Известий от Мямлика не поступило, и редактор начал оперативное совещание без него.

— Товарищи, — заговорил он с печалью в голосе, — мы провели большую работу и ничего не добились. Единственную реальную улику в этом деле раздобыли не мы, а сотрудники милиции. Я имею ввиду изъятое у электрика Фазы колечко и опознанное генералом Бульбой как принадлежащее его супруге. Однако я полагаю, что Фаза к квартирным кражам непричастен. Каким же образом колечко попало к нему в карман? Товарищ Шустрик, давайте внимательно посмотрим видеозапись вашего наблюдения за объектом с самого начала…

Шустрик обрадовано кивнул, воткнул себе в живот штекер, и на экране редакторского компьютера появилось изображение.

Вот Фаза вышел из лифта, сбежал по ступенькам, облокотился о стойку консьержки и затянул разговор. «…Прибедняется! Пенсия будто бы маленькая, а у самой Крамской на стене висит в подлиннике. — Музею! Да будто бы у нас в музеях картин мало! — Говорит, что в квартире такую ценную вещь хранить опасается. — Давайте я вам воротник поправлю…»

— Стоп!! — крикнули разом Мурзилка и Буквоедов. — Назад! Медленно — последнюю — фразу. На её руку смотрите!..

Шустрик послушно вернул изображение и пустил его снова, в замедленном воспроизведении. Теперь и он тоже отчётливо увидел, как из пальцев Варвары Степановны — в тот момент, когда она умильно смотрела в глаза электрика и поправляла ему воротник — выскользнуло колечко с камешком.

Буквоедов победоносно откинулся в кресле и снял очки.

— А это ещё не всё… — послышался снизу знакомый голос.

На полу, в дверях кабинета, стоял Мямлик. Он ещё не окончательно принял свою естественную форму и в общих чертах смахивал на бывший в употреблении кусок мыла.

Наступил вечер, консьержка Варвара Степановна зажгла на своём посту лампу с зелёным абажуром. Она делала вид, что листает газету, а на самом деле косила глазами в сторону улицы, будто паук, поджидающий добычу в своей засаде.

И вот на пороге появилась пенсионерка Чумичкина из сорок пятой квартиры. Консьержка встала и подалась вперёд.

— Прогулялись, Прасковья Ниловна? — залебезила она с улыбочкой. — Булочки, хлебушка купили?..

— Купила, купила, Варвара Степановна, — отвечала пенсионерка. — Спокойной ночи вам отдежурить.

— Одну минуточку, Прасковья Ниловна, а вот посмотрите, что это мне в глаз вот сюда попало…

Чумичкина перегнулась через барьер, заглянула консьержке в глаза… и вдруг застыла в этой неловкой позе, будто брошенный как попало пластмассовый манекен.

У Варвары Степановны лицо сделалось злое и нехорошее.

— Слышишь меня? — прошептала она.

— Слышу… — слабо и безжизненно отозвалась пенсионерка.

— Иди к себе, сними со стены картину и принеси. Да так, чтобы никто не видел.

— Хорошо…

Чумичкина, вытянув перед собой руки, зашагала к лифту. Консьержка встала, прошлась туда-сюда и задымила папиросой.

Прошло несколько минут. Вот лифт снова загудел, Прасковья Ниловна вышла и приблизилась к консьержке. Протянула ей картину. Та посмотрела на подпись через лупу, спрятала картину под стойку и, пристально глядя в глаза своей жертве, зашептала:

— Теперь иди домой и ложись спать. О том, что было, не вспомнишь.

— Не вспомню…

— Иди.

Чумичкина повернулась, зашагала к лифту… но в этот момент на площадке вдруг вспыхнул яркий свет и со всех сторон, откуда ни возьмись, повыскакивали милиционеры. В парадную вошёл возглавлявший следствие милицейский полковник Тугоухов и объявил:

— Гражданка Кио Варвара Степановна, вы арестованы по обвинению в кражах, отягощённых опасными гипнотическими манипуляциями с человеческой психикой. Вы полностью изобличены и будете наказаны по всей строгости закона.

Консьержка стала бледной как привидение и опустилась на стул. На руках у неё защёлкнулись наручники.

Милицейский полковник повернулся к пенсионерке Чумичкиной:

— Прасковья Ниловна, теперь вы можете снять защитные антигипнотические очки которые мы попросили вас надеть специально для проведения этого следственного эксперимента. От имени всего Главного управления милиции благодарю вас за помощь, оказанную в этом необычном деле.

Прасковья Ниловна вернула защитные очки, надела свои собственные и улыбнулась.

— А вас, господин Буквоедов, мы просим оказать нам ещё одну услугу и быть понятым во время обыска в квартире этой полностью изобличённой женщины.

Выплывший откуда-то из темноты Буквоедов солидно кивнул.

Мастодонт Сидорович вернулся в редакцию поздней ночью. Мурзилка, Шустрик и Мямлик его ждали. Заварив себе кофейку, Буквоедов подсадил человечков на письменный стол и подвёл итог следствию, выстроив события последнего времени в единую логическую цепочку.

— Во время обыска у консьержки были найдены все похищенные деньги и ценности. Их приносили сами потерпевшие, будучи загипнотизированными её взглядом. Именно поэтому на неё ни разу не пало подозрение — ведь она безотлучно находилась на своём посту, у всех на виду. У неё дома и сейчас висит цирковая афиша того самого аттракциона, во время которого она гипнотизировала выходивших на арену зрителей. По всей видимости, на какое-то время ей удалось загипнотизировать даже одного известного фокусника, фамилию которого она оставила себе после скорого развода и которая послужила ей отличной торговой маркой. После того, как министерство здравоохранения запретило подобные аттракционы, гражданка Кио осталась не у дел, без средств к существованию. Она стала злобной и мстительной. Своих будущих жертв она выбирала не по признакам материальной обеспеченности, а почти всегда из-за личной неприязни. Так, например, «новый русский» коммерсант господин Штокбант имел привычку при входе в парадную выбрасывать горящий окурок прямо на пол. Певица Соловьёва слишком поздно возвращалась домой после спектаклей, когда консьержка уже спала, закрывшись изнутри. Генерал Бульба, у которого как у всех людей с погонами мозги немножко набекрень, относился к ней как к солдату первогодке. Требовал, например, чтобы она вытирала пыль за батареями. Кстати говоря, в случае с генералом, Варвара Степановна проявила чисто женское коварство, заставив его принести не свои деньги и ценности, а только те, которые принадлежали его супруге. Вы понимаете?..

Мурзилка кивнул, Шустрик помотал головой, Мямлик хлопнул пузырь.

— На протяжении многих лет, — продолжал Буквоедов, — гражданка Кио регулярно меняла место работы, всякий раз подавая заявление об уходе сразу после или незадолго до случившейся в доме кражи. Вот и сейчас она уже успела подать заявление об уходе по собственному желанию. Я присутствовал во время обыска в её квартире: все похищенные деньги и ценности найдены. Всё кончено, товарищи, — улыбнулся редактор, — преступник пойман, вина его доказана. Теперь никому уже не придёт в голову ломать стену нашей редакции в поисках вора.

— Ура, — сказали человечки.

— Должен отметить, что первым и решающим ключом к разгадке этого преступления послужила видеозапись агента Шустрика.

От радостного волнения Шустрик задёргался и завертелся.

— Хорошо проявил себя также и агент Мямлик, который сделал правильные умозаключения из подслушанного в лифте разговора.

Мямлик переступил с ноги на ногу.

— А от вас, товарищ Мурзилка, мы ждём как всегда блестящего и содержательного репортажа об этом деле, — закончил Буквоедов.

Мурзилка послушно кивнул.

Через неделю свежий оттиск газеты был вывешен в коридоре. Столпившись, перед ним стояли книжные человечки. Редактор попросил Мурзилку зайти к нему в кабинет.

— Мне только что звонили оттуда, — Буквоедов многозначительно поднял глаза к потолку, — и высказали однозначное одобрение нашим действиям. Ваша статья произвела впечатление. Возможно… мне обещали… Тираж газеты будет утроен.

— Я рад, — сказал Мурзилка.

— Неплохо, неплохо… Лично у меня к вам только одно замечание по тексту. Четвёртая часть вашего, с позволения сказать, детективного труда носит название «Где была собака зарыта». Это показалось мне странным. Что за собака? Откуда собака? Разве была там какая-нибудь собака?..

— Это только так говорят, — пояснил Мурзилка. — В чём разгадка фокуса.

— Фокуса!.. Да уж, фокус был на уровне, будьте-нате, — согласился редактор. — Но вы этот заголовочек всё-таки поменяйте…

А ещё раньше появился волшебник и забрал волшебные причиндалы: сапоги-скороходы, шапку-невидимку и гусли-самогуды. Засовывая в рукав самогуды, волшебник погрозил Мямлику. Не то, чтобы очень сердито, но и не то, чтобы в шутку. Мямлик смотрел на него невинными скучающими глазами.

Глава первая

НОЧНОЙ БЕГЛЕЦ

Ненастным осенним вечером, когда небо было затянуто серой пеленой и моросил дождь, а порывы ветра срывали с деревьев пожелтевшую листву, над Москвой летела птица. Своими очертаниями напоминала сверхзвуковой самолёт «Конкорд». Но перья её уже отяжелели, взмахи крыльев становились реже, ей было всё труднее удерживаться на прежней высоте. Наконец, окончательно потеряв силы, птица тяжело спланировала на вершину одной из высоток и, словно мокрое пальто, шлёпнулась на террасу. Её затуманившиеся глаза закрылись.

Книжные человечки высыпали из библиотеки и окружили пернатое чудовище. На когтистой лапе блеснуло кольцо с гравировкой: «Петербургский зоопарк. Сокол-сапсан обыкновенный, кличка Ураган». Буквоедов осторожно поднял птицу и внёс в помещение редакции.

Только на другой день ночной гость, выспавшийся и накормленный, рассказал человечкам свою историю. Птичий язык невероятно труден для понимания, поэтому здесь читатель найдёт лишь только эпизоды этой истории, имеющие значение для последующих событий.

Сокол по кличке Ураган появился на свет в неволе. В зоопарке у него была своя небольшая скала под высоким решётчатым куполом, приличное гнездо, кормёжка и толпы зевак, без устали восхищавшихся его красотой и горделивыми повадками.

Конечно, запертый в клетке он не мог показать всего, на что способен, а потому прозвище Ураган по-настоящему имело место лишь на табличке и в отчётных документах. Однако в перспективе у него была невеста, которую не так давно выписали из Америки, а может быть даже и птенцы. Такое будущее примеряло его с жизнью и смертью под металлическим шатром. Он родился в неволе и о существовании другой жизни мог судить только по хвастливым рассказам птиц и зверей, которые начинались в зоопарке после закрытия.

Но вот внезапно, без видимых причин, доброго и заботливого директора зоопарка уволили, а его место занял совершенно другой мужчина. И после этого жизнь питомцев сделалась невыносимой. Вся их еда — крупа, мясо, овощи, фрукты — казались теперь несъедобными. Воду в бассейнах не меняли, за чистотой в клетках не следили, а посетителям на каждом шагу предлагали идиотские развлечения и спиртные напитки в многочисленных буфетах.

Прежний директор, а его звали Иван Андреевич Корнеев, очень любил своих животных, многие из которых родились у него буквально на руках. И он был ещё не такой старый, чтобы уходить на пенсию. Однако у нового директора имелись связи, и он прогнал Ивана Андреевича, не разрешив ему работать в зоопарке даже сторожем или уборщиком. А своей охране и дворнику он велел вообще не пускать прежнего директора за ворота.

Этого нового директора, хотя он был очень молодой, все звали «дядя Петя». Фамилия у него была Толстомясов.

Но Иван Андреевич всё равно приходил в зоопарк, переодевшись и наклеив на лицо бороду. Звери его тут же узнавали и бросались к решёткам, скулили и жаловались на свою новую невыносимую жизнь. А Иван Андреевич их понимал и кормил булкой, которую покупал на деньги из своего безработного пособия.

Травоядные пока ещё как-то держались, но хищники, которым необходимо есть мясо, настолько исхудали и рычали так жалобно, что бывший директор сам был готов завыть от отчаяния. Он не мог, конечно, покупать хищникам мясо, потому что уже сам из-за нищеты питался чёрт знает чем.

И вот первым взбунтовался сокол Ураган, который готовился к прибытию американской невесты и которому гордость не позволяла предстать перед ней в таком жалком, общипанном виде. Однажды ночью он перебил клювом ржавое звено решётки и взлетел в тёмное небо. Всю ночь и весь день он летел по направлению к югу, пока окончательно не выбился из сил и не упал на террасу одной из московских высоток.

Глава вторая

ПРОВОДНИК НА ГРАНИ НЕРВНОГО СРЫВА

В тот же день Буквоедов стоял в тамбуре поезда «Красная стрела» и уговаривал хмурого проводника взять посылку. В заколоченном фанерном ящике находилось якобы чучело лисы.

— Поймите же вы, — настойчиво врал Буквоедов, — выставка в Зоологическом музее откроется завтра ровно в полдень, и посетители огорчатся, не обнаружив на выставке этот редчайший экспонат.

Произнося такое, Мастодонт Сидорович прикрывался шарфом, чтобы скрыть краску стыда на своём лице. А проводник, которого, как всех проводников, звали Петрович, ломался, набивая себе цену.

— Чего ж необыкновенного… лиса, — говорил он, встряхивая ящик, тянувший килограммов на пять. — Её на воротник надо, а не в музее выставлять.

— Животное чрезвычайно редкой породы, — гнул свою ошибочную линию Буквоедов. — Не трясите, что вы делаете. Она там соломой обложена. Я сам не могу поехать, безотлагательные государственные дела удерживают в столице…

— Правила очень строгие, — вяло отпирался проводник. — Мало ли что у вас там внутри — а вдруг бомба?

— Вот держите, возьмите за труды… — Буквоедов, наконец, сделал то, с чего следовало начинать.

— Если такая редкая порода и для выставки — сделаем, о чём речь, — моментально вошёл в положение Петрович и отнёс посылку в служебное купе. — Кто встречать-то будет? — высунулся он из окна.

— А вы её на перрон только поставьте! Её сразу и заберут!

— Только потом я уже не отвечаю! — предупредил проводник.

— Разумеется, не беспокойтесь, обязательно заберут!.. — крикнул Буквоедов уже вдогонку поезду и зашагал в чрево вокзала.

Весело постукивая колёсами, поезд мчался вперёд, в ночную мглу. Ящик с чучелом стоял на верхней полке за стопками чистого белья и никому не мешал. Но вскоре Петровичу послышалась, какая-то возня и попискивание. А поскольку он не употреблял перед рейсом ничего кроме пива, этот странный факт привёл его в некоторое замешательство. «Уж не всучил ли мне этот гражданин живую лисицу?» — подумал он, снял ящик с полки, поставил на колени и прижался ухом к фанерной крышке.

Теперь ему стало казаться, что внутри верещат тоненькими человеческими голосами. И от этого ему спокойней не стало.

Послушав и подумав хорошенько, Петрович решил, что в посылке маленький приёмник на батарейке, который нарочно не выключили, чтобы лиса в ящике чувствовала себя как дома. Однако стук колёс мешал ему расслышать звук хорошенько, поэтому он с нетерпением ждал ближайшей остановки поезда.

Наконец, на станции Бологое, сделалось тихо. Петрович приник к ящику и, к своему ужасу, вполне отчётливо разобрал следующие слова:

— Лучше всего самим раздобыть доказательства. Отправим материалы в Москву, а уж там знают, что делать. Фактов о его служебных злоупотреблениях, которыми мы уже сейчас располагаем, хватит на двоих.

— В тюрьму! Несомненно! В тот же час! — лютовал другой.

— Есть основания подумать о высшей мере, — сказал третий.

Петрович резко отпрянул от ящика, словно это был не ящик, а раскалённая электрическая плита. Говорили о нём. Он давно ждал этого и боялся. Боялся, что когда-нибудь за ним начнут следить. Были, были у него на совести служебные злоупотребления. И провозы за взятки безбилетных пассажиров, и мухлевание с комплектами чистого белья, и посылки — вплоть до живой дойной козы и контейнера с мотороллером. Всё это и ещё многое другое, чего сразу и не упомнишь, должно, должно было когда-нибудь ему аукнуться.

И вот это началось. В посылке несомненно приборчик, который его подслушивает. Оперативники держат между собой связь по рации, это их голоса слышатся изнутри.

Чему быть, того не миновать. А сейчас — пусть прослушивают. Всё, как есть!

Петрович тихонько отставил ящик, шумно раздвинул дверь и сказал с притворным южным акцентом, будто с перрона:

— Командыр, возми дэнги, надо ехать!

— Нет! — воскликнул он же сам негодующе, отскочив к окну и приняв театральную позу. — Как вы смеете предлагать мне такое! Уберите, уберите свои деньги и отправляйтесь в кассу!

В эту минуту в дверях появилась проводница Тамара из соседнего вагона. Внимательно оглядев полки, затем самого Петровича, она деловито поинтересовалась:

— Сколько принял? Работать можешь?

— Трезвый я, трезвый, — зашептал Петрович выталкивая коллегу за дверь. — Иди отсюда, не мешай…

Но Тамара подставила ногу под дверь и осталась на месте.

— Погоди, я по делу. Двоих возьмёшь до Питера?

Петрович сделал круглые глаза, отчаянно зажестикулировал и силой вытолкал проводницу за дверь.

— Что вы такое говорите, Тамара Алексеевна! — воскликнул он в сторону ящика. — Да в своём ли вы уме?! Разве такое было когда-нибудь, чтобы я брал деньги с безбилетных пассажиров?! Извольте пройти к себе в вагон и заняться своими непосредственными обязанностями!

За дверью послышалось ворчание по поводу того, что «допился до чёртиков», и удаляющиеся шаги. А Петрович снова припал ухом к фанерной крышке.

— …А если доказательств не хватит? — тоненькими голосами рассуждали оперативники. — Если выкрутится?..

— Тигров к нему приведём. Пускай тиграм объясняет про доказательства. Фамилия у него подходящая…

Петровича передёрнуло. Фамилия его была Могилевский, а «тиграми» проводники называли банду вымогателей, наводивших ужас на всю железную дорогу.

Обмякнув и сделавшись бледным как наволочка, Петрович лёг. Полежав и подумав, он решил выйти на ближайшей станции, добраться электричками до посёлка Кузьмолово и отсидеться там на даче у знакомых, отправив по почте заявление с просьбой уволиться с работы. Но от полученных переживаний как-то незаметно заснул и проспал до самого Питера.

В восемь часов утра поезд подошёл к Московскому вокзалу. Петрович выставил ящик на перрон и стал смиренно ждать, когда его арестуют. Но случилось другое: в ящике щёлкнуло, передняя стенка отлетела, изнутри выскочила маленькая рыжая дворняга и почесала в сторону вокзала.

Дрожащими руками Петрович поднял ящик. Внутри не было ничего, кроме плотно примятого, по форме собаки, сена.