6. Ода сержанту Децибеллу

— Мы, конечно, нагрянули чуточку раньше, но не настолько же, чтобы не застать никаких признаков того, что нас Ждали, что к нашей встрече готовились… вообще никаких признаков! Господин Баккара перестает мне нравиться.

Черноволосая обладательница длинного носа, которым она еще минуту назад раздвигала розовые занавески с рюшами втянула голову обратно в окно раззолоченного рыдвана и обернулась к своей спутнице, чьи изящные черты таяли в полумраке. Не сказать, чтобы это было ее изначальной целью; просто она инстинктивно размещалась в самом прохладном уголке повозки, спасаясь от иссушающего зноя полуденной Триссамаре. А ведь была еще только весна.

— Основные владения Баккара ведь севернее? — жалобно спросила она.

— До них еще добраться надо, — безжалостно откликнулась ее энергичная подруга. — И не только вам, свет моих очей, но и ему самому.

— Кариатиди, я волнуюсь, — сказала девушка из полумрака. — Сердце у меня выскакивает из груди. Вели помедленнее везти. Погоди, — торопливо добавила она, видя, что ее спутница вновь высунулась из окна чуть ли не по пояс, чтобы дать указания кучеру кареты и всему груженому каравану, влекущемуся следом за каретой вверх по спиральным улочкам, прямо к подножию царящего над городом палаццо Камбри. — Как ты думаешь, кто нравится ему больше: блондинки или брюнетки?

— Я скажу, как только увижу его воочию, — решительно отозвалась дама-компаньонка. — А пока не мучьте себя сомнениями, моя госпожа. В тот миг, когда вы предстанете перед его взором, он превратится в раба вашей красоты, в слугу ваших желаний. Я утверждаю это как профессионал. Однако, — буркнула она себе под нос, — я не вижу ни флагов, развевающихся на триумфальных арках, воздвигнутых в честь нашего въезда, ни, если уж на то пошло, самих триумфальных арок. Миловидные детишки не бегут усыпать нас лепестками роз, и на всем протяжении этой проклятой дороги, от самой границы я не видела ни одного герольда. Не говоря уж о почетном эскорте, каковой обязан сопровождать государственную невесту от самого убежа. Страшно помыслить, каким опасностям мы могли подогнуться на протяжении этого долгого пути. В стране, где сплошь да рядом узурпируют власть и отбирают ее обратно, на порогах может приключиться все, что угодно, начиная от простого разбоя, крестьянского восстания, баронского мятежа и, в конце концов, прямых и недвусмысленных военных действий.

— Но ведь не приключилось? — простонала измученная жарой Венона Сариана.

— О том позаботился Бог, но отнюдь не счастливый жених — отрезала неумолимая Кариатиди. — Его извиняет лишь то, что он женится в первый раз.

— Он вырос вне стен родного дома, Кариатиди, наверное, у него просто не было возможности освоить все тонкости куртуазного ритуала.

— Придется мне его просветить. Вы не можете впредь терпеть подобное неуважение. Вы оказали великую честь человеку, чье происхождение сомнительно, а статус — двусмыслен.

— Кариатиди, — ответила ее собеседница, — стыдись. Я, Венона Сариана, старшая принцесса из рода Амнези, по собственной воле решила отдать этому мужчине свою руку… и сердце, — добавила она, секунду подумав. — Что может весомее подтвердить его статус? Я не хочу больше слышать этих гаденьких измышлений.

— Вы — королева, — склонив голову, смиренно произнесла Кариатиди и, судя по видимости, действительно устыдилась. — Никто не усомнится в вашем слове.

— Я ему верю, — спустя некоторое время сказала Венона Сариана. — Юный принц, израненный несправедливостью, лишенный буквально всего, живущий с обидой в сердце. Из всех претендентов Рэндалл Баккара был самым романтичным…

— И самым красивым, — — медово-сахарно мурлыкнула Кариатиди. — Говорят, он чудо как хорош собой. Но так всегда говорят. А поскольку вашему уважаемому папочке было все равно…

— Ему не все равно, — пылко возразила Венона Сариана. — Но отец Всегда сделает, как я скажу.

— Как, в сущности, любой нормальный мужчина, над кем вы изволите испытывать свою власть. Успокойтесь, сокровище мое, иначе у вас прервется дыхание и он может подумать, будто вы заикаетесь.

Между тем караван достиг ворот палаццо, имевшего сегодня какой-то уж слишком необитаемый вид, кучер спустился наземь и долго бил освинцованной рукояткой кнута в запертые ворота. Когда ему наконец отворили окошечко в калитке, он прокричал туда полное имя своей госпожи и вернулся назад с удрученным видом.

— Говорит, король в военном лагере и милорд Камбри с ним, а нас они раньше чем через неделю и ждать не ждали. Никаких распоряжений на наш счет у него нет, и вообще персонал весь в отпусках.

Обращался он к Кариатиди, потому что по опыту знал, кто здесь является источником решительных действий, а также потому, что беспокоить по суетным делам принцессу было не принято.

Кариатиди вышла на булыжную мостовую, обжегшую ее ступни жаром даже сквозь подошвы туфель. Огляделась так, словно готовилась брать палаццо Камбри штурмом. Слуги, кажется, готовы были ей подчиняться и в этом деле, и в любом другом, каковое ей угодно будет затеять. Потом, решив, видимо, на первый раз сменить гнев на милость и пощадить палаццо, хотя, возможно, временно, она махнула рукой вниз:

— Возвращаемся. Будем спрашивать у прохожих и искать этот их трижды клятый лагерь. Провались эта война, тьфу! В самом деле, не жариться же дни и ночи напролет в ожидании, пока нам соблаговолят распахнуть двери.

Караван с трудом, лязганьем, ржанием и скрипом развернулся на узеньких улочках Триссамаре и потянулся вниз замкового холма. Вокруг зеленели поля, к путникам клонились цветущие ветви, и Кариатиди поджимала губы, изо всех сил стараясь выбросить из головы поговорку, сулящую пожизненную маету тем, кто женится в мае.

Им пришлось еще пережить сумасшедший галоп, в который разгневанная Кариатиди перевела караван и который, честное слово, в седле переносить куда как проще, чем в карете с деревянными колесами, будь она сколь угодно тщательно выложена вышитыми цветным шелком подушечками. Следом за каретой вниз по извилистым улочкам сломя голову неслись, громыхая на булыжнике, повозки, телеги и фургоны, груженные сундуками, узлами и ящичками, содержавшими в себе платья, парики, зеркала и фарфоровую посуду — словом, все то, без чего Венона Сариана не смогла бы обходиться, выходя замуж в эту варварскую страну. Ничто на свете не могло остановить Кариатиди.

Лучики солнца, смягченные батистовыми занавесками, но тем не менее все же проникавшие вовнутрь, скользили по внутренней обивке розового шелка, расшитой мелким речным жемчугом, отражались в многочисленных зеркальцах, вделанных в стенки кареты тут и там, таким образом, чтобы пассажирка невзначай и неожиданно, в самый, казалось бы, неподходящий момент видела тот или иной кусочек своего лица. Веноне Сариане это казалось забавным, а внутренняя поверхность экипажа благодаря им оживлялась множеством веселых солнечных зайчиков. Однако сегодня, при этой безумной, выворачивавшей все внутренности скачке, их непрестанная рябь была уже чем-то совершенно излишним, а неумолчные стеклянные подвески на дверях с их легкомысленным звоном и вовсе хотелось сорвать и выбросить за окошко.

— Потише нельзя? — возмутилась вслух Венона Сариана. — Ты хочешь, чтобы при виде жениха я выглядела так, будто меня сейчас стошнит? Не говоря уж о том" что я запросто попаду шпилькой в глаз.

Она умудрялась еще и прихорашиваться на ходу.

— Пора наконец определяться! — воскликнула она. — Так блондинка или брюнетка? От этого зависит буквально все! Платье, бижутерия, в конце концов — макияж! Мне нужно время, чтобы высох лак на ногтях. И кстати, ты подумала, как я наложу его в такой тряске?

— Надеюсь, у них хватит ума послать верхового с вестью о нашем приезде, — буркнула Кариатиди. — Сейчас остановимся, моя птичка.

Она высунулась по пояс в окно и дала отмашку. Караван постепенно, начиная с самых отдаленных повозок, начал останавливаться, растягиваясь в своей протяженности чуть ли не на полмили. Механизм был отработан и выверен. Предметы роскоши и искусства, которые везла с собой Венона Сариана, были столь драгоценны, что любая неосторожность в пути грозила обернуться невосполнимыми потерями. Если бы повозки въехали одна в другую, Кариатиди, оставалось только совершить ритуальное самоубийство.

Сама карета с пассажирками остановилась под сенью цветущих диких яблонь в узкой и длинной зеленой лощине. В том, как наилучшим образом окружать себя красивыми предметами, Венона Сариана достигла совершенства еще в гораздо более юном возрасте. Выходы скальных пород, на которых многочисленные ящерки подставляли солнцу разрисованные бронзовые спинки, живописали все слои геологической истории местности, но дамы не интересовались делами прошлыми. Все их сегодняшние заботы были о насущном.

— Наденьте-ка вы, пожалуй, розовое, — посоветовала Кариатиди. — Равно ко всему хорошо будет. Положите помаду и лак, а с цветом волос определимся позже. Просто зачешете волосы направо или налево в Трогательно Безыскусном Стиле. Время у вас будет, благо у меня есть много чего сказать жениху по поводу встречи невесты.

— Но как я сделаю цвет лица, не зная, блондинка я или брюнетка?

— А вы вовсе не кладите пудру, — понизив голос, проникновенно сказала Кариатиди. — Приколите прозрачную вуаль и ни за что ее не снимайте. Сочиним на этот счет какой-нибудь обычай. Есть вещи, касательно которых мужчин следует держать в неведении.

Венона Сариана, раскинув бесчисленные юбки, расположилась на поляне, как цветок, прекраснейший из всех, как роза среди цветов прочих, и горничные захлопотали вокруг нее, тоже счастливые от того, что кончилась тряска по солнцепеку. Все здесь знали, что если щуриться на свет, то остаются морщины.

Тряска, впрочем, продолжилась, когда невеста была должным образом одета, завита и надушена, но теперь пытка длилась уже недолго. Спустя некоторое время лощинка расширилась и как будто растеклась, открывшись в просторную долину, по которой неслась быстрая, на удивление холодная река. На песчаном пляже, образованном ее излучиной, были разбиты ровные квадраты полотняных палаток, среди которых офицерские выделялись белым цветом. Все вместе палатки были расположены так, что и сами они, и их совокупности образовывали все большие и большие квадраты. Раскаленный воздух поднимался от земли, и в его клубах и складках военный лагерь колебался и дрожал и вообще казался воздвигнутым неким могущественным волшебством. В остальном же лагерь выглядел образцово, и при виде него на некоторое время оттаяло даже сердце Кариатиди.

Оставляя в песке глубокие колеи, их рыдван выбрался на плац — единственное подобие площади, способное вместить тя бы небольшую часть поезда невесты, и остановился отчасти ввиду того, что конечная цель была как бы достигнута а отчасти потому, что дальнейшие маневры неминуемо привели бы к человеческим жертвам. Плац был полон народу.

В одном из его углов, но не с самого края, возвышалось схематическое бревенчато-жердяное сооружение, изображавшее скорее всего крепость. Вражескую, если судить по усилиям, с какими новобранцы ее штурмовали. Из центра за всей этой возней наблюдали три фигуры, которые Кариатиди мысленно обозвала ключевыми. Во-первых, невысокий, пухлый, совершенно седой пожилой господин, с головы до ног облаченный в лазурно-голубое. Он стоял чуть поодаль, опираясь на посеребренную трость, и рассматривал все, что происходило вокруг, заинтересованно, но в то же время отстранение, едва ли полагая себя частью общей картины.

Насчет родовых цветов его спутника можно было только гадать, поскольку из одежды на нем были только темные брюки, стянутые на талии широким поясом с щегольской кованой пряжкой. Его камзола нигде не было видно, а из сорочки он как раз выпутывался. Венона Сариана ойкнула и прилипла к окошку. Собственная кожа была скорее загорелой, чем смуглой, и обтягивала не слишком объемную, но весьма выразительную мускулатуру. Высокие сапоги, впрочем, выдавали в нем знатную персону.

Третьим в компании был человек-башня, облаченный, несмотря на жару, в кожаную тунику без рукавов. Руки его, оплетенные шипованными браслетами, приводили на ум бычачьи ляжки, и он, казалось, не замечал пота, как водопад струившегося по его обритому черепу, срываясь на щеки с уступов бровей. Как ни напрягала Кариатиди свой слух, она не смогла уловить никаких признаков членораздельной речи.

Как раз в эту секунду он взревел, и действие на площади приостановилось. Прибегая к лексике, оценить которую ни Венона Сариана, ни даже Кариатиди не могли в силу своей чужеземности, а также воспитания, подобавшего приличным дамам, гигант внушал новобранцам, насколько они в его глазах выглядят тупыми, сонными, вялыми и предсказуемыми противниками. Потом ткнул жирным пальцем:

— Ты, ты и ты! Три шага вперед, — после чего осадил назад, словно зримым образом передавая полномочия.

Строй дрогнул и распался. Худощавый брюнет, закончивший наконец сражаться с рубашкой, прибегая в принципе к той же лексике, но пользуясь ею несколько более гибко, во всяком случае, его сравнения звучали менее традиционно, объяснял, насколько глубоко ему наплевать, как тщательно его солдат станет печатать шаг на смотру и соблюдать форму одежды. Что реально имеет для него значение, так это их физическая выносливость и сила, от которых, собственно, и зависят их драгоценные жизнь и здоровье, а следовательно — его, как сеньора, затраты на приведение всего вышеперечисленного в норму, допускающую дальнейшее или повторное использование. И что именно от их драгоценных выносливости и силы в первую очередь зависит их способность регулярно получать и отрабатывать установленное жалованье, и что именно в этом, а не в его личной королевской дури, состоит главная цель этого обезьяньего цирка. И что именно сейчас он намерен проверить, на что уходят его денежки.

Повинуясь реву Башни, трое выбранных им «самых крутых» подошли к перекладине и, подпрыгнув, повисли на руках. Чернявый парень, сплюнув на песок, сделал то же самое. Бритоголовый взревел и начал отсчет, задавая подтягиваниям ритм. В эту минуту стих вообще любой говор, словно то, что происходило, имело бог весть какое чрезвычайное значение. — — Блондинка, — изрекла она в глубь кареты. — Он брюнет умственного типа, а значит, статистически предрасположен к противоположной масти, причем в варианте утонченном, нежном и слабом. Так что зачесывайтесь справа налево.

И снова повернулась к окну, к зрелищу, где «образцовые» солдаты, назначенные Башней, один за другим сыпались с перекладины, как перезрелые мандарины, и когда они поднимались на ноги, руки их висели плетьми. Черноволосый парень спрыгнул последним, опередив своего ближайшего побежденного соперника как минимум на десять подтягиваний, и только лишь незначительно потер бицепсы. Лицо его выражало снисходительное пренебрежение.

— Вот, — сказал он, словно то и требовалось доказать. — А между тем большую часть дня я провожу за письменным столом. На что же способен человек, имеющий, как вы, возможность тренироваться весь день напролет?

И полез головой в рубаху, предварительно обтершись мокрым полотенцем.

Как показалось Кариатиди, в его словах, как и в усмешке, была не вся правда. Однако, похоже, никто, кроме нее, подвоха не учуял, и новобранцы, рассыпавшись, принялись штурмовать свою игрушечную крепость с куда большим воодушевлением, чем это было бы уместно таким жарким днем. Думать же об абстрактном Кариатиди оказалось некогда, потому что настало ее собственное время бить врага. Давая Веноне Сариане возможность завершить прическу и собраться с духом, она распахнула дверцу кареты со своей стороны и почти царственно ступила на подножку.

— Милорд Баккара?

Обернулись все трое, молодой человек, только что «дававший пример», бросился возиться со шнурками колета.

— Это я, хотя обычно ко мне обращаются по-другому.

— Я с удовольствием и почтением стану обращаться к вам, как это принято, государь, но лишь тогда, когда увижу, как с вашей стороны оказываются подобающие уважение и почет вашей будущей супруге. Согласна, мы приехали на пару дней раньше условленного срока, однако имели право ожидать, что наша спешка будет расценена как жест доброй воли и что нас примут, как того заслуживает ее, да и не в последнюю очередь ваше королевское достоинство!

Рэндалл Баккара, как ей показалось, беспомощно оглянулся сперва на Башню, потом на седого джентльмена, в котором Кариатиди с запозданием опознала милорда де Камбри. Этот взгляд доставил ей секундное, но оттого не менее сильное удовлетворение.

— Сами-то вы кто, леди?

— Позвольте представить вам Кариатиди, мою ближайшую подругу и моего преданного депрессарио, любезно последовавшую за мною в неизвестность, коей чреват для принцессы брак в незнакомой стране.

— Че-го? — как он надеялся, тихо переспросил Башня.

— Простите, вашего — кого? — уточнил Рэндалл, пришедший в себя слишком быстро, чтобы это могло понравиться Кариатиди.

— Депрессарио, — робко повторила Венона Сариана, возникая на подножке кареты этаким розовым облаком, волшебным видением в утреннем тумане. Черная половина ее волос была тщательно упрятана под белую, лицо прикрывала прозрачная вуаль, позволявшая удостовериться в точности линий, но не Допускавшая получить ни малейшего представления о его чертах. — Это придворная должность, специально учрежденная для человека, который поддерживает государыню во всех начинаниях, помогая ей советом и не позволяя пасть духом.

— Придворный льстец, — догадался Рэндалл вслух, специально, видимо, для сэра Эверарда. — У нас таких тоже полно, но обычно они все-таки совмещают должности.

— У вас они еще и кроссворды отгадывают, — ввернула Кариатиди. — Делают вид, будто не знают простых слов, подмазывают трудные и никогда не претендуют на честь.

— Кариатиди, — обманчиво мягко поинтересовался Рэцдалл, — сами-то вы замужем?

Помимо собственной воли лицо депрессарио выразило жесточайшее отвращение.

— Никоим образом, — с достоинством ответила она.

— Тогда позволю себе обратить ваше внимание. Сержант Гамилькар Децибелл, рекомендую. Между прочим, не женат. Однако имеет отличные перспективы по службе. Вы любите сержантов, Кариатиди?

Ее глаза оледенели, а выражением лица она напомнила леща анфас.

— Вот видишь, Децибелл? Дамы предпочитают крупные чины. Придется сделать тебя генералом. Но генерала нужно заслужить.

Децибелл издал неопределенный звук. Кариатиди едва не упала в обморок. Удержало ее лишь то соображение, что некому будет приводить в чувство Венону Сариану, буде этот тип доведет до схожего состояния и «свет ее очей».

— А я обожаю сержантов, — доверительно беря ее под руку и вдохновенно, как всегда, когда приходилось нести откровенную лажу, продолжал Рэндалл. — В замкнутом своем сознании они полагают, будто все, кто ниже их, — еще дураки, все, кто выше, — уже дураки. Мир принадлежит сержантам. Хм… Какую бы должность они ни занимали. Они в своем роде совершенны. Уверяю вас, с повышением в должности Децибелл много потеряет. Что это у нее на лице? — прошипел он, когда как бы гуляючи они оба отдалились от основной группы. Хотя, как выяснялось в процессе, основная группа немедленно образовывалась там, где пребывал Рэндалл, вне зависимости от ранга сопровождающих его персон. — Под этой тряпкой мне могут сбагрить все, что угодно, вплоть до семидесятилетней старой девы. Откуда мне знать, что там Венона Сариана, а не ее вдовая тетушка?

— Она — прекраснейшая девушка на земле, — сухо сказала депрессарио.

— Но это звание ведь надо поддерживать, а не заявлять как голую декларацию. В таком контексте, — взмахом руки Рэндалл изобразил вуаль, — оно выглядит несколько беспочвенно, вы не находите?

— В любом случае, — отозвалась Кариатиди, обретая самообладание, когда речь зашла уже не о ней лично, — вам не с чем сравнивать, даже если вы поставите имеющийся у вас портрет лицом к лицу с оригиналом. Даю вам, однако, слово, что перед вами собственной персоной Венона Сариана в полном возрасте восемнадцати лет. До свадьбы вы ее лица не увидите, таков обычай. И более того, — она помедлила, прежде чем нанести замечательный ответный удар, — даже увидев ее лицо сотни и сотни раз, вы вряд ли сможете запомнить его и уж точно никогда не сможете привыкнуть к нему. Всякий раз оно для вас будет новым. Другим. У Веноны Сарианы тысяча лиц, одно прекраснее другого. И все она привезла вам. Уже по одному этому вы никогда ни с кем ее не спутаете. Она — живое стихотворение, душа у нее нежнее цветка. Венона Сариана может заплакать при виде осыпающегося яблоневого цвета…

Лицо Рэндалла сложилось в гримасу, которую Кариатиди, знавшая толк в предмете, немедленно идентифицировала как «господи, зачем мне это надо-то?». Почему-то именно это ее ободрило и успокоило. Нормальная реакция идущего под венец мужчины.

К слову сказать, Рэндалл Баккара не был первым, кто порывался выдать Кариатиди замуж. Предыдущая попытка, в повести о которой фигурировали ночное похищение, торопливые смены лошадей, кляп во рту, каменные стены, узкие окна и побег по ненадежному плющу, окончилась полной победой воинствующего феминизма. Кариатиди нашла убежище при Счастливом дворе короля Амнези, оградившем ее от притязаний отца и несостоявшегося мужа.

— Отлично, — сказал Рэндалл, возвращая Кариатиди спутникам. — Ваше Высочество, удостойте меня двумя словами наедине.

Венона Сариана подала ему руку, и Рэндалл повторил маневр, уводивший его и его собеседницу из области досягаемости прочих действующих лиц. Платье на ней было блекло-розовым, с палевым оттенком, словно нарочно обесцвеченное беспощадным жаром Камбри, из ткани ворсистой структуры, напоминавшей очень тонкий бархат, с расшитым мелкими жемчужинками лифом и низким вырезом, отделанным шелком более нежного и насыщенного оттенка, напоминавшего подбрюшье облака на рассвете. Застегивалось оно, видимо, на спине. Нижняя юбка цвета отделки выглядывала из-под верхней не более чем на пол-ладони и скользила за Веноной Сарианой по гладкой изумрудной траве. В волосах у нее были заколки, отделанные розовым кварцем, невероятно красивые и совсем не дорогие, как то подобает девице, хотя бы даже и королевских кровей. Дорогие украшения прилично даме надевать тогда, когда они куплены ей мужем. Все это Рэндалл рассмотрел в подробностях. Надо ж было на что-то смотреть.

— Мадам, — сказал он, преждевременно титулуя ее королевским обращением, — вы, безусловно, будете пользоваться всеми привилегиями и всем уважением, подобающими супруге короля. Ваши прихоти будут выполняться беспрекословно. Вы — королева, и никто в этом не усомнится. Никто не ожидает, будто вы разделите со мной хоть какие-то тяготы. Однако впредь я попрошу вас согласовываться с моим графиком и моими собственными мероприятиями первой необходимости. Даже при том, что вы — королева, вы занимаете здесь только свое место, не более. Бросать все посреди дела и устраивать вас со всем мыслимым комфортом будут только кто по роду службы обязан это делать. Если вы найдете для себя возможность соблюдать такое джентльменское соглашение, между нами будет лад. Я всегда буду вежлив с вами. Это я обещаю. Но… не просите меня о терпении. Не моя добродетель.

— Я постараюсь, — как птичка в ладони, пискнула Венона Сариана, пытаясь понять, о чем идет речь, и сожалея, что рядом нет Кариатиди. — Простите… Рэндалл, я еще не слишком хорошо говорю на вашем языке…

— У вас будет время наверстать все. Даже больше, чем достаточно. Справитесь. — Сейчас он говорил почти мягко. — Слово «да» вы через три дня произнести сможете?

— Три дня? — Венона Сариана казалась ошеломленной стремительным развитием событий, не оставлявшим ей ни малейшей возможности для маневра. — Но… а как же состязания менестрелей, рыцарский турнир, прогулки, пикники, танцы, знакомства?

— У меня свой график, мадам, — напомнил Рэндалл. — На все это вы имеете право, я не отрицаю, однако таковы мои собственные обстоятельства. Все, что я сейчас трачу, я беру у преданных мне, — он иронично улыбнулся, — людей. Все, что я потрачу на вас сейчас, я отниму у войны. Роскошествуя сверх меры, я рискую навлечь на себя неудовольствие тех, от кого завишу. Чем сильнее и дороже будет производимое на вас впечатление, тем более я ослаблю свою армию, недодав ей, возможно, что-то такое, без чего, скажем, вы обошлись бы, не ощутив ни малейшего дискомфорта. Что же до Турнира, то в самом ближайшем будущем я разверну в стране такой… турнир, что, боюсь, вы скоро утратите девичий интерес к кровопролитным забавам подобного толка.

— Как вы прикажете, сир, — дрогнувшим голосом произнесла непривычную фразу Венона Сариана и повесила голову.

Кажется, образ беби-женщины оказался неудачным. Нет ничего труднее, чем сломать первое впечатление. А именно этим ей и придется заниматься благодаря просчету Кариатиди.

— Вот и славно, — с явным облегчением подытожил Рэндалл, возвращая ее обратно в карету.

— Совсем девочка, — сказал сэр Эверард, когда дамы наконец укатили.

— Да, — с сожалением пробормотал его воспитанник. — А мне больше понравилась эта темпераментная стерва Кариатиди. Приехала, понимаешь, бабенка, с занавеской вместо лица, устраивать за мой счет свои делишки. Я не первый день воздействую на людей, неужто же я не замечу, когда воздействуют на меня? Если бы ее отец прислал столько солдат, сколько она привезла с собой парикмахеров, мы вошли бы в Констанцу припеваючи и не испачкав сапог.

— Солдат он не пришлет, это точно, — рассудительно заметил сэр Эверард. — Однако он всем и всюду станет твердить, какой у него расчудесный зять, и, возможно, поможет деньгами. И если до сих пор наши венценосные соседи могли задумываться, не поддержать ли им короля Брогау против посягательств камбрийского Самозванца острастки ради, чтобы своим таким же неповадно было, то теперь они пять раз усомнятся в своем желании выступить против законного зятя короля Амнези. Готовность Камбри быть с вами в радости и в горе, сир, не подлежит сомнению, однако насколько отраднее было бы сознавать, что в этом чувстве мы не одиноки…

Они поглядели друг на друга и рассмеялись.

— Магию применить… не желаете? — выдержав приличествующую паузу, поинтересовался милорд де Камбри.

— К депрессарио? — живо обернулся Рэндалл. — Да я слов таких не знаю, чтобы добиться ее милости, коли уж она невзлюбила меня с первого слова.

— Мы женимся не на депрессарио, — напомнил сэр Эверард. — И мне показалось, что ваша юная невеста жаждет слов любви. Согласитесь, мало кому удавалось предстать перед нареченной в таком выгодном свете.

— Мне было бы несколько затруднительно в течение длительного времени поддерживать иллюзию чувств, каких я не испытываю. Пока не испытываю, — поправился Рэндалл. — А магия… магия живет только там, где живет искренность. Вы же не потребуете, чтобы я в самом деле влюбился без памяти в барышню за занавеской? К верности ее обяжет один уже обряд супружества. К тому же сама по себе не такая уж она в нашем деле ключевая фигура. Не вижу я ни малейшего повода добровольно совать голову в костер. Давайте-ка прибережем мою магию, или что она там такое, для тех, кто за меня пойдет умирать, а здесь обойдемся простой порядочностью. Обижать ее я в самом деле не намерен.

7. Военно-полевая свадьба, или Все только о войне

Коль ветер мщенья на своих крылах несет одно страданье, Нам угодно сказать, что будет так, и не искать иного…

Хаф пришел поздно вечером, когда уже смерклось, в тот темно-синий час, когда приличные девицы общаются с кавалерами исключительно через плетень, и на лице его было выражение, словно он знал нечто такое, что, без сомнения, повлияет на их дальнейшую судьбу.

— Будет война, — выдохнул он.

Как всегда, немного слишком оживлен, немного слишком возбужден. Из чистого чувства противоречия Ара оставалась в своем излюбленном лениво-равнодушном ступоре, который Хаф, должно быть, в глубине души принимал за некоторую тупость.

— Ну и что?

— — Заберут, — объяснил он, поежившись.

Разговор происходил на том же месте, где они встретились впервые пару лет назад. Лощинка заполнилась туманом как трещинка в деревянном столе — невзначай разлитым молоком, и Ара расположилась повыше, чтобы не плавать в уж вовсе непроглядной мути. Ручей, невидимый, шелестел на камнях, западный край небес еще отражал алый отблеск закатившегося солнца, подобно тому как угли источают слабый свет, когда огня уж нет и в помине, а к небосводу серебряными гвоздями уже приколачивали ночной синий шелк.