- Почаще приходите к соседям, я буду вам играть... Хорошо, что старик ничего не понял. Энергично
      размахивая потрепанным портфелем, он начал спускаться по лестнице.
      - Пошли, Джейран.
      Адиль повторил про себя: "Джейран, Джейран, Джейран..."
      Девушка еще раз взглянула в соседний двор и пошла за учителем. На улице она опять услышала звуки тары. Юноша играл "Канарейку".
      Беседуя, Джейран и учитель Салех дошли до Баксовета и хотели перейти на другую сторону улицы. Вдруг их внимание привлекла необычная картина. У троллейбусной остановки стояла крикливо разряженная женщина в широкополой соломенной шляпе, а рядом по земле катался мальчуган лет трех-четырех, дрыгал ногами и вопил, как резаный.
      Учитель Салех узнал соседей: Дилефруз и ее сына Мамеда.
      - Обрати внимание на этого молодца, - сказал он Джейран. - Он-то и испортил мне утром настроение.
      Заметив, что сын в последнее время стал плохо есть. Дилефруз испугалась и пригласила врача.
      Врач, не обращая внимания на брань Мамеда, внимательно осмотрел его, выслушал, прописал лекарство, посоветовал рано утром выводить на прогулку.
      - Микстура немного горьковата, - сказал он. - Но все же вы давайте ее три раза в день по столовой ложке.
      Слова врача показались Дилефруз подозрительными.
      - Смотри, доктор, - погрозила она пальцем. - Твое лекарство сначала приму я. Этот мальчик - моя единственная радость. И если что случится пеняй на себя. Приду к тебе домой, задам перцу.
      Бутылку с микстурой Мамед разбил в первый же день, а на прогулку идти отказался. С большим трудом матери удалось уговорить его выйти на набережную. Сегодня же они гуляли в Пионерском парке.
      На обратном пути Мамед раскапризничался, швырнул на середину улицы игрушки, конфеты, шоколад, упал на землю и принялся валяться в пыли. Уговоры Дилефруз не возымели действия. Мамед брыкался, ругал мать и голосил:
      - Не пойду! Не пойду! Не пойду!
      Ему понравилась палочка милиционера, который стоял на перекрестке. Мальчик кричал, что не двинется с места, если ему не дадут эту палочку.
      Прохожие оборачивались, смотрели сначала на мальчика, потом на мамашу, разодетую и раскрашенную, как актриса перед выходом на сцену.
      Милиционер недовольно поглядывал на Мамеда.
      Джейран и учитель присоединились к зрителям.
      Наконец, потеряв надежду успокоить сына, Дилефруз подошла к постовому.
      - Послушай, братец милиционер! Если не трудно, дай на пять минут свою палку. Пусть ребенок поиграет. Вон как мальчик убивается. Хочу, говорит, чтоб дядя дал мне палочку. Я объясняю, нельзя! А он знать ничего не желает. Больной мальчик, понимаешь?
      Милиционер нахмурился и строго посмотрел на Дилефруз.
      - Его болезнь - невоспитанность! - он повернулся к женщине спиной и, взмахнув рукой, дал дорогу машине, стоящей на перекрестке.
      Ах, что тут было с Дилефруз! Она вспыхнула, как порох:
      - Невоспитанный твой отец! Эх, ты! Вы послушайте, что он говорит. Я подошла и по-человечески прошу палочку... А он мне что? Невоспитанный! - Она пошла к сыну.
      Учитель Салех и Джейран перешли на другую сторону.
      - Ну? Видела? - старик сердито покачал головой. - Мамаша и сыночек стоят друг друга. Откуда же быть хорошему настроению, если у тебя такие соседи? - Учитель вздохнул и продолжал: - Пять лет я выхаживал розовый куст под окном. Своими руками посадил. Сегодня утром этот сорванец кинул камень и сломал ветку... Словно сердце ранил.
      В голосе учителя было столько печали! Тонкие губы под седыми усами подрагивали. Джейран подумала: "Может, этот розовый куст - память о чем-нибудь, дорогом?"
      Но она не стала выспрашивать ничего. Не обо всем же можно спросить.
      ВЕЧЕРОМ В СРЕДУ
      Было около одиннадцати. Еще не все бакинцы, вышедшие на вечернюю прогулку, разошлись по домам. В воздухе были разлиты тишина и спокойствие. Светила луна. Мерцали звезды. Из открытых окон на улицу падал свет. На крышах высоких домов вспыхивали и гасли огни реклам. Ярко светились витрины магазинов.
      Вязы и ели на широком проспекте, бегущем мимо Дома правительства, придавали городу особую прелесть. Изредка тишину ночи нарушали автомобильные гудки да где-то вдали проносился трамвай.
      Ленинградцу этот британский вечер мог напомнить белую ночь. Все кругом было залито молочным лунным светом.
      Да, бакинские ночи неописуемо чудесны! Помню, еще мальчишкой я часто выходил после заката в галерею, увитую плюшем, и любовался вечерними огнями. Я смотрел, смотрел, и сердце мое наполнялось гордостью: я - бакинец! Это было удивительное, волнующее чувство.
      Прошли годы. Я стал старше, а Баку помолодел, сделался еще прекраснее.
      Вот и сегодня вместе с юношами и девушками, вышедшими из сада Дворца культуры, я любуюсь бакинской ночью. Молодежь расходится по домам, а я еще не знаю, куда пойду. Но все-таки иду. Я слежу за Адилем и Джейран, которые медленно шагают к набережной и тихо, словно боясь вспугнуть тишину ночи, переговариваются. Я ясно их слышу. Не знаю, о чем они говорили до этого, но сейчас Адиль просит Джейран извинить его за письма, которые он писал на карнавале,
      - Откровенно говоря, я не знал... Думал, тринадцатый номер - совсем другая девушка.
      - Что вы, что вы... Это я должна просить у вас прощения. Хотя, надо сказать, вся прелесть игры "в почту" в том-то и заключается, чтобы позабавиться...
      - А где вы взяли второй номер, Джейран?
      Адиль сам не заметил, как назвал девушку по имени.
      По чему-то Джейран это показалось странным. Она быстро обернулась, пристально посмотрела на Адиля, Потом потупилась и тихо ответила:
      - Мы пришли на карнавал вместе с подругой. Ей, достался номер тринадцать. В восемь часов она ушла на вокзал встречать брата, а свой номер отдала мне.
      - И вы решили подшутить надо мной? - улыбнувшись, добавил Адиль.
      - Неужели обиделись?
      Каким приятным голосом это было сказано!
      - Нет, нет, - Адиль восторженно посмотрел на девушку, - я согласен, чтобы меня всегда так обижали!..
      После этого неожиданного заявления Адиля наступила пауза.
      Желая сократить дорогу, Джейран начала переходить улицу, Адиль хотел последовать за ней. Но из-за угла выскочила машина и заставила юношу остановиться. Беседа прервалась на самом интересном месте. Мощный свет фар ослепил Адиля. На мгновение он потерял. Джейран из виду. Машина промчалась. Адиль перешел улицу, Джейран не оборачивалась, но шла так медленно, что выло видно: она ждет, когда Адиль догонит.
      Они поровнялись и снова зашагали рядом.
      Нелегко было Адилю налаживать прерванную беседу. Как они хорошо разговаривали только что. Выбрал же шофер время!
      Они шли так близко, что Адилю показалось, их плечи вот-вот соприкоснутся. Юноша сделал шаг в сторону.
      - У меня есть один приятель, - начал он, - большой шутник. Говорит, когда идешь с девушкой и видишь, разговор не клеится... ну, смущаются оба... заведи речь о деревянной ложке.
      - О чем, о чем?.. - Джейран удивленно взглянула на Адиля.
      - О деревянной ложке. Друг утверждает, что после этого сразу все наладится и беседа пойдет как по маслу. По его мнению, деревянная ложка может послужить причиной интересного разговора. Я вижу, мы идем я молчим, как воды в рот набрали. Еще немного, придется опросить: есть ли у вас дома деревянная ложка?
      Джейран с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Не ответить Значило обидеть Адиля.
      - Была, - сказала она, - младший брат сломал.
      - А я не верю. По-моему, вы ложку сломали сами. Как тогда чернильницу... И незачем сваливать на брата.
      Это была шутка. Однако Адиль, сам того не подозревая, затронул сокровенные чувства девушки. В ушах Джейран зазвучала мелодия, которую она два месяца назад услышала в доме учителя Салеха. Ей вспомнился весь их краткий разговор: "Вы очень хорошо играете "Канарейку"... "Почаще приходите к соседям, я буду вам играть..."
      Девушке показалось, что если Адиль внимательно посмотрит на нее, то прочтет все ее мысли и даже узнает, что в тот день, идя с учителем Салехом, она всю дорогу не переставала думать о нем. Девушка боялась, что глаза ее расскажут все, и Адиль поймет: письма на карнавале писались не ради шутки.
      - Я знаю, на что вы намекаете, - Джейран глубоко вздохнула и тут же умолкла, чтобы не выдать волнения, затем добавила каким-то чужим сдавленным голосом, - Я все помню... И даже то, что вы хорошо играете на таре.
      Джейран была так растеряна в эту минуту, что, если бы у нее спросили, по какой улице они идут, она не смогла бы ответить сразу.
      - Вы и теперь играете на таре?
      - Нет.
      - Почему же?
      - Слушать некому.
      Девушка поняла смысл, который заключался в этом ответе.
      "Деревянная ложка" оказалась чудодейственной вещью. Завязался оживленный разговор. Да такой интересный, такой многозначительный...
      Наконец, они остановились перед трехэтажным домом, обращенным фасадом к Каспию.
      - Вот мы и пришли... Видите наши окна?
      В голосе Джейран прозвучало сожаление.
      Будь Адиль посмелее, он бы хорошо ответил девушке, например так: "К чему печалиться, Джейран? Ведь у сегодняшнего дня есть "завтра"... Но Адиль ничего не сказал. Не смог. Он грустно смотрел в блестящие глаза девушки и молчал. Как бы он хотел, чтобы эта встреча длилась бесконечно. Или, допустим, почему они не могут встретиться завтра, прямо с утра? Как ему было сказать об этом? Что сказать? А вдруг Джейран рассердится? Нет, нет, он должен во что бы то ни стало увидеть ее еще раз! На случай рассчитывать нельзя. Так они могут больше не встретиться.
      Это опасение прядало Адилю смелость, и он заговорил:
      - Джейран, если нас увидят вместе, вам не влетит?
      - Нет, - смело ответила девушка - я от родных ничего не скрываю. Только... Мама всегда предупреждает меня: "Если с кем-нибудь хочешь подружиться, не торопись, сначала узнай хорошо человека..." - Джейран помолчала и добавила: - Мама даже говорит, что неплохо узнать, из какой семьи человек. Люди бывают разные. Сразу не распознаешь.
      Сколько раз в школе Адиль стоял перед преподавателями, отвечал на самые трудные вопросы. Но никогда он не чувствовал себя так стесненно и скованно, как сегодня.
      - Хорошо. Увидят нас вместе и спросят: кто этот парень? Что вы ответите?
      Джейран не растерялась:
      - Возможность ответить на этот вопрос я предоставлю вам. Интересно, как вы будете выкручиваться?
      - Если спросит ваша мама, - Адиль усмехнулся и почесал затылок, скажу, что вы - мой товарищ по школе. А если выйдет отец, тогда...
      - Тогда, мне кажется, вы спрячетесь за угол. Оба рассмеялись.
      - Только хочу вас предупредить, - Джейран сделала шаг назад, словно собиралась уйти, - мою маму провести трудно. Это во-первых. А во-вторых, она хорошо знает всех моих школьных товарищей.
      - Не думайте, что я такой уж трус, Джейран. Я могу прямо и открыто заявить, что мы только сегодня познакомились. А завтра вечером мы опять увидимся.
      Девушка немного смутилась и опустила голову.
      Адиль осмелел еще больше:
      - Я правду сказал, Джейран?
      - Не знаю... - еле слышно прошептала девушка.
      Этого Адилю было достаточно.
      Расставшись с девушкой, Адилъ не мог сразу уйти и долго расхаживал взад и вперед по тротуару. Потом опять подошел к дому и стоял у подъезда до тех пор, пока в окнах квартиры Джейран не погас свет. Только после этого он медленно, нехотя двинулся домой.
      Какая это была чудесная ночь! Никогда еще луна, звезды, городские огни не казались Адилю такими прекрасными. Даже прохожие и те смотрели, на него как-то по-особенному, ласково. Улицы раздвинулись, стали шире. Все представлялось ему новым, свежим, красивым.
      Он думал о Джейран, шел вместе с нею, разговаривал...
      Ах, первая любовь! Первое свидание! Волшебные минуты... Кто пережил их, тот никогда не забудет этого необъяснимого чувства. Его не передашь словами. Как самое дорогое воспоминание молодости, это чистое, невинное чувство живет в сердце до конца наших дней.
      Первая любовь! Первая встреча! Самое главное и значительное в жизни, в молодости уже после этого.
      Кто пережил, тот знает: муки первой любви сладостны.
      Можно понять Адиля.
      Было около часу ночи, когда Адиль подходил к своему дому. Мысленно же он все еще был с Джейран. У ворот остановился, прислонился спиной к забору, взглянул на небо. Только сейчас он почувствовал, что сильно устал. А перед глазами стояла Джейран. В ушах звучал ее голос. "Только хочу вас предупредить, мою маму провести очень трудно. Это во-первых. А во-вторых, она хорошо знает всех моих школьных товарищей",
      "Напрасно я так быстро расстался с ней, - ругал себя Адиль. - Попросил бы постоять еще минут пять. Конечно, она не отказала бы. Пять-то минут... А может, и все десять? Мы бы разговаривали, разговаривали... Ну, ничего. Что было, то прошло. Для меня это хороший урок. В следующий раз буду знать, что делать..."
      Адиль закрыл глаза и замер. Шли минуты. "Вы очень хорошо играете "Канарейку"!" Адиль словно очнулся ото сна. Оправил пиджак. Глянул по сторонам: поблизости не было никого,
      Не будь в доме Дилефруз, он вышел бы сейчас в галерею, распахнул окно, прижал к груди тару... Играл бы всю ночь. Джейран услышала бы его и поняла, что он играет для нее, только для нее.
      Адилю не верилось, что они условились встретиться через неделю, опять в среду вечером. Он ясно помнил, Джейран сама назначила день и час. И все-таки не верил: "Нет, нет, наверно, это сон". Но ведь он хорошо слышал, как Джейран оказала: "К сожалению, Адиль, раньше среды мы не увидимся. Только в этот день мама бывает дома, и я могу выйти погулять..."
      В эту минуту, мечтая о будущих встречах, Адиль был согласен, чтобы среда наступала через каждые два-три дня. Пусть дни и недели станут короче... Пусть даже сократится жизнь!
      ... Еще в четвертом классе Джейран подружилась с красивой девочкой, Халидой. У Халиды были темные коротко подстриженные волосы и круглые щеки, которые и летом и зимой алели, словно маки.
      В классе училась еще одна Халида. Чтобы их не путать, ребята прозвали подружку Джейран "краснощекой Халидой". Тонкие короткие брови, черные раскосые глаза придавали девочке сходство с китаянкой. Когда Халида смеялась, ее и без того узкие глаза совсем исчезали за пухленькими щечками.
      Подруги вместе ходили в школу, вместе гуляля, вместе готовились к экзаменам. Иногда они даже шили ceбe платья из одинаковой материи, и если, случалось, надевали их одновременно, все принимали девочек за, сестер близнецов.
      На уроках Халида и Джейран любили поболтать. Поэтому их всегда рассаживали. Но при случае девочки опять садились за одну парту, и тогда начинались, шутки, смех, баловство.
      После семилетки подружки не расстались, вместе поступили в художественный техникум. Своей страстью, к живописи Джейран еще в школе заразила и подругу...
      Окончив техникум, Халида получила направление в сельскую школу на должность учительницы рисования. Девушка очень любила природу, поэтому уехала в район задолго до начала занятий, чтобы провести там свой летний отдых. Вот уже два месяца подружки поверяли друг другу свои "секреты" с помощью писем.
      Когда, расставшись с Адилем, Джейран пришла домой, мать первым делом подала ей письмо.
      - Вот читай... От краснощекой Халиды.
      Джейран вскрыла конверт. Буквы - ровные, аккуратные, - сразу видно: писала художница. Халида, кай обычно, не могла удержаться от шутки. Письмо начиналось словами: "Моя славная пятнистая Джейран!" Затем шли восторженные описания деревни, школы, природы...
      "До начала занятий, - писала Халида, - я решила взять работу в клубе. Местные артисты готовят новую постановку. Меня попросили сделать эскизы к декорациям. Масляные краски, которые я привезла с собой, оказались очень кстати. Вот уже несколько дней я работаю в клубе.
      Дорогая Джейран, мне даже неудобно тебе писать... Здесь есть один артист, Надир, исполнитель главных ролей. Так вот он целыми днями не отходит от меня, только и говорит что о кино и театре..."
      Джейран услышала за спиной шаги матери и быстро сложила письмо.
      - Ну, доченька, что пишет наша краснощекая Халида? Наверно, и там продолжает проказничать?
      - Она шлет тебе привет, мама...
      Не желая, чтобы мать видела ее лицо, Джейран нагнулась, делая вид, будто поправляет носки.
      Прочитав письмо Халиды, девушка задумалась. За столом тоже была рассеяна. Чай остыл. Домашние собирались спать. Джейран отодвинула чашку, встала, прошла к себе в комнату, зажгла лампу, села, еще раз перечла письмо подруги, подперла рукой подбородок. Щеки пылали. И тут ей почудилось, будто где-то далеко-далеко заиграли на таре. Губы девушки невольно зашептали:
      Ты коварна, канарейка,
      Песенкой своей согрей-ка...
      Джейран потушила свет и долго думала об Адиле. Сердце ее сжималось. Казалось, в комнате не хватает воздуха. Тогда она встала, открыла дверь на балкон.
      Тюлевые занавески всколыхнулись. На нее пахнуло свежестью, душистым ароматом ночи. Листочки цветов тихо зашептались. Письмо Халиды затрепетало на столе, как раненый голубь.
      Джейран, словно во сне, надела халат и вышла на балкон. Прижалась грудью к холодным железным перилам, глянула вниз на то место, где они недавно стояли с Адилем. Улица была тиха и пустынна. Только вдали за перекрестком кто-то прохаживался взад и вперед. "Может, это он? - подумала девушка. - Нет, если бы это был Адиль, он бы обязательно обернулся и посмотрел сюда".
      Джейран не помнила, сколько простояла на балконе. Она дрожала, как осиновый листок. Наконец, придя в себя, девушка вернулась в комнату, закрыла дверь балкона, снова зажгла свет и села за письменный стол.
      Будь рядом Халида, Джейран рассказала бы ей, как она познакомилась с Адилем и все-все, что произошло на карнавале. Но могла бы она открыть свое сердце до конца? Нет, постеснялась бы.
      "И все-таки напишу! - решила девушка, выдвинула ящик, достала бумагу, взяла ручку, обмакнула в чернила. - Напишу, все напишу Халиде!"
      И вдруг в сердце что-то кольнуло: "Нет, нельзя писать. Это принадлежит только мне и ему...". Взгляд Джейран упал на чернильницу. Глава ее сразу засветились радостью, заулыбались. Ведь эта чернильница - первый подарок Адиля. Как она не подумала об этом раньше. Джейран взяла чернильницу и стала внимательно рассматривать: "Какое счастье, что я не разбила ее за эти два месяца!" - подумала девушка и опять осторожно поставила чернильницу на место.
      "Напишу Халиде в общих чертах..." - решила, наконец, Джейран и снова взялась за перо.
      Но с чего начать? Ей вспомнился тот день, когда она, прижимая к груди учебники, шла на занятия. Ласковое весеннее утро... Потом дождь... Учитель Салех... Соседний двор... Бриллиантовые капли на виноградных листьях. Курчавый парень в сетке с короткими рукавами под окном галереи. В руках у него тара... Какая грустная мелодия!.. Джейран, как зачарованная, стоит, облокотившись на перила балкончика...
      Девушке казалось, она видит картину, написанную масляными красками. Она машинально чертила пером по бумаге. Нарисовала галерею. У распахнутого окна сидит юноша. В руках у него тара.
      Ослабевшие пальцы Джейран разжались. Ручка упала на стол.
      - Ах, скорей бы среда! - девушка вскочила и опять выбежала на балкон.
      КАЛИТКУ ОТКРЫВАЕТ ДИЛЕФРУЗ
      В ворота постучали.
      Вот уже три часа Дилефруз спала мертвым сном, разметавшись на мягкой постели. Она не слышала ни плача Мамеда, ни звонков, ни стука. Рахман был в отьезде, и Дилефруз заперла калитку сразу после ужина. Ее мощный храп разносился по всему дому.
      Видя, что на звонки не отвечают, Адиль затарабанил в ворота кулаками.
      Наконец, Дилефруз открыла глаза и лениво потянулась. Взглянула на стенные часы: ровно час. Только, тут она вспомнила, что Адиля нет дома. Кровь бросилась ей в голову. Дилефруз сорвала с себя простыню, встала на пятнистую тигровую шкуру, разостланную перед кроватью, накинула халат, сунула ноги в мягкие ночные туфли и, протирая глаза, зашлепала в галерею.
      - Кто там? - крикнула она, высунувшись из окна.
      - Открой, это я.
      Размахивая руками, сердито топая по ступенькам, Дилефруз спустилась во двор, откинула щеколду и повернулась спиной к воротам.
      Едва Адиль вошел, мачеха набросилась на него:
      - Этого еще не хватало! Выходит, теперь Дилефруз-ханум должна каждую ночь вскакивать и открывать тебе калитку? Нет, не бывать этому! Ты где-то шляешься, а я должна не спать?!
      Видя, что мачеха разошлась не на шутку, Адиль быстро захлопнул калитку. Унять Дилефруз было весьма грудным делом.
      - Вот погоди, приедет Рахман, будь он неладен, я все ему расскажу! продолжала кричать Дилефруз, - Клянусь своей дорогой жизнью! Вот этой жизнью... - она хлопнула себя ладонью по распахнутой груди. - Не я буду, если не выложу ему все начистоту. Увидишь!
      Адиль двинулся к лестнице.
      - Отец мне ничего не скажет. А если скажет - будет неправ. Другое дело, - если бы я беспокоил тебя каждую ночь... Кто в доме, тот и должен открыть на стук.
      Адиль поднялся в галерею. Дилефрув, задрав халат до колен, карабкалась за ним по лестнице.
      - Ах вот оно что! Отец ему ничего не скажет! Выходит, собака собаке лапу не отдавит... На отца надеешься?!..
      Адиль резко обернулся и, закусив нижнюю губу, с ненавистью посмотрел в глаза мачехи.
      - Прошу тебя, закрой рот! И не произноси в нашем доме слов, которым научилась на вокзале!
      - Что, что?! В вашем доме?!
      - Да! В нашем доме! Если тебе трудно открывать калитку, если это мешает твоему сладкому сну, можешь в следующий paз не запирать. Да я и через забор перелезу...
      Дилефруз впервые столкнулась с таким решительным отпором. От удивления глаза ее полезли на лоб.
      - Ага! Вон как!? Ну хорошо же! Посмотрим! Да не пойдет тебе впрок добро, которое ты видел от меня! И тебе и твоему отцу! Ах, я дура! Наивная... - Дилефруз ударила себя кулаками по голове. - Сама виновата. Зачем бросила свою комнату и пришла в этот проклятый дом?! Теперь меня каждая собака может оскорбить!..
      Дилефруз все больше и больше возвышала голос. Адиль хорошо изучил характер мачехи. Он знал: в подобных случаях лучше промолчать. Но сейчас ему трудно было сдержаться.
      Мамед заревел еще сильнее.
      Чувствуя, что препирания с Дилефруз к хорошему не приведут, Адиль прошел в свою комнату и хлопнул дверью. Разделся. Лег в постель.
      Дилефруз продолжала бушевать. Не обращая внимания на рев Мамеда, она металась из угла в угол, кричала, грозила, подходила к комнате Адиля, открывала дверь и ругала юношу на чем свет стоит.
      - Ничего, погоди же! Ты меня узнаешь: Клянусь своей драгоценной жизнью, или я останусь в этом проклятом доме или ты!
      - Не кричи, ты останешься! - спокойно и серьезно ответил Адиль: - С таким нахальством не только меня, отца выживешь!
      - Что же ты раньше молчал? Почему только теперь заговорил? Когда я впервые пришла в этот дом, ты и твой отец готовы были целовать мои ноги.
      - Никогда не опускался до такой глупости.
      Мачеха задохнулась от ярости.
      В доме учителя Салеха зажегся свет. Очевидно, шум и крик разбудили соседей.
      Дилефруз, ни на секунду не умолкая, продолжала выкрикивать ругательства.
      К двум часам ночи скандал начал затихать, но заснуть Адилъ не мог. Настойчивая мысль сверлила его мозг: когда же он избавится от этого ада?
      Юноша лежал и думал: "Какие все-таки люди разные... Вот, например, Джейран... Разговариваешь с ней и чувствуешь себя самым счастливым человеком на свете. А Дилефруз... Жить с ней под одной крышей - настоящая пытка! Почему не все люди такие приветливые, милые, как Джейран!.."
      Под эти думы Адиль задремал. Вдруг у ворот позвонили.
      Это 6ыл Рахман.
      Спрятав в подвале вещи, привезенные из Москвы для продажи, он поднялся наверх, вошел в комнату и тихо сказал жене:
      - Поезд опоздал... Пока нес чемодан с вокзала, чуть не умер от страха. Рано или поздно попадусь. И ты тоже хороша... Научила. Разве можно жить спокойно, занимаясь спекуляцией? Неужели нельзя жить как все?..
      Рахман разделся и хотел лечь, но тут заметил, что жена ведет себя очень странно: вытащила на середину комнаты сундук и вынимает какие-то вещи.
      - Зачем тебе это ночью? - удивился муж. Дилефруз не ответила. Рахман нагнулся, заглянул в
      лицо жены и увидел, что она плачет.
      - Что с тобой?
      - Ни-че-го! - голос у Дилефруз задрожал, она шмыгнула носом и стала размазывать по лицу слезы.
      Глупая я, глупая!.. Проклятье и мне и всему моему роду, если я хоть день еще останусь в этом доме!
      - Ну и дела! Да объясни, что случилось? Может, опять с соседями поскандалила?
      Дилефруз хлопнула себя по коленям.
      - Ты еще спрашиваешь? Твой сын выгоняет меня из дому! Мало того, что пришел поздно, поднял меня с постели, он еще вдобавок начал браниться. Я пекусь о нем - и я же плохая. Все мне на добро отвечают злом. Продала свою чудесную комнату, купила тебе шапку, твоему сыну - костюм, а какова благодарность? Уж лучше бы Аллах укоротил мне жизнь, но прибавил счастья...
      Адиль отчетливо слышал каждое слово.
      - Завтра же заберу Мамеда и уйду из этого проклятого дома! Непременно уйду! Ничто меня не остановит!
      Рахман, как истукан, стоял перед женой, сдвинув свои широкие брови. Он не мог поверить: неужели Адиль оскорбил Дилефруз?
      - Где, где же твои сладкие обещания? - причитала Дилефруз, сидя на сундучке, словно сова на развалинах. - Быстро же все забывается. Paзвe ты не тот самый Рахман?.. Помнишь, как уговаривал меня сладкими речами в моем доме в крепости? Вот она я, перед тобой... Чего молчишь?
      - Ну и дела!..- вздохнул Рахман.
      - Разве не ты мне говорил: "Мой Адиль тихий, послушный мальчик, будет любить тебя, как родную мать...". Где все это? Я спрашиваю тебя! Разве тихие, послушные дети бывают такими? Так ли любят родную мать? Нет!.. Не быть мне дочерью Мир-Мамеда, если я хоть день еще останусь в этом проклятом доме! - Дилефруз опять начала жалобно всхлипывать. - За это время, я похудела ровно на два триста. Платья висят на мне, как на вешалке.
      Женщина решила, что настало время лишиться чувств, грохнуться с сундука на пол. Однако прикинув, что Рахман стоит далеко и не успеет подхватить ее, она закатила глаза и завопила:
      - Вай!.. Вай!.. Вай!..
      Рахман шагнул вперед и едва поймал грузное тело супруги.
      - Термометр! - прошептала Дилефруз, хватаясь рукой за сердце.
      Светало. А Адиль все еще ворочался в постели.
      Пробило десять. Первым на плач Мамеда встал Адиль. Вскоре проснулась и Дилефруз. Что касается Рахмана, он натянул на голову одеяло и никак не хотел открывать глаз.
      Мамед продолжал капризничать.
      - Не даст, не даст поспать, сукии сын! - ворчал отец. - Можно подумать, его поили молоком ослицы, Кричит, как резаный...
      Когда Рахман был дома, Дилефруз пальцем о палец не ударяла. Он и чай ставил, и пол подметал, и за сыном присматривал.
      Зная хорошо свои обязанности, Рахман встал, взял Мамеда на руки и начал прохаживаться по комнате, напевая:
      Мой сынишка-шалунишка,
      Толотый, кругленький мальчишка,
      На заре уже не спит,
      Как осленок, голосит...
      Услышав слово "осленок", Дилефруз бросила на мужа сердитый взгляд, однако ничего не сказала, ибо Рахман тут же звонко расцеловал сына в обе щеки.
      Когда Адиль выходил в галерею умываться, Дилефруз проводила его ненавидящим взглядом, и, высунув из-под одеяла правую руку, погрозила мужу пальцем:
      - Смотри, Рахман... Отчитаешь его сегодня - хорошо. А будешь молчать, как немой, - пеняй на себя. Я знаю, что мне делать...
      Рахмам обиженно посмотрел на жену.
      - Послушай, Дилефруз-ханум, заклинаю тебя твоей дорогой жизнью... Будет! Перестань сердиться. Он еще ребенок! От недомыслия все... Вот и наглупил. Стоит ли с утра поднимать скандал?
      - Нет, я не допущу, не позволю себя оскорблять! Муж покачал головой и забормотал:
      - Ну и дела...
      Вошел Адиль. Рахман остановил его.
      - Присядь, сынок, у меня к тебе дело.
      Адиль перекинул полотенце через плечо и опустился на стул. Казалось, Дилефруз укололи шилом. Она подскочила в постели и отвернулась к стене.
      Рахмаи поставил Мамеда на пол. Мальчик схвати с тарелки котлету, оставшуюся с вечера, и побежал во двор.
      Рахман долго молчал, моргая глазами. Наконец взглянул на Адиля, потом на спину Дилефруз и тяжело вздохнул. Взял стул, сел, опять потупился. Казалось, ему было стыдно сына. Дилефруз с нетерпением ждала, когда муж начнет. Ей хотелось, чтобы Рахман накричал на Адиля, залепил несколько пощечин. Только после этого она могла бы успокоиться.
      Однако вышло совсем по-другому.
      - Где ты был вчера вечером, Адиль? - ласково спросил Рахман.
      - Гулял. На карнавале... - ответил Адиль, глядя отцу прямо в глаза.
      Рахман опять помолчал, словно не знал, что еще спросить.
      - Значит, гулял, да?
      - Да! Ходил гулять... И опять пойду! Этого мне никто не запретит. Если ты имеешь что-нибудь против - объясни почему. Что в этом плохого?.. Знай, отец, жить с Дилефруз я больше не могу.
      Чувствуя, что Рахман совсем размякает, Дилефруз заворочалась в постели, давая знать, что гнев ее не остыл.
      - Нехорошо поступаешь, сынок. Прежде она любила тебя, как родная мать... Не понимаю, что между вами произошло?..
      - Ошибаешься, отец! - перебил Адиль. - Ты многого не знаешь. Говоришь, раньше она меня любила... Я и сам раньше старался не думать, родная она или неродная... Но сейчас она на каждом шагу подчеркивает, что я чужой. Мое терпение лопнуло. Начнутся в университете занятия - уйду из этого дома.
      Рахман не верил своим ушам.
      - Куда уйдешь?
      - В общежитие.
      - Сынок, - Paхман ласково посмотрел на сына, - будь разумным, наберись терпения. Человек должен отдавать себе отчет в своих словах и поступках. Сегодня ты обижен на Дилефруз, а завтра вы помиритесь.
      - Нет, отец, перемирие невозможно. Ты плохо знаешь своего сына. Мы с тобой разные люди. Да, я обязательно уйду из этого дома. И должен сказать, уйду не только из-за мачехи.