Глава 13

Паншинеа сумел скрыть внезапное беспокойство. Риндалан пробормотал несколько сбивчивых извинений, резко прервав разговор, и вместе с императором направился в приготовленные для них комнаты. Палатон смутился, когда Малаки окликнул его, и вопросительно взглянул на Риндалана. Прелат улыбнулся, вполголоса произнес «помни» и вышел следом за Паншинеа.

Малаки улыбнулся.

— Не тревожьтесь, — произнес он. — Мне уже объяснили, что вы просто пилот. Не хотите выпить? День был тяжелым.

Палатон с любопытством последовал за ним. Данбинец вышел через двери на террасу, откуда было видно, как от реки поднимается туман. На круглом столике уже были приготовлены бокалы и карафа вина, к стене был прислонен ручной линдар. Малаки подвинул его поближе, прежде чем сесть на место.

— Вы играете? — спросил он.

— Нет, но я люблю музыку. Вам налить?

— Сделайте одолжение, — попросил Малаки и взял инструмент поудобнее. Он начал быстро перебирать струны, как будто давая выход накопившейся энергии. Мелодия оказалась известным народным танцем, зажигательным и веселым, и бусинки пота выступили над бровями данбинца.

Он закончил играть, осушил бокал одним глотком, поднес его к свету и долго разглядывал пятна вина на стенках. Сейчас стекло бокала казалось желтоватым.

— Я убедил вас своим примером? — резко спросил Малаки.

Если бы Палатон не был знаком с несколькими чоя из простонародья, он пришел бы в крайнее изумление. Простые чоя ненавидели приписываемую им стереотипную грубость и проявление животных инстинктов. Палатон слегка улыбнулся.

— Каждый чоя — это настоящая загадка, — ответил он и поднял свой полупустой бокал. Он не мог пить без опасений, не зная, когда придется вновь вылетать. Палатон повернулся к Малаки.

— В чем же мы допустили ошибку?

— А, вот вы о чем. Это долгий разговор. Малаки перегнулся через линдар, чтобы налить себе еще вина.

— Странно, что вообще Заблудшие на что-то способны, да?

— Отчасти. Отчасти причиной всему стали недостаточные навыки. Но в основном это произошло потому, что никто из вас не решился стрелять в собственного императора.

— Никакого мужества, верно? — Малаки сделал долгий глоток. Если бледно-янтарное вино и оказывало на него какое-то воздействие, Малаки не выдавал этого. Он отбросил назад прямую прядь волос. — Кому принадлежала идея этого полета — вам или Паншинеа?

— Какое это имеет значение?

— Огромное. Если бы я знал, что это предложил Паншинеа, у меня появилось бы некоторое уважение к Падающей Звезде. — Малаки быстро пробежал пальцами по струнам линдара. Подняв голову, он успел уловить выражение глаз Палатона. — Пусть это вас не удивляет. Вы долго не были дома, тезар, совершая подвиги в других мирах. За время вашего отсутствия император потерял последние капли уважения к себе.

Палатон постарался смягчить голоса.

— Круг поворачивается — это всем известно. Иногда он движется медленно, иногда — с бешеной скоростью.

— Налить вам еще?

Палатон быстро прикрыл ладонью бокал.

— Нет, благодарю вас. Я выпил достаточно.

— Да, — проговорил Малаки, откидываясь на спинку кресла так быстро, что струны его инструмента жалобно застонали. — Полагаю, вы и в остальном довольны, — он оглядел ночной двор, гораздо меньше, чем тот, где толпы днем приветствовали Палатона. — Но мы не удовлетворены. Это наша река, наша долина, наша земля, наши дома. Без них мы не можем существовать.

— Объясните это императору.

— Я пытался. Весь день. Может быть, я всего лишь простолюдин, но я чувствовал, что Паншинеа не слушает. Переселение — не только экологический, но и политический маневр. Мы были выбраны примером, чтобы доказать остальным, что власть императора еще крепка. Да, тезар, теперь ее надо доказывать, — и Малаки принялся извлекать из струн инструмента другую мелодию, отбивая такт ногой и прихлопыванием по крышке линдара.

Палатон вслушался, улавливая силу, желание и гнев в этой песне. Он молчал всю игру, чтобы не пропустить ни малейшего нюанса. Малаки осушил бокал, пока на его дне не осталась последняя, дрожащая капля, похожая на желтый алмаз.

Утром его разбудил Риндалан. Пожилой чоя критически оглядел Палатона, прищурил глаза и произнес:

— Ты выглядишь отдохнувшим. В самый раз для полета.

— Разумеется, — он рывком вскочил с постели, начиная машинально одеваться. — Когда мы вылетаем?

— Как можно скорее. Император и Малаки беседуют с самого рассвета. Паншинеа выдвинул ультиматум. Теперь мы улетаем и будем ждать.

Палатон застыл на месте в одном сапоге, другой вывалился из его рук. Он услышал неодобрительную нотку в одном из голосов Прелата.

— Неприятности?

— Не из-за тебя. Тем не менее, — Риндалан прокашлялся, — прошлой ночью ты слишком много выпил.

— Но вы уже сказали, что я достаточно отдохнул для полета. — Палатон натянул сапог и взял рюкзак. — Я готов.

Прелат направился вперед, шурша одеждой, походкой уверенного, но осторожного ходока, предусмотрительного на тот случай, если тело внезапно подведет его. Палатон пошел следом, укорачивая шаги и стараясь не обгонять престарелого чоя.

Им не стали устраивать пышное прощание. Паншинеа нетерпеливо ждал под охраной только двоих приближенных Малаки, его щеки покраснели от утреннего холода. Ветер ворошил блестящие волосы, почти скрывая гребень. Он пронзительно уставился на Палатона.

— Ты сможешь лететь?

— Как всегда, — ответил за него Риндалан. — Но к чему такой ранний вылет? Нас выгоняют?

Он перебирал одежду узловатыми пальцами и напоминал ветку на ветру. За спиной Прелата висела тощая сумка.

— Можно сказать и так. Малаки просил семьдесят два часа, я хотел дать двадцать четыре, но согласился на двое суток. — Глаза Паншинеа заблестели, и он покосился на охранников, прислушивающихся к разговору, несмотря на завывания ветра. Палатон слушал императора вполуха, внимательно следя, как механики заправляют корабль и готовят его к полету.

— Сорок восемь часов, — повторил император, — или я объявляю военное положение, и Переселение будет осуществлено силой.

Палатон не сводил глаз с механиков, суетящихся вокруг машины.

— Мы будем готовы через несколько минут, — сообщил он.

— Отлично. — Паншинеа обернулся, окидывая взглядом панораму холмов, окаймляющих долину реки, не обращая внимания на неспешно удаляющихся охранников. Через несколько секунд они остались одни налетном поле. Палатон отпустил механиков и обошел корабль, делая последнюю проверку.

Выдвинув трап, он помог Риндалану вскарабкаться на него. Паншинеа торопливо взобрался по ступеням, стремясь побыстрее распроститься с Данби. Последним вошел Палатон.

Прелат занял свое мест и тяжело вздохнул. Палатон взглянул на него и перевел вопросительный взгляд на императора.

— Не беспокойся, — произнес Паншинеа. — Во всем виноват возраст, — император последовал за Палатоном в кабину, но молчал до тех пор, пока тот не начал прогревать двигатели.

— Ты сможешь совершить посадку где-нибудь неподалеку?

Палатон с удивлением обернулся к императору.

— Это боевая машина, — объяснил он. — Ей нужна достаточно длинная посадочная полоса. Но если местность будет ровной и длинной…

— Хорошо. Сделай круг, как только взлетишь. Щиты на некоторое время сняты. Ручаюсь, Малаки велит вновь поставить их, как только мы скроемся из виду. Но я хочу, чтобы ты вернулся. Здесь есть место, где бы я хотел оказаться.

Щит был поставлен вновь, едва корабль успел выбраться из его зоны. Он круто взмыл вверх, затем выровнялся, оставив за собой длинный белый след, как и хотел Паншинеа. Выбрав высоту, Палатон повел машину вниз, к счастью, вне зоны действия щитов и оружия данбинцев.

Император склонился над его плечом.

— Снижайся. Смотри!

Палатон помог императору навести прицел, чтобы приблизить мишень.

— Это промышленный комплекс, а может, и крематорий. По-видимому, он заброшен.

— Сможешь посадить нас здесь? Уверен, он только кажется заброшенным.

Черт бы побрал сумасшедшего императора-параноика! В его положении он имел право принимать решения. Палатон не смутился, когда разглядел поближе «посадочную площадку». Вдоль реки тянулась полоса, заросшая травой — вероятно, илистая, достаточно длинная и широкая для приземления и разворота. Он мог выполнить здесь маневр, но не был уверен, что хочет это сделать.

— Я могу посадить машину, если это необходимо.

— Это необходимо, — подтвердил Паншинеа. Он вышел из кабины и опустился в свое кресло, насвистывая классическую мелодию, а Палатон начал заходить на посадку.

И корабль, и река чуть не предали его. Травянистая полоса оказалась более илистой, чем он предполагал, поэтому пришлось пустить в ход тормоз, и стингер заболтало, снося к реке. Палатон напрягся и выровнял корабль, но когда он в конце концов остановился, руки Палатона дрожали от перенапряжения. Он слышал, как поднимаются с мест Паншинеа и Прелат, и предупредил:

— Подождите, пока не будет остановлен двигатель.

— Не стоит, — отозвался Паншинеа. — Нам может понадобиться срочный взлет.

У Палатона было достаточно топлива, чтобы оставить двигатели работать на холостом ходу, так он и сделал, но заблокировал шасси прежде, чем последовать за императором и Риндаланом. Паншинеа брел по кочкам, спотыкаясь, как ребенок. Он направлялся не к комплексу, а к крематорию, на который Палатон указал ему с воздуха. Наконец, он чертыхнулся и присел на корточки, слившись с речным мусором и горами пепла.

Риндалан сдержанно спросил:

— Что вы делаете, император?

На его бледные глаза навернулись слезы от холодного ветра.

— Об этом любопытном строении сообщил мне Гатон, — Паншинеа чуть привстал. — Этот крематорий незаконный, и, что хуже всего, не подходит для промышленных отходов. Но спрашивается, почему он продолжает существовать? Почему они не хотят разрушить его? Что они пытаются уничтожить так, чтобы мы никогда не обнаружили? — Император раскопал пустой флакон и поддел его на палку. — Что бы это ни было, они спрятали его здесь перед нашим прилетом, не успев до конца сжечь. Пожалуй, мы что-нибудь возьмем на пробу.

Двое спутников императора застыли в растерянности. Палатон оглядывал возвышающиеся позади императора кучи пепла.

— Ринди, выброси свои пилюли и дай мне тот большой флакон, который носишь с собой. Я возьму пробы почвы и пепла.

— Император, мои лекарства… я рискую, оставшись без них.

— Палатон за какие-нибудь пару часов доставит тебя в Чаролон. Пожертвуй лекарствами — потом мы все вернем тебе. Давай же, маги, где твоя вера в Вездесущего Бога?

Риндалан с кислым видом извлек довольно большой флакон из внутреннего кармана.

— Вездесущий Бог помогает тем, кто помогает сам себе, — пробормотал он. Он положил таблетку под язык, а затем высыпал остальные в грязь, прежде чем Палатон смог предложить ему помощь. Сгребая ногой пепел, он засыпал таблетки, а потом протянул флакон Паншинеа. Тот старательно наполнил его.

Палатон вынул из нагрудного кармана блокнот и сдернул с него защитный чехол. Блокнот он вернул в карман, а в чехол положил протянутый императором флакон с пеплом и тем, что выглядело как обугленные остатки блоков компьютерной памяти. Застегнув чехол, он протянул его Паншинеа.

— Так будет лучше. Полагаю, нам надо выбираться отсюда, император, пока мы не надышались загрязненным воздухом.

Риндалан с жаром ухватился за это предложение:

— Присоединяюсь!

Губы Прелата побледнели.

Паншинеа взял мешочек и выпрямился.

— И вы ни о чем не хотите расспросить меня?

Его спутники молчали. Император покачал головой.

— Вероятно, хотите. Задумайтесь, почему они не являются на тестирование, но приветствуют тезара с таким восторгом, как это сделали бы в любом Доме. Скорее всего, они не оставили надежды обрести способности — только выбрали другой способ.

— Остатки Потерянного дома, — пробормотал Палатон.

— Нет, не так просто. Тут все дело в генетических экспериментах, если Гатон не ошибается, — он поднял мешочек с флаконом. — Если здесь окажутся остатки ткани или сыворотки, тогда понятно, почему они отказываются покинуть Данби. Они проводят здесь эксперименты, которые нельзя приостановить и нельзя обнародовать.

Риндалан чихнул.

Суровое выражение сошло с лица императора, черты его лица смягчились.

— Пойдем, Ринди, не стоит стоять на ветру. — Он взял Прелата под руку и повел его к кораблю.

Палатон задумчиво последовал за ними. Генетические эксперименты были объявлены вне закона столетия назад, вскоре после того, как Потерянный дом уничтожил сам себя невероятными извращениями. Даже простолюдины не могут с таким пренебрежением относиться к последствиям… или все-таки могут? Он вспомнил о серьезных блестящих глазах Малаки и задумался. В конце концов, он решил, что это безумная идея Паншинеа и задумался еще сильнее.

Глава 14

Недар ждал их на летном поле.

Палатон сразу заметил его среди рабочих по надменной позе прежде, чем смог различить черты лица. Он осторожно зашел на посадку, чувствуя, как стискивает челюсти, и заставил себя держаться спокойно даже тогда, когда шасси корабля задымились, коснувшись полосы.

Зима в Чаролоне приближалась. Посадочная полоса обледенела, но ее посыпали песком, и Палатон сделал поправку на скольжение, посадив машину именно там, где и хотел. Он выровнял руль и остановил двигатели. В салоне было полутемно от задернутых штор.

Риндалан почти лежал в кресле, Паншинеа согнулся над ним, читая отрывки классических пьес, и его голоса дрожали от волнения. Взгляд Прелата был устремлен куда-то мимо императора.

— Мы дома?

— Да, наконец-то, — ответил Паншинеа, откладывая книгу. — Теперь ты примешь лекарство и успокоишься.

— Упаси Боже, — возразил священник. — У меня и так будет несварение от дозы, которую ты заставил меня принять. И все равно, — его бледные глаза обратились на Палатона, — хорошо оказаться дома.

Палатон открыл дверь и выдвинул трап. Он дождался, пока двое его спутников пройдут вперед и быстро оглядел кабину и салон, чтобы убедиться, что ничего не забыто.

Недар поприветствовал императора и Прелата и отошел в сторону, протягивая руку к обшивке стингера и намереваясь коснуться ее как раз в тот момент, когда Палатон взял его за запястье. Оба застыли почти в танцевальном движении, враждебность, как холод, охватила их.

— До моего корабля могу дотрагиваться только я, — объяснил Палатон.

Недар широко улыбнулся.

— Осторожный чоя! Интересно, с чего бы это? — Он быстро повернул руку, высвобождаясь из захвата Палатона, и опустил ее. — Стингер, — заметил он. — Недурно. Император вызвал меня и попросил дождаться его.

Палатон не ответил. Он знал, что пытается делать Недар — пользуясь ясновидением, он старался угадать, где они были. Палатону это не нравилось.

Улыбка Недара стала еще более хищной.

— Есть и другие способы, — произнес он и отвернулся. Быстрыми шагами нагнав Паншинеа, он предложил понести его сумку и пакет с пробами. Его способности были весьма сильны, и один вид пакета должен был дать ему понять, что они были в Данби — но только не то, каким образом Палатон пробил барьер. Для Палатона по необъяснимым причинам было важно, чтобы Недар знал как можно меньше об их полете.

Капсула доставила их в Чаролон. Оба пилота не разговаривали. Риндалан постанывал, его тощая фигура под одеждой выглядела так, как будто он мог разлететься на куски в любой момент, а на лице Паншинеа сияла торжествующая усмешка.

Йорана встретила их у бокового входа, сообщив, что операторы связи со вчерашнего вечера сбились с ног, а Гатон советует сделать заявление, независимо от того, хочет ли этого Паншинеа.

Император ответил:

— Тогда подготовь конференц-зал. Я буду там, как только переговорю с Гатоном.

Чоя кивнула. Прежде, чем отвернуться, ее взгляд задержался на лице Палатона.

Паншинеа отпустил Недара, затем обратился к Палатону:

— Остаток дня ты свободен. Прошу тебя, ни с кем не говори, даже если возникнет такая необходимость.

— Понимаю.

— Не уверен, — отозвался Паншинеа, проводя пальцем по тонким губам. Он подал руку Риндалану и повел его во дворец, оставив Палатона у входа.

В туннеле было холодно. Там и тут на каменной кладке лежал иней, который утреннее солнце не успело растопить. Зима все увереннее завладевала столицей. Палатон поежился под курткой и направился потайным коридором. Ауры Йораны и Недара еще светились впереди, отмечая для него дорогу.

Он вернулся к себе в комнаты, обнаружил там новый чехол для блокнота и внес в блокнот новые записи. Он не стал описывать Малаки и выражать удивление по поводу его способностей. Позже он посетил дворцовый храм и исполнил обряд очищения семи шагов, но не испытал удовлетворения.

Ужинал он один, просматривая видеозапись заявления Паншинеа. Сказано было только о том, что представители императора встретились с представителями данбинцев и что был выдвинут ультиматум сроком на сорок восемь часов. Палатон выключил экран, размышляя над этим ультиматумом.

Неужели город Малаки настолько непредсказуем, что сорока восьми часов будет достаточно, чтобы избавиться от всех улик до Переселения? Или же они решатся на общее уничтожение? Что они скрывают и что стремятся завершить? Дети, которые больше не являются на тестирование, чтобы проверить свои способности и узнать, смогут ли они войти в Дом — это могло изменить все общество Чо. Простолюдины, которых нельзя назвать Заблудшими, но которые совершенно не знают принципов использования своих бахдаров… Палатон предвидел настоящий хаос. Он даже представить себе не мог, что ждет планету в будущем.

А что видел Малаки, пытаясь заглянуть в будущее?

Палатон беспокойно вышагивал по комнате. Он подошел к окну и увидел, что столица замерла, пораженная первым по-настоящему холодным дыханием зимы — мимо окна пролетали снежные хлопья, они ложились на землю, заглушая звуки и цвета. Уличные фонари высвечивали вихри хлопьев, наполняющих город. Снег пошел совсем недавно — под ним еще кое-где виднелись черные мокрые плешины тротуаров. Палатон наблюдал за снегопадом. Должно быть, ночью он усилится. Затем он озяб и нырнул в пушистый свитер.

Он чувствовал, что его совершенно не клонит в сон. Связавшись со справочной службой дворца, Палатон обнаружил, что его нигде не ждут. Выйдя из комнаты, он направился по длинному изогнутому коридору. Палатон заметил, что его мысли странным образом возвращаются к детям — тем, которые приветствовали его в Данби, тем, о помощи которым просили его люди, тем, которых хотела иметь от него Йорана.

Дети были будущим. Дети без роду и племени, без знания своих возможностей, которым никто не поможет достичь этих возможностей… Он сам не знал свою судьбу и не мог иметь детей от Йораны, не открыв своего досадного прошлого. Сексуальные связи считались очень важными, предназначенными для продолжения рода, и Палатон не отрицал этого. Раньше отказываться от них было нетрудно, но теперь он находился в расцвете сил, и предложения стали делать ему самому. Этим он был обязан своему Дому и званию тезара, ибо в его роду способности устойчиво передавались по наследству, а новые чоя в его профессии были всегда необходимы. Всегда.

Но даже теперь, когда Йорана заговорила о ребенке, Палатон не считал, что сможет помочь ей. Он не чувствовал к ней любви и доверия, необходимых для того, чтобы открыться полностью. Ее красота не скрывала тщеславия. Совет «никому не доверяй», как опасался Палатон, относился и к самой Йоране.

Теперь, когда между ними стояла смерть Дарба, Палатон не знал, сколько времени сможет отказывать ей. Чем больше загадок оставляла смерть Дарба, тем больше сомнений они вызывали. Он совершил что-то такое, что нужно было утаивать, но это делало неясным его будущее. Вероятно, сегодня еще не слишком поздно все изменить, но как знать!

Палатон вынырнул из потока мыслей, поднял голову и обнаружил себя около частного выставочного зала Чаролона, цели его путешествия. Находясь внутри защитной системы дворца, зал оставался незапертым, хотя двери его были прикрыты. Мониторы не следили за его приближением.

Попросив позволения войти, он тут же получил его.

Внутри зал оказался завораживающим. Палатон застыл на пороге, внезапно пораженный зрелищем, открывшимся его взгляду. Спустя долгую минуту он прошел мимо неподвижных и движущихся скульптур, мимо картин и диаграмм, пока не достиг гобеленов и настенных панно. Его неудержимо влек к себе гобелен, вышитый его матерью.

Его изумляли все детали этого полотна, созданного переплетением нитей и вышивкой. Панорама заворожила его, пока Палатон не почувствовал, что стоит в оцепенении — и тут он понял, чего искал.

Перед ним вновь возник его давний сон. Рубиновая капля крови поблескивала на тонком пальце. Позволит ли ей Треза запятнать работу в знак мук и страданий мастерицы или нет? Она поднесла палец к губам… а сейчас, подойдя поближе и всмотревшись, Палатон увидел, что буроватое пятнышко, выцветшее, почти прозрачное, как слеза, коснулось немногих нитей.

Несколько лет после ее смерти он считал свой сон только ожившим воспоминанием, которое воскресило горе. Теперь же он не мог оторваться от этого пятнышка, забыв, где находится. В том сне-воспоминании мастерица передумала и не стала портить работу. Второй шанс. Палатон в удивлении прикоснулся пальцем к пятну.

Эта часть гобелена изображала Великий Круг Хаоса над Чо, а на его нитях балансировали символические изображения Звездного, Небесного и Земного домов. Круг завис над Чо, готовясь повернуться. А может, его готовится пожрать пламя, поднимающееся над Чо, размышлял Палатон, разглядывая гобелен.

Он долго простоял перед гобеленом. Что общего имеют эти языки пламени с Домами его народа? Это не было классическим представлением рождения Домов, Палатон не мог понять художественную интерпретацию матери. Но крошечное пятнышко крови на Круге вновь и вновь привлекало его внимание. Неужели это весточка, оставленная здесь только для него, чтобы он увидел и понял? Неужели она еще сможет что-то поведать, открыть ему?

— Я чувствую свою неполноценность, мама, — прошептал он, обращаясь к гобелену. — Ты оставила меня, и теперь я не слышу, что ты пытаешься мне сказать, — он устало опустил руки.

Стаккато тяжелых каблуков по полу галереи привлекло его внимание. Палатон бросился к открытой двери и скользнул в нее, слегка прикрыв, не желая быть замеченным. Его роговой гребень мерцал от предчувствия.

Свет в галерее стал приглушенным. Палатон смотрел в узкую щель двери, как в его сторону направляются двое посетителей — один стремительно и резко, другой — вяло, лениво и неохотно. Они оказались в поле его зрения, и Палатон затаил дыхание.

Это были Йорана и молодой чоя, совсем мальчик, блестящими глазами наблюдающий за своей спутницей. Палатон осторожно потянул носом, но не почувствовал исходящего от юноши запаха алкоголя или наркотика. По грубости его рогового гребня Палатон узнал в юноше представителя низшего класса.

Чоя оступился, судорожно схватившись за рукав спутницы, и упал, увлекая ее за собой. Его голова с отчетливым стуком ударилась об пол, и чоя завозился, стараясь подняться с гладких плиток. Йорана выругалась, встала на колени и взялась за плечо юноши, пытаясь помочь ему. Но он оказался слишком тяжелым. Палатон шагнул в зал.

— Можно я помогу вам?

От удивления глаза Йораны сначала расширились, а потом сузились, как щелки.

— Из всех неподходящих мест ты оказался в самом неподходящем. Уходи отсюда, Палатон.

Он нагнулся, чтобы поставить юношу на ноги. Чоя казался ошеломленным. Его губы безобразно растянулись, казалось, он представления не имеет где, с кем и зачем находится.

— Что случилось?

— Никаких вопросов! Ничего, — Йорана одернула мундир. — Прошу тебя, уходи.

Но Палатон уже все понял, ибо внезапно уловил мерцание ауры. Этот юноша совершенно не принадлежал себе, он был высосан, как пустая кожура плода, но его ауру покрывал маслянистый слой, и Палатон понял, чья это работа.

Паншинеа.

У императора другие развлечения, сказала ему Йорана. Например, кража бахдара у невинных и беспомощных? Издевательство над ребенком, не способным защититься? Йорана подняла голову и ахнула:

— Вездесущий Боже! Ты знаешь! Но как ты догадался?

— Как же я мог не догадаться? Куда мы идем?

— Я — уведу его отсюда, а ты — к себе в комнату. Подумай о собственной жизни. Уходи отсюда, пока можешь.

Он медлил еще минуту, отведя растрепанные пряди с ее лица, чтобы она видела лучше. Ее кожа казалась мягкой и нежной под его пальцами.

— Как ты могла смириться с этим? Ее губы сжались.

— Это поддерживает его, — пробормотала она. — Маленькое зло по сравнению… впрочем, я не знаю. Уходи же, пока тебя не обнаружили. Попозже я зайду к тебе, — пытаясь поддержать совершенно обмякшего мальчика, она оттолкнула Палатона.

Палатон огляделся. Он заметил, что в коридоре нет мониторов наблюдения — теперь он знал, почему.

Было гораздо важнее сохранить в тайне ужасные прихоти императора, чем шедевры искусства.

Он глубоко вздохнул и вышел.

Верная своему слову, Йорана пришла к нему за несколько часов до рассвета, когда все чоя крепко спят, а души немощных неслышно ускользают прочь.

Но он не был немощным, он не спал и вскочил на ноги в тот момент, когда дверь начала открываться.

Золотые и серебряные крупинки под ее прозрачной кожей не смогли скрыть утомление. Серо-голубые глаза хранили следы недавних слез. Йорана держала в одной руке флягу со свежим бреном, а в другой — две кружки.

Палатон втащил ее в комнату и плотно закрыл дверь.

— Кстати, к твоему сведению, — прошептала она, — записи наблюдательных служб этого сектора частично стерты.

Дрожа от усталости, она присела за круглый стол у окна и отдернула штору.

— Наконец-то снег прекратился, — произнесла она.

Ее руки были ледяными, когда она подала Палатону кружку. Очевидно, она была не в себе.

Палатон обдумывал слова утешения, но прежде, чем смог что-либо произнести, она заметила:

— Труп Дарба нашли сегодня днем. Было установлено, что на него напали хищники. От холода тело закоченело, и точно время смерти определить оказалось невозможным, — она глотнула брен. — Тебе повезло.

— И мне не следует искушать судьбу?

— Да, пожалуй, это незачем.

— Тогда я не буду расспрашивать тебя о том чоя.

— Отлично. — Она посмотрела в окно. В ее бронзовых волосах светились капли — там, где растаяли снежинки. — Я ничего не смогла бы ответить тебе, кроме того, что сейчас с ним все в порядке. Он лишился способностей… впрочем, которых и было немного. Он из простонародья.

— Но их было достаточно, чтобы насытить нашего императора. По своим способностям он мог бы войти в Дом? Откуда вы их берете?

Ее глаза блеснули.

— Мог бы, — с трудом произнесла она. — Это идея Гатона. Думаю, если Риндалан узнает об этом, он порвет все отношения с Паншинеа. Уже одно это событие способно сильно повредить престолу. Этого мы не можем допустить. Нельзя позволить, чтобы падение одного члена Звездного дома было истолковано как падение всего Дома, — она поставила кружку на стол. Он потянулся и взял ее за руки.

— Сколько времени твой род входит в Дом?

— Я попала в него первой, — в ее голосах смешались гордость и печаль.

Ему следовало удивиться, но он остался спокоен. Некоторые из вновь обращенных борются куда яростнее за право первородства, чем представители старинных фамилий. Он мог бы посочувствовать Йоране, но не императору.

— Надо остановить Паншинеа.

— Нет! Ему надо вылечиться!

— Невропатия неизлечима. Ее течение можно замедлить, но обратного пути нет.

— Он думает иначе… — Йорана резко остановилась. Она выдернула ладони из его рук. — Чем больше я рассказываю, тем большей опасности подвергаю тебя.

— Все верно, — Палатон откинулся в кресле. Брен приятно согревал ему горло, желудок наполнялся теплотой. — Я достаточно сделал для достижения равновесия.

— Равновесия? А, Дарб! — Йорана почти улыбнулась. — Быстро же ты постиг дворцовые тайны.

— Нет, — возразил он, — так пилот учится находить восходящие и нисходящие потоки.

— И остается на высоте.

Палатон слегка покачал головой.

— Не совсем так. — Он видел, как Йорана дрожит, несмотря на горячий напиток. Он отставил кружку и вновь протянул к ней руки. — Я знаю лучший способ согреть тебя.

Внезапная надежда промелькнула на ее лице и тут же погасла, как только она прочла выражение его глаз.

— Никаких обещаний? — уныло спросила она.

— Никаких.

Йорана встала и прижала руки к шее. Под ее пальцами бешено колотился пульс.

— Сейчас этого будет достаточно.

Она была с ним уже второй раз.

Глава 15

Его разбудило бьющее в окно солнце. Палатон заморгал от яркого света и тут же понял, что близится полдень, а свет отражается от снегового покрова вокруг Чаролона. Он протер слезящиеся глаза и сел, отбросив одеяло.

Йорана забормотала во сне и отодвинулась от него, ныряя в теплую пещеру постели. Ее лицо смягчилось, стало безмятежным и удовлетворенным. Палатон протянул руку, чтобы коснуться ее щеки, но его ладонь застыла на полпути.

Ей не следовало до сих пор оставаться в его постели.