Новые приключения Незнайки - Приключения Мурзилки

ПРИБЫТИЕ И СБОР ИНФОРМАЦИИ

На этот раз Собакин прибыл в Россию как респектабельный американский турист. В его загранпаспорте значилась фамилия Додж, однако шпионскую работу в Москве он собирался вести по всё ещё не засвеченным, как он надеялся, документам на имя Феопента Акакиевича Собакина.

К выполнению этого нового задания Додж не испытывал ни малейшего энтузиазма. Его даже не прельщали двадцать миллионов долларов, обещанные в случае успеха. Если такое вообще можно назвать успехом. По правде говоря, его натура была мелковата для столь масштабного злодеяния. С лёгкостью он мог бы отравить одного или даже нескольких человек, но десять миллионов…

Ещё в Шереметьеве Додж заметил, что Мисима приставил к нему двух своих соглядатаев. Парочка закутанных во всё чёрное суперниндзь следила за ним через зеркальное отражение стенки буфета. Буфетчик требовал от них сделать какой-нибудь заказ, и многие оборачивались. Опустив глаза, суперниндзи упрямо молчали. Во-первых, потому что им вообще было запрещено с кем бы то ни было разговаривать; во-вторых, они ни слова не понимали по-русски.

Едва чемодан появился на вращающемся круге. Собакин схватил его, отошёл в сторону и проверил сохранность содержимого. Пузырёк с отравой, спрятанный в пустом корпусе электробритвы, оказался нетронутым.

Потом он сел в такси и попросил отвезти его в гостиницу. Не самую лучшую. Чтобы не привлекать внимания. И номер тоже выбрал без особых излишеств. Ниндзи, не отстававшие от него ни на шаг, заняли номер через стенку. Этот номер тоже оказался одноместный, ещё более дешёвый, тесный и совсем без удобств. Заперев за собой дверь, ниндзи тут же провертели дырку в стене, чтобы непрерывно, денно и нощно, подглядывать за объектом.

Но Собакин был тёртый калач — в таких делах, как подглядывание и подслушивание, ниндзи ему в подмётки не годились. В проверченную ими дырку он вставил карандаш и дал по нему хорошего щелчка. За перегородкой раздался вопль и проклятия на японском языке. С этого момента за Собакиным следили уже не четыре, а три внимательных глаза, а на физиономии одного из ниндзь появилась чёрная пиратская повязка.

Однако, пора было браться за работу. Для того, чтобы осуществить диверсию, шпиону была необходима схема Центральной очистительной станции. Именно туда, в главный отстойник, Собакин намеревался выпустить отраву.

Расположившись у телефонного аппарата и вкладывая в свой голос весь запас обаяния, Собакин принялся наводить мосты с нужными людьми. Он знал, что к финнам и прибалтам русские относятся хорошо, по-доброму, и даже рассказывают про них анекдоты. Поэтому шпион решил представляться финским предпринимателем, производящим у себя в Финляндии водоочистные фильтры. Свою некомпетентность в данной области он рассчитывал при необходимости скрыть плохим знанием русского языка.

Нужными людьми Собакин называл прежде всего сотрудников предприятия «Московский водопровод». Узнав номера телефонов через справочное и разговорив девушку из бухгалтерии, шпион выведал координаты главного инженера. Теперь нужно было найти к нему правильный подход, узнать его интересы и его слабости, не повторяя предыдущих ошибок. Он набрал номер и растянул губы в дежурной улыбке.

— Алло! — сказал он, после того как откликнулись на другом конце провода. — Буть-те любезны Ивана Ильича Водопьянова к труп-почке, пожа-луйста…

— Его нет, — ответил кто-то довольно хмуро.

— А буть-те любезны, с кем я говорю?

— Вечером звоните.

— Передайте, что звонил господин Хокконен из Финляндии.

— Угу.

В трубке засигналили короткие гудки.

— Сынок подросток, — отметил для себя Собакин. — Переломный возраст. Легко податливый материал, если найти правильный подход…

Глава третья

ВРОДЕ КУРЬЕРА…

Как сразу догадался шпион Собакин, ученик девятого класса Гога Водопьянов был ещё тот фрукт. Успеваемость он едва тянул на троечку, планов на будущее у него не было. Иван Ильич всё время что-нибудь изобретал и уделял совсем мало внимания воспитанию своего сына. Стены одной из комнат, которую он оборудовал под слесарную мастерскую, были увешаны свидетельствами на изобретения всевозможных водяных клапанов, счётчиков и механизмов сливного бачка. У мамы давно была другая семья, поэтому Гога и его отец жили так, как хотели. Иван Ильич успокаивал себя мыслью, что сын уже почти взрослый.

А сын тем временем рос лентяем и оболтусом. Главной проблемой для Гоги, особенно с тех пор, как он начал прогуливать уроки, была проблема как убить время. Преступление, которое, по недостатку знаний и воображения, иные считают ненаказуемым. Утром Гога ходил в кино, днём спал, вечером тусовался в клубе, ночью часами просиживал у компьютера. Главной его проблемой была катастрофическая нехватка денег на карманные расходы.

В этот день, вернее, уже вечер, к Гоге забежал Боря Кроликов. Если Гога был мальчиком высоким, худым и слегка заторможенным, то его приятель был толстеньким, коренастым и подвижным.

— Прячемся от реальности? — сказал Кролик.

— Ещё не известно, где реальность… — отозвался Гога, не переставая резаться в стрелялку с компьютерными врагами.

— Иногда бывает полезно оглядеться по сторонам.

— Чего я там не видел.

— Денег хочешь?

— Допустим.

— Есть работа, одно удовольствие. Сядешь на велосипед и отвезёшь пакет куда скажут.

— Наркотики, что ли?

— Не знаю. И тебе знать не советую. С того, который не знает, и спросу нет.

— Нет, не хочу.

— Сидеть у отца на шее не надоело? Я кому попало не предлагаю. Появилась вакансия, срочно человек нужен.

— Ладно, ладно, я подумаю, не мешай…

— Подумай, я ещё завтра к тебе зайду.

Глава четвёртая

ВСТРЕЧА С СОСТОЯТЕЛЬНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ

Вечером Гога поинтересовался у своего отца:

— Папа, ты во сколько лет начал зарабатывать?

— В седьмом.. или в восьмом классе. Разносил телеграммы по квартирам. Десять копеек за адрес, до сих пор помню.

— Тяжело было?

— Нет, не очень тяжело, я на велосипеде гонял.

— Неужели так мало — десять копеек?

— Десять копеек буханка хлеба стоила, или кило картошки, или пирожок с мясом, или литр кваса…

— Сколько же литров кваса ты мог за вечер заработать?

— Двадцать, тридцать, а то и пятьдесят. А вот рекорд был — девяносто.

— Я тоже хочу пойти работать.

— Ничего кроме пользы. Кем работать?

— Может быть, курьером.

— Хорошо, если получится. Я тут, знаешь ли, один станочек присмотрел — маленький но дорогой, точный. Если будешь сам себе что-то зарабатывать, смогу купить.

— Покупай, папа, не сомневайся. Завтра же пойду работать.

Утром следующего дня Гога отправился в школу. Не так, чтобы очень рано, — ко второму уроку. Выходя из парадной он столкнулся со специально поджидавшим там его Собакиным.

— О! Простите! Извините! — расшаркался иностранец, ломая язык на финский манер. — Но… какая обида! У фас совершенно разорвалась руба-шечка!..

Собакин нарочно порвал мальчику рубашку: ноготь его мизинца был остро отточен и покрыт сверхпрочным веществом. В случае необходимости он мог не только рвать одежду: изнутри, под плёнкой лака, находилась щепотка яда. Стоило только повредить эту плёнку, и малейшая царапина, сделанная этим ногтём, могла быть для человека или для животного смертельной.

Гога хмуро оглядел разорванную рубашку.

— Вот, возьми-те, — иностранец зашуршал купюрами в толстом бумажнике и протянул мальчику двадцать долларов. — Это есть маленькое компенсирование вашего ущерба. Прошу вас, не отказывайте, я очень, очень состоятельный человек.

— Я не отказываюсь, — пробормотал Гога, запихивая деньги в карман.

Он повернул обратно в парадную, чтобы зайти домой и переодеться.

Иностранец зашёл за ним следом и оказался с мальчиком в одном лифте.

— Девятый, — сказал Гога.

— Та! Тевятый. Я тоже.

— Так это вы вчера звонили?

— Та! Это я! Хокконен, «Голубая вода»!

— Папа на работе.

— Тогда… Вы не позволите мне сейчас воспользоваться вашим домашним телефоном? В моём, как особенно, села батарейка…

— Пользуйтесь.

Они зашли в квартиру.

Через окно парадной дома напротив за ними пристально следили двое в чёрном — бесшумные и безжалостные суперниндзи.

Глава пятая

ОЧАРОВАТЬ, СОБЛАЗНИТЬ, ЗАПУДРИТЬ

Собакин позвонил в свой собственный гостиничный номер и, никого там, естественно, не застав, быстро и внимательно осмотрел квартиру инженера. По обстановке, в особенности той комнаты, которую Иван Ильич оборудовал себе под мастерскую, он понял, что хозяин по своей натуре, скорее всего, чудаковатый изобретатель, и его вряд ли можно подкупить деньгами. Другое дело — его великовозрастный оболтус. Красотка в купальнике на полстены… За пачку зелёных долларов или за лживые девчоночьи глазки… Стоп. — Собакин замер и щёлкнул пальцами. — Сюда необходимо выписать красотку Сью. Русская девчонка, живёт в Америке лет восемь. Похоже, парень не избалован вниманием такого рода. Эта Сью, или как там её, Люся, по прозвищу Ехидна вила верёвки из очень, очень крепких ребят своего неблагополучного квартала…

— Вы тут ещё? Господин…

— Хокконен. Всегда к вашим услугам, молодой человек.

— Может, хотите что-нибудь купить? Сувенир?

— Нет… То есть, да, конечно, продайте мне что-нибудь.

— Один секунд.

Гога вошёл в комнату и начал хлопать дверцами шкафа, а Собакин заговорил с ним из прихожей:

— Знаете, на днях сюда приедет одна моя племянница — из Амэр-рики. Она русская, из Петерс-Бурга, в Амэр-рике она учится. Здесь, на родине у неё совсем никого нет. Могли бы вы с ней погулять, показать Москву?

— Симпатичная?

— О, та, та, очень симпатичная. Совсем чуть-чуть, годов на десять, старше вас. Все расходы я, разумеется, беру на себя. Не стесняйтесь в расходах, пусть девочка отдохнёт от напряжённой учёбы в этом… юнивёситэт. Вы согласен?

— Можно. А что вы сказали насчёт расходов?..

— О! Не сомневайтесь. Для полноценного отдыха моей двоюродной племянницы из Соединенных Штатов Амэр-рики мне ничего не жалко!

— Окей, замётано. Только вы теперь уже больше ни с кем не договаривайтесь.

И, продав иностранцу за двадцать долларов пустую треснутую матрёшку, Гога выпроводил его за дверь.

«Вот лопух, — сказал он, оставшись один и пересчитывая свалившуюся ни за что кучу денег. — Ещё и девчонку предлагает… лет на десять старше».

Выйдя на улицу, Собакин бросил матрёшку в помойный бак, сел на лавочку и, не откладывая на потом, позвонил в Сан-Франциско.

Не успел он сказать «алло» и представиться, как с другой стороны земного шара на него обрушился поток нецензурной брани из смеси русского, английского и испанского языков.

— Офицер Лоу, налоговая инспекция штата, — сказал Додж, воспользовавшись паузой, во время которой Сью набирала воздух в лёгкие.

— Что?.. — пролепетала она. — Что вы сказали?.. Простите, я приняла вас за Диего, одного, знаете ли, придурка из нашего квартала. А что вы, собственно имеете против моих правильных налогов, офицер? Если не возражаете, мы могли бы встретиться и спокойно обсудить…

— Стоп! — перебил её Додж. — Помолчи, Сью, хотя бы секунду. Я просто пошутил.

— А, это вы, мистер Додж. Не скажу, что я очень рада вас слышать. С таким омерзительным скрягой как вы, в жизни не приходилось иметь дела.

— Погоди, не бросай трубку. Заплачу всё, что обещал в прошлый раз, и дам вперёд ещё пятьдесят тысяч.

Люся-Сью мгновенно сбавила обороты.

— Пожалуйста, мистер Додж, повторите самые последние четыре слова.

— Авансом. Пятьдесят. Тысяч.

— Ага, теперь определённо расслышала. А что надо сделать? Убить президента?

— Ерунда, честное слово, просто отдохнёшь и получишь удовольствие. Знаешь, я ведь сейчас в России, в Москве. Хочу, чтобы ты завтра сюда приехала.

На этот раз в трубке промолчали.

— Эй! Алло! Такое дело, Сью, или как тебя там… Люся! Всего-то и дел, что запудрить мозги одному мальчишке.

— Очаруй его своим обаянием, Сеймур.

— Ладно-ладно, не набивай цену, красотка. Мальчишка лопух, секс видел только в своём долбанном компьютере. Или ты вылетаешь, или пятьдесят тысяч раз проклянёшь свою глупость и нерасторопность.

— Хорошо.

— Запомни, ты моя двоюродная племянница, студентка университета.

— А сам-то ты кто?

— Ах, да. Я — Хокконен, предприниматель из Финляндии. Фирма «Голубая вода».

— Как всё запутано. Ладно, папочка, как только к моему счёту, который в данную минуту составляет четырнадцать долларов и пятьдесят центов, прибавится пятьдесят тысяч, я в то же мгновение помчусь к тебе на крыльях дочерней любви.

— Племянница, Сью, чёрт бы тебя побрал, племянница!

— О’кей, племянница.

— И никакого дурацкого багажа.

Сью-Люся чмокнула в трубку и дала отбой.

После школы к Гоге забежал Боря Кроликов.

— Подумал? Согласен? — сказал он с порога.

— Ты только за этим поднимался? Я уже и так заработал.

— Ну ты живо-отное… — негодующе замычал Кролик. — Я ведь сказал, что горит. Человек нужен сегодня вечером.

— Мог бы позвонить.

— Нельзя по телефону.

Гога на минуту задумался. Деньги уплывут так же легко, как приплыли, по большому счёту они ничего не меняют. Работа ему нужна до зарезу.

— А сколько, ты говорил, платить будут?..

— Первый месяц двадцать, потом — тридцать уе за одну смену.

— За одну смену? А это со скольки до скольки?

— С одиннадцати… и как получится. Как обернёшься. У тебя велосипед на ходу?

— Да… Сегодня смажу и накачаю. А деньги как платят — каждый день? Сразу?

— Сразу, сразу. Быстрее соображай.

— Уговорил, рискну. Сколько литров кваса можно купить за двадцать уе?

— Чего?..

— Так, ничего, это я про своё… Рассказывай.

Глава шестая

МЁРТВЫЕ ДЕТИ НЕ РАБОТАЮТ

Вечером Гога по условному звонку выбежал из дома. Кролик ждал его у парадной, сидя в машине такси. Молча они доехали до нужного места.

Постояли, подождали несколько минут, когда пробьёт ровно одиннадцать.

Поднялись, встали у двери.

Дверь сама защёлкала и отворилась. Очевидно, их ждали и наблюдали за ними через окно. Они скользнули в тёмную прихожую, и Гога, по подсказке, бесшумно закрыл дверь, придерживая собачку замка. Завтра он должен будет делать всё сам.

Зажёгся свет. Перед ними стояла очень немолодая женщина в цветистом халате. Гога уже знал, что эту женщину зовут «товарищ Крупская», и что произносить это странное прозвище в её присутствии не следует. В зубах у товарища Крупской торчала дымящаяся папироса.

— Здрасьте… — прошептал Гога.

— Этот? — сказала женщина, разглядывая Гогу, словно это был не мальчик, а меховой воротник в комиссионном магазине. Голос у неё был низкий и надтреснутый.

— Этот, этот, — подтвердил Кролик. — Гога зовут, Георгий.

— Нинель, — представилась женщина. — Работать ума хватит? Имей в виду, мёртвые дети у нас не работают. Мёртвые — они в гробах лежат. Понял?

Гога снова сказал «понял», но от того, что он не понял и от волнения у него задрожали коленки.

— Ладно, не дрейфь, — пихнул его локтём Кролик. — Скоро привыкнешь.

Прикурив потухшую папиросу, товарищ Крупская сказала:

— Вон, видишь телефон на той стороне улицы? Набери номер и жди, когда в окне мигнёт свет. После этого заходи. Повтори.

Гога повторил, затвердил номер телефона, рассовал пакеты по специально нашитым карманам, и они с Кроликом вышли на улицу.

— Что это она… про мёртвых говорила? — спросил Гога. — Умер кто-нибудь?

— Тот, который до тебя здесь работал. Его мёртвым в лесу нашли.

— Уб-били?..

— Нет, не убили. Так, грибами отравился.

— Он что же, сырые грибы кушал?..

— А кто его знает. В последнее время совсем соображать перестал. Так что ты тоже — с этим делом поосторожней.

— Что значит — тоже?..

— Головой соображай, вот что значит. Сам всё поймёшь со временем.

Потом они ходили вдвоём по клубам и дискотекам, и Кролик знакомил Гогу с продавцами. Те принимали товар и отдавали вчерашнюю выручку. Потом они вернулись товарищу Крупской, сдали выручку и получили за работу двадцать евро. Десятку Кролик оставил себе, другую торжественно вручил Гоге:

— Вот твоя первая честно заработанная десятка. Завтра пойдёшь один, получишь, соответственно, все двадцать. И это богатство — за пару часов прогулки по красивому ночному городу. На велосипеде ещё быстрей управишься.

Кролик подвёз Гогу на такси, и тот через дворы поплёлся к себе. В кулаке он сжимал первую в жизни заработанную десятку, но радости не чувствовал. Из головы не выходил другой мальчик, который работал курьером до него и которого нашли мёртвым в лесу.

Чтобы унять страх и угрызения совести, Гога дал себе слово хорошо учиться. Но одного слова оказалось мало: на уроках он больше клевал носом, чем слушал объяснения учителя. Вернувшись домой, прилёг на диван и сразу заснул.

Вечером он достал с антресолей велосипед, и отец в два счёта привёл его в порядок.

— Самолёт! — сказал он, хлопнув ладонью по сидению. — А что за работа? Почему так поздно?

— Забрать выручу в торговых палатках и отвезти хозяину.

Так говорить его Кролик научил. Наверное, все так говорили.

— Солидно, — одобрил отец, — не телеграммы разносить. Самый настоящий инкассатор. Смотри, будь осторожен на проезжей части. И с деньгами повнимательнее.

— Хорошо…

Глава седьмая

ЧТО ОСТАЛОСЬ ЗА КАДРОМ

Такеши и Куроудо, суперниндзи, посланные Мисимой для слежки за Собакиным, чувствовали себя в Москве, выражаясь помягче, не очень комфортно. Их экзотическая внешность привлекала внимание прохожих, собак и милиционеров. В транспорте к ним под одежду тянулись руки карманных воришек, контролёры требовали штраф за безбилетный проезд. Ночью к ним в номер ломились подвыпившие кавказцы, которые приняли их за одиноких женщин востока.

Невзирая на все эти досадные трудности, ниндзи занимались своим делом. Они видели, что Собакин завёл знакомство с сыном главного инженера предприятия «Московский водопровод», и принялись следить за мальчиком. Вскоре они узнали следующее.

После школы Гога приходил домой и до вечера спал. Потом делал уроки, а около одиннадцати садился на велосипед и катался по городу, заходя в разные увеселительные заведения. До этого он заходил к пожилой даме, которую, как следовало из базы данных, звали Нинель Ильинична Крупенина. В прежнее время она работала в горкоме комсомола, заместителем первого секретаря по идеологии, и ещё тогда получила прозвище «товарищ Крупская». Гога объезжал десяток-другой тусовочных мест — дискотек и клубов — и снова заходил к пожилой даме. Часа в три он возвращался домой и ложился спать. А утром уходил в школу… и всё сначала.

Что очень важно, помимо Гоги к товарищу Крупской частенько заходили крепкие молодые люди китайской внешности.

Из этой информации, полученной в результате подглядывания и подслушивания, бега по крышам и проводам над ночной Москвой, взлётами и фантастическими прыжками через улицы на сверхпрочных нитях, ниндзи пришли к тому выводу, что Гога работает на китайскую разведку.

Ещё один эпизод утвердил их в этом: однажды Гога залез в дорогую машину с затемнёнными стёклами и нигде не зафиксированными номерными знаками и провёл там с неизвестными около часа.

Машина с затемнёнными стёклами принадлежала секретному отделу СМЕРШ Российской контрразведки.

От анонимного источника в отдел поступила информация о прибытии в Москву диверсанта-отравителя. Майор Алмазов, которому было поручено это дело, побеседовал с инженером Водопьяновым, и тот рассказал про назойливого иностранца из несуществующей фирмы «Голубая вода». Установить тот факт, что иностранец является ни кем иным как шпионом Собакиным, было несложно.

Гога возвращался из школы, когда с ним поравнялась эта машина. Двое мужчин подхватили его под руки и, не успел он пикнуть, затолкали на заднее сидение. Его стиснули его с двух сторон, дверца захлопнулась, и стало тихо.

— Простите, Георгий Иванович, что мы вынуждены вас побеспокоить столь бесцеремонно, — заговорил, не оборачиваясь, мужчина, сидевший спереди. — Однако дела, связанные с государственной безопасностью, в некоторых случаях вынуждают нас поступиться некоторыми условностями. В конечном счёте вы убедитесь, что всё делается для вашего же блага и в интересах общественного блага.

Гога сильно перетрусил: он подумал, что его уже арестовали за наркотики.

— А при чём тут… г-государственная безопасность? — пролепетал он, заикаясь.

— При том, что здоровье нации и есть одна из главных составляющая безопасности государства. С этим вы не будете спорить?

Кто же будет спорить с таким утверждением. Гога с перепугу всё ещё не знал, что делать: как можно быстрее сознаваться или наоборот, от всего отказываться.

— И что… теперь будет?.. — выговорил он, с трудом ворочая ставшим вдруг сухим, как еловая шишка, языком.

— Успокойтесь, выпейте воды.

У того, который сидел справа, в руке оказался гранёный графин с водой, а у того, который слева — стакан. Двумя солидными бульками стакан наполнился, Гога обхватил его двумя руками и, лязгая зубами о край, выпил до дна.

— Я… я сам хотел во всём признаться, — заговорил он торопливо. — Сам, понимаете? Я только не знал, куда идти, к кому это самое, надо обращаться…

— А идти никуда не надо, — сказал Алмазов. — Мы сами — уже здесь.

— Да! Помогите мне, помогите, я запутался… Я всё скажу, всё сделаю!..

— Сколько вам заплатили? — голос Алмазова сделался суровым.

— Мне? Десять… то есть, это на двоих, а сегодня уже двадцать обещали. Но я сдам, я не тратил, они дома…

— Итого, тридцать тысяч долларов. Цена здоровья, а может быть и жизни миллионов москвичей…

— Нет, не долларов, не тысяч, просто рублей, то есть, евро…

— Кто ваш сообщник?

— Кролик. То есть, Боря Кроликов. Ещё эта, товарищ Крупский… то есть… товарищ Ленин… то есть… Я лучше напишу… всё напишу, как было.

Из спинки переднего сидения откинулся столик с приготовленной бумагой. У товарища с левой стороны в руках оказалась бронзовая чернильница, у товарища справа — гранёный карандаш с надетым на его конец металлическим пером.

— Вот вам бумага и ручка. Пишите.

Вечером Алмазов явился на доклад к генералу Орлову. Выслушав обстоятельства возникшей путаницы, генерал не удержался от улыбки и распорядился так:

— В отдел по борьбе с наркотиками его не отдавайте. Поскольку эти два дела непосредственно пересекаются, закройте оба. Мальчишку губить не стоит — совершенно очевидно, его втянули. Будет искупать вину агентурной работой. Выдайте ему микрокамеру, пусть записывает все контакты — как по линии Доджа, так и по линии наркотиков.

— Отличная мысль, товарищ генерал, — кивнул Алмазов.

— Вопросы есть?

— Мальчишка спрашивал, куда сдавать заработанные деньги.

— Пусть оставит, — добродушно махнул рукой генерал. — Парень живёт без матери, деньги в семье пригодятся. Распорядитесь списать как накладные расходы.

— Отличная мысль, товарищ генерал. Разрешите идти?

— С Богом.

Всем происходящим в его жизни за последние дни и часы Гога был в буквальном смысле ошарашен. Никогда ещё на него не обрушивались события такого масштаба — и наркомафия, и шпионаж, и агентурная работа — всё в одну кучу. А ещё завтра прилетала так называемая племянница. С перепугу Гога вдруг стал хорошо учиться. В дневнике у него появились первые за много лет пятёрки, гордые и красивые. А до этого последнюю пятёрку он, видел у себя в дневнике, кажется, в шестом или седьмом классе — не то по рисованию, не то по пению…

Получив от Алмазова шпионскую микрокамеру, Гога ощутил собственную значимость. Не в какой-нибудь виртуальной игре, а в самой что ни на есть настоящей жизни.

Камера оказалась не такая уж микроскопическая; в сигаретной пачке она занимала половину нагрудного кармана джинсовой рубашки. Объективчик скрывался в пуговице, пришитой к клапану кармана. Гога застёгивал карман, и камера включалась, начиная записывать звук и изображение.

Но куда же подевались книжные человечки?! — возмущённо скажет проницательный читатель, добравшись уже почти до середины этой истории. — Неужели они ничего не знают о приезде Собакина и его замыслах?..

И он будет прав. В этом деле мы уделили им гораздо меньше внимания, чем они того заслуживали. Вот вкратце как было дело.

В сказочном Департаменте всё знали и об угрозе отравления московского водопровода сообщили в редакцию «Книжной правды». Редактор немедленно вызвал к себе троицу из отдела расследований и обрисовал ситуацию.

— Надо подменить склянку, — предложил Мурзилка. — Приехать к самолёту, залезть в чемодан и подменить пузырёк с отравой на пузырёк с чистой водой.

— Поменять содержимое, — уточнил Мямлик.

— Отлично, — одобрил Буквоедов. — Только вы, товарищ Мурзилка, держитесь от этого подальше. Они и вдвоём справятся.

Мурзилка не возражал.

Операция по замене содержимого в итоге прошла удачно. Сначала человечки переместились по главной пневматической трубе в аэропорт Шереметьево, потом Шустрик сделал замыкание на линии транспортной ленты и открыл замки на чемодане Собакина.

После этого за дело взялся агент Мямлик. Он забрался в чемодан и довольно долго там перемещался, словно червяк, пока не обнаружил искомый пузырёк в корпусе электробритвы. Мямлик открыл пузырёк, втянул в себя содержимое и прополоскал пузырёк хлоркой из пузырька, который лежал у него в кармане.. После этого он залил внутрь чистую воду из закреплённой за спиной фляги.

— Готово? — крикнул ему Шустрик. — Транспортёр починили, сейчас поедешь!

«Готово!» — хотел отозваться Мямлик, но вместо этого только булькнул. При этом немножко, совсем капелька, попала на уложенный в чемодан вечерний костюм мистера Доджа.

Мямлик выпустил опасную жидкость во флягу, тщательно её закупорил, надел на спину и выбрался из чемодана наружу. Затем он несколько раз прополоскал себя самого изнутри хлоркой.

— В чемодане не наследил? — спросил Шустрик.

— Что?.. — сказал Мямлик.

— Я говорю, в чемодане…

— Тихо. Идёт кто-то. Пора нам сматываться.

В комфортабельном вагончике главной трубы человечки приехали в редакцию. Шустрик отрапортовал редактору о выполнении, и тот похвалил обоих за чёткие действия. Дыхнув на шефа, Мямлик едва не сшиб Мурзилку с ног.

— Пускай теперь травит, — говорил довольный Буквоедов, расхаживая по кабинету. — Он же сам в дураках останется. А товарищи откуда положено ещё поинтересуются, какой он есть интурист.

Глава восьмая

ПОПАХИВАЕТ ПРОФНЕПРИГОДНОСТЬЮ

В одном из дорогих местечек Подмосковья, в доме, обнесённом высокой каменной стеной, собирались гости. Все они были весьма странными — как с виду, так и именам, а может быть, прозвищам, по которым к ним обращался хозяин. Все они как будто сошли с запылившихся архивных снимков столетней давности. Словно пахнуло нафталином от этих жутковатых призраков коммунистического прошлого.

Первым на роскошном правительственном, но очень старом и дребезжащем автомобиле «Чайка» прибыл некто Феликс Эдмундович.

Второй приехала на такси уже известная нам товарищ Крупская. Она держала в руках истёртый портфель, была одета в коричневый плащ «болонья», боты и болотного цвета берет, натянутый на самые уши.

После этого зарокотал мотоцикл, и китайцы охранники отворили ворота заросшему седыми волосами байкеру с надписью «СССР» на спине кожаной куртки. Его называли как двоих — Минин и Пожарский.

Потом откуда-то возник лысенький старичок с зонтом и бегающими глазками, которого называли ни много ни мало — Ленин.

Последней приехала на стареньких «Жигулях» некто Мухина, молодящаяся дама в больших тёмных очках, с головой и лицом, обвязанными косынкой по моде 1960-х.

Хозяина дома называли Хирург. Он выглядел спортивно и носил чёрный шёлковый халат с красными драконами. Когда-то он действительно был хирургом, но потом его посадили в тюрьму за торговлю наркотическими препаратами. Он сел мелким жуликом, а вышел матёрым волком. Научившись кое-чему в местах заключения, он занялся этим бизнесом с размахом колумбийского наркобарона. В свободное время Хирург увлекался восточными единоборствами. Для своей охраны он специально нанял искусных китайских бойцов, с которыми упражнялся в специально оборудованном зале. Его любимым оружием были острейшие хирургические скальпели, которые он ловко метал в цель. Ни он сам, ни работавшие на него люди, никогда сами не употребляли наркотиков. А если кто-нибудь нарушал правило, его вскоре находили мёртвым в лесу с глубокими, будто от тонкого лезвия, ранами на теле.

Тот участок Москвы, который контролировал Хирург и его люди, был поделён на пять районов. Соответственно, пятерых своих заместителей он звал не по именам, а по той достопримечательности, которая находилась или была раньше на их территории. Так, например, кварталы, прилегающие к Мавзолею и Красной площади, контролировал шустрый старичок с простым и понятным прозвищем Ленин. Молодящуюся даму, которая сбывала наркотики в районе памятника «Рабочий и колхозница» называли Мухиной. И так далее. Надо однако заметить, что товарищ Крупская работала в районе новостроек, где совсем не было никаких достопримечательностей, поэтому ей оставили её собственную кличку, сохранившуюся ещё со времён комсомольской молодости.

Собрав выручку и оговорив условия продаж на ближайшую неделю, Хирург отпустил всех своих заместителей, за исключением товарища Крупской.

— Мадам, вы понимаете, что ошибки в нашем деле недопустимы? — начал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

— В чём дело, — сказала мадам неприязненно, — что вы опять на меня катите. Мальчишка уже не опасен, вы это лучше меня знаете.

— Один промах — это всего только промах. Но два промаха подряд попахивают профессиональной непригодностью.