Сказание о Мастере Элвине (№1) - Седьмой сын

«Что-то не так?», спросила Фэйт, вглядываясь в его лицо. «Я испугался. Дерево могло убить нас. Ты можешь выбраться сейчас, когда мы у самого берега?»

Элеонор склонилась с передка фургона, «Дэвид и Калм сейчас на берегу, они помогут тебе выбраться. Веревка держит, Мама, но кто знает, надолго ли ее хватит».

«Давай, мать, тебе нужно сделать только шаг», сказал Алвин. «Нам будет легче справиться с фургоном, если мы будем знать, что тебя там нет». «Роды начинаются», сказала Фэйт.

«Лучше на берегу, чем здесь», сказал Алвин твердо. «Давай!» Фэйт встала и неуклюже вскарабкалась на перед. Алвин перебрался в заднюю часть фургона, чтобы помочь ей, если она оступится. Даже ему было видно, как содрогается ее живот. Ребенок уже, наверное, пытается выйти. Теперь на берегу были уже не только Дэвид с Калмом. Там собрались незнакомые люди, взрослые мужчины и с ними несколько лошадей. Даже один небольшой фургон и это было очень кстати. Алвин не имел представления, кто были эти люди и откуда они узнали о том, что нужна помощь, но сейчас было не до выяснений.

«Эй, кто-нибудь! На постоялом дворе есть повивальная бабка?» «Добрая Гестер имела дело с родами», сказал похожий на кузнеца крупный мужчина с толстыми как бизоньи ноги руками.

«Ты можешь взять мою жену в этот фургон? Времени осталось мало». Алвин знал, что говорить в присутствии жены о родах так прямо — позор для мужчины. Но Фэйт не была дурой — она знала, что сейчас главней, и доставить ее в постель и к умелой повивальной бабке было важнее, чем ходить вокруг да около. Дэвид и Калм осторожно помогли матери добраться до ожидавшего ее фургона. Фэйт шаталась от боли. Беременным женщинам не очень-то полезно прыгать из фургона на берег реки. Элеонор шла позади, руководя всеми с такой уверенностью, что трудно было поверить, что она самая младшая (если не брать в расчет близнецов). "Мишур! Собери всех девочек вместе. Они поедут в фургоне вместе с нами. Вэйстнот и Вонтнот, вы тоже! Я знаю, что вы могли бы помочь братьям, но вы мне нужны, чтобы было кому приглядеть за девочками, пока я буду с матерью. С Элеонор и в обычное время было лучше не ссориться, а теперь положение было таково, что они повиновались ей безропотно, даже не обозвав ее как обычно Элеонорой Аквитанской. С младшими девочками тоже обошлось без пререканий и они залезли в фургон. На мгновение Элеонор помешкала на берегу, оглянувшись назад, туда, где ее отец неподвижно стоял на сиденье возницы. Она бросила взгляд вниз по течению реки, потом опять посмотрела на него. Алвин понял вопрос и отрицательно покачал головой. О смерти Вигора Фэйт не знала. Непрошеные слезы появились на глазах у Алвина, но Элеонор была спокойна. Ей было всего четырнадцать, но когда она хотела удержаться от слез, то у нее это получалось.

Вэйстнот прикрикнул на лошадь и фургончик двинулся вперед. Фэйт вздрагивала каждый раз, когда девочки или капли дождя касались ее. Взгляд ее был тяжелым, как у коровы, и таким же бессмысленным, обращенным назад, к мужу, к реке. Во время родов, подумал Алвин, женщина превращается в животное, разум ее ослабевает, в то время как тело главенствует и делает свою работу. Как еще смогла бы она вынести боль? Будто духи земли овладевали ею так же, как владеют они душами животных, заставляя ее слиться с течением жизни всего мира, отчуждая ее от семьи, от мужа, от принадлежности к роду людскому, уводя ее в чертоги зрелости, плодородия, жатвы и смерти. «С ней будет все в порядке», сказал кузнец. «И у нас найдутся лошади, чтобы вытянуть ваш фургон».

«Река слабеет», сказал Мишур. «Дождь стихает и течение уже не такое сильное».

«Как только твоя жена вышла на берег, сразу и отпустило», сказал человек, смахивающий на фермера. «Дождь стихает, это уж точно». «Хуже всего дело было, когда вы были в воде», сказал кузнец. «Но сейчас все в порядке. Возьми себя в руки, парень, тут для тебя еще есть работа». Только тогда Алвин пришел в себя настолько, чтобы заметить, что он плачет. Работа есть, это точно, возьми себя в руки, Алвин Миллер. Ты же не слабак, чтобы распускать нюни как ребенок. Другие потеряли по несколько детей и ничего, живут себе. У тебя же их двенадцать, и Вигор уже стал настоящим мужчиной, хотя и не успел жениться и завести собственных детей. Может, Алвин рыдал оттого, что Вигор умер так достойно, а может просто потому что это случилось так внезапно.

Дэвид коснулся руки кузнеца. «Оставь его на минуту», сказал он мягко. «Наш старший брат был унесен рекой всего десять минут назад. Он зацепился за тонущее дерево».

«Не зацепился», резко сказал Алвин. «Он прыгнул на это дерево и спас наш фургон вместе с вашей матерью внутри! Эта река ему отплатила, вот что, она наказала его».

Калм спокойно объяснил собравшимся, «Его раздавило об этот вот валун». Они оглядели его. На нем не было даже следа крови и он выглядел вполне безобидно.

«У Хатрак в этих местах дурной норов», сказал кузнец. «Но я никогда не видел раньше ее такой бурной. Я сожалею о твоем сыне. Вниз по реке есть тихое широкое место и его, должно быть, вынесет туда. Все, что попадает в реку, остается там. Когда гроза утихнет, мы можем сходить вниз и принести… принести его назад».

Алвин вытер глаза рукавом и так как рукав был насквозь мокрым, это не очень помогло. «Дайте мне еще минутку, и я займусь делом». Они впрягли еще двоих лошадей и четверо животных вытащили фургон из ослабевшего течения без особых усилий. Когда фургон был опять вывезен на дорогу, уже начало немного пробиваться солнце. «Ты можешь этого не знать», сказал кузнец. «Но у нас тут это обычное дело, когда погода тебе приходиться не по нраву, ты просто накладываешь на нее заклятие, и она меняется».

«Только не для нас», сказал Алвин. «Эта гроза пришла для нас». Кузнец положил руку на плечо Алвина и сказал очень мягко, «Без обид, мистер, но это сумасшедшая болтовня».

Алвин скинул его руку плечом. «Эта гроза и эта река хотели нас». «Папа», сказал Дэвид. «Ты устал и расстроен. Лучше было бы нам отправиться на постоялый двор и посмотреть, как там Мама». «Мой ребенок будет мальчиком», сказал Алвин. «Вот увидишь. Он мог бы стать седьмым сыном седьмого сына».

Это сразу заинтересовало всех, включая кузнеца. Всем известно, что седьмому сыну даны большие дарования, но седьмой сын седьмого сына, о, он должен стать таким могучим, что это даже нелегко себе представить. «Это другое дело», сказал кузнец. «Он с рождения должен уметь находить воду ивовым прутом и вода ненавидит его за это». Остальные задумчиво закивали.

«У воды свои уловки», сказал Алвин. «свои хитрости, и она добилась своего. Она убила бы Фэйт вместе с ребенком, если бы смогла. Но раз уж у нее это не получилось, что ж, она убила моего сына Вигора. И теперь, когда ребенок родится, он будет всего лишь шестым сыном, потому что в живых осталось только пятеро».

«Некоторые говорят, что это не имеет значения, живы ли предыдущие шестеро или нет», сказал фермер.

Алвин промолчал, но ему-то было известно, что разница есть. Он мечтал о волшебном ребенке, но вода позаботилась обо всем. Если вода не смогла остановить тебя одним путем, то она делает это другим. И в этом его вина — он не должен был мечтать об этом, потому что цена за мечту оказалась слишком высокой. И на всем пути к дому его глаза видели лишь одну картину — зажатый цепкими корнями Вигор несется в потоке как попавший в пылевую бурю лист и изо рта его стекает кровь, утоляя убийственную жажду Хатрак-ривер.

Глава 5

ПЛЕНКА

Малышка Пэгги стояла у окна, глядя на грозу. Отсюда ей были видны все эти сердечные огни и особенно один из них, такой яркий, что когда она посмотрела на него он ослепил ее как солнце. Но огни эти были окружены темнотой. Нет, даже не темнотой — это было ничто, выглядевшее как незавершенная Господом часть мира, и оно окружало огни, стараясь оторвать их друг от друга, размести и поглотить. Малышка Пэгги знала, что это такое. Там, где она видела горящую желтизну сердечных огней, присутствовали и три других цвета. Густой темно-оранжевый цвет земли. Прозрачно-серый цвет воздуха. И глубокая черная пустота воды. И эта вода сейчас рвалась их разделить. Река. Только вот никогда прежде не видела она ее такой черной, такой сильной и такой ужасной. Сердечные огни выглядели крошечными в этой ночи.

«Что ты видишь, детка?», спросил Дедушка.

«Река хочет унести их прочь», сказала малышка Пэгги.

«Надеюсь, это ей не удастся».

Малышка Пэгги начала плакать.

«Да, детка», сказал Дедушка. «Видеть далеко не всегда так уж здорово, правда?»

Она покачала головой.

«Но, может, все кончится не так уж плохо, как ты думаешь?». Как раз в этот момент она увидела, как один из огоньков откололся и упал во тьму. «Ох!» вскрикнула она, протягивая руку, как будто пытаясь схватить этот огонь и вернуть его на место. Но, конечно, это было не в ее власти. Она видела происходившее четко, будто вблизи, но дотянуться туда не могла.

«Они погибли?» спросил Дедушка.

«Один», прошептала малышка Пэгги.

«Мэйкпис и остальные не подоспели еще?»

«Только что», сказала она. «Веревка выдержала. Они в безопасности».

Дедушка не спросил ее, как она узнала об этом или что точно она видела.

Только лишь похлопал ее по плечу. «Это все потому, что ты рассказала нам. Запомни это, Маргарет. Один погиб, но если б ты не увидела и не послала помощь, мертвы были бы все».

Она покачала головой «Я должна была увидеть раньше, Дедушка, но проспала».

«И ты винишь себя?», спросил Дедушка.

«Я должна была позволить Чертовой Мэри клюнуть меня, тогда Папа не разозлился бы и я не оказалась в домике и не заснула бы и послала бы помощь вовремя…»

«Этак каждый из нас может бесконечно обвинять себя. В этом нет никакого смысла».

Но она знала, что смысл есть. Не станешь ведь обвинять слепого, не предупредившего, что можешь наступить на змею, но наверняка будешь зол на того, у кого с глазами все в порядке и кто не сказал тебе ни слова об этом. Она знала, в чем заключается ее долг с тех пор как поняла, что другие люди не могут видеть всего того, что видит она. Бог дал ей особые глаза, поэтому она должна смотреть в оба и предупреждать людей, а то дьявол заберет ее душу. Дьявол из глубокого черного моря.

«Нет никакого смысла», прошептал Дедушка. И вдруг, будто его пихнули в спину тараном, вскочил на ноги и закричал «Весенний домик! Ну точно, весенний домик!». Он прижал малышку к себе. «Послушай меня, детка. Это действительно не твоя вина. Та же вода, что течет в Хатрак-ривер, течет и в ручье внутри домика. И эта вода, желающая убить их, она знала, что только ты можешь предупредить и послать помощь. Поэтому она пела тебе и погрузила тебя в сон».

Для Пэгги в этом был некоторый резон. «Как это могло случиться, Дедушка?»

«Ну, это в порядке вещей. Весь мир создан только из четырех вещей, малышка, и каждая хочет повернуть его по-своему», Пэгги подумала о тех четырех цветах, которые она видела, когда ей сверкали сердечные огоньки, и поэтому она знала о чем пойдет речь еще до того, как Дедушка начал перечислять. «Огонь делает веши горячими и яркими и истощает их. Воздух делает веши холодными и проникает повсюду. Земля делает веши твердыми, крепкими и долговечными. Но вода, она разрушает все, она падает с неба и уносит с собой все, что только сможет, уносит прямо в море. Если бы воде удалось восторжествовать, весь мир стал бы одинаковым, один большой океан и ничего, кроме воды. Мертвый и одинаковый. Вот отчего ты заснула. Вода хотела уничтожить этих людей, кем бы они не были, уничтожить, убить их. Это настоящее чудо, что ты вообще проснулась».

«Молот кузнеца разбудил меня», сказала малышка Пэгги. «Ага! Теперь-то ты понимаешь? Кузнец работал с железом, самым сильным порождением земли, с мощным поддувом воздуха из мехов, с таким сильным огнем, что он выжег траву вокруг трубы. Воде было не по силам заставить его молчать».

Малышке Пэгги трудно было поверить во все эти веши, но судя по всему это было правдой. Кузнец вытащил ее из водяного сна. Кузнец помог ей. Ну и дела, забавно, кузнец на этот раз оказался ее другом. Раздался какой-то шум снизу, двери открылись и закрылись. «Кто-то из них уже здесь», сказал Дедушка.

Малышка Пэгги посмотрела на сердечные огни внизу, и обнаружила один, терзаемый сильнейшими страхом и болью. «Это их Мама», сказала малышка Пэгги. «У нее начались роды».

«Ну, разве это не удача. Потерять одного, и на тебе пожалуйста, еще один чтобы заменить смерть на жизнь». Дедушка неуклюже поковылял вниз, чтобы помочь.

Что же до малышки Пэгги, она осталась стоять где была, глядя на то, что было ей видно на расстоянии. Оторванный от остальных огонек не был еще полностью утерян, она была уверена в этом. Она видела его мерцание там, вдалеке, хотя река пыталась опять и опять поглотить его. Он не был мертв, а всего лишь унесен течением и, возможно, кто-нибудь еще сможет помочь ему. Она встала, в спешке пронеслась мимо Дедушки и загрохотала вниз по лестнице. Мама поймала ее за руку, когда она ворвалась в большую комнату. «Здесь сейчас роды», сказала Мама. «И ты нужна нам». «Но, Мама, тот кого унесло рекой еще жив!»

«Пэгги, у нас нет времени для…»

Два мальчика с одинаковыми лицами протолкались к ним. «Тот, кого унесло!», закричал один.

«Еще жив!», закричал второй.

«Откуда ты знаешь!»

«Он не может быть жив!»

Они так старались перекричать друг друга, что Мама должна была шикнуть на них, чтобы хоть что-нибудь понять.

«Это был Вигор, наш старший взгляд, его унесло…»

«Он жив сейчас», сказала малышка Пэгги. «Но река держит его». Близнецы посмотрели на Маму, ища подтверждения. «Она знает о чем говорит, Добрая Гестер?»

Мама кивнула и мальчики побежали к дверям, крича «Он еще жив! Он еще жив!».

«Ты уверена?», спросила Мама строго. «Было бы жестоко вселять надежду в сердца этих людей, если это не так».

Мамины строгие глаза напугали Пэгги и она не знала, что сказать.

И тут из-за ее спины вышел Дедушка. «Скажи-ка мне, Пэг», сказал он. «как бы еще она смогла узнать, что кого-то унесло течением, если бы не увидела этого собственными глазами?»

«Я знаю», сказала Мама. «но эта женщина пыталась задержать роды слишком долго и я должна позаботиться о ребенке, так что пойдем-ка со мной, малышка, я хочу чтобы ты рассказала о том, что увидишь». Она провела малышку Пэгги в спальню за кухней, где они с Папой спали, когда принимали гостей. Женщина лежала на кровати, крепко прижав к себе руку высокой девочки с глубокими и серьезными глазами. Малышка Пэгги не знала их в лицо, но их огни были ей знакомы, особенно объятый болью и страхом огонь матери.

«Кто-то кричал», прошептала мать.

«Сейчас тебе лучше помолчать», сказала Мама.

«О том, что кто-то еще жив».

Серьезная девочка подняла брови и посмотрела на Маму.

«Это правда, Добрая Гестер?».

«Моя дочь ведунья. Поэтому я и привела ее в эту комнату. Посмотреть на ребенка».

«Она видела моего мальчика? Он еще жив?»

«Мне кажется, ты ничего не говорила ей, Элеонор», сказала Мама.

Серьезная девочка покачала головой.

«Я видела все из фургона. Он еще жив?»

«Скажи ей, Маргарет».

Малышка Пэгги повернулась к стене и стала всматриваться в далекий сердечный огонь. Для ее зрения стены не были помехой. Мерцание огня еще не погасло, хотя она и чувствовала, что он очень далеко. Теперь она попыталась приблизиться к нему, используя силы своего дара и присмотреться получше. «Он окружен водой. Весь запутался в корнях».

«Вигор!» закричала мать с кровати.

«Река хочет его. Река говорит, умри, умри».

Мама дотронулась до руки женщины. «Близнецы побежали предупредить остальных. Они отправятся искать его».

«В темноте!», прошептала женщина с отчаянием. Малышка Пэгги опять заговорила. «Мне кажется, он молится. Он говорит — седьмой сын».

«Седьмой сын», прошептала Элеонор.

«Что это значит?», спросила Мама.

«Если ребенок будет мальчиком», объяснила Элеонор. «и родится, пока Вигор еще жив, он будет седьмым сыном седьмого сына». Мама выглядела ошеломленной. «Не удивительно, что река…», сказала она. Заканчивать фразу ей было незачем. Вместо этого она взяла малышку Пэгги за руки и положила их на женщину. «Посмотри на ребенка и увидь то, что тебе видно».

Конечно же, малышка Пэгги делала это и прежде. За этим обычно и звали ведуний — посмотреть на нерожденного ребенка в момент его рождения. В основном, ради того, чтобы узнать в каком положении он лежит в утробе, но иногда ведунья была способна узнать кто и кем будет этот ребенок. На этот раз она увидела сердечный огонь нерожденного ребенка сразу, еще до того как прикоснулась к животу беременной женщины. Этот огонь, такой горячий и яркий, что в сравнении с огнем матери он выглядел как солнце и луна, она и видела прежде издалека. «Это мальчик», сказала она.

«Так пусть он родится», сказала мать. «Пусть он впервые вдохнет воздух, пока Вигор еще может дышать!»

«Как расположен ребенок?», спросила Мама.

«Правильно», сказала малышка Пэгги.

«Головой вперед? Лицом вниз?»

Малышка Пэгги кивнула.

«Так почему же он не выходит?», спросила Мама.

«Потому что она не дает ему», сказала малышка Пэгги, глядя на мать. «В фургоне», сказала мать. «Он хотел выйти и я наложила на него заклятие».

«Ты должна была сказать мне сразу», резко сказала Мама. «Ты просишь помочь, а сама даже не сказала, что на ребенке заклятье. Эй, девочка!» Несколько девочек стояли у стены с широко раскрытыми глазами, не понимая, кого она имеет в виду.

«Любая из вас, мне нужен железный ключ из кольца на стене».

Старшая с трудом сняла кольцо с крюка и принесла его. Мама стала раскачивать ключ на большом кольце над животом матери, мягко напевая:

«Вот кольцо, раздайся шире Вот и ключ, открой врата Земля тверда и пламя чисто Отдай воздуху, вода!»

Мать закричала от внезапной боли. Мама отбросила ключ, сдвинула одеяло, подняла колени женщины и приказала Пэгги смотреть изо всех сил. Малышка Пэгги дотронулась до утробы женщины. Сознание мальчика было пусто, в нем было только чувство давления и холода, увеличивающееся по мере появления на свет. Но эта пустота сознания позволила ей видеть веши, которые больше никогда не будут опять видны. Миллиарды миллиардов дорог лежат перед ним, ожидая его первых поступков, и каждое изменение в мире вокруг него ежесекундно уничтожало миллионы вариантов будущего. Будущее было в каждом человеке, мерцающую тень его она могла иногда различить, но через завесу мыслей и чувств человека она никогда не видела его ясно. А здесь, на несколько бесценных мгновений, малышка Пэгги увидела его совершенно отчетливо.

И в конце каждой дороги она видела только одно — смерть. Смерть в воде.

Каждая будущая дорога вела этого мальчика к смерти в воде.

«За что ты так его ненавидишь?» вскричала малышка Пэгги.

«Что?» спросила Элеонор.

«Тс-с,» сказала Мама. «Пусть она увидит то, что открыто ей». Внутри неродившегося ребенка, темный сгусток воды вокруг сердечного огня был таким ужасающе плотным, что малышка Пэгги боялась что вот-вот огонь будет поглощен.

«Вытащите его, чтобы он смог дышать!», вскричала она. Мама рванулась, хотя это и причинило роженице страшную боль, и потянула ребенка сильными пальцами за шею, вытягивая его наружу. В этот момент, как только темная вода исчезла из сознания ребенка и прямо перед его первым вздохом, малышка Пэгги увидела, как десять миллионов смертей от воды исчезают. Теперь, впервые, несколько дорог, несколько путей к изумительному будущему, были открыты. И у всех этих не кончающихся ранней смертью дорог было кое-что общее. На всех малышка Пэгги видела себя делающей одну простую вещь.

Так что именно это она и сделала. Она убрала руку с опадающего живота женщины и просунула ее под рукой своей матери. Головка ребенка только-только показалась и была вся покрыта окровавленной пленкой, куском оболочки плода, в которой он плавал в утробе матери. Его рот был открыт и прижат к пленке, которая не порвалась и поэтому не давала ему дышать. Малышка Пэгги сделала то, что должна была сделать в увиденном ей будущем. Она протянула руку, схватила пленку на подбородке ребенка и отодрала ее от лица. Пленка отошла целиком, одним влажным комком, и в тот же момент рот ребенка приоткрылся, он глубоко вдохнул воздух и издал тот мяукающий вопль, что слышится всем рожающим матерям как песня жизни. Все еще поглощенная видением, открывшимся ей на жизненных путях мальчика, Пэгги бессознательно спрятала комок пленки. Она еще не знала, что означают эти видения, но в ее сознании остались такие яркие образы, что она знала — их ей никогда не забыть. Они пугали ее, потому что в этих будущих путях так много будет зависеть от нее и от того, как она использует зажатую в ее руках и все еще теплую пленку.

«Мальчик», сказала Мама.

«Он будет», прошептала мать. «седьмым сыном?». Мама была занята завязыванием пуповины и поэтому не могла даже мельком бросить взгляд на Пэгги. «Посмотри», прошептала она. Малышка Пэгги посмотрела на одинокий сердечный огонь там, на далекой реке. «Да», сказала она, потому что он все еще горел. Не успела она отвести взгляд, как вдруг огонек замерцал угасая.

«Теперь его нет», сказала малышка Пэгги.

Женщина на кровати горько зарыдала, содрогаясь измученным родами телом. «Горевать при рождении ребенка», сказала Мама. «Это самое последнее дело».

«Тихо», прошептала Элеонор матери. «Будь радостной, а не то это омрачит жизнь ребенка!».

«Вигор!», прошептала женщина.

«Лучше молчать, чем плакать», сказала Мама. Она вынесла плачущего младенца и Элеонор приняла его в умелые руки — ей явно приходилось уже возиться с детьми. Мама подошла к стоявшему в углу комнаты столу и взяла платок, который красился среди черной шерсти так долго, что стал цветом чернее ночи. Она натянула его над лицом плачущей женщины, приговаривая, «Спи, мать, спи!»

Когда платок был убран, плач замолк и обессиленная женщина спала.

«Забери ребенка из комнаты», сказала Мама.

«Его еще не пора кормить?» спросила Элеонор.

«Она никогда не станет кормить этого ребенка», сказала Мама. «Если ты, конечно, не хочешь, чтобы с молоком он всосал ненависть?» «Она не станет ненавидеть его», сказала Элеонор. «Это не его вина». «Думаю ее молоко не знает этого», сказала Мама. «Правильно, Пэгги? Чью грудь будет сосать этот ребенок?»

«Своей матери», сказала малышка Пэгги.

Мама пронзительно посмотрела на нее.

«Ты уверена в этом?»

Она кивнула.

«Что ж, хорошо, мы принесем ребенка, когда она проснется. В любом случае, первую ночь ему лучше не есть».

И Элеонор унесла ребенка в большую комнату, где был разожжен огонь, чтобы дать просушиться мужчинам, которые прервали свои бесконечные воспоминания о дождях и потопах похлеще нынешнего для того, чтобы посмотреть на ребенка.

В это время в комнате Мама взяла малышку Пэгги за подбородок, требовательно вглядываясь ей в глаза. «Скажи мне правду, Маргарет. Это не шутка, если ребенок всосет ненависть с молоком собственной матери.» «Она не станет ненавидеть его, Мама», сказала малышка Пэгги.

«Что ты видела?»

Малышка Пэгги хотела ответить, но она не знала слов, чтобы описать большинство из тех вещей, которые открылись ее зрению. Так что она просто уставилась в пол. Мама глубоко вздохнула и малышка уже решила, что она вполне созрела для того, чтобы задать ей взбучку. Но Мама молча подождала, а потом нежно погладила ее щеку рукой. «Ах, детка, ну и денек у тебя был. Ребенок мог умереть, если б ты не сказала, что его нужно вытащить. Ты даже сама освободила его рот, ведь именно это ты сделала?» Малышка Пэгги кивнула.

«Достаточно для маленькой девочки и достаточно для всего лишь одного дня». Мама повернулась к остальным девочкам, жмущимся у стенки в мокрых платьицах. «И вы тоже, у вас был тяжелый день. Выйдите отсюда, пусть ваша мама поспит, выходите и идите сушиться к огню. А я пока займусь ужином для вас.»

Но Дедушка уже вовсю суетился на кухне, отказываясь даже слышать о том, чтобы кто-нибудь помогал ему. Очень скоро она была у ребенка, разогнав мужчин, чтобы укачать его, дав ему пососать палец. Малышка Пэгги сообразила, что так скоро очередь дойдет и до нее, и предпочла прошмыгнуть вверх по лестнице в темное затхлое пространство чердака. Пауки мало беспокоили ее, кошки почти истребили мышей, так что было не страшно. Она прокралась в свое укромное тайное место и достала резную шкатулку, которую дал ей Дедушка, ту самую, что привез из Ольстера еще дедушкин Папа, когда переехал в колонии. Шкатулка была полна ценнейшими детскими штуковинами — камнями, нитками, пуговицами — но теперь она знала, какая это все ерунда в сравнении с тем трудом, что ждал ее в будущем. Она вытряхнула безделушки и дунула в шкатулку, чтобы избавиться от пыли. Затем положила скомканную пленку внутрь и закрыла крышку. Пэгги была уверена, что в будущем ей придется много раз открывать эту шкатулку. Шкатулка будет взывать к ней, будить посреди ночи, отрывать от друзей, красть все ее мечты. И все это только потому, что этому мальчику там, внизу, обязательно суждено погибнуть от темной воды, если она не использует пленку, предохранявшую его в материнской утробе, чтобы оберечь его и от этой опасности.

На мгновение ей стало очень обидно, что ее собственная жизнь изменилась так сильно. Это было куда хуже, чем надоедливый кузнец, хуже, чем Папа с его поркой орешниковыми розгами, хуже сердитых глаз матери. Все теперь будет иначе и она не была этому рада. Все из-за этого ребенка, которого она не звала и не просила приходить сюда, так какое же ей вообще до него дело? Она протянула руку и открыла шкатулку, намереваясь достать пленку и закинуть ее в дальний угол чердака. Но даже в чердачной темноте она смогла увидеть место, которое было темнее темноты: то место у ее собственного сердечного огня, где пустота глубокой черной реки делала все, чтобы сделать малышку Пэгги убийцей.

Нет, сказала она воде. Ты не можешь стать частью меня. Но это так, шептала вода. Ты полна мной. Без меня ты высохнешь и умрешь.

Все равно, ты не можешь приказывать мне, возразила она. Она закрыла крышку шкатулки и съехала вниз по перилам лестницы. Папа всегда говорил, что если она будет это делать, то заполучит занозу в задницу. На этот раз он оказался прав. Что-то ужалило ее так сильно, что ей пришлось в раскоряку отправиться к Дедушке на кухню. Ясное дело, он оставил на время свои хозяйственные хлопоты, чтобы вытащить ее занозы. «Мои глаза недостаточно остры для этого, Мэгги», проворчал он.

«У тебя глаза орла. Так говорит Папа».

Дедушка довольно посмеивался. «Неужто?»

«Что будет на обед?»

«О, тебе понравится это обед, Мэгги!»

Малышка Пэгги сморщила нос. «Пахнет, как курица».

«Верно».

«А я не люблю куриный суп».

«Это будет не суп, Мэгги. Эта курица будет зажарена целиком, кроме крыльев и шеи».

«Жареную курицу я тоже терпеть не могу».

«Твой Дедушка тебя когда-нибудь обманывал?»

«Нет».

"Тогда поверь мне, этот куриный обед тебя действительно обрадует. Ты можешь вообразить такой особый обед из курицы, который принесет тебе радость?

Малышка Пэгги думала, думала, и наконец, улыбнулась.

«Чертова Мэри?»

Дедушка подмигнул ей: «Я всегда говорил, что эта курица создана для жаркого».

Малышка Пэгги с такой силой кинулась ему на шею, что он захрипел от удушья, а потом они долго-долго смеялись.

Позже ночью, когда малышка Пэгги была уже давно в кроватке, тело Вигора было принесено домой и Папа с Мэйкписом принялись за изготовление гроба. Алвин Миллер выглядел совершенно убитым, даже после того, как Элеонор показала ему ребенка. Пока она не сказала: «Их девочка — ведунья. Она сказала, что он родился седьмым сыном седьмого сына». Алвин огляделся вокруг, ища кого-нибудь, кто подтвердил бы ему это.

«О, ты можешь верить ей», сказала Мама.

Слезы опять выступили на глазах Алвина.

«Мальчик был жив», сказал он. «В этой воде. Он продержался».

«Он знал, как это важно», сказала Элеонор.

Тут Алвин протянул руки к ребенку, крепко обнял его и посмотрел ему в глаза.

«Никто еще не назвал его?», спросил он.

«Конечно, нет», сказала Элеонор. «Мама всегда называла мальчиков, но ты всегда говорил, что седьмой сын должен…»

«Мое имя. Алвин. Седьмой сын седьмого сына с тем же именем, что у отца. Алвин-младший». Он посмотрел вокруг и повернулся спиной к ночному лесу и лицом к реке. «Слышишь ты, Хатрак-ривер? Его имя Алвин и ты так и не смогла убить его».

Вскоре они закончили гроб и обложили в нем тело Вигора свечами, чтобы они послужили ему вместо утраченного жизненного огня. Алвин поднес дитя к гробу. «Посмотри на своего брата», шепнул он ребенку. «Малыш еще ничего не видит, Папа», сказал Дэвид. «Нет, Дэвид», ответил Алвин. "Он не понимает того, что видит, но его глаза способны видеть. И когда он станет достаточно большим, чтобы узнать историю своего рождения, я расскажу ему, что его собственные глаза видели брата Вигора, отдавшего за него жизнь.

Прошло две недели, пока Фэйт не оправилась достаточно для того, чтобы продолжить путь. Но Алвин позаботился о том, чтобы вместе с мальчиками отработать свое содержание. Они очистили добрый участок земли, заготовили дрова на зиму, натаскали несколько куч угля для кузнеца Мэйкписа и расширили дорогу. И еще они свалили четыре больших дерева и сделали крепкий мост через Хатрак-ривер, крытый сверху для того, чтобы даже во время грозы ни одна капля не могла коснуться людей, переправляющихся через реку. Могила Вигора стала всего лишь третьей в этих местах, после могил сестер малышки Пэгги. Семья собралась здесь на прощание и молитву в утро перед отъездом. Они сели в фургон и отправились на Запад. «Но в этой земле мы навсегда оставили частицу себя», сказала Фэйт и Алвин согласно кивнул. Малышка Пэгги посмотрела на их отъезд, затем побежала на чердак, открыла шкатулку и взяла пленку маленького Алвина в руку. Опасности не было — по крайней мере, сейчас. Все было в порядке. Она отодвинула шкатулку и закрыла крышку. Я надеюсь, что из тебя выйдет что-то дельное, малыш Алвин, сказала она себе, а то получится, что ты создал кучу проблем из-за ничего.