младенцы — это не совсем по моей части.

— Морвенна… — повторяла Лиззи.

— Да, хорошее имя, правда, Лиззи? Это корнуоллское имя. Морвенна оттуда родом. Я тоже. У нас там имение.

— Чудесное место, — сказал Бен. — Дом стоит там уже несколько веков. Ты обязательно должна рассказать о нем Лиззи.

— Да, пожалуйста! — воскликнула Лиззи, хлопая в ладоши и улыбаясь.

Я заметила, что ее отец доволен, и, когда мы встали, чтобы уходить, он взял меня за руку и пожал ее:

— Приходите почаще.

В доме Морли вам всегда будут рады.

Миссис Уайлдер и Лиззи проводили нас до конюшни, где стояли наши лошади. Когда мы выезжали, они помахали нам вслед.

— Вот видишь, как обстоят дела с Лиззи, — сказал Бен.

— Похоже, что они относятся к ней как к ребенку.

— В определенном смысле она и есть ребенок. Она — не дурочка, просто она так и не стала взрослой.

— А кто такая миссис Уайлдер?

— Она перебралась сюда после смерти своего мужа: несчастный случай на шахте. Когда у Морли умерла жена, он начал подыскивать кого-нибудь, кто мог бы распоряжаться слугами и хоть в чем-то заменить Лиззи мать. Появилась миссис Уайлдер, и с тех пор она живет здесь.

— Она производит хорошее впечатление.

— Морли с ней повезло, а миссис Уайлдер повезло с ним. Это хорошая должность, и она с ней превосходно справляется, и с Лиззи у нее все сложилось прекрасно.

— Я заметила, что Лиззи любит ее.

— Дорогая моя Анжелет, Лиззи любит весь мир. Она считает, что все такие же добрые и открытые, как она сама. Иногда мне кажется, что такие люди, как Лиззи, счастливы. Они считают, что этот мир — прекрасное место, они им довольны. — Бен пристально взглянул на меня. — Это потому, что они никогда не пытаются достичь невозможного.

Я почувствовала, что за его словами скрывается глубокое значение, и от этого мне стало не по себе.

Время начало лететь очень быстро, дни были заполнены делами. Нам нужно было убирать в хижинах и создавать в них какой-то комфорт, что было нелегкой задачей. Ни я, ни Морвенна не были привычны к домашним работам. Более того, нам приходилось готовить пищу, но мы делали это по очереди: один день все четверо ели у нас, другой день — у них.

И Джервис, и Джастин — люди, пожалуй, еще менее приспособленные к работе, которой им приходилось заниматься, чем мы, — к концу дня бывали полностью измотанными. Я задумывалась — надолго ли еще их хватит? Я чувствовала, что они начинают терять иллюзии. Я заговорила об этом с Джервисом, когда мы лежали на нашей узкой неудобной постели, слишком усталые для того, чтобы вести оживленный разговор, способные лишь перебрасываться вялыми фразами.

— Джервис, почему мы не возвращаемся домой?

— К своим долгам?

— Мы бы что-нибудь придумали.

Как вы можете копать без конца, опрокидывать корзины с породой в ручей, напрасно выискивая там что-нибудь?

— Это не всегда будет напрасным. Если я уеду, а на следующий день там найдут золото, я никогда не прощу себе этого.

Я понимала, что удерживало всех этих мужчин здесь: не вчерашний день, не сегодняшний, а завтрашний.

У Джервиса, Джастина, всех мужчин, окружавших нас, была одна общая черта — жажда золота. У Бена она тоже была. Лишь немногие, вроде Артура Боулза и Джеймса Морли, сумели отвернуться от этого золотого идола. Присмотревшись, в этих двоих можно было отметить общую для них черту — безмятежное спокойствие, которое было бесполезно искать во всех остальных.

Попривыкнув к этому образу жизни, я поняла, что могу успеть управиться со всеми домашними делами и еще позволить себе некоторые развлечения. Я начала знакомиться с людьми. Бен был прав, говоря, что здесь встречаются самые разные люди. Вот, например, Питер Кэллендер, о котором поговаривали, будто на родине у него был титул. Здесь он им не пользовался, потому что на это смотрели косо, но его манеры и речь выдавали в нем то, что здесь называлось «из благородных». Он всегда был галантен по отношению к женщинам, умел демонстрировать легкую беззаботность, но на своем участке трудился так же, как все остальные.

Его противоположностью был Дэвид Скэллингтон, лондонский бродяга, отбывший, как поговаривали, в этих местах срок и решивший остаться. Никто не знал, какое преступление он совершил; таких, как он, здесь немало, и было не принято расспрашивать человека о его прошлом. Здесь существовали свои правила хорошего тона, которых все придерживались.

Было еще семейство Хигтинсов — отец, мать и два сына. Все они работали, как маньяки, и я слышала, что год назад им улыбнулась удача. После этого им надо бы уехать, но они предпочитали продолжать поиски.

И, разумеется, я познакомилась с Брюном. Он мне понравился: в нем, как и в Лиззи, было что-то детское, доверчивое. Брюн тоже болел золотой лихорадкой. Это меня удивляло, поскольку его трудно было заподозрить в амбициях.

Он не любил говорить: сведения из него приходилось просто выжимать, задавая бесконечные вопросы.

— А ты никогда не скучаешь по Англии, Брюн? поинтересовалась я.

На его измятом лице появилась почти детская улыбка:

— Ну что ж, миссис, я бы не сказал — да, и я бы не сказал — нет.

— Так что бы ты сказал, Брюн? Он засмеялся:

— А вас надо опасаться.

Это было одним из его любимых выражений, и я надеялась, что в его устах это все-таки звучит комплиментом.

— А когда ты решил стать боксером, Брюн? — спросила я.

— Ну, уже давно.

— В восемь, в десять лет?

— Ага, точно.

— И кто-нибудь это заметил и стал помогать тебе?

— Это уж точно.

Брюн ухмыльнулся, опустил взгляд на свой сжатый кулачище и продемонстрировал, как он наносит удар воображаемому противнику.

— Насколько я знаю, этот вид спорта уважают даже в королевском семействе. Я слышала, что в свое время сам принц боксировал.

Брюн молчал. Я была уверена — он погрузился в воспоминания. Потом он вдруг нахмурился, и я решила, что он вспоминает о человеке, которого убил на ринге. Читать его эмоции было несложно, поскольку он был слишком простодушным для того, чтобы скрывать их.

— Расскажи мне, как ты приехал в Австралию, Брюн, — попросила я, решив отвлечь его от неприятных воспоминаний.

— На корабле.

— Ну, разумеется. Но почему?

— Золото. Мистер Бен помог мне.

На его лице появилось выражение обожания: Бена он явно почитал выше всех смертных, и его имя постоянно всплывало в наших разговорах. Наверное, это было одной из причин, по которым мне так нравилось говорить с Брюном.

Постепенно мне, наконец, удалось выяснить, как Бен помог ему разобраться с бумагами. Сам Брюн в них абсолютно ничего не понимал и уже подумывал о возвращении домой.

— А после прямо как чудо, — сказал он, щелкнув пальцами. — Мистер Бен взял и сказал: «Возьми и поставь здесь крестик, Брюн», — вот он как сказал, ну и получилось вроде у меня уже и есть заявка на участок.

Мне нравилось видеть, как светлеет его лицо при упоминании имени Бена. По правде сказать, я постоянно помнила о Бене, и это было понятно: он явно выделялся на общем фоне, отличаясь от всех остальных. Несмотря на то, что здесь Питер Кэллендер со своим титулом ценился ничуть не выше, чем Дэвид Скэллингтон со своим сомнительным прошлым, все признавали особое положение Бена.

Бен действовал не так, как другие. Он не сколотил себе состояния, но стал сравнительно богатым человеком, вполне способным построить себе роскошный дом в Мельбурне и жить там, как джентльмен, которым он, несомненно, являлся. Но что же он сделал? Он построил себе дом здесь, в этом же городе; обзавелся собственной шахтой, где люди работали на него. Более того, он стал в этом городке чем-то вроде исполнительной власти. Да, Бен явно отличался от остальных.

Все уважали его: люди чувствовали, что Бен здесь просто необходим для того, чтобы в городе поддерживался порядок. Он сумел навести его, а с такой разношерстной толпой это было не так-то просто.

У Морвенны приближалось время родов.

Миссис Боулз осмотрела ее и сообщила, что будущая роженица в добром здравии, и роды должны пройти гладко. — Вы уверены, что у нее будет все хорошо? спросила я.

— Тут — дело железное, — успокоила меня миссис Боулз, — вы уж на меня положитесь.

Я все-таки беспокоилась и заговорила об этом с Беном.

— Когда подойдет время рожать, — сказал он, — Морвенна должна переселиться в мой дом.

— Спасибо, Бен. Я передам ей.

— Я буду настаивать на этом.

В моем доме есть, по крайней мере, удобства. И тебе, Анжелет, лучше перебраться туда на это время. Я уверен, она захочет, чтобы ты была рядом.

Меня эта перспектива обрадовала. Естественно, я хотела быть возле Морвенны, и в то же время приятно было пожить в доме Бена.

Было лето, и дни стояли очень жаркие, хотя температура могла очень резко меняться, но и тогда такую погоду в Англии назвали бы теплой, однако здесь после жары она казалась прохладной. Настоящим бедствием здесь были мухи. Им, казалось, доставляло удовольствие терзать нас, и чем больше от них отмахивались, тем назойливей они докучали. Я с тоской вспоминала об Англии. Сейчас там стояла зима. Я вспоминала вечера в доме дяди Питера, обеды, где присутствовал Мэтью со своими знакомыми политиками, увлекательные разговоры за столом. А когда я представляла своих родителей в Кадоре, меня охватывала почти непереносимая ностальгия.

Я думаю, именно в это время начала исчезать моя любовь к Джервису. Он изменился, и хотя оказался человеком с легким характером, никогда не выходящим из себя, тот самый элегантный молодой человек, за которого я вышла замуж, перестал существовать. Никогда в жизни ему не приходилось заниматься тяжелым физическим трудом. Но я продолжала замечать в его глазах блеск, лихорадочное желание продолжать игру, благодаря которой мы уже лишились возможности вести комфортное и цивилизованное существование.

Совсем другим был Бен: он работал не меньше остальных. Большую часть дня он проводил на своих разработках, осуществляя наблюдение, давая указания, занимаясь организацией работ. Но он сохранял ту же спокойную уверенность в себе, которую я заметила еще в Кадоре, когда он приезжал к нам.

Когда я ознакомилась с условиями жизни большинства людей, то поняла, как много Бен сделал для нас. Мы считали свои хижины убогими развалюхами, но они были гораздо лучше большинства жилищ. У нас деревянные полы были застелены матами, кровати снабжены постельным бельем.

Бен частенько заходил проведать нас, всегда озабоченно посматривая на меня, словно желая убедиться, что со мной все в порядке. Да, иметь здесь такого друга было большой удачей.

Джервис и Джастин прилежно работали, подстегивая себя мыслью о том, что в один прекрасный день им удастся найти то, что здесь называли «ювелирной лавкой». Пару раз им удалось кое-что добыть, и это привело их в восторг, поскольку подтверждало возможность залежей золота на этом участке. Некоторые золотоискатели не могли обнаружить даже следов драгоценного металла на своей земле, и это, конечно, действовало угнетающе.

Они очень радовались в тот вечер, когда нашли свою первую унцию золота. В городе были мужчины, игравшие в карты, — иногда в чьей-нибудь хижине, но большей частью в салуне. Джервис, конечно, присоединился к их компании, и я поняла, что из случившегося с ним он не сделал никаких выводов. Он быстро проиграл свою небольшую добычу. По-другому обстояли дела с Джастином — он тоже играл и оказался в небольшом выигрыше. Я начала думать, что Джастин столь же предан азартной игре, как Джервис, но более удачлив.

Я вообще не очень понимала Джастина. Морвенна была предана ему и без конца подчеркивала его достоинства. Она была очень счастлива, что Джастин выбрал именно ее, и часто удивлялась этому. Вообще я не знала никого, кто так низко оценивал бы себя, как Морвенна. Так или иначе, Джастин, видимо, сумел оценить ее, и она была бесконечно благодарна ему за это.

Но у меня складывалось впечатление, что в его прошлом кроется какая-то тайна. Все, что мы знали о нем, — что он когда-то жил в Америке, а потом приехал в Англию найти себе занятие. В это время он и познакомился с Морвенной. Мне было интересно, не начал ли Джастин жалеть, что приехал в Австралию?

Однажды, когда я была в хижине одна, меня удивило его появление, поскольку в это время дня он обычно работал в шахте.

— Я собираюсь к Боулзам купить кое-чего, — сказал Джастин, — но я хотел бы поговорить с тобой, Анжелет. Ты не слишком занята?

— Конечно, нет. О чем ты хочешь со мной поговорить?

Он сел на один из тех крепких стульев, которые любезно подарил нам Бен.

— Я беспокоюсь за Морвенну!

Ты имеешь в виду роды… здесь? Он кивнул.

— Она не кажется мне достаточно крепкой.

— Она крепче, чем кажется, — успокоила я его. — Миссис Боулз, которая, говорят, хорошо в этом разбирается, утверждает, что все будет в порядке!

— Анжелет, ты будешь с ней рядом?

— Конечно! Очень мило со стороны Бена Лэнсдона предложить нам комнату в своем доме. Там, разумеется, будет гораздо удобнее.

— О да, — согласился он. — Ах, Анжелет, как мне хочется, чтобы все это скорее кончилось!..

Мне не терпится увидеть нашего сына!

Может статься, что это будет вовсе не сын.

— Ну, я надеюсь на это, хотя главное, чтобы с Морвенной все было в порядке.

Если все сложится удачно, я всерьез подумаю, чтобы увезти ее с ребенком домой!

— Надеюсь, и Джервис начнет подумывать об этом! — сказала я.

— Всегда кажется: а вдруг на следующий день после твоего отъезда там найдутся сокровища и ты до конца своих дней будешь сокрушаться об этом?

— Понимаю, но нельзя же всю жизнь сокрушаться по поводу упущенных возможностей.

Это верно, и когда родится ребенок… я всерьез подумаю об отъезде, это не то место, где следует воспитывать ребенка. Ты согласна, Анжелет? А вся эта работа по дому, которой вам с Морвенной приходится заниматься, — вы к этому не приучены…

Некоторое время Джастин задумчиво молчал, потом сказал:

— Если все обойдется, я уеду отсюда и возьмусь за дело. Я изменюсь, Анжелет, обещаю это!

Я вопросительно взглянула на него. Увидев выражение моего лица, он вдруг рассмеялся.

— Я перетрудился! И я постоянно беспокоюсь за Морвенну. Анжелет, обещай мне быть рядом с ней!

— Я буду с ней все время, если мне разрешат. Не беспокойся, Джастин: дети рождаются и в таких местах, как это! И чем скорей мы переберемся в дом Бена, тем лучше. Мы очень многим обязаны ему, Джастин! Без него нам было бы гораздо трудней.

— Да… мы ему многим обязаны.

— Не беспокойся, Морвенна очень счастлива. Это ты, Джастин, сделал ее счастливой!

А что касается ребенка… Ну что ж, имея его и тебя, она получит все, чего хотела в жизни!

Он резко встал.

— Боюсь, я слишком заболтался!

— Я рада, что ты пришел, но у Морвенны есть хорошие друзья, Джастин.

Он кивнул в знак согласия и, выходя, как-то неуверенно улыбнулся мне.

Я задумалась над тем, насколько страстно он жаждет сына, это можно было заметить у большинства мужчин. И все же больше всего он беспокоится за Морвенну! Я почувствовала, что мое недоверие к нему исчезает, и только теперь осознала, насколько глубоким оно было до сих пор.

Миссис Боулз сообщила предположительное время родов. Бен посоветовал нам перебраться в его дом за неделю до этого срока, комнаты для нас были уже приготовлены. Меня это очень радовало, потому что Морвенна чувствовала обычное недомогание, и ей очень недоставало некоторых удобств.

Мэг была рада перспективе появления в доме младенца, пусть даже на время. Джервис и Джастин должны были после работы заходить в хижину, мыться, переодеваться и являться в Голден-холл на обед. Это, похоже, устраивало всех.

— До чего же хорошо иметь богатых друзей! сказал Джервис.

Он не завидовал, в этом Джервиса нельзя было упрекнуть. В общем он ведь был хорошим человеком. Если бы не эта его болезненная страсть, наша жизнь сложилась бы совсем иначе!

День, когда ребенок должен был родиться на свет, пришел и ушел. Морвенна чувствовала себя хорошо, но никаких признаков родовых схваток не было.

Прошло еще два дня, а на третий мы начали беспокоиться. Миссис Боулз заявила:

— Тут бояться нечего… пока.

С младенцами оно по-всякому бывает. Им же не прикажешь поспешить: являются на свет, когда им вздумается!

Морвенна выглядела очень усталой. Она не могла дождаться родов и много спала.

Однажды, когда она дремала, а я сидела возле ее кровати, в дверь раздался тихий стук. Выглянув, я увидела Бена. Он попросил меня выйти в коридор.

— Анжела, тебе необходимо прогуляться! Поехали сейчас.

— А вдруг роды начнутся в мое отсутствие?

— Нет никаких признаков этого, и у нас есть Мэг. Она сразу же пошлет Джекоба за миссис Боулз, а я предупрежу ее. Пошли, тебе нужно сменить обстановку, хотя бы на час-другой!

Я оглянулась на Морвенну: она спала.

— Хорошо, но мы должны попросить Мэг быть наготове. Возможно, ей лучше зайти сюда и посидеть?

— Хорошо, она согласится.

Мэг действительно с радостью согласилась.

— Я уж за ней присмотрю, а как начнется, Джекоб или Томас наготове! И впрямь прогуляйтесь, миссис Мэндвилл, а то еще сами сляжете. По вашему лицу видно, что вам нужен свежий воздух.

Я ехала на Фокси, рядом со мной — Бен. Мы поехали на то же место, где отдыхали в первый раз. Отсюда было видно равнину до самого горизонта. Мы привязали лошадей к кусту и сели, глядя на ручей, в воде которого отражалось клонящееся к закату солнце.

— Я беспокоюсь за тебя, Анжела! — вдруг сказал Бен. — Вся эта здешняя жизнь, этот городок, эти хижины… Ты живешь, как прислуга!

— Я живу здесь так же, как и все остальные. Ты, должно быть, тоскуешь по дому?

Я промолчала.

Отрицать это было невозможно.

— Долго ли ты сможешь это выдержать, Анжела?

— Думаю, столько, сколько нужно.

— Ты — стоик!

— Нет, иногда я очень беспокоюсь…

— Морвенне тоже не следовало приезжать сюда.

— Ты опасаешься осложнений?

— Об этом я не думаю, просто здесь не место для женщин!

— Для мужчин тоже…

— Попробуй объяснить им: они тебе не поверят.

— Но ты сумел найти выход?

— Я действительно умею найти выход в трудных ситуациях. Единственная трудность — это вести здесь такой образ жизни… вроде бы вместе со всеми, и все-таки по-другому…

— И у тебя есть приют для нуждающихся… вроде Морвенны в ее положении.

Я тоже пользуюсь этой роскошью!

— Я хотел бы, чтобы ты пользовалась ею… всегда. Это было для меня неожиданным, но не слишком.

Я пыталась скрывать от самой себя те чувства, которые было все трудней и трудней подавлять. Я любила Джервиса, — продолжала я внушать себе, но что-то сломалось еще в наш медовый месяц. Я часто вспоминала мадам Бужери, доверяющую нам… любящую нас… и с ней Джервис обошелся вот таким образом, не испытывая никаких угрызений совести?.. Ну да, он сказал, что расплатится с ней, но собирался ли он это делать? Да, именно тогда мои чувства к нему начали меняться…

А потом этот лихорадочный блеск его глаз… это постоянное влечение к азартным играм… Это раздражало и беспокоило меня, это было похоже на болезнь.

Я попыталась выглядеть легкомысленной.

— Я буду наслаждаться роскошью, пока это возможно, — улыбнулась я.

— Мне вообще не следовало приезжать сюда, — продолжал Бен. — Нужно было возвращаться к вам, в Корнуолл! Возможно, мне следовало бы обосноваться там, приобрести где-нибудь поблизости поместье… Мы бы часто виделись, постоянно…

Бен неожиданно взял меня за руку и крепко сжал ее.

— Так мне и следовало поступить! Я сделал бы это, если бы не…

— Этот человек в пруду?

— Ты была тяжело больна! Говорили, что это лихорадка. Я знал, что это объясняется случившимся… Все боялись, что ты умрешь. Я зашел проведать тебя, а ты лежала в жару и выглядела такой беззащитной, со спутавшимися волосами, с болезненно горящими глазами… Ты взглянула на меня и воскликнула: «Нет… нет!» Решили, что мои посещения беспокоят тебя, и отослали меня в Лондон. Я думал, что мой вид всегда будет напоминать тебе об этом, а, вспоминая, ты никогда не сможешь поправиться. Так что, убедившись, что ты начинаешь поправляться, я уехал.

— Все сложилось бы по-другому, если бы я не пошла в тот день к пруду. Но уж такова жизнь, правда? Единственный незначительный поступок влечет за собой цепь событий, изменяющих судьбы.

— Я бы хотел изменить свою жизнь, Анжела!

— Большинство из нас хотело бы этого.

— Я хочу сказать, что не желаю, чтобы случайности формировали мою судьбу, поскольку считаю, что сам являюсь хозяином своей жизни! Я сумею устранить все, что угрожает мне… Я отправлюсь туда, куда хочу, . Если бы только мне удалось вернуться к одному отрезку моей жизни…

— Это старая песня, Бен! Когда что-то происходит, это необратимо, навек…

— Слишком поздно… Слишком много лет потеряно напрасно, но я люблю тебя, Анжела, и никогда никого не смогу полюбить так, как тебя!

— Прошу тебя, Бен, не нужно!

— Почему же? Это правда! Ты веришь мне?

— Я не знаю…

— Но тебе хочется верить?

Я молчала, но мне хотелось сказать: «Да, это действительно так, потому что я тоже люблю тебя!»

Некоторое время мы оба не решались произнести ни слова. Я прислушивалась к шелесту травы, колышашейся под дуновениями ветерка. Наконец, Бен сказал: