Рекс Карвер (№1) - Рука-хлыст

— Конечно, я не поплыву за ними. Единственное, что мне остается, это постараться узнать название яхты, если, конечно, это будет яхта. Ну а затем ее можно будет выследить. Но чтобы все это устроить, нам придется вернуться в Дубровник. А это означает потерю времени. И вполне возможно, что Кэтрин не сможет тут ничем помочь. Думаю, будет лучше, если вы договоритесь с администрацией, чтобы мы смогли уехать в Дубровник сегодня вечером.

— Вы хотите, чтобы я сопровождала вас на Помину?

— Нет. После ленча я отправлюсь туда один. Мы же не хотим специально обращать на себя внимание.

— Из-за герра Вальтера Шпигеля? — Веритэ проницательно взглянула на меня и слегка улыбнулась.

Я кивнул. А она не глупа. Во всяком случае, для секретарши.

— Его интересует Кэтрин. Он пытается сделать меня своим партнером. Не скажу, чтобы он внес хоть какую-нибудь ясность в это дело. Но я умудрился продать ему идею, будто миссис В. отправляется в Бабино Поле, а оно — совсем в другом направлении. Он собирается послать туда свою фрау. Наверное, на спине у мула. Там, кажется, нет никаких дорог, но компанию ей составит транзисторный приемник. Мне только очень хотелось быть уверенным в том, что после ленча Шпигель устроит себе сиесту. Идет?

Она кивнула и отвела мою руку в сторону, когда я потянулся к вазочке с сахаром.

— Сахар вреден для зубов.

Я рассмеялся:

— Они большие и крепкие. У меня есть сильное желание укусить ими кого-нибудь.

Она хихикнула, и я словно услышал, как тихо лопаются мыльные пузыри, сверкающие на солнце.

— Не думайте обо мне плохо. Я страшен лишь в гневе. Я уже по горло сыт своей работой. И по горло сыт блужданием в темноте. Меня гложет любопытство.

Она рассмеялась и сказала:

— У меня есть брат, и вы ему понравились бы.

Я встал и подошел к двери:

— Чертовски нехорошо говорить это мужчине. Пусть он познает все прелести романтического преследования. И единственное, на что я согласен, это быть братом своей сестры.

— Кроме того, не должны ли вы, выражаясь служебным языком, дать мне какие-нибудь сведения относительно господина Шпигеля?

— А почему бы и нет? Работает на русских. Один. Старый и очень опытный агент. И он платит мне пятьсот долларов в месяц за то, чтобы я надувал герра Малакода. Деньги всегда пригодятся. И он ничего не просит от меня. Даже расписки. Ну как?

* * *

Это была приятная прогулка, хотя, может быть, приятнее было бы немного отдохнуть после ленча, прежде чем отправляться в путь. На лодке я пересек узкое водное пространство и оказался у ближнего берега озера. Вместе со мной была толпа школьных учительниц, которые собирались провести долгую экскурсию, коллекционируя образцы растений. Большинству из них было уже за сорок пять. Они вели себя со мной по-дружески, немного флиртуя, что, вероятно, помогало учительницам оправиться от не так давно пережитого шока. Судно, на котором они пересекали пролив Ла-Манш, врезалось в пристань Кале. Я сказал, что собираюсь понаблюдать за дикими мангустами и поэтому должен побыть в одиночестве. Учительницы, обутые в теннисные туфли, побрели вверх по дороге, оставляя за собой громкое эхо, звучащее в послеполуденном воздухе. А я стал подниматься прямо по склону холма и в какой-то момент почувствовал, что скучаю по Уилкинс, по вывескам в метро и Брайтонской пристани, которые казались мне такими далекими. Подобное осознание очевидных вещей всегда как-то успокаивает, но в то же время я чувствовал, как в желудке у меня что-то щекочет, беспокойно покалывает, и это не имело никакого отношения к копченому окороку, которым я объелся за ленчем.

Я перебрался через вершину холма, шагая по очень неровной, каменистой тропе, а затем спустился вниз, к дороге, идущей вдоль озера, и отель исчез из моего поля зрения. Я двигался в западном направлении, к дальнему берегу озера, и через полтора часа оказался на мостике, который был перекинут через узкий проток, соединяющий Большое и Малое озера.

Здесь я сошел с дороги и какое-то время двигался вдоль северного берега маленького озера, а затем поднялся на холм, поросший дубками и высокими соснами, за которым и находилась Помина.

Оказалось, что Помина — это не пристань и не деревня, вообще ничто. Просто неухоженная дорога, которая упиралась в каменистый пляж и исчезала среди валунов. Здесь стояло несколько сараев, крытых тростником и забитых горшками для варки омаров и рыболовными снастями, а также четыре рыбацких домика, выстроенные из камня. Стены их были разрушены, окна стояли без стекол, а деревянные рамы отсырели. Все в целом производило такое впечатление, что трудно было сказать, что происходило с этими домиками, то ли они находились в процессе постройки, то ли медленно разрушались. К деревянной пристани, которая всего на фут возвышалась над водой, была причалена небольшая моторка; на пристани спала рыжая собачонка, а по берегу в сопровождении шести кур-бентамок бродил петух. Возле низкой стены стояла женщина и выбивала ковровую дорожку. Увидев меня, она замерла. Вспомнив Фодора, я улыбнулся и сказал:

— Добор ден.

Женщина бросилась в дом, видно решив, что я маньяк.

Я поднялся обратно на холм и продирался среди деревьев и кустов вдоль склона, пока не выбрался на небольшую прогалину, прикрытую со стороны моря. Сел и вытащил из плетеной нейлоновой сумки, позаимствованной у Веритэ, полевой бинокль. Кроме бинокля, в сумке также лежали сигареты, фляжка с виски и пуловер — на тот случай, если станет слишком холодно для того, чтобы оставаться в одной рубашке и легких спортивных брюках. В пуловер я завернул свой пистолет.

Я обломал несколько веток с куста, закрывавшего обзор, и мне открылся вид маленькой бухты. Внизу располагалась Помина. Я хорошо видел женщину, которая вернулась на свой дворик и подвешивала теперь на стену связки помидоров для просушки. Я навел на нее бинокль. Она вдруг резко повернула голову и посмотрела вверх, на холм, как будто что-то подсказало ей, что этот чокнутый все еще где-то рядом. Над ее верхней губой была тонкая и довольная милая полоска черных усиков. Я отвел бинокль. Длинный мыс, расположенный по левую руку, скрывал южный берег бухты. Правее, с севера от бухты, было два острова. Их вершины поросли кустарником, сквозь который проглядывали белые известняковые валуны. В самой бухте, в паре сотен ярдов от Помины, на якоре стояла яхта. Я принялся внимательно осматривать красивые плавные обводы слегка выпуклой кормы. Прямо под релингом — черные буквы: «КОМИРА. БРИНДИЗИ».

На палубе пусто. Над кормой болтался итальянский флаг, который время от времени повисал безжизненной тряпкой, и из нескольких сливных отверстий прямо над ватерлинией текла вода, выкачиваемая помпой. Это было красивое судно: длинное, невысокое, с одной дымовой трубой и радарной установкой. Сколько времени я должен был бы работать на герра Шпигеля, чтобы скопить такое количество денег, которого бы хватило на покупку подобной яхты? С правого борта был спущен трап, перекинутый на маленькую моторную лодку.

Я закурил и стал наблюдать за дорожкой, ведущей к Помине. Целый час мы с солнцем провели в праздном ожидании.

Но вот наконец яхта пришла в движение. Двое мужчин вылезли на палубу и по трапу спустились в лодку. Она отошла от «Комиры» и направилась в сторону Помины. Там лодка причалила к деревянной пристани. Мужчины выбрались на берег. Один из них был похож на бывалого моряка. На нем были матросская куртка и брезентовые брюки. Окруженная гривой черных волос, белела лысая макушка. В руках он нес довольно неожиданные для моряка вещи: пару клюшек для гольфа и набитый чем-то полотняный мешок. Его спутник, высокий и молодой, был одет в черную шелковую рубашку, наполовину расстегнутую, под которой выпячивалась гора мускулов. Если бы его увидел Тарзан, он, наверное, почувствовал бы себя тараканом, выползающим из щели под ванной. На нем были черные брюки и черные сандалии. Светлые, коротко подстриженные волосы, лицо имело настолько правильные черты, что походило на лица манекенов, выставленных в витринах Остина Рида и Симпсона, с улыбкой, гарантировавшей ее обладателю полный успех. Реакции его были тоже безупречными. Как только он ступил на берег, пес встрепенулся и, недовольный вторжением, бросился к незваному пришельцу, собираясь вцепиться зубами в его ногу. Парень пнул его и скинул в воду, а затем продолжил путь, сохраняя на лице прежнее невозмутимое выражение.

Мужчины прошли вдоль берега, а затем начали подниматься по склону холма прямо ко мне. Я тут же загасил сигарету.

Они остановились на небольшой, заросшей травой прогалине — ярдах в пятнадцати от меня. Лежа на животе, я сунул голову в кусты, чтобы получше видеть их. Они говорили по-немецки, и я ничего не понимал в их разговоре, за исключением «ja, ja» и «nein, nein»[13].

«Матрос» вытряхнул на траву содержимое мешка. Там оказалось около трех дюжин шаров для гольфа. Светловолосый Зигфрид (как я про себя окрестил его) достал одну из клюшек — металлическую, номер пять или семь — и сделал ею несколько тренировочных взмахов. В нижней точке траектории клюшка со свистом разрезала воздух, точно ракета, покидающая землю. Затем он кивнул «матросу», и тот начал устанавливать шары.

Зигфрид ударил по мячу, и мое сердце облилось кровью, когда я представил себе, каково пришлось его подиуретановому покрытию и резиновым кишкам. Мяч полетел прямо и чисто, свистя от боли, и упал в тридцати ярдах от «Комиры», точно на одной линии с ее кормой. Вслед за ним Зигфрид отправил еще дюжину мячей, и то место, куда они упали, можно было бы спокойно накрыть большой скатертью. Я лежал, во все глаза глядя на эти броски, и жалел, что здесь нет Арнольда Палмера.

Увидев это, он бы, наверное, снова начал курить.

Поразвлекавшись с металлической клюшкой, Зигфрид перешел к деревянной, с широкой лопастью, и продолжил бомбардировать яхту, взбивая вокруг нее и за ней фонтанчики воды. Один мяч упал в пятидесяти ярдах по левому борту.

Другой — в пятидесяти по правому. Небольшая жеребьевка, и третий падает чуть подальше и правее носа, четвертый, для симметрии, посылается слева от носа. Я посчитал: он отправил в воду тридцать шесть новеньких мячей, по пяти шиллингов за штуку. Всего девять фунтов. Ну что ж, человек, который способен ухлопать столько денег на тренировку, вполне достоин такой яхты.

Покончив с мячами, он отряхнул рубашку и брюки, затем минут пятнадцать делал упражнения: колесо, несколько кувырков вперед и назад, а под конец три раза обошел лужайку на руках. Тело его было темным от загара, как гаванская сигара, и нисколько не вспотело от упражнений.

Закончив тренировку, молодой атлет сказал что-то «матросу», а затем легко сбежал по склону холма. Я смотрел, как мелькает его черное одеяние. Он с легкостью перепрыгнул через шестифутовый куст, возникший на его пути. Достигнув края холма, прямо под которым плескалась вода, нырнул и быстрым кролем поплыл к яхте, а позади него бурлила и пенилась вода, как будто на спине был установлен двигатель мощностью в десять лошадиных сил.

«Матрос» же не спешил. Он уселся на траву, вытащил из кармана табак и бумагу и неторопливо скрутил сигарету. Меня всегда пленяло подобное умение. А «матрос» явно был мастером этого дела. На левой руке не было большого пальца, но это нисколько не стесняло его движений.

Я подождал, пока он спокойно сделает пару затяжек, а затем перебросил через куст камешек. Он очень медленно повернул голову.

Я тихо сказал:

— Это «инспектор», замаскированный под куст. А может, «мамаша Джамбо», если они не связывались с тобой в последние несколько дней.

Он отвернулся и взглянул на яхту. Зигфрид поднимался по трапу. Не поворачивая головы, ответил:

— Скажи имя.

— Карвер.

— Неплохо. Но пусть будет чуть получше. Назови кличку собаки. Например, гордоновского сеттера.

— Джосс.

— Хорошо. Этот ублюдок никогда не кусал тебя?

— Однажды. Но по ошибке.

Джоссом звали гордоновского сеттера Мэнстона.

— А меня два раза. Причем намеренно. Я сейчас повернусь.

Оставайся на месте, но покажись.

Он медленно принялся поворачивать голову, а я немного раздвинул ветви. Он взглянул на меня, отвернулся и сказал:

— Отлично. Начало хорошее, но давай пойдем чуть дальше.

Почему я не спешу возвращаться на «Комиру»?

— Потому что на борт должны подняться пассажиры. Скажем, миссис Вадарчи и проворная блондиночка.

Он кивнул, не отрывая взгляда от яхты, а затем неожиданно изменившимся, резким голосом произнес:

— Рад познакомиться. Я Лансинг. И передай Сатклиффу, что я уже чересчур долго торчу на этом чертовом корыте. Рано или поздно они раскроют меня.

— Вы можете уйти от них прямо сейчас.

— И через пятнадцать минут они пошлют за мной группу убийц. А кроме того, я не получал приказа покидать их. Ладно, пока останусь Лансингом, как они меня называют. Еще одна блондинка, говоришь? Она должна быть уж очень хорошенькой, чтобы превзойти Лотти.

— Он что, их коллекционирует?

— Вроде того. Послушай. Если бы я знал, что ты будешь тут, я бы передал тебе кое-что. Цветной слайд. Думаю, это то место, которое им нужно. Настрой как следует свой внутренний приемник и не сбивай настройку, потому что я ничего не буду говорить дважды. Экспансивная рыжеволосая дама может показаться в любую минуту, и мне нужно будет спускаться. Этот мускулистый парень, я тренировался в спарринге с ним пару дней назад, использовал запрещенный прием в течение пяти раундов, я разозлился и сделал то же самое. И тогда он избил меня. Я долго был в ауте. Но он — добрая душа — отвел меня в свою каюту, долго извинялся и дал выпить бренди. А когда он вышел и оставил меня одного на несколько минут в каюте, я подошел к проектору. Там же стояла коробка со слайдами, но она была заперта. Только один слайд остался в проекторе. Я украл слайд. Тот старик, что на слайде, пару раз был на яхте в Венеции. Рано или поздно он заметит отсутствие слайда, и атлет вспомнит обо мне. Подплывай сегодня, как стемнеет, под корму, и я сброшу тебе слайд. Хорошо?

— Ладно.

— Еще передам кое-какие записи. Для меня небезопасно торчать на палубе всю ночь. Кто-нибудь может это заметить, Поэтому подходи, как стемнеет. — Он встал и начал собирать инвентарь.

— Куда «Комира» пойдет дальше?

— Если все будет идти так, как они задумали, то в Венецию. О Господи, они идут. Врежь за меня Оглу. Он должен был прийти на яхту в Которе. Я мог бы все ему передать. Мне достаточно написать кое-что для тебя и подержать записку у себя с полчаса, и на моей шее затянется петля.

Он встал и пошел вниз по склону. Когда он добрался до причала, я увидел Кэтрин и мадам Вадарчи, которые двигались по дороге вдоль берега. Кэтрин несла сумку яркой расцветки, которая выглядела так, словно в ней лежало гораздо больше, чем обычная ночная рубашка и зубная щетка. На мадам Вадарчи была шерстяная юбка, нелепо подвязанная с одной стороны, мужская рубашка и зеленая соломенная шляпа; на спине — рюкзак, глядя на который можно было предположить, что он набит образцами камней. В бинокль я разглядел, что вспотела она так сильно, что напоминала собой свеклу, покрывшуюся легким налетом росы.

Они подплыли на лодке к «Комире» и скрылись под палубой. Я сидел в кустах, зная, что все внимание Кэтрин будет направлено на атлета с горой загорелых мускулов.

Чтобы отвлечься от этой мысли, я принялся обшаривать в бинокль берег, ища лодку. В сотне ярдов по эту сторону причала увидел полуразвалившуюся лодку, привязанную к крытому тростником амбару. Возле амбара стоял котел для варки раков, лежали несколько сваленных в груду сетей, а к стене прислонена пара весел. До наступления темноты мне все равно было нечего делать.

Я сидел не двигаясь до тех пор, пока не начало заходить солнце. Тени удлинились, а небо внизу окрасилось в грязноватый пурпурно-коричневый цвет. Москиты, решив, что я являюсь прилавком с бесплатной едой, шумно скуля, оценивали ее качество. Темнота наступала медленно, но наконец стало совсем темно, и я спустился вниз, к амбару. Все прошло без особых проблем, если не считать того, что лодка была на три дюйма полна воды, и мне на ощупь пришлось искать уключины.

Я отчалил, несколько раз опустив весла в воду, — достаточно было лишь небольшого толчка, чтобы лодка заскользила в сторону «Комиры». Все было проделано довольно ловко, особенно если учесть мой не слишком большой шпионский опыт.

Оказавшись рядом с «Комирой», я услышал музыку, в которой смог различить главным образом игру ударных, а в иллюминаторе одной из кают увидел вспышки света.

Когда я подплыл к корме, Лансинг был там. Он сделал одну длинную затяжку сигаретой, чтобы я мог разглядеть его лицо, а когда я оказался у транца, бросил мне маленький пакетик.

Меня отнесло течением в сторону. И тут я понял, что течение вынесет лодку в открытое море. Я испугался и стал грести как сумасшедший. К берегу я подплыл в четверти мили от деревушки, вошел в бухточку и почти полностью вытащил из воды лодку, а на носу под камешком спрятал тысячу динаров.

Потом повернулся лицом к холму, переводя дыхание и думая о пиве. Я не стал трогать виски во фляге. Сейчас оно мне не поможет. За холмом оказалось озеро, правда со слегка солоноватой водой, но меня это мало волновало.

К тому времени, как я взобрался на вершину холма, на небе появился ломтик бледной луны. Я остановился, чтобы отдохнуть, и, обернувшись, увидел убегающие вдаль огни «Комиры».

Впереди была Венеция, но мне не хотелось желать Кэтрин «счастливого пути».

Я пошел, пробираясь между деревьями и кустами, к озеру.

Спустившись к воде, я как следует напился, а затем глотнул из фляжки. Потом сел и закурил. Позади был трудный день. Между ногами у меня лежала нейлоновая сумка. Я наклонился к ней и вытащил маленький пакетик, который бросил мне Лансинг.

Он был надежно упакован — завернут в клеенку. К нему даже была привязана пробка на случай, если бы Лансинг промахнулся и сверток оказался в воде.

Я сидел, держа пакет в одной руке, а фляжку в другой, и в этот момент услышал сзади шаги. Резко повернувшись, я увидел герра Шпигеля, который выступил из густой тени кустов тамариска:

— Держите руки так, чтобы я мог видеть их.

Глава 10

Договор нарушен

Несмотря на то что Шпигель дышал тяжело, а на лбу блестели капли пота, выглядел он так опрятно и даже нарядно, как будто направлялся в сторону побережья на концерт. Панама сидела на его голове совершенно ровно, а на галстуке не было ни единой морщинки. В правой руке герр Шпигель держал стилет, извлеченный из трости, и блестящее толедское лезвие немного задрожало, когда он двинул им в мою сторону.

— Просто бросьте мне пакет, — сказал он. — Но держите руки так, чтобы я их видел.

Если бы мой пистолет не был завернут в пуловер и не лежал в сумке... Я бросил пакетик к его ногам. Шпигель присел на корточки, взял пакетик, не отрывая от меня взгляда и держа острие стилета на уровне моей груди.

— К чему все это? Мы же договорились.

Он положил пакетик в карман и улыбнулся:

— Вы бегаете по холмам так быстро, что за вами не угнаться. Когда вы возвращались с «Комиры», я на некоторое время потерял вас. Вы знали, что она придет сюда, в Помину, а не в Бабино Поле.

— Я лишь следил за миссис Вадарчи и девчонкой. Послушайте, мне что, и дальше сидеть здесь как факиру в ожидании милостыни?

— Вы не следили за ними, а пришли раньше.

Я взмахнул руками, и он тут же сделал шаг в мою сторону.

— Такова моя манера. Предпочитаю идти впереди. В любом случае, если уж началась эта слежка, зачем вы отправились за мной? Партнеры так не поступают. Или вы знали, что «Комира» придет в Помину?

— Разумеется.

— Тогда, — сказал я, одарив его успокаивающей улыбкой «ах, какое недоразумение», — тогда мы квиты. Предлагаю составить новое соглашение, которое будет подразумевать полнейшую честность обеих сторон. — Я посмотрел на него, скользнув взглядом по лезвию.

Шпигель покачал головой:

— Никаких соглашений больше не будет.

Теперь лезвие не дрожало. Его рука, несмотря на возраст, была твердой, точно лишенной нервов. Я не стал ждать, пока будут соблюдены все формальности расторжения договора, и бросился в сторону ровно за секунду до того, как Шпигель нанес удар стилетом. В результате я оказался у воды, и правой рукой схватил сумку. Я вскочил, в этот момент Шпигель взмахнул рукой, и в темноте сверкнуло лезвие. Я пытался вытащить пистолет, но он застрял в сумке. Отскочил в сторону. Шпигель схватил меня за левую руку, дернул, и я начал падать. Шпигель взмахнул стилетом, клинок мелькнул у меня перед лицом, с удивительно громким свистом рассекая воздух, и тут Шпигель выровнял его, прицелился и метнул. Его рука и лезвие находились точно на одной линии. В темноте блеснули зубы: он улыбался в предвкушении звука, с которым клинок вонзится в мое тело. Сунув руку в сумку, я выстрелил, не вынимая пистолета.

Ночную тишину разорвал выстрел. Эхо раскатисто отразилось от поверхности озера. Где-то в камышах замахали крыльями перепуганные утки. Шпигель покачнулся, руки описали в воздухе широкую дугу, стилет отлетел в сторону, а лицо раскололось трещиной рта. Голова его откинулась, и панама слетела с нее.

Он глубоко, сипло вздохнул, а затем рухнул на землю, ударив меня по лицу рукой, жестко и яростно, словно знаменуя тем самым полное и безоговорочное расторжение соглашения, условий которого ни он, ни я не посчитали нужным выполнить.

Я встал на ноги. Герр Шпигель лежал на земле, лицом вверх, и на его куртке расплывалось большое темное пятно.

Я наклонился и вынул из кармана пакет Лансинга. Выпрямившись, я увидел Веритэ, стоящую возле кустов тамариска.

Она просто стояла там, не двигаясь и не произнося ни звука.

Высокая, стройная девушка в юбке и блузке, с шелковым шарфиком вокруг шеи и волосами, стянутыми резинкой. Я посмотрел на Шпигеля, а затем на нее. Потом подошел, взял ее за руку.

Она по-прежнему смотрела на Шпигеля и каким-то странным голосом, точно доносившимся откуда-то издалека, произнесла:

— Я шла за ним от самого отеля, — потом поднесла руки к глазам, и я увидел, как затряслись ее плечи.

Я протянул руку, чтобы прижать ее к себе, обнять, желая уберечь от ужаса, который вызвали у нее выстрел и мертвое тело Шпигеля, но она отстранилась. Судя по всему, она пришла в себя, вернулась к реальности, и хотя ее лицо исказилось, она заставила себя успокоиться.

— Вы ранены. — Она протянула руки и стала расстегивать мою рубашку.

И тут я увидел влажное пятно крови, расплывающееся внизу на левом боку. Я снял рубашку. Когда я поднял руку, из раны потекла кровь. Веритэ взяла рубашку и порвала ее на полосы.

— Задеты только мягкие ткани. Ничего страшного.

Она взяла мою руку и отвела в сторону, чтобы добраться до раны, и в темноте стала перевязывать меня. Когда она закончила, я достал фляжку с виски и настоял на том, чтобы она сделала из нее глоток. Веритэ вздрогнула, сделав глоток крепкого напитка, и передала фляжку мне. Я с жадностью припал к ней.

Потом велел ей пройтись по берегу озера. Когда она отошла, я оттащил тело Шпигеля на холм, подальше от троп, и спрятал в густых кустах. Прежде чем уйти, обшарил карманы, но ничего стоящего в них не нашел. В лощине подобрал рапиру, сунул ее в трость и забросил подальше в озеро. Почти наверняка тело будет лежать здесь еще несколько дней прежде, чем кто-нибудь найдет его. Но к тому времени меня уже не будет в Югославии.

Я натянул на себя испачканную кровью рубашку, точнее, то, что от нее осталось, а поверх надел пуловер, и мы, держась вдоль берега, пошли обратно к отелю. По пути Веритэ говорила: она заказала для нас обед, затем на моторной лодке мы пересечем озеро и на местном автобусе проедем несколько миль до Полача. Пароход приходит утром, не раньше половины пятого, и те несколько часов, что нам придется прождать в Полаче, мы проведем в одном из домов на пристани, который снимет для нас администрация отеля. Они часто делают так для туристов.

Стоя на берегу озера, мы покричали, и из отеля пришла лодка и забрала нас. Оказавшись у себя в комнате, я принял душ, после чего допил остатки виски, и в этот момент в дверь постучали, в комнату вошла Веритэ. Я сидел на краю кровати, и на мне были лишь халат и белье.

— Снимите халат. — В руке она держала чистый бинт.

Я стянул халат с плеч.

— Откуда у вас это?

— Я всегда вожу с собой небольшую аптечку.

— Наверное, мне тоже нужно это делать.

Я поднял руку, а Веритэ сняла старую повязку, затем протерла рану какой-то жидкостью из бутылочки, которая чертовски жгла кожу. Когда она закончила, я снова натянул халат и встал.

Я положил ей на плечо правую руку и почувствовал, как она дрожит. Я не удержался, склонился и мягко поцеловал ее в щеку. Затем отступил назад и кивком указал на фляжку:

— Там еще осталось немного.

Она покачала головой.

— Хотите знать, почему Шпигель собирался прикончить меня?

Я тут же понял, что мой вопрос неуместен. В ее памяти были все еще свежи и вид мертвого тела, и звук выстрела.

— Потом. — Она повернулась и вышла из комнаты.

Я обругал себя, но изменить что-либо было уже поздно. Потом подошел к двери и запер ее на ключ. Затем сел на кровать и вскрыл пакет Лансинга. В нем лежало два листка бумаги, вырванных из блокнота, целлофановый конвертик, в который был завернут цветной слайд, и небольшая студийная фотография какой-то девушки.

Сперва я занялся фотографией. Эта девушка была приблизительно того же возраста, что и Кэтрин. Она походила на Кэтрин и телосложением, но была чуть повыше, волосы ее были светлее, а лицо — более красивым. На обратной стороне фотографии оттиск торговой марки — «Спарталис-Фотос. Акти Посейдон, Пирей, Т. 411 1-45». Внизу я заметил приписку, сделанную, очевидно, Лансингом, и скорее всего непосредственно перед тем, как я подошел к «Комире». Вероятно, он не мог сделать эту надпись до последнего момента. Вот что там было написано:

"Лотти Беманс. 23. Блондинка. 5 футов 9 дюймов. Мюнхен.

Зарегистрирована в ИОП[14]

Чалкокондили. А. Удостоверение личности уже месяц недействительно. Два раза была осуждена.

По мелочи".

Цветной слайд был в рамке, и его в любой момент можно было вставить в проектор. На рамке стояла марка фирмы «Агфа». Я посмотрел слайд на свет, вспомнив о том, что говорил Лансинг, а именно, что это было место, которое они выбрали.

На слайде были засняты большие металлические ворота, за ними шел проезд, исчезающий среди сосен, сквозь которые виднелось голубое озеро. У ворот стоял мужчина в голубом рабочем комбинезоне, на голове — кепка с козырьком, он курил трубку. Сбоку от ворот виделись фрагменты очень высокой кирпичной стены, которая че поместилась в кадр. Сбоку от левого столба ворот в стене виднелась ниша, а в ней стояла какая-то скульптура. Деталей я уже не мог разглядеть.

На листках Лансинг написал:

"ВВК/2.

ККД посылает в Котор дутые ежемесячные отчеты. Следит.

Большую часть времени на море. Калома — Венеция, ЛБ три недели назад. Груз поднят в 2 милях от залива Трэйст. Двухчасовая работа, затонувший буй, радиолокационный или магнитный. Свинцовый ящик 10х3 фута. Оставался на берегу 2 часа, но не смог связаться с СКД.

Проверил каждый угол. Бэлди, кок. Точно справа. Коротковолновый передатчик, установленный за кладовой-морозильником. Ухмыляется, объявляет «ЦРУ». Не верь. Морозильник установлен четыре месяца назад в Бриндизи.

Помеченную брошюру партии А, можешь разорвать.

М-м В, и новая блондинка в Помине.

Бэлди и я, мы оба играем уже слишком долго. Наплюй на него и отпусти меня. Большой парень ничего не потеряет".

Это было написано на одном листке. На втором несколько строк, очевидно, Лансинг воспользовался тем коротким промежутком времени, когда ждал меня.

«К., сообщи этому ублюдку, который, как епископ, говорит: человека надолго может хватить. Большой парень заметит отсутствие слайда, и из меня выпустят кишки».

Эта записка была написана для меня, и я представил себе его состояние. Человек ходил по краю пропасти, а в этот самый момент Сатклифф, наверное, сытно обедал где-нибудь в Лондоне и громко крякал, восхищаясь вином.

Я сложил все обратно в пакетик и положил в чемодан. Затем спустился на террасу возле озера и уселся с выпивкой, ожидая, что ко мне присоединится Веритэ. Был спокойный, умиротворяющий вечер. Над озером нависла низкая дымка, и очертания горной гряды терялись га фоне черного, усыпанного звездами неба, которое убаюкивало ленивую, уставшую луну. Я думал о герре Шпигеле, который лежал в кустах, холодный и окоченевший, и о фрау Шпигель, которая отправилась в Бабино Поле. Прежде чем что-то выяснится, пройдет какое-то время, а к этому моменту Веритэ и я уже уедем из Югославии. Я не опасался, что проблемы возникнут слишком скоро. Кэтрин была где-то далеко на «Комире», у нас с ней был контракт, и этот контракт, как я надеялся, не прервется столь быстро, как тот, который я заключил со Шпигелем.

Веритэ не спустилась к обеду. Она послала мне записку, чтобы я обедал один. Я заказал омлет, половинку омара, полбутылки вина, а затем школьные учительницы, сидевшие за соседним столом, настояли на том, чтобы я выпил кофе вместе с ними, и все спрашивали, не заболела ли моя невеста. Я сказал: «Нет, она просто устала».

В десять моторная лодка перевезла нас на дальний берег острова, а оттуда мы доехали на автобусе до Полача. Кроме нас из отеля уезжали еще человек шесть. В Полаче работник отеля, который ехал с нами на автобусе, показал нам наш домик.

Мы поднялись вверх по каменным ступеням к расположенному на склоне холма, прямо над причалом, маленькому домику. Администратор представил нас хозяйке и отбыл.

Женщина провела нас через идеально чистую гостиную, уставленную отличной лакированной мебелью, в большую спальню. Здесь нашему взору предстал еще один новый мебельный гарнитур — широкая кровать, платяной шкаф, который, точно отполированный утес, терялся во мраке высокого потолка, и два стула, покрытые для сохранности матерчатыми чехлами. Занавесок на окнах не оказалось, но стекла были прикрыты коричневой бумагой, пришпиленной скрепками. Напротив окна располагался желтый умывальник с кувшином и светильник.