Но стоило послушать глубокомысленные доводы, которые юноша приводил во время споров, его толковые советы товарищам, и начинало казаться, что он молод только с виду, а на самом деле ему уже много лет. Борис обожал научные споры, в которых, как правило, ж знал поражений. Он мог спорить не только со студентами юридического факультета, но и с "филологами", "историками" и даже студентами физико-математического факультета. Если надо было, он мог дать анализ творчества Шекспира, Пушкина, Чехова, говорить о таких полководцах, как Кутузов, обсуждать законы Архимеда, Паскаля, Ньютона. Если даже большей части того, о чем говорил Борис, в учебниках не было, все равно никто не брал под сомнение правдивость его слов.
      "Борис - ходячая энциклопедия нашего университета!" - отозвался о нем Адиль в первый же день знакомства. Впрочем, он немного опоздал с характеристикой: товарищи уже успели прозвать своего толкового однокурсника "профессором Борисом Васильевичем".
      У Бориса над кроватью висел портрет девушки. Это была его "любовъ", Наташа, студентка Нефтяного института, москвичка. Красотой она не блистала: светлые короткие волосы, худое лицо, небольшие глаза, маленький вздернутый носик. Но попробовали бы вы взглянуть на нее глазами Бориса! Она показалась бы вам писаной красавицей. Впрочем, Борис тоже красотой не славился. Да разве дело во внешности? Было бы сердце чистое да доброе!.. Имя девушки не сходило у Бориса с уст. Иногда в общежитии, забывшись, он обращался к товарищам: "Послушай, Наташенька..."
      У Бориса была одна отрицательная черта: неаккуратность. Он столько внимания уделял вопросам, не имеющим прямого отношения к его специальности, что подчас не располагал временем заниматься своим внешним видом. В общежитии куда ни глянешь: на столе, подоконниках, тумбочках, в платяном шкафу - везде валялись вещи Бориса, книги, тетради. Каждое утро он что-нибудь искал: то ручку, то конспекты, то кепку. Комната переворачивалась вверх дном. В таких случаях Борис обычно захватывал чужую ручку, надевал на голову первую попавшуюся кепку и бежал на занятия. Если "раздобыть" головной убор не удавалось, Борис, будь то в дождь или стужу, выходил на улицу с непокрытой головой, подняв воротник своего полушубка. А товарищам объяснял: "Приучаю голову к холоду. Закаляюсь..."
      Только побывав в гостях у Наташи, Борис приходил в приличном виде. Девушка наглаживала ему рубаху, галстук, пришивала к пиджаку пуговицы.
      Ну и влетало парню от нее!
      - Ах, Борис, неряха ты, неряха! Какой же из тебя выйдет юрист?
      - В твоих словах есть доля правды, Наташенька. Однако ты тут виновата больше, чем я.
      - Это почему же?
      - Потому что ты тянешь со свадьбой. Будь дело только за мной, я давно бы уже сделался самым аккуратным парнем на факультете, а ты нянчила бы целую дюжину детишек.
      Разговор кончался тем, что Наташа шутливо хлопала Бориса по щеке, заливалась краской и выбегала из комнаты.
      Адиль привязался к Борису, скучал, когда его не было в общежитии. Но он не рассказал ему ни о Джейран, ни о мачехе. Это было его тайной. А тайны Адиль умел хранить еще с детства.
      Однажды зимой (Адиль учился в пятом классе) валил сильный снег. Мать пришла с улицы окоченевшая и пожаловалась, что у нее нет теплого платка. Рахман пропустил эти слова мимо ушей. Равнодушие отца задело мальчика. Прошло две-три недели. Как-то поздно вечером Наргиз гладила сыну брюки и обнаружила в кармане пачку трехрублевок. Мать удивилась. Где Адиль мог взять столько денег? Наутро она, волнуясь, задала этот вопрос сыну.
      - Скажи правду, Адиль, откуда у тебя эти деньги? На лице матери было столько тревоги, что Адилю
      пришлось сознаться:
      - У тебя нет платка... Отец не покупает... Как это можно? Вот уже месяц я коплю... Откладываю деньги, которые ты даешь на завтрак. Набрал семьдесят пять рублей. Через неделю пойду и куплю тебе хороший платок.
      У Наргиз на глазах заблестели слезы. Она обняла сына и расцеловала.
      Это был единственный случай, когда Адилю пришлось открыть свою тайну.
      Борис слышал, что к Адилю в общежитие иногда наведывается отец. Но сам его ни разу не встретил.
      В свой первый приезд Рахман с Адилем не увиделся. Состав уходил обратно в тот же день, и времени на поиски не было.
      Через две недели Рахман опять был в Москве. Он знал адрес университетского общежития и приехал туда. Во дворе ему встретился парень-азербайджанец. Земляки разговорились, и через пять минут Рахман знал номер комнаты, в которой живет его сын. Он долго плутал по коридорам, расспрашивал студентов и, наконец, нашел. Открыв дверь, он увидел сына. Адиль лежал на кровати с книгой в руках.
      - Сынок!
      Рахман бросился к нему, обнял и горько заплакал. Первое, что он увидел, придя в себя, - это портрет Наргиз над кроватью сына.
      Рахман долго не мог заговорить. Затем начал молча опорожнять корзину. Выложил на тумбочку фрукты, яйца, двух жареных цыплят, и, наконец, шерстяные носки.
      - Ешь, сынок, ешь скорее, пока никого нет... А то придут ребята - тебе ничего не достанется. Это первое. А во-вторых, я не хочу, чтобы мой сын жил в общежитии. Сними комнату. Слава Аллаху, мы не нищие.
      - Спасибо за заботу, но мне и здесь неплохо. Я ни в чем не нуждаюсь. Напрасно ты все это принес... Я ничего есть не буду! Забери.
      - Адиль... Сынок...
      - Отец, я сказал - все! Ведь ты меня знаешь. Я не нуждаюсь в вашей помощи!
      Рахман засыпал сына вопросами. Адиль отвечал кратко.
      - Тебе передают привет Дилефруз-ханум, Мамед, тетушка Сона, Мансура, деланно веселым голосом говорил Рахман.
      Адиль продолжал молчать. Рахман многозначительно покачал головой и добавил:
      - Ты, наверно, не поверишь, если я скажу, что Дилефруз-ханум во всем раскаялась...
      Юноша чувствовал, что привет от Дилефруз-ханум, ее раскаяние - это ложь с целью задобрить его.
      - А как поживает учитель? Ты его видишь?
      - Какой учитель?
      - Наш сосед, Салех-муэллим.
      - Ах, ты о нем... Неплохо живет. Всегда справляется о тебе.
      Разговор не клеился.
      Рахман торопился. Надо было бежать по магазинам, исполнять поручения Дилефруз. Он простился и ушел.
      ПРОШЛИ НЕДЕЛИ, МЕСЯЦЫ...
      Джейран долго не могла забыть Адиля. Она тосковала, ходила грустная, задумчивая. Даже родители начали обращать внимание. Она устроилась работать экскурсоводом в музей.
      Девушка страдала: "Почему Адиль уехал так внезапно? Почему оставил меня? Ведь я его ничем не обидела, не сказала дурного слова... Так оскорбить! Ну ничего, это мне хороший урок! Теперь-то я научилась распознавать людей..."
      Халида, которая раньше писала часто, теперь почему-то молчала. Письма ее были в какой-то степени утешением, а сейчас Джейран и этого лишилась. Она тоже не писала: рука не поднималась. Ей было стыдно перед подругой, словно она совершила тяжкое преступление. Однако совесть у Джейран была чиста. Адиль не обнимал ее, не целовал, не ласкал... Девушке хотелось излить кому-нибудь свою душу, но Халиде она не могла писать. Да и что она написала бы? "Мы катались по морю, разговаривали. Потом простились. Договорились встретиться в среду вечером. Я пришла. А он... нет". Конечно, такому рассказу никто не поверил бы. Даже Халида. Каждый сказал бы: "Как это может быть? Разве честный парень бросит ни с того, ни с сего любимую девушку?"
      В конце концов, Халида написала. Письмо пришло рано утром, когда Джейран еще не ушла на работу. Подруга по-прежнему восторгалась сельской природой. Письмо начиналось с описания осени. Потом шли несколько слов о занятиях в школе, учениках, колхозниках, которые успели ее полюбить. Затем Халида переходила, к основному вопросу: "... Надир долго уговаривал меня пойти с ним погулять. И я уступила, согласилась. Будь ты на моем месте, Джейран, ты бы сделала то же самое. Честное слово. Не знаю, как у меня язык повернулся. Сама не заметила. Видела бы ты, как Надир обрадовался! Казалось, ему подарили целый мир. На глазах заблестели слезы, губы задрожали. "Спасибо, Халида! - сказал он. - Может, хоть сегодня усну спокойно. Сколько времени я уже не сплю из-за тебя!"
      В ту ночь, мне кажется, мы оба лишились сна. Я задремала на рассвете, когда запели петухи. Хорошо, что день был воскресный.
      Вечером пошла на спектакль "Ромео и Джульетта". Надир играл Ромео. Видела бы ты, какой это был успех! Я сидела справа в самом последнем ряду. Когда Джульетта спросила: "Как ты пришел сюда, Ромео?", - Надир повернулся в мою сторону и громко сказал: "Меня принесли сюда крылья любви, Джульетта, Любовь!.."
      Хорошо, что никто не знал о наших отношениях. Когда дали занавес, все аплодировали, кроме меня.
      После спектакля я ждала Надира за клубом. Наконец, он пришел. Мы отправились в ивовую рощу, что-на краю деревни. Не знаю, как получилось, но вдруг руки Надира обвились вокруг моей талии, а я обняла его за шею... Ах, Джейран! Какой он сильный! И характер у него неплохой. Только, кажется, он, как и я, любит много говорить. Откровенно признаться, без Надира мне было бы здесь скучно..."
      Джейран не ответила на это письмо. Переписка оборвалась.
      Пролетели осень, зима, весна...
      Жизнь в доме с красной черепичной крышей текла своим чередом.
      Виноградные листья во дворе подрагивали от легкого ветерка. Окна галереи были распахнуты. Дилефруз сидела за столом и давала мужу новые поручения. Рахмав делал пометки в своей записной книжке.
      - Наступает жара, - объясняла Дилефруз с дальновидностью опытного купца. - Через неделю все наденут летние платья, перейдут на босоножки. Учти это. Бери все, чего нет в Баку.
      Муж слушал, кивал головой в знак согласия и записывал.
      У ворот позвонили. Рахман сунул в карман записную книжку и выглянул в окно.
      - Кто там?
      С улицы донесся звонкий девичий голосок:
      - Встречай гостя, дядя! Это я... Неужели не узнаешь!?
      Рахман спустился вниз, открыл калитку. Во двор, улыбаясь, вошла девушка.
      - Мансура! Здравствуй... Ты ли это, племянница? Мансура поставила на землю чемодан, положила на
      него узелок, который держала под мышкой, и обняла дядю.
      - Какими судьбами, доченька?
      - Вот, приехала...
      Лицо Мансуры светилось радостью. Рахман взял ее вещи.
      - Проходи в дом, доченька, проходи. Рассказывай, как живете?
      Перед глазами Рахмана мелькнула белая косынка Мансуры. Девушка, как птица, влетела по лестнице, но, увидев высокую полную женщину с нахмуренными бровями, застыла на месте.
      Мансура слышала от матери, что дядя вторично женился. Но ей трудно было представить этот дом без Наргиз. Внезапная встреча с Дилефруз подействовала на девушку удручающе. Радость моментально погасла, глаза погрустнели.
      Дилефруз была возмущена: как смеет эта чужая девчонка так бесцеремонно врываться в ее дом?
      Рахман, желая вывести Мансуру из затруднительного положения, выступил вперед:
      - Не стесняйся, проходи. Познакомься с Дилефруз-ханум, - и бросил на жену подобострастный взгляд.
      Девушка нерешительно переступила порог и протянула Дилефруз руку.
      - Моя племянница, Мансура, - представил Рахман девушку. - Большая шалунья.
      За эти годы Мансура сильно изменилась. Ей уже исполнилось пятнадцать лет. Маленькая худенькая девочка с тоненькими косичками, похожими на крысиные хвостики, превратилась в миловидную девушку. Пестрое сатиновое платье плотно облегало стройную фигурку. На спине лежали две толстые, с руку, косы. Лицо смуглое, но в то же время нежное, приятное, с легким, румянцем на щеках.
      Неожиданно для Рахмана и Мансуры Дилефруз приветливо улыбнулась, подошла к девочке, сняла с нее платок и сказала:
      - Добро пожаловать, доченька. Разувайся, проходи в комнату.
      - Да, да, переоденься, отдохни, ты ведь с дороги...- подхватил Рахман, воодушевленный неожиданным гостеприимством супруги.
      Мансура вошла в комнату, осмотрелась.
      - Ой, а чей это портрет? - она показала на стену. С фотографии улыбался мальчуган лет трех-четырех
      с папиросой в зубах. Руки в карманах, живот выпячен вперед.
      Дилефруз громко засмеялась.
      - Это мой сын Мамед.
      Мансура молча отошла от портрета.
      - Скажите дядя, а где же Адиль?
      Ни Рахман, ни Дилефруз на ее вопрос не ответили.
      - Садись, Мансура, - Рахман пододвинул стул.
      Странное поведение хозяев дома вселило в сердце девушки тревогу.
      - Дядя, что с Адилем?
      - Адиля мы, доченька, отправили учиться в Москву... - Рахман глубоко вздохнул и потер рукой подбородок: - Уже больше года его нет.
      Лицо девушки просияло, но тут же погасло. Она представила, как ей будет скучно в Баку без Адиля.
      Мансура села рядом с Рахманом. Дилефруз тяжело опустилась на тахту.
      - Но ведь сейчас каникулы, дядя. Почему Адиль не приехал домой? девушка никак не могла успокоиться.
      За Рахмана ответила Дилефруз:
      - Он очень занят, потому и не приехал.
      Это было сказано грубо, раздраженно. Мансура ничего больше не спросила, только грустно покачала головой.
      Рахман решил переменить тему разговора:
      - Хорошо, расскажи, как поживает мать? Что нового в деревне? Как ты надумала приехать?
      - У нас все живы, здоровы. Мама передает большой привет. А это она прислала Адилю, - Мансура кивнула головой на узелок.
      - И ей большое спасибо и тебе, - Рахман краем глаза взглянул на вещи Мансуры.
      Развалившись на диване, уткнувшись подбородком в грудь, Дилефруз внимательно рассматривала девушку. Мансура вначале понравилась ей, но сейчас вдруг начала раздражать своими бойкими манерами.
      Дверь с шумом распахнулась, на пороге появился Мамед, как всегда, босиком, оборванный, в грязи. Увидев незнакомую девушку, он на миг замер, затем кинулся к ней, толкнул руками в грудь и заорал:
      - А ну, сукина дочь, слазь с нашего стула! Здесь моя мама сидит! Мальчуган схватил широкий ремень отца, висевший на кровати и изо всей силой ударил Майсуру по коленке.
      Девушка сморщилась от боли, заохала и, прихрамывая, подошла к окну.
      Дилефруз покатилась со смеху.
      Рахман вырвал у сына ремень.
      - Не балуйся, Мамед. Бесстыдник ты этакий!
      - Иди ко мне, Мамуля. Шоколадку, дам...
      От смеха на глазах у Дилефруз выступили слезы. Она чмокнула Мамеда в щеку:
      - Один раз ударил, хватит. Гостей нельзя бить так много.
      Мамеду не сиделось на месте. Он норовил вырваться из рук матери и снова напасть на Мансуру. Девушка стояла, прислонившись к подоконнику, и удивленно поглядывала то на мать, то на сына.
      Заметив у дверей чемодан в красном чехле и небольшой узелок, Мамед в мгновенье ока вырвался из объятий матери, подскочил к узелку и начал его развязывать. По полу покатились деревенские коржи, яблоки, груши, банки с вареньем - все это предназначалось для Адиля. Мамед развязал одну из банок, обмакнул руку и, громко причмокивая, принялся облизывать пальцы.
      - Мамед!.. Ты слышишь меня? Эй, Мамед! - Рахман сделал попытку обуздать сына.
      Мальчуган даже не обернулся. Мансура не знала, что и думать.
      Через минуту, оставив в покое банку с вареньем, Мамед набросился на чемодан. Девушка кинулась выручать свои пожитки, однако опоздала: крышка распахнулась и содержимое чемодана вывалилось на пол. Мансура покраснела и начала поспешно подбирать вещи.
      - Ну что это за платья? - Дилефруз не успела ничего хорошо рассмотреть, а голос ее уже звучал иронически. Она подошла к чемодану и начала в нем копаться. - Жаль! Жаль материю! Сколько добра извела! Материальчик неплохой, а вот фасоны устарели... О чем ты только думала, когда шила эти платья?
      Мансура готова была провалиться сквозь землю. Рядом стоял дядя, а Дилефруз как ни в чем не бывало доставала из чемодана ее нижнее белье, потряхивала, вертела во все стороны. Она перебрала все вплоть до-чулок и носовых платков, которые лежали на самом дне.
      - Кто же шьет у первой попавшейся портнихи? - качала Дилефруз головой. - Слава богу, фигурка у тебя неплохая, рост - тоже. А как сшито? Мешок мешком. Приехала бы, я сводила вы тебя к своей портнихе, она такое бы сшила на твою фигуру - просто заглядение. Прохожие оборачивались бы.
      - Все эти платья я шила сама, тетя, - щеки девушки продолжали пылать.
      - Ты меня тетей не зови. Если еще хоть раз услышу - обижусь, - хозяйка дома поморщилась. -Меня звать Дилефруз-ханум.
      Мамед, опустошив наполовину банку с вареньем, утерся рукавом и вышел в галерею.
      Дилефруз потащила Мансуру в спальню, открыла большой зеркальный шкаф из орехового дерева.
      - Смотри, вот как надо шить! - и принялась подробно излагать историю приобретения каждой вещи, будь то платье, шляпа или туфли. Во время этой длинной лекции она раза два упомянула имя Лалочки, отозвавшись о ней, как о девушке с большим вкусом.
      Мансуре сделалось скучно.
      - Не знаю, - вздохнула она, - я не гонюсь за нарядами... Люблю одеваться просто.
      - Ах, не валяй дурака. Одеваться просто!.. - Дилефруз захлопнула шкаф и принялась вертеться перед зеркалом. - Человека узнают по одежде! Если у красоты десять признаков, то девять из них - одежда. Знаешь об этом?
      - Слышала. Только мама, отправляя меня в Баку, говорила иначе. "По одежде встречают, по уму провожают".
      - Э, брось ты! Что за вздор! Пусть у меня в голове будут собраны все науки мира, - какая польза? Клянусь своей дорогой жизнью, если ты плохо одета и карман пуст, кому ты нужна со своим умом? Не надо ходить далеко за примером, возьмем меня. Я училась четыре года, вернее шесть, но дошла только до четвертого класса. А если бы и вовсе не училась, было бы еще лучше. Плевала я на школу. Пение и дисциплина были "отлично", а по другим предметам больше тройка не получала. Ну, и ты думаешь, меня никто не уважает, никто не считается со мной?.. Дескать, у нее нет образования?.. Ошибаешься. Соседи, знакомые молятся на меня. А ты: "Наука!.." - Дилефруз шумно вздохнула и презрительно скривила губы.
      Боясь, что разговор может затянуться, девушка решила не спорить.
      Они вернулись в гостиную. Мансуру опять ждал сюрприз: все ее вещи грудой валялись посреди комнаты. Со двора доносились оживленные крики Мамеда. Девушка выглянула в окно и обомлела: мальчик бегал вокруг бассейна, волоча за собой на веревке ее чемодан.
      ... За обедом Мансура сказала дяде, что приехала в Баку учиться.
      Дилефруз просияла:
      - Добро пожаловать, чувствуй себя как в родном доме. Ты, конечно, у нас останешься, да?
      Рахман не верил своим ушам.
      Мансура молчала. Уезжая из деревни, она говорила: "Буду жить у Адиля". Мать советовала то же. Но в эту минуту она почему-то растерялась, не знала, что отвечать. Адиля в Баку не было. Дилефруз-ханум показалась ей женщиной деспотичной и несправедливой. Но больше всего девушку пугал Мамед.
      - Я буду жить в общежитии, - смущенно ответила Мансура, накручивая на палец конец косы.
      - Нет, шутки в сторону! - Дилефруз покачала головой. - А что скажут родные в деревне? Ты ведь нам не чужая! - Ты - племянница Рахмана, значит, моя родная дочь. Нечего тебе делать в общежитии. Будешь жить у нас.
      - Дилефруз-ханум права. Ты должна остаться здесь, - поддержал Рахман жену. - Что, у тебя в Баку родных нет? Мы ведь еще не умерли...
      Мансура не нашла, что возразить, и промолчала.
      После обеда Мансура хотела прилечь отдохнуть. Из соседней комнаты раздался голос Дилефруз: - Мансура, доченька, я очень занята... Если не трудно, вымой посуду и поставь самовар.
      Так началась жизнь Мансуры на новом месте.
      В воскресные дни Адиль и Борис ходили в кино, театр, музеи, Третьяковскую галерею. А в солнечную, теплую погоду посещали парки. Часто к ним присоединялась Наташа. Как правило, в руках у нее была книга, которую она принималась читать при всяком удобном случае - в трамвае, троллейбусе и даже на эскалаторе метро.
      Адиль и Борис любили пошутить, посмеяться. Иногда все трое затевали спор. Однако это не вредило их дружбе, а наоборот, она становилась крепче и прочнее.
      Наташа обычно говорила тихо и вежливо. В ее голосе всегда чувствовалось уважение к собеседнику. Но когда на девушку нападал смех, успокоить ее было невозможно. А смеяться она могла по всякому поводу да так, что даже слезы брызгали из глаз.
      Наташа была моложе Бориса всего лишь на год. Но когда они шли рядом, девушка казалась совсем ребенком. Даже на высоких каблуках она едва доставала до плеча Бориса. В противоположность ему Наташа всегда одевалась чисто и аккуратно. В ней было столько простоты, искренности, задушевности, что не симпатизировать ей после первого же знакомства было невозможно. Наблюдая отношения Бориса и Наташи, видя, как они обмениваются многозначительными взглядами, полными любви и нежности, Адиль вспоминал Джейран. Как он завидовал этим влюбленным!
      Взякий раз, придя в общежитие, Наташа просила Адиля играть на таре. В комнату собирались не только студенты, живущие по соседству, но и работники общежития.
      В первое время Адиль скучал по Баку, тосковал, но потом освоился, стал веселым, остроумным и при случае не прочь был даже пошутить с девушками.
      Адиля любили на факультете за сметливость и живой ум. Москва, учеба в университете открыли ему на многое глаза.
      Лекции по юриспруденции, читаемые известными профессорами, книги по правовым вопросам пробудили в нем большую любовь к избранной специальности. Адиль ясно представлял, кем он будет в недалеком будущем и что потребует от него профессия юриста. Найти преступника, отличить правду от лжи, виновного от невиновного - словом, справедливо защищать права человека!... Да, ему будет поручено это ответственное дело. Он будет стоять на страже священных советских законов. Для этого прежде всего сам юрист, его сердце, совесть, кровь, текущая в жилах, должны быть чистыми. Требуются глубокие знания, а для этого надо читать, читать и читать, не считаясь со временем, урывая часы у сна.
      Юрист, охраняющий истину, обязан уметь не только по словам, но и по глазам, по лицу распознавать человека, читать его самые сокровенные мысли.
      Университет, его преподаватели готовили из Адиля именно такого специалиста.
      Адиль и Борис часто ходили на заседания суда. Они садились рядом, с интересом слушали речь прокурора, ответы подсудимого, выступление защитника. Сначала Адиль глубоко переживал драмы, которые разыгрывались перед его глазами, потом, видя, что судии защищают правду, справедливость, что обвиняемые получают по заслугам, он научился более трезво и объективно относиться к тому, что происходило на этих процессах. Выходя из зала суда, он даже испытывал какое-то облегчение.
      - Так и надо! Ведь это расхититель народного добра! Это-вор! Я дал бы больше! - говорил Адиль.
      Борис подхватывал:
      - Верно, верно. Скоро нам самим придется воспитывать, исправлять людей. Знаешь поговорку: "В семье не без урода". Среди нас еще встречаются нечестные люди. Их не так много, но они пока еще есть.
      В студенческой жизни было столько увлекательного, интересного! Адиль не замечал, как летит время. Проходили недели, месяцы...
      После лекций Борис пошел к Наташе. Адилю стало скучно сидеть одному в общежитии. Он решил прогуляться.
      Юноша не заметил, как очутился на площади Пушкина. Свернул за угол на Тверской бульвар. Смеркалось. В тени деревьев на скамейках сидели парочки (на каждой по одной). Скамейки же, освещенные светом фонарей были, как правило, пусты. Адиль шел посреди бульвара и говорил сам себе: "Вон сидят влюбленные. Посмотри, как им хорошо! Они счастливы. Парень обнял девушку за плечи. А этот так нежно держит руку подруги в своей... Вон еще... Видишь, как им весело! А ты идешь один... Так тебе и надо!"
      Адиль вспомнил Джейран. Вспомнил ее родинку на левой щеке, тонкие брови, живые глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами, алые, как мак, губы. Он многое отдал бы за то, чтобы увидеть ее сейчас. Сегодня впервые за все время Адиль почувствовал, что поступил с девушкой жестоко. "Ведь у меня были чистые помыслы. Я не собирался ее обманывать. Может, ее вовсе не заинтересовало бы, чем занимается моя семья. Будь я на месте Джейран, я продолжал бы к ней относиться по-прежнему. Кто знает, наверно, и мы с ней могли бы сейчас сидеть на набережной в Баку! Мы бы так же перешептывались. Я открыл бы ей свое сердце... Эх, Джейран, я не могу даже поделиться с тобой своим горем. Почему ты не была холодна со мной? Тогда разлука не принесла бы мне столько мучений..."
      Адиль миновал Никитские ворота и подходил к Арбату. Вдруг навстречу из-за угла вышла девушка. Адиль остановился: знакомое лицо! "Азербайджанка", - подумал он и тут же узнал: Лалочка!
      Лалочка тоже увидела Адиля. Подошла. Молодые люди поздоровались. Завязался обычный в подобных случаях разговор.
      Узнав, что Адиль уехал в Москву, Лалочка перестала появляться в доме с красной черепичной крышей. Конечно, ей было досадно, что ее мечты не осуществились, но она быстро утешилась. "А ну его к черту! Мало в городе парней? Не Адиль, так Камиль или Фазиль! Может, мне еще больше повезет. Встречу человека, занимающего большой пост, с "Победой"!
      Вынашивая подобные планы, разряженная Лалочка днем и вечером разгулив: ала по улицам Баку. Но ей не везло. Парни, которые нравились Лалочке, словно не замечали ее. А если и замечали, то равнодушно проходили мимо. Никто не говорил ей комплиментов, никто не восторгался изысканными туалетами, искусно закрученными локонами, рассыпанными по плечам.
      Дни проходили однообразно. Лалочка заскучала. Тогда-то ей и пришло в голову попросить дядю (крупного начальника на железной дороге) дать ей бесплатный билет в какой-нибудь "интересный" город. Дядя, желая угодить племяннице, устроил поездку в Москву. Перед отъездом Лалочка зашла к Дилефруз и взяла на всякий случай адрес Адиля.
      Вот уже вторую неделю девушка гостила в Москве. Целыми днями она ходила по универмагам, комиссионным, ювелирторгам... Музеи, исторические места, кино, театры ее не интересовали. Несколько дней назад она зашла в университет, но Адиля не застала.
      Лалочка обрадовалась встрече. Только как жаль: на днях она уезжает!
      Они спустились в метро, доехали до центра.
      - Мне пересадка на Охотный ряд, - оказал Адиль.
      - И мне туда же. Я еду в гостиницу... Молодые люди вышли из вагона.
      Адиль видел, что Лалочка не хочет с ним расстаться. Он уловил в девушке какую-то перемену. Она по-другому говорила, по-другому держалась. Казалось, это не прежняя ветренная и легкомысленная Лалочка, которая грубо шутила и приставала к нему в Баку. Именно поэтому Адиль не мог бесцеремонно распрощаться с ней. "Как бы там ни было, надо уважать человека, - подумал он. - Девушка впервые в Москве, одна... Да и, кроме того, она ведь бакинка!.. Возможно, у нее нет больше в Москве знакомых". Адиль решил, что не проводить девушку до гостиницы - неудобно. Но он так проголодался! А тут куда-то тащиться...
      - Простите, ваша гостиница далеко? Может, я провожу...
      У Адиля был план: если девушка начнет возражать из вежливости, он сейчас же распрощается с ней.
      Однако Лалочка не стала отказываться, а тихо, с наигранным смущением, сказала:
      - Вас это не затруднит? - и, помолчав, добавила: - Я еще никогда так поздно не задерживалась на улице.
      Тогда Адиль спросил:
      - Вы хотите есть? У меня предложение: зайдем в ближайшее кафе и наскоро поужинаем.
      Девушка с радостью согласилась:
      - Вот хорошо. Я с утра ничего не ела.
      Лалочка говорила правду. Сегодня она целый день, забыв обо всем на свете, искала по магазинам какую-то диковинную сумочку с длинным ремнем.
      В вестибюле кафе-закусочной гостиницы "Москва" Лалочке показалось, будто она невестой входит в дом с красной черепичной крышей.
      Ужин занял немного времени.
      Адиль проводил девушку до гостиницы и, оставшись один, облегченно вздохнул: "Слава богу, отделался. Вот привязалась..."
      Однако на следующий день Лалочка разыскала Адаля в университете и пригласила в кино.
      Адиль сделал попытку отвертеться:
      - Очень извиняюсь. У меня курсовая... Я не могу пойти.
      Девушка настаивала:
      - Если ты не пойдешь, я обижусь, - она вынула из сумочки два билета. Видишь, утром купила.
      Волей-неволей пришлось согласиться.
      В кинотеатре Лалочка почувствовала себя свободнее. Прозвенел звонок. Все сели на свои места. Свет погас. Лалочка сняла шляпу и отдала ее Адилю вместе с сумочкой.
      - Подержи, пожалуйста, я причешусь. Адиль молча взял веши.
      Девушка, не торопясь, расчесывала волосы и улыбалась, бросая в темноте на Адиля томные взгляды.
      "Вот так влип! - подумал Адиль и заерзал на стуле. - О чем я с ней буду разговаривать?"
      Покончив с туалетом, Лалочка пододвинулась к Адилю и зашептала:
      - Тебе не скучно в Москве?
      - Нет.
      - А я до вчерашнего дня очень скучала.
      На экране мелькали кадры. В зале становилось то светлее, то темнее.
      - Когда вы уезжаете? - спросил Адиль.
      Девушка обрадовалась.
      - Почему ты спрашиваешь?
      - Так просто...
      Лалочка прижалась щекой к плечу Адиля и, словно застыдившись чего-то, немного помолчала. Затем повернула голову и, пристально глядя ему в лицо, сказала.
      - Я еду завтра вечером... Должна.
      Адиль промолчал.
      - Придешь провожать?
      - Почему же нет? Приду...
      Пожилой мужчина, сидящий сзади, подался вперед и громким шепотом на весь зал попросил:
      - Тише пожалуйста! Мешаете!
      Адиль вытянул нory и задел лалочкину туфлю.
      - Извините, - он отодвинулся в сторону.
      Шел журнал. Показывали один из санаториев Сочи. Лалочка не выдержала и опять зашептала:
      - Я там была.
      Адиль боялся шевельнуться, так как не хотел, чтобы мужчина сзади снова сделал им замечание.
      - Очень приятно, - ответил он, не меняя позы.
      - Я тогда так поправилась!
      - Вы и сейчас не худая...
      Лалочка улыбнулась, взяла мизинец Адиля и сжала его.
      - Смотри, сломаю... Зачем надо мной смеешься? - и она схватила его повыше, за кисть.
      Стесняясь соседей, Адиль спрятал руку под лалочкину шляпу. Обернулся. Посмотрел на девушку. Глаза ее сузились, веки подрагивали. На губах блуждала растерянная улыбка, грудь часто вздымалась.