Глава 47

Заслужил ли министр орден Зеленого Попугая?

Король Виван за последнее время заметно сдал. Он уже не в силах играть роль отца нации, мудрого и сурового. Он на глазах превратился в того, кем внутренне всегда и был, — в человека слабого, неискреннего и недалекого. Больше всего ему хотелось затеряться в своей огромной королевской постели за ворохом стеганых одеял. И чтоб никто не беспокоил.

Заброшены камчатый шлафрок, в вылинявшие редеющие волосы не вплетаются папильотки. В длинной белой рубашке король лежит на постели и слушает доклад министра почтовых сношений:

— Ваше величество, невероятные слухи...

— С-сто такое? — Король Виван, когда не в духе, или испуган, или в волнении, шепелявит и вместо шипящих начинает произносить странное межзубное «т-с-сс»...

— По одной из версий, наш заклятый враг Правитель, окруженный нашими славными войсками, не стал дожидаться позорного плена и покончил с собой.

— Да-а-а!? — Король оживился. — Не мозет быть!

— Но это скорее всего так.

— Невероятно.

— И все же.

— Не верю. И не поверю никогда.

— Но гонцы сообщают.

— Ах гонссы?! — Король в волнении сел на кровати, выпростав из-под перины тощие ноги.

— Да! Они доставили депешу! — приходя в ответное волнение, вскричал министр.

— И как зе это произосло... о... э... произош-с-шло? — Король поерзал на кровати, потирая ладоши. — С-сто он ссделал, гнусный нас враг и ненавистник?

— Сообщают, что он выпил горькую настойку.

— Настойку? Горькую?! — Король радостно хлопнул в ладоши. — И сто высло?

— А сразу вслед за этим он выстрелил в себя из старинного кремневого пистолета. Знаете эти жуткие пистолеты? Пуля размером с перепелиное яйцо!

— Перепелиное яйсо? Потрясаюссе! Выстрелил? В себя? И?..

— И упал бездыханный.

— Бездыханный? Ай-се-се! И взаправду упал?

— Загнулся, ваше величество, извините, за непарламентское выражение.

— С-сто? — Король нахмурился. — Парламент? Не надо про парламент. Я не люблю парламент. И этих пустых и вредных болтунов тозе терпеть не могу.

— Простите, ваше величество. Это была метафора. Я просто хотел сказать, что наш главный враг того... гигнулся...

— Гигнулся, говорис? Да!? Это здорово. Тертовски здорово. Ты полусись орден... Только про метафоры больсе не надо.

— Сердечно благодарю, ваше величество, — министр низко поклонился.

— Два ордена — Серебряной Подвязки и Зеленого Попугая.

— Тронут навеки — Министр поклонился еще ниже. — Зеленого Попугая у меня еще нет. Это такая честь!

— Ты заслузил.

— Мои чувства превыше всякой благодарности, ваше величество.

— Только знаес сто?

— Слушаю внимательно, ваше величество.

— Нам надо убедиться, сто он гигнулся. Распорядись доставить сюда его тело. Пусть придворные враси посмотрят.

— Ваше величество, боюсь, это будет трудно сделать.

— Посему?

— Тела нет.

— То есть как это нет?

— А вот так. Нет, и все.

— Сто, и зубов не осталось? Его противных зелезных зубов.

— И зубов, ваше величество.

— Зубного врася его допросили?

— Разумеется, ваше величество.

— И сто?

— Бесполезно, ваше величество.

— Неузели?

— Зубов нет. Волос нет. Рук и ног нет. Ничего нет.

— Ты меня огорсил. А я собрался дать тебе орден Попугая. Осень славный орден. Многие министры спят и видят заполусить этот орден, а я им — фиг! — Король соорудил внушительную дулю и сунул под нос министру.

— Кстати о попугае, ваше величество. Дело в том, что прошел еще один странный слух. Будто бы Правитель не гигнулся, простите, а хуже, гораздо хуже — превратился в какую-то облезлую птицу, которая выпорхнула в ближайшую форточку и улетела в неизвестном направлении.

— Птиссу? Облезлую? — Король радостно выпучил глаза и снова застучал ладошами. — Тозе хоросая новость.

— Замечательная, ваше величество. Как раз говорят, что в попугая и превратился. В жалкого облезлого попугая.

— В фортоску? В неизвестном направлении? — Король внезапно озаботился. — Надо сделать это направление известным. Надо поймать эту птиссу и засадить в клетку. Мы бы ее кормили псеном.

— Пшеном? Не жирно ли будет?

— Ха! Отравленным псеном. И, конессно, понемнозку. Стоб не сразу сдохла.

— Вот это умно, ваше величество. — Министр возвел руки к лепному потолку, пожелтевшему от подтеков и мелких трещин. — Чтоб не сразу! Настоящая государственная мудрость!

— Разумеется, мудрость. А как зе инассе!

— Но... — Министр замялся.

— Сто такое?

— Да эти гонцы... мерзавцы...

— Посему?

— Депеши одного противоречат сообщениям другого. И так почти всегда. Ну, как работать в таких условиях? Ваше величество! Ну, как работать?

— А сто конкретно?

— Да не в попугая он превратился, — в сердцах сказал министр.

— А в кого зе?

— Если верить вот этой последней депеше, — министр достал из-за отворота пышного, украшенного аксельбантами мундира большой мятый пакет, — не то в жабу, не то в змею.

— В забу? — удивился Виван.

— Минутку, ваше величество, я сейчас уточню.

Министр воодрузил на переносицу огромные очки, достал из пакета письмо и долго его разворачивал, сопя и пришептывая.

— Так, «...сообчаю вашему При-вас-хадительству...»

— При вас? — удивился король.

— Тут так написано. Извините, ваше величество!

— Ну-ну, читай дальше.

— «... из ставки гасподина Правителя... личный калдун удавлен в башне...»

— Сто? — закричал Виван. — В басне? Удавлен? И ты молсял?

— Какое это теперь имеет значение?

— Ты сто, не понимаес? Ессе какое!

— Так, погодите... вот, нашел это место: «...в тронный зал ввили троих пленных... оне затеяли драку... стикляной шар разбился...»

— Погоди, нисего не понимаю. Как это пленные затеяли драку? Кто им позволил? И при сем здесь cap?

— Сам ничего не понимаю, ваше величество. Но так написано...

— А дальсе сто?

— «...Правитель мужиствено бросился спасати шар, напоролся на его осколки... и привратился...»

— Музественно! Так я и поверил! — Король Виван зашелся дребезжащим смехом.

— Напоролся на осколки, — повторил министр.

— И в кого зе он все-таки превратился? — спросил король, отсмеявшись.

— Тут написано... — министр сдвинул очки на лоб, а потом снова скинул их на переносицу, — тут написано «...в жабу-змею — означеную саламандру».

— Вот те на! — удивился король. — В кого?

— Выходит, в саламандру, ваше величество.

— Найди мне ее. Доставь!

— Зачем, ваше величество?

— Я бы по утрам, после завтрака с ссампанским, издевался бы над нею и строил бы ей розы. Каково!

— Бесподобно, ваше величество. Только стоит ли она цветов?

— Каких светов? При сем здесь светы?

— Вы сказали — розы.

— Да не розы, а розы! Понял, дурак?

— Ах рожи!

— Ну конесно! Разные смесные и противные розы. А она сидела бы такая песяльная, такая понурая, такая залкая. И поедала бы отравленных сервяков, дура такая.

— Вы очень мудры, ваше величество. Как всегда.

— Вот поймай мне эту забу, и орден твой.

— Буду стараться, ваше величество.

— Да, — вспомнил король. — А сто эти парни? Эти пресловутые наси герои.

— Какие парни? — осторожно поинтересовался министр.

— Да ладно вам, будто не знаете! Те самые три храбретса из какой-то там деревни... Как ее? Ну, которая за лесами, за долами... Наели они Сферу?

— Не знаю, ваше величество.

— Знасит, не насли. Инассе суму было бы! Грому было бы! Не мозет зе быть, стобы они насли эту стуковину, а от нас, королевского велисества, это бы скрывали?

— Никак не может быть! — Министр закатил глаза в притворном ужасе. — Вы как всегда невероятно правы, ваше величество. Просто бесподобно правы.

— Сфера, Сфера! — Виван пожевал губами. — А по правде говоря, на фиг она нам теперь нузна? А? Войну-то мы и так выиграли.

— Благодаря вашему чуткому, гениальному руководству, — быстро сказал министр.

— Так на кой лесый нам эта Сфера? Ессе хлопот с нею не обересси.

— Хм! Ваша правда, ваше величество. Зачем она вашему победоносному государству? Разве только для магических опытов. Отдали бы, что ли, в Королевское ученое общество.

— Усёное обсество? Обойдется. Пусть лутьсе новый порох разработают, бездельники. И фузею такую, стобы серез море-окиян стреляла! А? Нам ессе мир завоевывать!

— Вот это правильно, ваше величество. Это называется — государственная мудрость. А то кругом враги, а мы через океан стрелять не умеем.

— Теперь бы только эту забу-саламандру изловить, — мечтательно сказал король, потер ногу об ногу и сладко зажмурился. — Облезлую! Зеленую! Песяльную! — Он мелко, дробно засмеялся.

— Поймаем, ваше величество, — не слишком уверенно сказал министр.

— Да, а сто слысно про Раса, про этого выскоцку?

Как было бы приятно услышать, что храбрый генерал смертельно ранен в бою. Простой и грубый солдат, он необдуманно кинулся с обнаженный шпагой на редут противника, и злодейка-пуля скосила его. Нет, тяжелое чугунное ядро ударило смельчака прямо в грудь. Так понадежней будет.

— Мы такие сыкарные похороны закатили бы, ух! Салют громыхал бы двое суток. Гроб на лафете тассили бы восемь белоснезных лосадей, в их гривах — серные траурные ленты. Дамы рыдали бы, а дети испуганно молсяли. Оркестр исполнял бы сто-нибудь такое... милое, заунывное. — Король щелкнул пальцами. — По выссыму разряду похороны.

— Что? — испуганно спросил министр. — Какие похороны? Чьи?

— Похороны? Я сказал похороны?

— Да, ваше величество, — прошептал министр.

— Ах да, гроб на лафете... Привиделось. А сто? Разве не так хоронят военных? Мне показалось, что вы сто-то такое сказали про генерала. Сто-то грустное. — Король пригорюнился.

— Нет, ваше величество, про генерала я вам ничего еще не сказал.

— Посему? — спросил король строго.

— Потому что не знаю. Но вы не волнуйтесь. Надеюсь, с генералом не стряслось ничего дурного.

— Дурак ты, братец, — сказал король. Он снова улегся в постель и с головой укутался периной.

Глава 48

ТРИ-ПЯТЬ-СЕМЬ — остров Надежды

Саламандра пыталась убежать в холмы, а оттуда куда-нибудь ближе к югу, в сухие раскаленные горы, но ее поймали и посадили в клетку. Она смотрела оттуда колючими желтыми глазами. К клетке приставили солдата-инвалида, который кормил саламандру жуками и мухами, орешками и изюмом. Саламандра смотрела с ненавистью, но ела.

На некоторое время власть в огромной империи захватил двойник Правителя. Это был не очень способный и не очень умный человек, покорно исполнявший свою незавидную роль — появляться в ложе театра, где ему рукоплескала публика, или на третьестепенном заседании каких-нибудь волостных старшин. Неграмотные старшины смотрели на невысокого человека в белом кителе со смешанным чувством обожания и крестьянского недоверия одновременно. Обычно все проходило нормально, а иногда даже с успехом. В такие дни Правитель трепал своего зеркального собрата по плечу и тайно вешал на его пылящийся в шкафу мундир камер-лейтенанта очередной орден.

Двойника уговорили несколько сановников и генералов, карьера и жизнь которых повисла на волоске. Они заклинали чем только могли — сулили неограниченную власть и награды, пугали призраками бунта и революции, с притворной слезой говорили об интересах родины, которую готовы растоптать многочисленные враги. Намекали, что выбор невелик — если не трон, то тогда холодное подземелье и кандалы. Растерянный двойник колебался. Самый убедительный аргумент нашел вице-колдун.

— Бери власть, — шепнул он двойнику на ухо. — Бери пока. А я тебя поддержу. Великим человеком станешь и будешь командовать не только дворцовой охраной, но и дворцовыми поварами. А это, поверь мне, дело стоящее.

Двойник, человек робкий и слабохарактерный, неожиданно согласился. По всей стране объявили, что Правитель был укушен взбесившейся саламандрой, подосланной коварными врагами, после чего мучительно болел. Но вот, на счастье всех подданных великой империи, за дело взялись лучшие дворцовые лекари. При их неусыпном старании могучее здоровье Правителя одолело недуг, он полностью поправился и заступил на свой пост. Он снова в отличной форме. Он не ест и не пьет, он думает только о счастье своего народа и о его великих победах..

Все участники скандальной дворцовой встречи были посажены на карантин. В том числе Якоб Якоби, сержант и четверо его подопечных. Более ста человек, заполнявших зал в злополучную минуту, развезли по окрестным тюрьмам и монастырским башням, где посадили под усиленную охрану. Слухи о случившемся во дворце не должны были просочиться. Но это были наивные расчеты. Шила в мешке не утаишь.

Началось временное наступление войск империи. Поначалу оно развивалось успешно. На севере войска империи прорвали фронт и вновь покатились к Грому. Генералу Расу пришлось с бешеной энергией носиться по всем участкам протяженного фронта, вдохновляя уставшие войска. Присланные из королевской ставки генералы не столько помогали ему, сколько мешали. Но внезапно наступление имперской армии лопнуло как мыльный пузырь. Псевдоправителя нашли висящим в петле в своем Малом кабинете, который располагался позади Серебряного. Сам он повесился или кто-то помог ему? Разбираться было некогда. Власть перешла в руки Временного комитета, но людей, вошедших в него, кроме вице-колдуна, никто не знал. Как ни старался вице-колдун, но что-то в его волшебном ведомстве разладилось. Он сделал последний и самый решительный опыт. Развел огонь в тигле. Бросил в раскаленный котел нужные вещества и снадобья. В парах серы и ртути возникла зыбкая, дрожащая, парящая почти под потолком фигура. Но взгляд у возникшего фантома был, несмотря на дрожь, суровый и насмешливый.

— Старик! — закричал в ужасе вице-колдун и вскочил. — Это ты мне все смешал! Это ты!

Старый колдун, задушенный в подземелье свой башни по прямому приказу вице-колдуна, смеялся над ним с того света.

Во всех больших городах империи началось брожение. Солдаты империи, еще некоторое время назад упорные и бесстрашные, бросали оружие и возвращались по домам.

Сидевших на карантине людей освободили. Но шестеро наших героев сумели бежать, не дожидаясь этого события.

Они сидели в высокой угловой башне крепости, расположенной за регулярным парком, прохладным озером и лесом, в четырех милях от Главного дворца. Их заперли наверху башни, в круглом сухом помещении, где они валялись на соломе и поплевывали вверх тыквенными семечками. Далеко вверху сияло сквозь скрещенные балки небо. Иногда до них долетал помет от гнездившихся на балках птиц. Из двух узких бойниц был восхитительный вид на округу — холмы, дальние горы, редкие облака на синем небе да парящие под облаками орлы. Ребята по очереди дежурили у этих окошек, вылезти через которые, к сожалению, было нельзя.

Способ бегства они нашли простой и грубый. В их помещение вел деревянный люк в полу, запертый снизу. Сержант предложил сложить солому на люк и поджечь. Так и сделали. Дым устремился вверх. Со стороны казалось, что дымящаяся башня горит и чадит, как факел. Но смотреть на это было некому, потому что стража давно разбежалась.

Узникам дым особых хлопот не причинял. Через час доски люка задымились, а еще через час узники легко выбили полусгоревшие доски. Лестница вниз была каменная и не пострадала. Спускаясь, они сбили замки сначала на камере пятого этажа, а затем на камере третьего этажа. Из первой камеры вышла бледная, как привидение, женщина с распущенными светлыми волосами. Она посмотрела на своих освободителей невидящими прозрачными льдисто-голубыми глазами, качнулась и медленно побрела по ступеням вниз.

А вот когда распахнулась камера третьего этажа, удивлению наших героев не было предела. Согнувшись, чтобы не разбить лоб, из-под каменной арки вышел капитан Олан Корц. С веселым изумлением смотрел он на сержанта и его парней. Те, в свою очередь, обалдело уставились на него. Корц первый пришел в себя.

— Спасибо, сержант, — сказал он со спокойной улыбкой, — а теперь скажите: что я могу сделать для вас?

— Можете, — сказал сержант.

— Что именно?

— Отдайте мне на месяц ваш шлюп. Вашу «Фортуну».

— Берите! — равнодушно пожал плечами Олан Корц.

— А вы? — спросил сержант.

— У меня другие планы.

— А именно?

— Я давно мечтал засесть за мемуары.

— Желаю успеха!

— И вам того же!

Уже через три дня, погрузив на шлюп все необходимое, команда сержанта отправилась с попутным ветром на запад, в море Ста Земель. Олан Корц не только отдал корабль, он еще снабдил путешественников деньгами.

— Вы давеча спросили меня, сержант, почему я не положил в пустой сундук полтинник или сотню. Вот держите. — И Корц швырнул увесистый мешочек. Сержант ловко поймал его и без зазрения совести сунул в бездонный карман.

— А говорили, что небогатый человек.

— Говорил. Но сейчас не говорю.

— Видите как? — весело сказал сержант. — И у вас прибыль. И нам лучше.

— Там сто сорок четыре монеты, — сказал Корц.

— Да? — искренне удивился сержант. — Щедро! А почему такая сумма?

— Цифра серьезная. Вообще-то это двенадцать на двенадцать, мера человеческая и мера Ангела, как называет это число святой Иоанн в своем знаменитом Откровении. А времена-то у нас сейчас какие? Апокалиптические, верно ведь? Но в данном случае я продолжаю свои незатейливые числовые шутки. Добавьте те пятнадцать, из сундука на острове, и получится...

— Сто пятьдесят девять, — пробормотал сержант и недоуменно тряхнул головой.

— Именно, — подтвердил Олан Корц и хитро подмигнул.

— Но вы же не знаете, что означает это число?

— Не знаю и знать не хочу. Меня это больше не интересует. А вам, сержант, глядишь, и поможет.

— Будем надеяться, — пробормотал сержант.

Полученные деньги облегчили задачу. Удалось нанять несколько матросов, закупить провиант. Встал вопрос о капитане. Но неожиданно встала Сэнди и сказала:

— Вместе с вами, сержант, мы справимся сами. Вы будете командовать с мостика, голос у вас зычный, а я — вычислять маршрут. А ребята наши... Они ведь и парус поднимут, и якорь опустят, и секстантом пользоваться умеют.

— И морские узлы вязать, — добавил Валик.

Сержант смотрел на девушку, словно взвешивал.

— Твоя правда, Сэнди, — сказал он наконец. — Чужой капитан нам был бы помехой. Да и зачем он нам, когда свой есть? Точнее, своя! — И он с отеческой улыбкой слегка потрепал девушку по плечу.

Сэнди залилась краской.

Миновав Форбосский пролив, они вышли в Эллеспонт, а затем в теплое море Ста Земель.

— Почему оно так называется? — спросил Валик.

— Это огромное море, протянувшееся больше чем на тысячу миль. — Сэнди подняла глаза от карты, на которой что-то измеряла. — Далеко на западе узкий пролив выходит в океан. Но нам так далеко не надо, достаточно проплыть примерно половину. По берегам этого моря жили и живут сейчас множество народов во многих землях и странах. Отсюда и название — море Ста Земель или, проще, Стоземельное море.

Высоко на рее сидела мартышка Базз и корчила Валику рожи. Валик добродушно погрозил ей кулаком.

Вечером все, кроме вахтенных, собрались в кают-компании.

— Сэнди, — сказал Арик. — Ты обещала нам когда-то рассказать историю твой обезьянки.

— Неужели? — удивилась Сэнди. — А вам разве интересно?

— Сэнди, у тебя совесть есть? — сказал Галик.

— Ну хорошо. Не обижайтесь, пожалуйста. Это было довольно давно. Я жила тогда в Блиссе. На взморье. В полузатопленной барже. Иногда я гуляла по берегу вдоль морской кромки и уходила далеко-далеко. А где-то там, за поросшими виноградом холмами, за платановой рощей, располагался обезьяний питомник.

— О, я там бывал, — воскликнул сержант. — Честное слово, бывал, когда во флоте пару лет служил. Давненько это было. Любопытное заведение. Шимпанзе, мартышки, орангутаны — кого там только не было. Веселое место, ну, что твой цирк! Гориллы ой какие! Надо знать обезьян, их беспокойный норов. А проворные до чего, черти. Эти... которые мартышки. Ух какие быстрые. А дразнятся как! Жуть. И смешно, конечно. Опыты там с ними проводят.

— Да, — сказала Сэнди. — Там проводили опыты. Скрещивали шимпанзе с орангутаном, гориллу с павианом, макаку-резус с мартышкой. Что-то резали, что-то вставляли, что-то выращивали в пробирке. Мучили обезьяну по-страшному. Заспиртовывали обезьяний мозг. Зачем? Не знаю. Но эти ученые, эти врачи мне глубоко не симпатичны. Однажды сторож на моих глазах вынес тощую болезненную мартышку и хотел швырнуть ее прямо в огромный мусорный бак, где копошились какие-то умирающие существа. «Как вы можете?» — спросила я. А он только удивился. Я взяла у него бедную больную обезьянку и унесла к себе на баржу. Мне тогда и самой есть было нечего, но обезьянку я выходила. Она оказалась необыкновенно умной. Надеюсь, вы это заметили?

Валик во все глаза глядел на Сэнди и получил в этот момент удар орехом по голове.

Искомый таинственный остров, крохотной стрелкой протянувшийся с востока на запад, они обнаружили южнее Силиции и несколько восточнее Бальты. 35,7 градуса северной широты, 15,9 градуса восточной долготы. Само провидение подняло из пучины вулканическую землю точно на пересечении этой параллели и этого меридиана! Путешественники увидели скалистый берег, несмотря на густой сизый туман и загадочную игру с трудом пробивавшихся сквозь белесые клочья солнечных лучей.

— Вы только посмотрите на этот голубой и розовый свет! — воскликнул Арик. — Как будто мы плывем в сказку!

— Странно, — пробормотал сержант, — откуда туман в такую погоду?

— Место такое, — откликнулся Якоби. — Похоже, здесь всегда туман.

— Почему? — удивился сержант.

— Не почему, а зачем, — поправил его Якоби. — Чтобы не увидели остров те, кому не надо.

— Шутите? — хмыкнул сержант.

— Пока не знаю, — пробормотал доктор волшебных наук себе под нос.

Шлюп «Фортуна» бросил якорь в удобной бухте. Нанятых матросов оставили сторожить корабль, в то время как семеро путешественников (если считать и Базз) сошли на берег.

Никто их не встретил, остров выглядел пустынным.

— Что будем делать? — спросил Якоб Якоби.

— Ходить-бродить, — усмехнулся сержант.

Но долго им ходить не пришлось. Уже часа через два, обогнув зеленый холмик, они увидели древнее сооружение из камней.

— Мегалиты, — сказал Якоби.

Они подошли. Неровно отесанные параллелепипеды черных и темно-серых камней образовывали довольно большой круг. Большинство камней стояло вертикально. Некоторые пары столбов были перекрыты сверху плоскими камнями, что образовывало гигантские буквы «П», напоминающие ведущие в никуда ворота. Увидев одну из таких конструкций, Сэнди вздрогнула. Она ей живо напомнила ту каменную фигуру, под которой чуть было не погиб Валик на острове Крабов.

— Когда-то здесь было древнее святилище, — сказал Якоби. — Эти камни — тому свидетельство, остатки древней обсерватории.

— А вон смотрите, — сказал Арик. — Там какое-то строение.

Длинный одноэтажный дом из камней и глины стоял неподалеку. Провал входа чернел в ближайшем торце. У входа на лавке сидел старик с красивой седой бородкой.

— Добро пожаловать! — сказал он спокойным звучным голосом, когда путники осторожно приблизились. — Давно сюда не заглядывали гости.

— Разве? — удивился Галик. — А почему? Мне кажется, это оживленный участок моря.

— Участок оживленный, — улыбнулся старик, — а что толку? С моря наш остров невидим.

— Как это? — спросил Арик.

— Определенно вам не скажу. — Старик поднялся с лавки. — Сам я давно не был в море. Но знаю, что непосвященный нашего острова никогда не увидит. Сто кораблей пройдут, тысяча! Не увидят. То туман, то розовое марево, то блики, слепящие глаза. Высокая игра природы. Сюда к нам может попасть только тот, кто исчислил тайные цифры. Не получил их от кого-то, обратите внимание, не украл, не списал, а вычислил сам. Воровать, подглядывать бесполезно. Надо вычислять самостоятельно! Тем, кто сам вычислил, никакой туман не страшен. За последние лет восемьдесят таковых еще не было. Мой отец их видел — тех, прежних гостей. Я — нет. Даже не знаю, что с ними сталось. Но коль скоро я вижу вас — здесь и сегодня, в этот славный и значительный день, — значит, вы исчислили сами. Нашли два простых, скромных числа — 357 и 159. Догадались, что это широта и долгота. Ведь так, мои дорогие гости?

— Что-то в этом роде... — скромно протянул Галик.

— Да, — сказал Якоби, — вот они и исчислили. — Он повел рукой в сторону трех друзей. — Могу вас заверить.

— Ну что же, — мягко улыбнулся старик. — Прошу за мной в музей.

— Музей? — спросил Валик.

— Это музей. Старый, заброшенный, но довольно интересный. А я его хранитель. Зовут меня... Впрочем, это не важно. Можете обращаться ко мне именно так — хранитель... или господин хранитель, как вам будет угодно. Мне, по совести сказать, все равно. Если даже небрежно скажете «Эй, приятель!», я не обижусь. Ваши имена мне тоже не нужны, мы не ведем никаких записей. А вот поговорить не торопясь, задушевно — это сколько угодно. Если у вас будут вопросы, конечно.

— Вопросы будут, — сказал сержант.

— Уже? — удивился хранитель. — Внимательно слушаю вас.

— Ответьте прямо — это Сфера?

Хранитель улыбнулся.

— У нас в музее есть великолепный планетарий — огромное искусственное небо с тысячами звезд. Со всеми планетами. С малыми астероидами. С далекими туманностями. Можно сказать, весь мир как на ладони. Звезды движутся, Млечный Путь поворачивается. Завораживающее зрелище. Можно вычислять прошлое звезд и миров. А можно и будущее. Главная наша достопримечательность. Сработанный в стародавние времена выдающимися учеными и мудрецами, этот планетарий вполне уникален. Его по справедливости можно назвать Сферой.

— Это та Сфера, которую мы ищем? — настаивал сержант.

— Любезный друг, вы задаете вопрос, на который нет точного ответа. Да и не может быть.

— Почему? — насторожился сержант.

— Почти все люди ищут. Ищут всю жизнь, и почти никто не знает, что именно он ищет. И главное — зачем ищет. Одни люди ищут счастья, другие — наслаждений и богатства, третьи — приключений или власти, четвертые — забвения и тишины. И все в равной степени бродят в тумане. Что такое счастье? Какова главная цель жизни? В чем ее смысл? В чем смысл бытия как такового? Почему мир есть, когда ему было бы проще не быть? Ответов нет.

— Вы хотите сказать, что мы не исключение? — спросил Арик.

— Да, друзья, вы не исключение. Вот уже сколько дней и ночей вы упорно ищете то, о чем не имеете серьезного представления.

— Это правда, — прошептал Галик.

— Начали искать вы не потому, что жажда поиска сама родилась в вашей душе, а потому, что вам это поручили. Вы честно взялись за дело, не спорю. Это неплохо. Но этого мало.

— Мало? — удивился Валик.

— Разумеется, — улыбнулся хранитель. — И все же вы прибыли по адресу. Можете не сомневаться.

— В ваших словах нет противоречия? — спросил Галик.

— Нет, мой друг. Вы напрягали свой ум, быть может, еще не совсем зрелый. Напрягали мускулы ваших юных тел. Вы не оробели перед опасностями. Когда было нужно, вы приняли бой. Трудный бой, смертный бой. Но главное — вы заставили работать свою душу. Вы не дали ей лениться. И чудо произошло: в душах ваших родилась жажда поиска. Настоящая жажда правды. Это был великий миг. И судьба улыбнулась вам. Вы нашли.

— Неужели? — прошептал Валик онемевшими губами.

— Хм! — сказал сержант. — Нашли? Трудно поверить. Так просто?

— Придется поверить, дорогой сержант, — вмешался в разговор Якоб Якоби. — Выбора у нас не осталось.

— Вы сказали «просто»? — Хранитель смотрел на сержанта умными насмешливыми глазами.

— Ну, — стушевался сержант, — простите. Может, не то сболтнул?