В рабстве у бога

Ишков Михаил
В рабстве у бога

      Михаил Ишков
      В РАБСТВЕ У БОГА
      роман
      Часть I
      Глава 1
      Я - человек-волк. Я - бисклаварет. Кровожадности во мне не больше, чем в опрощенном цивилизованном человеке, через смену поколений утерявшем связь с прародителями своего племени. Другие исконные свойства вспыхнули во мне с необыкновенной силой. Мне дано в(дение прошлого и будущего, и в ночь на Ивана Купалу меня гнетет прежний облик - в людном месте я страшусь опрокинуться на спину.
      Такое однажды случилось со мной в студенчестве. Нестерпимая любовная страсть одолела меня; и в лесу, в верховьях Клязьмы, неподалеку от костра, в самую жгучую, истекающую минуту я на мгновение обратился в волка... С тех пор она боялась приблизиться ко мне, о том случае мы больше никогда не вспоминали. Через несколько месяцев я охладел к ней, как-то в момент ясновидения увидел её четвероногой, с маленькими рожками - конечно, волку трудно приручить лань.
      Теперь я живу с волчицей, правда, она не догадывается об этом. Ей не дано осознать свою суть, она добрая женщина, и дети наши вполне заурядные, без признаков шерсти, детеныши. К моим частым отлучкам она привыкла. Я помалкиваю о том, куда меня заносит в начале лета - кто бы воспринял подобные росказни всерьез! - но как мне быть, когда в июне начинает полнеть луна и чередой бегут короткие, как вздохи, теплые ночи. На этот раз мне пришлось отправиться в глухое приволжское полесье, на землю древних кривичей, наших близких родственников (мою родину в Побужье мне довелось посетить только раз, пробежал в погоне за Марьей-царевной). Делаю привал в деревне Волковойне у знакомых стариков. Дед Петряй - пенсионер, заслуженный алкоголик из семейства псовых. Степановна - помесь рыси с лисицей.
      Издали потянуло душком козлоногого и неопрятного создания - уж не Василь Васильевич с опаской подбирается ко мне? Пусть подойдет поближе, тогда я так лязгну на него зубами, что он тут же скроется из глаз. Если же не испугается и перебежит по бревну через ручей, звенящий в залитой сумеречным светом лощине, значит, пришло время встречи. Поведем мы с ним беседу о сгинувших богах, о переселении душ, о том, насколько весомо тысячелетие и как ощутить эту тяжесть; о приближающихся минутах цветения папоротника, охранять яркую искорку которого пришел мой черед.
      У моих предков так было заведено исстари, начиная с тех заповедных времен, о которых писал ещё Геродот. Он рассказывал, что невры были вытеснены из своих старинных жилищ змеями, частью пришедшими к ним из северных стран, а частью и расплодившимися в их краях. Предки отправились искать приют у своих родственных соседей, будинов, на реке Буг. Сами невры были чародеями: каждый из них раз в году обращался в волка, потом снова принимал человеческий вид.
      Древний историк обманывался в факте, а не в сути. Теплые длиннополые тулупы мехом наружу, которые мои пращуры надевали зимой, он принимал за волчьи шкуры. В зверей мы, посвященные, обращались в дни летнего солнцестояния, когда в сумеречных, влажных, припахивающих прелью лощинах, на вырубках, в чащобах, в истоках лесных ручьев у родников, начинал похрустывать бутон нарождающегося папоротникова цвета. С годами он все реже и реже зацветает по лесам... Наша обязанность - сохранить огненную искру от нечистой силы. Бывали случаи - срывали! Соберутся толпой на Лысой горе, начудят, наблудят, наиграются - и в дебри, на охоту! Тут надо глядеть в оба, иначе беды не оберешься. Вы думаете несчастья этого века в чем корень имеют? В попрании святынь, в дележке чужого, в ненависти к иноплеменникам? Так-то оно так, но вот вопрос - отчего эти пороки так внезапно и кроваво извергаются, отчего поток их бывает неостановим? Оттого, что бесы приращение сил от обладания заветным цветком, указующим, где лежат клады, испытывают. Самым ценным сокрытым богатством что является?
      Бессмертие!..
      Сорвет нечисть огнев цвет и мчится по лесу - воет, шумит, гикает, деревья валит; ищет, где пламенеющая головка приклонится. Там и копай! Где же огнев цвет три раза качнется да ещё вспыхнет ярко и слепяще, там Алатырь-камень схоронен. Всем камням отец - этот бел-горюч камень. По-простому знаете, как он называется? Правильно, янтарь - да не тот, что на берегах Варяжского моря находят, а тот, что был рожден на острове Буяне, где когда-то сидела царь-девица, умевшая исцелять любые раны...
      Вот откуда ниточка тянется.
      ...Пришлось рыкнуть, лязгнуть зубами - ломится Василь Васильевич через кусты, как медведь. Даром что фавн. Существо он безвредное, тихое, трусоватое. Жизнью наделен вечной. Правда, с веками характер у него изменился, а в последнее время его нрав основательно подпортило преподавание общественных наук. Был он и профессором философии, и в монахах хаживал - занимался богоискательством; после революции работал в агитпропе, во время войны служил политруком роты - был насквозь прострелен пулеметной очередью, но выжил. В последние годы трудился в педагогическом институте уминал в головах студентов основы научного коммунизма, заодно преподавал атеизм, где на лекциях убедительно доказывал, что Бога нет. Согласно этой логике он тоже не должен был бы существовать. По этому поводу Василь Васильевич на основании тысячелетнего опыта выстроил хитроумную теорию, доказывающую, что на самом деле он не существует и является не более, чем плодом народной фантазии. Я, случалось, указывал ему на разительное несоответствие теории и практики, на что он, хлопая веками, отвечал, что это противоречие мнимое... Василь Васильевич, приняв свой истинный облик, иной раз тупеет прямо на глазах и может обидевшись загнуть такую фразу: "Характернейшей приметой исторического процесса является наличие в нем поколений, предшествующих современности. Не будь этой заданности, исторический анализ свелся бы к эмпирическому обобщению сиюминутных деяний, что, безусловно, нанесло бы заметный ущерб глубине и своеобразию человеческой мысли".
      Скажет - и сам застынет с открытым ртом. В глазах тоска. Я невольно затаю дыхание и спрячу язык, покуда блоха не куснет меня через шкуру.
      Блохи - вот напасть, так напасть! Откуда они только берутся? Накинешь заветный, от пращуров, пояс, перекувырнешься через голову, обернешься волком, ипостась сменишь, а эти, насекомовредные, тут как тут. Мир обретает иной цвет, погружаешься в другие измерения, окружающее осмысливается вне исконного прародительского наследия, а они все равно норовят куснуть через кожу. Им безразлично на раритетном ли экземпляре, вроде меня, поселиться или на какой-нибудь дворовой псине. Только баней и спасаюсь - дед Петряй к моему возвращению накалит каменку... Хорошо!
      Не рано ли ты о возвращении размечтался? Что значит сила привычки!.. Соскучился, что ли, по ботинкам, ошейнику, называемому галстуком? Попробовал бы кто-нибудь здесь, в заповедном лесу, накинуть мне удавку на шею... Ух, умчал бы за тридевять земель!.. Помню, ведьма одна подбиралась, козлица. Сначала с Василь Васильевичем побаловалась, потом её на экзотику потянуло. Колдовского захотелось... У-у, змея!..
      - Серый волк, а, Серый волк? - из-за березы послышался тоненький старческий голосок. - Это я.
      - Подходи, подходи, Василь Васильевич, - поприветствовал я старого товарища. - Что, ушли тебя на пенсию в родном институте?
      Фавн вышел из-за дерева и оглушительно чихнул.
      - Что ты! - рявкнул я на него. - Лесовика разбудишь, потом от него не отвяжешься.
      - Я ничего, - начал оправдываться Василь Васильевич, - просто зайчихой потянуло. Пелагея где-то рядом кормится.
      - Сатир ты ненасытный! - возмутился я. - Все тебе неймется.
      - Натура такая, - деловито ответил Василь Васильевич, присаживаясь напротив. Ноги, покрытые свалявшейся шерстью (вместо ступней - обгрызенные копыта), вытянул перед собой. - А насчет работенки порядок. Где наша не пропадала, я теперь историю философии преподаю.
      - Ты - и философию! - изумился я.
      - Кому же, как не мне. Я, между прочим, был лично знаком с Анаксагором, Эпиктетом, с Пифагором чаи гонял.
      - Тогда чая в Европе не было, - возразил я.
      - Это по-вашему не было, а я лично с ним гонял. Кому же, как не мне... - в его голосе послышалась обида. - Прибавь мою исключительно глубокую научную подготовку, опыт преподавания самого светлого в истории человечества учения. Развитие общественной мысли свидетельствует о необходимости вдумчивого, осторожного отношения к подбору фактов, к разработке тех или иных научных концепций. Цель и смысл философии в бережном просеивании идей, аккуратной их подгонке, решительном отмежевании от всяких противоречащих истине фактов, тем более от таких, которые подбрасывают нам зарубежные псевдоученые. В чем сила философического ума? В убеждении, что все течет, все изменяется в лучшую для данного субъекта сторону; что все матерьяльное - суть духовное и наоборот. Главное, не пренебрегать сменой поколений и тщательно отсеивать факты...
      Тут он неожиданно замолчал.
      - Ты сам понял, что сказал? - спросил я его, потом после короткой паузы, не дождавшись ответа, поинтересовался: - Что там разведка доносит? Полчища нечистой силы собираются?
      Погрустневший фавн кивнул и тихо добавил:
      - Неисчислимое количество.
      - Ты истинный философ, - я лязгнул зубами. - Количество у тебя неисчислимое. Может, неисчислимое множество?
      - Тебе от этого легче? Зайцы донесли - им собратья с Юпитера рассказали - какую-то пакость готовят. Что-то туманно-ядовито-огненное везут под брезентом. Только что изготовили на планете Цны и теперь, по их, заячьим рассказам, подгоняют под алфавит.
      - Под что?! - удивился я.
      - Под алфавит... Так зайцы донесли, - испугался Василь Васильевич.
      - Место для засады приготовил?
      - На другой стороне Волги. Пусть ползающие и прямо ходящие хорошенько вымокнут - силу свою потеряют. На нашем берегу их чудище встретит. Против летающей нечисти опять придется эльфов пригласить.
      - Сами примчатся. Им с мирами возмездия вовек не ужиться. А что с нашим чудищем, уродцем-богатырем? Не пора ли зачаровывать?
      - Пора-то пора, только будет ли толк? Помнишь, Серый, как в позапрошлый раз ему ведьмы такую кралю подвели. Истинно урожденная венерка... Так он цветочек наш аленький, папоротников цвет, чуть сам ей не вручил. Какой на него заговор подействует, ума не приложу.
      Потом он показал мне два скрещенных пальца - указательный и средний. Этот знак свидетельствовал, что место зарождения бутона найдено, замкнуто заговорами и оберегами, укрыто травами и крепкими чарами. В противоположном направлении - за семью горами, семью долами - спрятано подобие цветка. Пусть бисова сила сначала за подделку повоюет, глядишь, до третьих петухов мы с обороной управимся.
      - Ой! - неожиданно вздрогнул Василь Васильевич. - Что-то прелью потянуло. Взглянуть, что ли?.. - и он мелкими скачками, вздев к груди ручки, сложив колечком пальчики, запрыгал в сторону лощины.
      Я пронзил землю взглядом и обнаружил на противоположном склоне зайчиху Пелагею, неосторожно приблизившуюся к нашей стоянке.
      Фавн есть фавн! Сколько раз лосихи грозили его растоптать, волчицы мужской срам отгрызть, кабанихи на куски разорвать - ничто не помогает. Зайчихи от него стонут, птички осуждают, а у него на все про все один ответ - где разлюбезные моему сердцу нимфы, где лесные девы, дриады, где лимнады, сильфиды, вилы? Вымерли? А я ещё живу - и это факты, с которыми невозможно не считаться. Мне скоро на войну, за правое дело сражаться буду, ваши угодья охранять. Может, меня какая-нибудь бичура погубит, черти полонят что же мне духом томиться?!
      В такие моменты Василь Васильевич становится красноречив. Не то что в институте, на кафедре. Что он там несет - уму не постижимо! Даже мне, великому воину, потомку Змея Огненного Волка, остается только плечами пожимать.
      Предки, просветите, о чем рассуждаю. Богатыря нашего, Георгия-царевича, пора заколдовывать против женских чар. С той поры, как провела его Настенька на далеком тропическом острове, где рос аленький цветок (вы только ребятишкам об этом ни полслова, не вернулась она в положенный срок в чудесный дворец), наш герой немного свихнулся. Стоит ему увидеть прекрасную юную деву, сразу плакать начинает. Ведьмы хитры - черную муринку оборотят златовлаской и ведут впереди себя.
      Вот ещё загадка, что за напасть приготовили архонты для овладения цветком. Чую, нас ждет суровый бой. В стране людей разбой, грабеж, души дотла выгорают, вот нечистая сила и встрепенулась. Туманно-ядовито-огненное?.. Надо же! Василиски были, виев гоняли, приходилось и бинфэна (сноска: чудовище, обликом похожее на дикого кабана. Спереди и сзади у него по голове (древнекит.)отбиваться. С Велиаловым воинством справлялись, игвов ( сноска: главная из рас античеловечества, высокоинтеллектуальные существа, обитатели "изнанки мира") и раруггов ( сноска: вторая из рас античеловечества, потомки гигантских хищников древних геологических эпох) одолели, а тут что-то заграничное, инопланетное завезли. Ну-ну, поглядим.
      * * *
      Отворотного зелья королева фей наварила столько, что я не удержался и попрекнул её за расточительность. Все приправы - жабье дыхание, комариный писк, скрип высохшего дуба, рыбьи разговоры, стебельки девятисилы, нечуй и плакун-травы - страшный дефицит. То же самое можно сказать и о вересковом меде и соке одолень-травы - а она их ведрами в котел.
      - Зачем ему столько?! - возмутился я. - До второго пришествия хочешь заколдовать?! Он после твоего питья опухнет и меч не сможет поднять, а ему ещё надо раскалить клинок праведным гневом до цвета небесного огня.
      Каллиопа потупилась и молча продолжила помешивать волшебном жезлом едуче-алое варево, дымящееся в медном котле. Очаг был устроен в глубине не имеющей выхода на поверхность обширной пещеры. Свод её был обтесан гномами во времена засилья гоблинов, на ровном, испещренном трещинами полу, в центре овального зала поблескивало озерко, из которого вытекал ручеек с живой водой. Сквозь толщи горных пород, выемки угольных шахт, глинистые пласты, песчаные залежи и слои известняка стремился поток наверх, и целебной силы его влаги, ослабевшей за столь длительное путешествие, все же хватало, чтобы оплодотворить изумрудные пастбища и светлые, ухоженные рощи Ирландии.
      - Ему и одного глотка будет достаточно, - печально ответила Каллиопа, - остаток я готовлю для себя.
      Шерсть встала дыбом у меня на загривке. Полный котелок! Бедная женщина!..
      - Поможет? - спросил я.
      - Вряд ли. Вроде бы отболит, недели две полна сил и бодрости, потом он меня вновь на свой тропический остров заманит, и я таю, таю... Мужик он неплохой, только сбрендил немного на идее вернуть первородный человеческий облик. Тот, которым обладал, когда ты повез его добывать меч-кладенец и вызволять меня из подземной темницы. Он все понимает, все теперь ему, Георгию-меченосцу, открыто... Я ему всю бытовуху-чернуху расписала, на блюдечке с золотой каемочкой показывала, как там у людей, в греховном мире - голод, холод, кровь, смерть, брат на брата войной идет, а он твердит одно и то же - мне надо быть с ними, там я нужнее. Блаженный, твержу ему, мы-то чем занимаемся? Мы что, без дела сидим? Сонмы нам подобных без сна и отдыха трудятся, чтобы сохранить каждый зеленый листок, каждый родничок, каждую струйку чистого воздуха. Что ты маешься, говорю, ваш институт уже второй год сидит без заказов, сотрудники по полгода зарплату не получают, а он мне отвечает - эта чудесная ипостась стесняет меня, мешает быть самим собой. Обыкновенным человеком. Я его спрашиваю, а ты кто? Ну, кто ты есть? Не человек, что ли? Скажи прямо, на соплюшек потянуло. Человеческой ... ему захотелось, меченосцу-правдолюбцу. А ты, спрашиваю, этих Настенек нынешних видывал? На шабашах их рок-н-рольных присутствовал?
      - Ну, это слишком, - запротестовал я. - Молодежь как молодежь.
      - Извини-подвинься, Серый, ничего не слишком, - замахала на меня жезлом Каллиопа. - Разве можно меня, прапраправнучку Венеры, с любой земной женщиной сравнить?
      Одеяние спало с нее. Она застыла с раковиной в поднятой руке. Я не мог отвести от неё глаз, потом наконец вымолвил:
      - Да... Нет слов.
      - А ему все свежатинку подавай. Тебе, говорит, тыщи лет, и пусть твое тело прекрасней утренней зари, чище снега на горных вершинах, это знание меня убивает.
      - Серый волк, Серый волк, - под сводами пещеры раздался мелодичный голосок. - Четыре космические тарелки подобия "эль" вошли в околоземное пространство.
      - Ведунья, - я сбросил оцепенение и, глянув в темный свод пещеры, где ясно проступили очертания дамы в белом, занявшей наблюдательный пост на одном из астероидов, вращающихся возле нашей планеты (пройдут годы, и Белая дама станет героиней передаваемых из уст в уста легенд о чудесной спасительнице терпящих бедствия космонавтах), попросил? - Ты бы не смогла проникнуть ясновидящим взором в грузовые отсеки нарушителей? Что за несокрушимое оружие они везут?..
      - Вижу... С трудом вижу. Туманная оболочка... Облако, замешанное на испарениях злобствующих травоядных с Цны. Полиморфное... Фу, мерзость какая!
      Ох, нелегкое предстоит сражение. Что-то Каллиопа подозрительно загрустила.
      - Хватит печалиться, - обратился я к ней. - Должна же быть у этого искусственного чудища какая-то тайна. Есть же у него какой-нибудь магический код. Значит, и ключик найдется...
      - Так-то оно так, - кивнула Каллиопа. - Эта пакость безусловно структурирована, иначе рассосет его в нашей ноосфере. Пришелец должен под что-то привычное, узаконенное подделаться. Робот-убийца? Вряд ли. На уровне машин мы уже сражались. Межзвездный захватчик или прочая, смердящая ужасом пакость? Тоже было.
      - Может, ученого кота, Змея Огненного Волка подключить? - предложил я.
      - Уже задействованы, - задумчиво ответила королева Фей.
      - Ладно, давай свое пойло и займись ведьмами, вампирами, гоблинами. Не может быть, чтобы без наших темных сил они смогли бы составить надежно действующий магический код. Зайцы в сибирской тайге что-то лопотали об этом нашествии, а вот о чем - припомнить не могу.
      С этими словами я сглотнул отмеренную Каллиопой порцию волшебного зелья и, растворившись в ручейке, растекся по подземным пластам. Мгновение спустя я воплотился на склоне меловой горы. Скачок, другой - и вот передо мной трясущийся от страха Василь Васильевич.
      - Они уже близко, - побледневшими губами прошептал он.
      - Где Георгий? - спросил я.
      - Выстраивает за оврагом царевичей и королевичей. Гвардейский батальон третьих и седьмых сынков, а также отдельная бригада крестьянских и солдатских детей занимают позицию уступом вправо.
      - Георгий! - окликнул я.
      - Здесь я, - безмолвно отозвался с небес густой раскатистый баритон, и под посвист нагоняющего тучи ветра, в разрывах облаков неясно очертилась исполинская, бледно-золотистая конная фигура, накрытая длинным, до лошадиных копыт, сизым плащом.
      - Прими зелье, - я послал ему свернутую в шар порцию волшебного напитка.
      Небесный всадник что-то глухо проворчал в ответ - дробястые громовые отголоски прокатились окрест.
      - Пей, пей. Это приказ. Ты вот что, храбрец-удалец, присматривай за старшими и средними царскими сыновьями, а то эти обозники того и гляди разбегутся. Стоит нечистой силе дохнуть на них жаром и смрадом, вмиг по кустам попрячутся. Не давай обойти себя с флангов, сверху тебя прикроют валькирии. Задача - оттеснить врагов в болота.
      Между тем с востока надвигалась гроза.
      Был час заката, солнце ещё висело над лесом - шар его багровел на глазах. Поднявшийся ветер скоро нагнал на светило зыбкую сероватую пелену. Вздыбившиеся на восходе облака резво поглощали синь, клубами всплывали черные тучи. Вдруг свет померк - разом обрубили его сизые сумерки, только кое-где в редкие проймы сыпались солнечные лучи, золотыми столбами упирались в землю. Вот и их поглотило вязкое облачное месиво. Завихрило вокруг, закружило, погнуло деревья, крупные градины обстреляли лес. Редкие рыбаки на Волге спешили укрыться в шалашах, в деревнях захлопывали ставни. Прошло ещё несколько минут, и в чащобах завыло, затрещало, и при свете частых зарниц было видно, как вода пошла на приступ - начала заполнять пойму, побежала вверх по оврагам, по извилистым руслам лесных ручьев.
      Скоро небо окончательно заволокло тучами, и мне, сумевшему пронзить взглядом всю их многокилометровую толщу, стал различим строй из четырех летающих тарелок, смело погрузившихся в это ураганное, смердящее ужасом и смертью, слепящее молниевыми разрядами крошево. Распахнулись грузовые люки, и из них начал сочиться невиданный на Земле мерзкий, желтый, с прозеленью, туман. Я поежился - даже тучи, согнанные черной силой со всех материков и океанов, содрогнулись, расступились и образовали пустоту, в которой под дикий хохот ветра и громовую россыпь разрядов начала разрастаться гирлянда покрытых слезящимися панцирями шаров.
      Шары вращались, натыкались друг на друга, ежесекундно меняли размеры, наконец, начали обрастать щупальцами. Потом комковатая нечисть принялась вытягиваться, шары стали превращаться в некие загогулины, штрихи, крючки и - я не поверил своим глазам - буквы!.. Знаки свивались, сливались, обрастали прямыми углами, менялись образцы шрифтов, и в этой ядовитой расползающейся слизи стали попеременно проступать то змеиные головы, то рыло бинфэна, то пасти драконов, то шлемы роботов-убийц, искаженные человеческие лица... Создавалось впечатление, что чьи-то невидимые руки второпях лепили из шафранно-бирюзового месива нечто необычное, подобное ужасу. Энергетический заряд этого инопланетного монстра был так велик, что я никак не мог проникнуть ясновидящим взглядом вглубь чуждого организма, отыскать тот поддельный ключик, с помощью которого нечистой силе удалось распахнуть дверь земной атмосферы-защитницы. Мать сыра земля допустила его до своей груди. Что оно скрывало, это смердящее смертью брюхо, это порождение Абраксаса? Напев ли детской песенки, колыбельную женщины с островов Фиджи, забытое заклинание древних египетских магов? Что извратили Миры возмездия, что приспособили для проникновения в наши заповедные уголки, где, храня душу человечества, зацветал на Ивана Копалу волшебный стебель кочедыжника? Может, забавную считалку, секрет и описание игры в "классики" - или, как у нас говорили, "почекашки"; правила, по которым следовало "водить" в "двенадцать палочек" или "чижика? Или они использовали что-то заумно-оккультное? Может, какой-нибудь литературной строкой прикрылись? Дверь отворилась, и никто не вошел... Это из Уэлса. Море смеялось? Мы ехали на перекладных из Тифлиса?..
      Никакого ответа, ни малейшего всплеска...
      Инопланетное чудище свободно разгуливало по небу, паслось, толстело, нагуливало информацию, точило нож. Наконец на светящихся, истекающих струйками испарений боках родилась надпись: "Ну, Серый волк, погоди!" - и тут же земную рать захлестнул истерический хохот, предощущение опасности оледенило кровь. Тут уж ветер не выдержал - взвыл от нестерпимого ужаса. Следом обломился громовой раскат, засверкали молнии.
      Кто-кто, а я присутствия духа не потерял. Не впервой... Главное, разгадать, в чем источник силы неумолимого, стегающего смехом бича. Где тот дуб, хрустальный ларец, где заяц и утка? Где скрывшаяся в глубинах вселенной мудрая птица Сон? Она смогла бы подсказать разгадку. Какие земные духовные элементы были соединены в этой нелепости, что придало ей смысл, значит, жизнь? Этот переиначенный смысл, некий скрытый порядок и является его "я", неисчерпаемым резервуаром энергии, которая питает это суперчудовище. Стоит мне добраться до него, отыскать ключ к магическому коду, и вся эта мощь потечет в мои лапы, в мои челюсти.
      Что примолк, ученый кот? Я слушаю, слушаю... Где твое хваленное всеведение, царь Соломон? Где ваша несокрушимая нравственная сила, святые отцы? Неужели мы эту слизистую, сочащуюся муть не одолеем? Разве есть нехватка в аскетических подвигах, разве ослаб наш дух? Неужели мы не можем топнуть ногой и воскликнуть - а все-таки она вертится! Это же не монстр, а посмешище какое-то!..
      Чу, он вздрогнул, зашевелился. Что-то проняло его. Слово? Не реагирует. Слог? Тоже молчок... Звук? Ага, встрепенулся. Набор звуков? Попадание! Что же это за набор? Я принялся метать в него сначала сочетания гласных, потом согласных. Так, звонкие, глухие, а ну-ка, шипящие... Ага, опять дернулся!
      Тем временем ведьмы, бесы и шишиморы, оседлав выползших из адских недр гадов, клином врезались в фалангу царственных героев.
      Разразился ураган, понатыкал в землю смерчи, двинул их на воинство Георгия-меченосца. Меч у богатыря уже раскалился, по лезвию сужу - слепящий луч трепещет у него в руке, разит врагов... Как нам удалось добыть меч-кладенец? Потом как-нибудь расскажу. Вот и убийцы восстали из земли и двинулись на нашу рать с ухмылками, с куплетами. Гоп со смыком - это они и будут.
      Между тем валькирии разметали орды Велиала, разбросали их по лесам будет теперь прокорм лесным хищникам. Ветер завыл вслед гимн германской бомбардировочной авиации. Это была песнь отчаяния...
      Где ты, ученый кот? Что так тихо мурлычешь? Каллиопа, растолкуй. Ага, "Рим" наоборот выходит "мир". Ну и что? Какой мир - "peace" или "world"? Ладно, сейчас попробую запустить в него этой идеей.
      В следующий момент я против воли зарычал, потом тоскливо взвыл. Это я, Серый волк, поставивший передние лапы на гору драконьих голов, оторванных мною в пылу сражения! Из моей груди, против воли, чудовищной силой был вырван предсмертный рык. Я поджал хвост. Силы оставили меня, угас боевой запал. Воины вкруг меня заплакали - так и стояли в строю, обливаясь слезами. Оружие опустили... Первыми ударились в бега старшие и средние сыновья. Такого позора я стерпеть не мог - сразу пришел в себя. Пришлось куснуть кое-кого из дезертиров, вернуть в боевую линию. Однако обессиливающий рык все не кончался. С трудом мне удалось пронзить дальновидящим взглядом облака. Неподалеку возвышалось - с одной ногой на небе, другой на земле - жуткое "рычешище". Я взвился в отчаянном прыжке и ударил эту тварь в промежность. Там было гадко, пусто, ядовито...
      Я насквозь промчался сквозь туманное, клочковатое варево, через пустоту свободного пространства, через грузные недра нейтронной звезды и, наискось пронзая своего врага, без помех впущенный в ядовитое нутро и также свободно выпущенный, - почувствовал, что тайна его существования в бессмыслице. Этот энергетический, бесформенный монстр являл из себя совершенный, отлаженный микрокосм. Все в нем было упорядочено, все притерто, все подогнано и свинчено без каких-либо вероятностных люфтов. Эта слизь могла вместить любое материальное тело - обволочь его, растворить, но всякая мысль, всякая духовная конструкция была ему глубоко чужда. Я не мог понять, ради чего состоялось зачатие этого непобедимого организма, на чем держался замысел, в чем состояла его жизнетворная идея? Ясно, что его главная функция - разрушение. А что крушит основательнее всего как не бессмыслица, пустопорожние разговоры, инициатива, проявляемая дураком. И в то же время я уже отчетливо понимал, что составлена эта боевая форма не на каком-то случайном, а вполне последовательно проведенном принципе.
      Я уже перебрал все шипящие звуки, упоминал и свистящие - на их набор чудовище отчетливо реагировало, однако сложить из этих согласных что-то стоящее мне никак не удавалось. Принявшись за сонмище упырей, растоптав несколько десятков (Василь Васильевич едва успевал подтаскивать осиновые колы), я принялся покатываться со смеху. Веселье волнами, потоками, цунами накатывалось на меня и на моих воинов. Раскатистый хохот, всхлипы, безудержное заливчатое хихиканье вил и валькирий, зычное гоготанье асов и ванов, богатырей, нартов, странствующих рыцарей лилось рекой. Вместе с кровью... Наши ряды дрогнули и, вдохновленные близостью победы толпы инкубов и суккубов, ведьм и чернокнижников, ринулись на обширную, залитую водой, густо поросшую папоротником болотину, где в изголовье родника покачивался на тонком стебельке алый бутон. Свет, мерцая, с хрустальным звоном изливался во тьму.
      Я рванулся вперед. Внезапно спиралевидный слизистый рукав, полая гибкая труба, выброшенная суперчудовищем, обхватила меня поперек груди, потянула вверх. Мои задние лапы мгновенно пустили корни, пронзившие многометровые толщи осадочных пород и зацепившиеся за кристаллический щит. Передними я попытался срубить щупальце у основания. Оно было ледовито-холодно, я - обжигающе горяч; оно смердело, я же благоухал, как дивный розарий; оно было туманно и осклизло, я - плотен и быстр. Несколькими ударами молний я разделил отросток на несколько частей, и самый малый обрубок ветер унес на остров Буян, где по цепи, отчаянно мяукая от бессилия помочь, от незнания и страха, носился ученый кот. Благородное божественное животное тут же набросилось на инородное тело, вонзило в обрубок клыки и довольно заурчало, познавая истину.
      Между тем один из ведьмаков верхом на черном козле подскочил к роднику, и не успел Илья Муромец взмахнуть мечом, как черный мурин сорвал цветок.
      Вопль радости, истошный визг, могучее шипение и рык потрясли округу. Тут же клики стихли, сменились единым бессильным завыванием. Сорванный цвет в руке беса мгновенно превратился в то, чем был на самом деле - в маков цвет.
      Тут же безбожное отродье с новой силой ударило в наши ряды, а инопланетный монстр обернулся плаксивым, поливающим землю слезами "мычешищем".
      Следующий суматошный натиск мы легко отразили. Без миражей, соблазнительных и пугающих видений, без хлестких телепатических ударов чертовой силе никогда не добиться успеха.
      "Серый волк, - неожиданно в сознание вторглось кошачье мяуканье. Лексически полная бессмыслица, однако крепко и многопланово структурированная. Возможно, на грамматическом уровне, возможно, на фонетическом... Вспомни знаменитую фразу насчет буйленка, которого кудланула какая-то кудра. Его плоть разлагается на буквы. Источник энергии - деление и последующий отрыв формы от содержания".
      "Так-то оно так, - успел ответить я, - но он совершенен, завершен. Это единица. Понятие... Не определение. Что там насчет шипящих?"
      Не переводя дыхания, я бросился в скопище убийц - принялся прокладывать направо улицы, налево переулки. Черная кровь хлынула рекой, вражья орда отступила за холмы. Решили перегруппироваться? Где-то в тылу адских полчищ послышались истошные вопли - по-видимому, там свершались казни над незадачливыми шпионами, которых так ловко обвел вокруг пальца Василь Васильевич.