Глава 7

Устрицы с Оглу

Веритэ не смогла взять билеты на завтрашний рейс. Мы отправились через день, утром, на самолете «каравелла». На Веритэ был классический дорожный костюм синего цвета, в руках — чемодан. В деловитости мадам Латур-Мезмин нисколько не уступала Уилкинс. Сдала багаж и присматривала за мной спокойно, но твердо. Мне начало казаться, что ее единственное отношение ко мне — это нереализовавшийся материнский инстинкт.

Мы сели на соседние кресла, и, когда самолет взлетел, она передала мне свежие газеты и английское издание «Современного руководства Федора — Югославия» с иллюстрациями и картами, чтобы я не скучал во время перелета. Я понял, что не стоит и пытаться немножко пофлиртовать со стюардессами «Эрфранс». Веритэ скажет мне, что я еще слишком мал для таких вещей.

Я читал газеты, оставив руководство на потом, надеясь, что его читать будет полегче, чем «Пятно позора» профессора Вадарчи.

Полдня накануне я потратил на сборку мозаичной картинки-головоломки. Я начал с периферийных фрагментов, чтобы потом уже заняться центральной частью. Многих фрагментов не нашел. «Белград-фильтр» — этому фрагменту картины было легко подыскать соответствующее место. Они хотели, чтобы это выглядело так, как будто в номере Вадарчи побывал Говард Джонсон. Сэр Альфред и обед Кэтрин в посольстве — еще легче, хотя это и стоило мне оплаты телефонного разговора с Уилкинс. Одного из советников британского посольства в Париже звали сэр Альфред Коддон. Я предположил, что его тихо куда-то отослали, а, когда понадобилось его участие, вместо него выступил Мэнстон. Зачем? Ответа на этот вопрос у меня не было, но я все же рискнул и расположил этот фрагмент картинки в самом центре. С профессором Вадарчи оказалось намного сложнее. Уилкинс не сумела найти о нем никаких сведений. Поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как продолжать идти по следу. Заработок мой был хорош и всегда существовала возможность увеличить его еще больше.

Я посмотрел на Веритэ. Она сидела с закрытыми глазами и, судя по всему, дремала. Я погрузился в Фодора и начал с длинной главы под названием «Словарь туриста», расположенной в конце, которая целиком была посвящена любопытным парням, которые интересуются отелями, магазинами, ресторанами, гаражами и везде задают вопросы. Мне понравился диалог в ресторане: "Официант! Я бы хотел заказать закуску, обед. Меню, пожалуйста. Благодарю. Суп. Хлеб. Закуску. Ветчину. Омлет с ветчиной. (Господи, ну и аппетит, а еще — фрукты, сыр, рыба, яйца.) Накройте мне на террасе. Где я могу помыть руки? Пиво.

Газированная вода. Кофе по-турецки". Бедный, бедный официант.

Веритэ открыла глаза.

— Где мы остановимся? — поинтересовался я.

— В «Империале». Этот отель ближе других к «Аргентине».

— Хорошо. Надеюсь, у меня soba prema mom?

— Что-что?

— Если я произнес правильно, то это означает «комната с видом на море».

Но увы, она не улыбнулась. Я принялся за раздел, посвященный национальным кушаньям, и вскоре заметил, что начинаю увязать в огромном количестве блюд из тушеной баранины, представленных под разными названиями.

В загребском аэропорту мы пересели на «DC-3», принадлежащий югославским авиалиниям; всю дорогу до Сплита пытался заставить себя заснуть и поэтому не видел известняковые горы, проносившиеся внизу.

У меня действительно оказалась комната с видом на море, хотя, когда мы прибыли в отель, было уже слишком темно.

Чтобы прийти в себя после двадцатимильного путешествия по тряским дорогам, я плюхнулся на кровать и протянул руку к телефону. Мне ответили по-английски, и я велел принести большую порцию виски. Потом позвонил в «Аргентину» и спросил Кэтрин Саксманн. Там сказали, что утром она выехала из отеля.

Я взял выпивку и направился к соседней двери, ведущей в комнату Веритэ, постучал и был впущен. Она сидела в халате и с голыми ногами, обутыми в красивые туфли. Впрочем, я старательно отводил глаза.

Я поднял стакан:

— Хотите, закажу и для вас?

— Нет, спасибо.

— Они выехали из отеля сегодня утром.

Она кивнула и склонилась над чемоданом, чтобы достать несессер.

— Знаю. Я позвонила в «Аргентину» как только вошла в номер.

— В таком случае я мог бы сэкономить несколько динаров.

И что теперь?

Да, я действительно спрашивал: что теперь делать. Мне не хотелось корчить из себя главного.

— В этой стране большинство туристов путешествуют с помощью агентств: «Атлант» или, например, «Путник». И все они открыты допоздна. Я отправлюсь в город, попробую что-нибудь узнать. Вот только переоденусь.

— Как только вы переоденетесь, вы поужинаете со мной — причем на террасе. Вадарчи подождет до утра.

— Но не будет ли это...

— Это приказ, — сказал я. — Потом улыбнулся и выпил за ее здоровье. Я снова принялся верховодить.

Мы ужинали на высокой террасе с видом на море. Справа от нас сиял вечерними огнями Дубровник. Воздух был теплым, а вода флюоресцировала. Остальные постояльцы, в большинстве, кажется, немцы, выглядели загорелыми, упитанными и самоуверенными. Профессору Вадарчи было бы что написать о них в своем «Пятне позора».

Не знаю точно, что именно мы ели, но пили вино под названием «Грк» и распробовали его как следует. Веритэ выглядела великолепно. Хотел бы я знать, почему, черт возьми, ее муж так скверно обращался с ней. Несколько раз я чувствовал, как она вытесняет Кэтрин из моего сознания. Но я упорно возвращал Кэтрин на место. У меня за спиной играл небольшой оркестрик, и немцы, чтобы утрясти пищу и освободить место для новой, время от времени вставали и принимались танцевать.

— Как, черт побери, вам удалось перевезти в чемодане такое великолепное платье и не помять его? Все, что лежало в моем чемодане, выглядит как собачья подстилка.

Веритэ почти улыбнулась, и я заметил, что она немного расслабилась.

Мы вели обычную беседу. Да, прежде она бывала в Дубровнике. Герр Малакод много путешествовал. Остров, отделенный от берега каналом, называется Локра. Нет, она не говорит по-хорватски. Да, она всегда пьет вино с водой. Я постарался узнать про нее чуть побольше, когда мы принялись за сладкое под названием что-то вроде «струклжи» — орехи и сливы закатывают в сырные шарики, после чего варят (об этом я уже позже узнал из Федора). Меня не удивило то, что Веритэ набросилась на них. Мне и раньше доводилось встречать стройных девушек, которые обладали волчьим аппетитом, что никак не отражалось на их фигурах. Нет, она не знает, почему герра Малакода так интересует мадам Вадарчи. Нет, она ничего не знает о мадам Вадарчи. А о профессоре Вадарчи? Нет.

Мне показалось, она ответила не сразу — ничего не слышала и о профессоре Вадарчи.

Веритэ прикончила последний сырный шарик и встала.

— Hocete li da igrate? — спросил я.

Она взглянула на меня, и одна ее бровь прелестно взлетела верх.

— Это звучит так, — продолжил я, — как будто я спрашиваю вас, не страдаете ли вы несварением желудка. Но на самом деле, если верить Фодору, это значит — не потанцуете ли со мной?

Вот тут она наконец улыбнулась по-настоящему, и про себя я подумал, что парень, по вине которого ее улыбка появлялась столь редко, заслужил три пули в живот. Я обошел вокруг столика и отодвинул ее кресло, а она взглянула на меня и сказала:

— А я уж было пожалела, что дала вам эту книгу.

— Вам ни о чем не нужно жалеть.

Я не был вполне уверен в том, что именно хотел сказать этой фразой, но это меня не волновало, потому что она уже была в моих объятиях, и мы уже двигались прочь от стола.

Веритэ танцевала отлично. Не то чтобы очень энергично, как сказал бы Дино, но ее никак нельзя было отнести к разряду картонных кукол.

На следующее утро мы взяли такси и поехали в Дубровник.

К тому времени Веритэ вернулась в свое обычное состояние: вновь стала деловитой и холодной, но я знал, что буду лицезреть ее улыбку не чаще одного-двух раз в день. Она оставила меня и отправилась в поход по турагентствам, пообещав, что в два часа придет в портовое кафе.

Меня не очень интересуют достопримечательности. Дайте мне пляж с множеством женских загорелых ног, а сами можете сколько угодно глазеть на фасады в стиле барокко. Я никогда не любил бродить возле городских стен или до боли выкручивать шею, разглядывая кафедральные соборы. Иногда я вдруг воображал, будто мне это интересно, но уже через пятнадцать минут обнаруживал, что думаю о холодном пиве и коротеньких юбочках. А сейчас я даже и пробовать не стал.

В верхней части города, неподалеку от фонтана Онофрио (пятнадцатый век, спроектирован неаполитанцем Онофрио де ля Кава — по Фодору), я нашел бар, в котором подавали устриц: единственная холодная пещерка на всей улице. Занавеси из бусинок, пара столиков и адриатические устрицы по четыре шиллинга за дюжину. Я начал с двух дюжин и полбутылки сухого белого вина «Вугава», которое оказалось гораздо лучше, чем «Грк». Я сидел возле двери, наслаждаясь собственным обществом, пока в бар не вошел толстый тип и не уселся рядом.

А затем, подмигнув, взял одну из моих устриц. Я ждал, когда он скажет то, что должен был сказать.

— Хороши, правда, «мамаша Джамбо»?

— Если у тебя ко мне долгое дело, я закажу еще.

— Позволь мне. — Он заказал еще одну дюжину. — Они вырастают на мертвых, затопленных деревьях, лежащих на дне, потому что обычная морская постелька им не очень подходит.

Немногие об этом знают, но здешние устрицы куда лучше, чем португальские. Маленькие, но очень вкусные. Впрочем, путешественники они плохие. Хорошо проводите время?

Я кивнул. Он не был англичанином, но по-английски говорил неплохо, хотя как-то монотонно. Ему было около сорока; на нем была вылинявшая голубая рубашка и грубые брюки, сандалии на босу ногу и заломанная набок шляпа, рубашка и шляпа были заляпаны пятнами краски. А лицо краснокожего индейца, и устрицы он любил так же сильно, как и я.

— Ну, какие новости? — спросил он.

— Они уехали вчера утром. Двинулись дальше. Как вы думаете куда?

Он покачал головой и протянул мне визитку:

— Там вы меня найдете. Моя мастерская. Я художник.

Я прочел имя — Майкл Оглу, адрес — улица чего-то или кого-то, дом 21.

— Как там Мэнстон? — спросил он.

— Отлично. А зачем мне к вам заходить?

— Ну мало ли. Приходите и купите картину. Туристские пейзажи. Рамы, украшенные выжиганием.

— Спасибо.

— Я приглашаю вас. И еще. Во-первых, я всегда буду знать о том, куда вы идете или едете. Во-вторых, остерегайтесь приятного пожилого джентльмена, седоволосого, он ходит с ротанговой тростью с серебряным набалдашником в виде полуоткрытой водяной лилии.

— Вы шутите, — улыбнувшись, сказал я.

— Нисколько. Издержки профессии. Вы лишаетесь чувства юмора. Впрочем, по-своему наша профессия может быть весьма забавной. В Лондоне сказали, что его специально готовили к этому и что он убийца. Обратите внимание на трость.

Впрочем, он не чрезмерно умен. Но очень упорен в исполнении приказа.

Майкл хихикнул и выжал лимонный сок на последнюю устрицу, которая лежала на тарелке, прежде чем я успел взять ее.

Я встретился с Веритэ в «Градска кафе» и заказал ей кофе и кусок кекса.

— Вчера утром, — сказала она, — они отбыли на пароме на остров Млет.

— Где это?

— В четырех-пяти часах от побережья. На острове есть несколько озер, и на одном из них островок с монастырем, построенным в тринадцатом веке, который сейчас превратили в отель. Они заказали себе номера в нем. То же самое я сделала и для нас. Мы выезжаем завтра, рано утром. Я правильно поступила?

— На редкость правильно.

Мы вернулись в отель и перекусили. Затем Веритэ ушла в свою комнату, и я не видел ее до самого обеда. Я выпил виски, а потом мы танцевали. Мы ненадолго задержались в главной гостиной. В какой-то момент я обнаружил, что стою на месте, глядя через плечо Веритэ на столик, за которым сидели некрасивая коренастая женщина и пожилой мужчина с иссиня-черными коротко подстриженными волосами, одетый в жесткий немецкий костюм. Сбоку к столу была прислонена ротанговая трость с серебряным набалдашником, выполненным в форме полуоткрытой водяной лилии.

Он что-то сказал спутнице, та довольно засмеялась, протянула руку и нежно похлопала его по щеке. Может быть, с крашеными волосами он ей нравился больше.

После обеда мы направилась в свои номера, я зашел вместе с Веритэ в ее номер.

Она нахмурилась, но я сказал:

— Что вы сделали с вашими отчетами для герра Малакода?

Она расслабилась:

— Я отправила их сразу же, как только написала.

— А копии?

— Я не храню их.

Я прошел через комнату и открыл двустворчатое окно. Под ним располагался маленький балкончик. Балкончик моего номера находился в трех футах. Больше балконов не было. Маловероятно, чтобы кто-то умудрился влезть сюда.

Я повернулся к Веритэ:

— Заприте дверь на замок и подставьте к ней стул. Не клином, а вот так. — Я показал как. — Чтобы он с грохотом рухнул, если кто-нибудь попытается войти к вам. Если что случится, кричите как можно громче. Это действует лучше, чем любое оружие, и я тут же приду на помощь.

— Очень мило, что вы заботитесь обо мне, и я сделаю так, как вы сказали. Но, — она подошла к столу и взяла свою сумочку, — я могу и сама о себе позаботиться. — Веритэ достала маленький автоматический пистолет. — Герр Малакод настоял на том, чтобы я взяла его.

— Скажите спасибо герру Малакоду.

Я направился к двери, собираясь пожелать ей спокойной ночи, но она вдруг спросила:

— У вас нет ничего такого, что я должна была бы передать герру Малакоду?

Она работала на своего хозяина. А мне приходилось работать на двух.

— Нет. Просто предчувствие. Если вы будете часто ездить на автобусе по одному и тому же маршруту, вы легко научитесь определять безбилетника.

Она одарила меня улыбкой, а я пожелал ей спокойной ночи.

Я не уходил от ее двери до тех пор, пока не услышал, как она повернула в замке ключ и пододвинула к двери стул.

Я спустился в бар и выпил немного на ночь, а затем подошел к администратору и задал несколько вопросов относительно поездки на Млет. Девушка, сидящая за столом, явно скучала и была не прочь поболтать. Когда я вновь поднялся наверх, мне уже было известно, что мужчина с ротанговой тростью и его спутница записались как герр и фрау Шпигель из Берлина. У меня было сильное подозрение, что им обоим не составляло труда переходить из западной части Берлина в восточную.

Я лег в постель, обдумывая некоторые довольно неожиданные идеи, но это ни к чему не привело. Кэтрин и миссис Вадарчи и моя беспорядочная слежка за ними; Малакод, богатый еврей филантроп; Сатклифф, знаменитость Уайтхолла, а также настойчивые сыщики из Москвы в лице Говарда Джонсона и герра Шпигеля. Я готов был поспорить, что где-то на периферии в игре участвует и представитель немецкого Федерального управления по защите конституционных прав. Бонн не останется в стороне, если Кэтрин, Стебелсон и Малакод были гражданами Западной Германии, а я был уверен в том, что это именно так. Все признаки пряного пирога были налицо. Конечно, хотелось бы знать, вынут ли он уже из печи или пока что томится в духовке в ожидании появления румяной корочки. Впрочем, независимо от того, на какой стадии приготовления он находился, я надеялся, что у меня будет возможность ткнуть в него палец и выковырять изюм.

Я прочел главу из «Пятна позора», после чего погрузился в легкий сон, который был нарушен лишь утром. В пять часов в дверь постучал портье. Я давно усвоил, что независимо от того, где вы путешествуете, вас поднимут в самое неподходящее время.

На такси мы перебрались через холм и оказались внизу, в порту Груч, где поднялись на борт маленького пароходика. Веритэ спустилась вниз и забилась в угол отведенной нам каюты.

Я остался наверху, наблюдая за тем, как на передней палубе укладывались небольшие грузы для жителей острова. Здесь было все: начиная от удобрений, мастики для пола, смазочного масла и обрядовых полотенец и кончая странными клетками с цыплятами, у которых от страха перед водой пожелтели глаза.

С моря дул сильный ветер, он нес красную бокситовую пыль с отвалов, расположенных вдоль мола, несколько парней и девушек пели и играли на мандолинах и гармонях так бодро, как будто было уже далеко не шесть часов утра.

До того как пароход отошел от пристани, на борт вбежал запыхавшийся Майкл и передал мне записку.

— Еле успел, — сказал он. — Я не застал тебя в отеле. Прочтешь попозже. — И он исчез.

Когда пристань осталась далеко позади, я спустился вниз и присоединился к Веритэ. Она заказала яйца с беконом и кофе. Официант принес яйца, плавающие в лужице оливкового масла. К нам подсели двое молодых моряков, которые ехали на один из островов домой в отпуск, и молодая женщина с месячным ребенком. Моряки объяснили, что это ее первенец, которого она родила в родильном доме в Дубровнике.

Ее муж работает школьным учителем на острове Сипан. Ребенок тихо сосал молоко из бутылочки каждые десять минут.

Мне не понравились яйца, но кофе оказался очень хорош. Веритэ велела плеснуть туда бренди. Когда я высказал удивление по этому поводу, она заметила:

— Это полезно для желудка.

Французы проявляют удивительную прыть, когда дело касается их здоровья.

Я часок соснул, а когда проснулся, увидел, что Веритэ кормит ребенка из бутылочки, пока его мать вышла в туалет. Когда ребенка стошнило, Веритэ справилась с ситуацией при помощи пары салфеток, причем так ловко, словно у нее уже был опыт по этой части, и улыбнулась, глядя малышу в лицо.

Я взял «Пятно позора» и, прикрывшись книгой, прочел записку, которую передал мне Майкл Оглу.

"Вадарчи может попытаться неожиданно уехать из Югославии. Установить связь тебе поможет человек, у которого на левой руке нет большого пальца. «Мамаша Джамбо» устарела.

Теперь — «инспектор». Ради.".

Я сидел, пытаясь догадаться, что это за человек, у которого на левой руке не хватает пальца, но безрезультатно.

Глава 8

Брунгильда в бикини

На Млет мы прибыли около полудня. Пароход шел медленно, то и дело останавливаясь, чтобы принять на борт пассажиров или груз. Молодая мама высадилась на Сипане, ее встретил муж, молодой человек, одетый в темно-синий костюм и рубашку с распахнутым воротом. Женщина и ребенок сели на спину осла и стали гордо подниматься по склону холма, сопровождаемые толпой тетушек и дядюшек.

После Сипана мы посетили острова Лопуд и Колочеп. Я сидел на палубе и вместо «Пятна позора» читал Федора. По правому борту вдоль материка тянулась серо-белая гряда гор, а по левому — зеленели острова. Согласно Фодору, особого внимания заслуживает здесь то, что это единственное в Европе место, где мангусты разгуливают на свободе. По-видимому, их завезли с востока много лет назад, чтобы очистить остров от змей. К тому же это был довод в пользу того, что именно Млет, а не Мальта был тем местом, где потерпел кораблекрушение святой Павел и где его укусила змея. Змеи, мангусты, Кэтрин и святой Павел. Я с нетерпением ждал, когда же мы туда прибудем.

Наконец пароход достиг маленького порта в северной части острова, под названием Полач, чемоданы были сгружены на берег. А затем подкатил небольшой автобус, который перевез нас через перевал и доставил к берегу главного озера — Большого озера. Моторная лодка перевезла нас к дальнему берегу, где располагался островок, такой маленький, что с одной оконечности до другой можно было спокойно докинуть мяч. На нем высился отель «Мелита», который в тринадцатом веке был бенедиктинским монастырем. Перед отелем простирался широкий, покрытый гравием мол, заставленный столиками и украшенный цветными зонтами от солнца. Первой, кого я увидел, была Кэтрин, облаченная в желтый купальник; она лежала, растянувшись в шезлонге. Глаза ее были прикрыты, а лицо повернуто к солнцу. Рядом с ней сидела миссис Вадарчи, одетая в платье цвета кофе и большую шляпу с широкими полями. Лицо ее хранило такое выражение, словно она только что вернулась с приема в Букингемском дворце.

Она что-то вязала на деревянных спицах, таких огромных, что с их помощью вполне можно было бы изготовить и потник для лошади.

Наши чемоданы взяла девушка, одетая в короткое черное форменное платье, соблазнительно обтягивающее грудь, и направилась с ними вверх по лестнице, прошла ряд аркад, а затем через узкую дверь вошла в маленький вестибюль отеля.

Следуя за нею, я обернулся и увидел Кэтрин. Глаза ее были открыты, и она смотрела на меня. Секунду мы смотрели друг на друга, а затем она зевнула — думаю, для успокоения миссис Вадарчи, — и снова откинулась в шезлонге.

Нам предоставили номера, расположенные на первом этаже вдоль фасада. Это были длинные, сводчатые комнаты с высокими окнами, из которых видны мол и ближний берег озера, до которого было около двухсот ярдов.

С внутренней стороны двери висела табличка с текстом, написанным на трех языках. Он гласил, что вода в отель поступает из островных родников и что электричество вырабатывается местным генератором. Далее были указаны часы, когда вода и электричество отключались. Рядом с кроватью стояли переносные светильники, на случай, если кому-то вздумается выйти среди ночи.

Я начал распаковывать чемодан, но через несколько минут мое занятие прервал стук в дверь. Я крикнул:

— Войдите! — и дверь открылась.

Это была Кэтрин. Вокруг купальника у нее было обмотано полотенце. Она скользнула в мои объятия точно дельфин, всплывший на поверхность моря. Я повалился спиной на кровать, обнимая и целуя ее, и какое-то время мы не произносили ни слова. Я не сразу осознал, что сквозь шелковую рубашку мое плечо колет щетка для волос.

Наконец Кэтрин села, держа мою руку, покачала головой и сказала:

— У меня всего несколько минут. Она следит за мной, как ястреб.

Тыльной стороной ладони я мягко потер ее загорелую кожу на животе и спросил:

— Почему бы нам просто не отравить ее?

Она хихикнула и пробежалась пальцами по моим волосам, и они тут же затрещали от электрического разряда.

— Милый.

Она поцеловала меня, но слишком уж быстро.

— Мне нужно поговорить с тобой. И чтобы нам никто не мешал. Разговор не на пять минут, а на полчаса. Что, если в твоей комнате? Сегодня ночью?

— Нет! — Кэтрин наклонилась и провела своими губами по моим. Я почувствовал, что мои кости стали мягкими, словно замазка. Она оторвала губы. — Ее комната смежная с моей, и она может услышать.

— Тогда приходи сюда.

Кэтрин покачала головой:

— Когда здесь гасят свет, становится темно, как в могиле. Ты хочешь, чтобы я отправилась со свечкой и вломилась в чужую комнату?

— Но где же тогда?

Она на минуту задумалась. Ее тонкие, нахмуренные брови были просто прелестны.

— После ленча мадам часа два спит. Возьми лодку и встречай меня завтра на тот стороне острова.

Кэтрин встала и обмоталась полотенцем, потом улыбнулась и направилась к выходу, но у двери остановилась и спросила:

— А эта мадемуазель Латур-Мезмин, что приехала с тобой, очень миленькая, верно? Но я рассержусь, если ты будешь спать с ней.

— Она мадам, — поправил я. — А может, это мне стоит сердиться, что не сплю с ней? Как ты узнала ее имя?

Не могу сказать точно, замялась Кэтрин или нет. Вечная проблема. С ней никогда нельзя быть уверенным. Она только сказала:

— Прежде чем войти сюда, я заглянула в регистрационный журнал.

Она выглянула в коридор, осмотрелась, а затем исчезла.

В тот вечер после ужина мы с Веритэ сидели за одним из столиков, стоящих на моле, и пили кофе с ликером. Обстановка была умиротворяющей. Конечно, было бы намного приятней очутиться здесь просто во время отпуска, когда не надо без конца думать над тем, что происходит вокруг, кто кого дурачит и зачем. Большое озеро покоилось среди возвышающихся над ним холмов, с приходом сумерек оно приобрело глубокую синюю окраску и выделялось на фоне более бледного вечернего неба. Теплый воздух был наполнен смолистым запахом сосен и земляничных деревьев. В отеле зажгли цветные фонари, осветив арки колоннад, расположенных перед столовыми. Рыбы в озере выпрыгивали на поверхность и били хвостами о тихие воды. Вокруг жужжали москиты, время от времени они совершали на нас свои злостные набеги, а где-то на берегу в печальном разочаровании ухала сова. Нас окружали привычная толпа "немцев, две-три группки англичан и несколько югославов. Откуда-то с дальнего конца мола до меня доносился голос мадам Вадарчи, низкий и гудящий, как у выпи. Милая старушка, подумал я, вяжет попону для своей любимой лошадки, а с собой возит кожаный хлыст, чтобы содрать с нее шкуру, как только та начнет взбрыкивать.

Я вытянул руку и поднес зажигалку к сигарете Веритэ. Мягкий отблеск огня оттенял прелестные черты ее лица, а в глазах отражались огни отеля. Если бы кто-то продумал все с самого начала или оценил бы ситуацию с логической точки зрения, мне кажется, влюбиться в женщину типа Веритэ было бы лучше, чем в такую, как Кэтрин. Впервые я честно признался себе в том, что Кэтрин, не важно почему, имела больше шансов превратиться в настоящего бродягу. Она была способна использовать кого угодно, лишь бы отправиться туда, куда ей хочется. Я понял это совершенно ясно. Но для меня это не имело никакого значения. Вы все равно пойдете туда, куда поведет вас инстинкт.

— Я видела, — сказала Веритэ, — что, как только мы приехали, она заходила к вам в комнату.

— Да. Она очень боится, что я перестану общаться с ней.

Я много бы дал за то, чтобы узнать почему.

— Вы что же, влюблены в нее?

— Не знаю. Завтра днем у нас должно состояться собрание акционеров. Независимо от того, как пройдет голосование, я за рабочих. Ну а вы что о ней думаете?

— Ничего, если не считать одного момента.

— Что-то необычное?

— Нет, наоборот, очень обычное — такое, что одна женщина всегда заметит в другой.

— Что же это?

— Она, похоже, любит лишь себя. Вот и все.

— А хотите услышать кое-что по-настоящему глубокое? Мягкие люди как влюбляются? Им бросают вызов. Он не верит, я имею в виду отдельно взятого человека, значит, он не верит, что у него нет чего-то такого: магии поцелуя, которая способна растопить заледеневшее сердце. В книгах любой нации вы найдете множество разглагольствований на эту тему. И давайте не будем подходить к этому вопросу односторонне. Существуют и мужчины, похожие на нее, и женщины, которые думают, что только они одни имеют магическую силу, способную изменить их.

Веритэ не торопясь встала, вышла из-за стола и направилась не в сторону отеля, а к узкой дорожке, которая бежала вокруг острова среди кипарисов, а затем упиралась в кромку воды.

Я тоже встал и пошел следом за ней, ругая себя за то, что, пустившись в разглагольствования, совсем забыл о ее прошлом и высказал, хотя и беззлобно и ненамеренно, все, что о ней думал.

Когда я почти догнал Веритэ, она обернулась и подождала меня.

— Простите, — сказал я. — Я не подумал.

Она кивнула:

— Знаю.

Неожиданно она легонько схватила меня за локоть, и мы пошли по тропе.

Наша прогулка длилась всего десять минут, а затем мы снова оказались на высокой лоджии, которая располагалась над главной лестницей, ведущей к отелю с мола. К нему только что подошла моторная лодка. Она вернулась с другого берега озера и привезла новых туристов. Фонарей отеля хватило на то, чтобы увидеть, как лодка подошла к молу. На, берег ловко вспрыгнул человек; затем он повернулся и помог сойти женщине. Я заметил блеск серебряного набалдашника, а затем эти двое стали подниматься по каменным ступеням, а следом за ними шел лодочник с чемоданами.