Время близилось к девяти – слишком рано для визита в «Стикс энд стоунз». Чтобы убить время, я завернула в очередной магазин тканей. Бесполезно. Я снова приуныла, зато убила целый час, пока обшаривала магазин, и теперь могла спокойно явиться в «Стикс энд стоунз».
Меня встретила все та же тощая особа. Одним взглядом она оценила мои джинсы и легкий свитер, и в ее улыбке прибавилось льда.
– Чем могу помочь?
Пришлось заговорить – точнее, прошептать:
– Я Блэр Мэллори. Свою визитку я оставляла вам позавчера, но мисс Стивенс не позвонила. – Моя собеседница слегка попятилась, явно опасаясь заразы. – У меня острый ларингит. Нет, это не заразно. Вчера утром мой дом сгорел, я наглоталась дыма, поэтому неважно чувствую себя и хочу как можно скорее повидаться с Моникой. Если можно, сейчас же.
Говорить пришлось долго, и даже шепот отзывался болью в горле. К тому времени как я договорила, я уже не улыбалась, а хмурилась. Собеседница мне определенно не нравилась.
Как ни странно, она оживилась, узнав, что мой дом сгорел. До меня не сразу дошло, что теперь я выгодная клиентка, которой потребуется отделать новый дом и приобрести всю мебель. Может, она выискивает в газетах новости о пожарах – так, как юристы сомнительной репутации ищут пострадавших в дорожных происшествиях?
Тощая особа провела меня в рабочий кабинет. Обстановка здесь была совершенно другой: повсюду в беспорядке громоздились огромные альбомы с образцами тканей, с ними соседствовала разномастная мебель, к стенам были прислонены картины в рамах. Такой интерьер мне был по душе, я поняла, что вся работа ведется здесь. В кабинете ощущался поток энергии – в отличие от ледяной стилизированной приемной.
Моя сопровождающая постучала в следующую дверь, дождалась ответа и вошла.
– Мисс Стивенс, к вам Блэр Мэллори, – доложила она так, будто представляла меня королеве Елизавете. – У нее ларингит, потому что вчера ее дом сгорел – дым, копоть, ну, вы понимаете. – Выложив эту соблазнительную информацию, она оставила меня в кабинете и ушла.
Прежде я никогда не встречалась с Моникой Стивене, но была наслышана о ней. Она и оправдала, и обманула мои ожидания: сорокалетняя, с гладкими черными волосами и эффектной асимметричной стрижкой, тонкая, расчетливо-стильная, со звенящими браслетами на обоих запястьях. Такие браслеты мне нравятся только на собственных руках. Одно дело – шуметь самой, и совсем другое – когда шумит еще кто-нибудь.
– Примите соболезнования, – произнесла Моника почти задушевным тоном. Я никак не ожидала увидеть у нее в глазах дружелюбие.
– Спасибо, – прошептала я, вытащила из сумки счета Джаза, положила их перед Моникой и села.
Моника озадаченно изучила счета, заметила, на чье имя они выписаны, и улыбнулась:
– Мистер Арледж! Он такой милый, так старался угодить жене. Было приятно работать с ним.
Никакой «работы» с Джазом не было: чувство стиля у него отсутствует напрочь. Джаз просто дал Монике карт-бланш – предоставил всю свободу действий и выписал чек.
– Из-за этих счетов распался его брак, – сообщила я напрямик.
Она ошеломленно подняла брови:
– Но почему?..
– Его жене больше нравилась прежняя спальня. Современный стиль она ненавидит и теперь отказывается даже заходить в эту комнату. Она так разозлилась на мужа за то, что он продал ее антикварную мебель, что пыталась сбить его машиной.
– Боже мой! Нет, вы, наверное, шутите. Говорите, комната ей не понравилась? Но ведь она великолепна!
Моника глазом не моргнула, узнав, что Салли едва не искалечила Джаза, но никак не могла поверить, что ее творения кому-то могут не понравиться.
Вот это самомнение! Я, конечно, восхищаюсь теми, кто умеет жить в собственном мире, но нельзя же так отрываться от реальности!
– А я пытаюсь спасти их семью, – продолжала я шепотом, от которого уже начинало ныть горло. – Предлагаю вот что: заберите мебель и выставьте ее на продажу как подержанную, а еще лучше – как новую, поскольку ею вообще не пользовались. Конечно, мебель все-таки не новая, но поскольку окончательного одобрения работы вы так и не получили, думаю, это будет справедливо.
Моника окаменела.
– Что вы имеете в виду?
– То, что клиент недоволен вашей работой.
– Но мне заплатили полностью, значит, клиента все устраивает. – Ее щеки наливались румянцем.
– В вопросах интерьера Джаз Арледж беспомощен, как младенец в джунглях. Он ничего не смыслит в мебели. Даже если бы вы обили стены шкурами скунсов, у него не нашлось бы возражений. Я не думаю, что вы намеренно воспользовались его неопытностью, но вы, как деловой человек, должны понять: переделка этой спальни в ваших интересах. Только на этот раз вам придется работать вместе с миссис Арледж, которая до сих пор убита горем.
Моника задумчиво смотрела на меня.
– Пожалуйста, объяснитесь.
Я кивнула в сторону приемной.
– Ваша репутация общеизвестна. Вы пользуетесь популярностью у ценителей авангарда, но потенциальные клиенты, придерживающиеся более традиционных взглядов, обходят вас стороной, считая, что вы предпочитаете только один стиль.
– Конечно, нет, – машинально возразила она. – У меня нет предпочтений и фирменного стиля, моя цель – выполнить все пожелания клиента.
Я широко улыбнулась:
– Приятно слышать. Кстати, кажется, я не упоминала, что моя мама – лучшая подруга миссис Арледж. Мама занимается недвижимостью. Может быть, вы слышали о Тине Мэллори?
Судя по взгляду, фамилия была ей знакома. Мама – бывшая мисс Северная Каролина, сделки с недвижимостью она заключает одну за другой. Благодаря маминым рекомендациям у Моники прибавится клиентов, а вместе с ними появится и прибыль.
Моника придвинула к себе альбом и бегло набросала эскиз спальни Салли, продемонстрировав поразительную память. Подкрасив набросок цветными карандашами, она показала его мне:
– Вам нравится?
Спальня выглядела удивительно уютно, цвета мебели и тканей были теплыми и приятными глазу.
– Я помню, как была обставлена эта комната, – продолжала Моника. – На редкость качественный антиквариат. Вернуть его я не смогу, но постараюсь найти один-два предмета в таком же состоянии, которые создадут прежнюю атмосферу.
– Миссис Арледж будет в восторге, – пообещала я. – Но сразу предупреждаю: Джаз больше не желает платить ни гроша. Он вообще жалеет, что пустился на эксперименты.
– Когда я закончу работу, у него не останется поводов для недовольства, – улыбнулась она. – А денег мне больше не понадобится.
Я сразу поверила ей, вспомнив суммы в счетах.
Итак, две трети моей задачи выполнено. Осталось самое трудное: уговорить Салли.
Глава 25
По всем законам логики белобрысая преследовательница не могла знать, где я сейчас нахожусь, тем не менее я внимательно осматривалась по сторонам, отъезжая от «Стикс энд стоунз». Никаких «хвостов». Наверное, теперь вид любого белого «шевроле» будет вызывать у меня приступ паники, а это не шутки. Уайатт был прав: в городе таких машин тысячи. Значит, паниковать придется регулярно.
Мне настоятельно требовалось выпить чего-нибудь горячего, чтобы смягчить горло, а еще – ткань для свадебного платья. Да, еще позвонить в телефонную и кабельную компании – нет, черт возьми, туда придется съездить самой, лично, так как реквизиты сгорели вместе с квартирой. Да еще эта одежда. А мои сапожки! Голубые сапожки! Наверное, их вернули обратно в магазин, но я же не собиралась отказываться от них! Увы, номер заказа я тоже не помню, он безнадежно потерян вместе с компьютером, так что зайти на сайт «Заппос» и попросить прислать сапожки по новому адресу не удастся.
Я вдруг оживилась: ведь можно заказать другую пару с компьютера Уайатта!
Шона позвонила, когда я направлялась к одному из своих излюбленных торговых центров.
– Мама говорила, что ты начисто потеряла голос. Если это правда, постучи по телефону.
– Вчера была правда, – прохрипела я.
– Слышу! Как себя чувствуешь?
– Лучше. – Я свернула к «Макдоналдсу». От чашки кофе станет еще лучше.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Пока нет. – Сейчас мне ничья помощь не требовалась.
– У тебя есть предположения, кто мог поджечь дом?
– Я видела ее лицо, – прошептала я, – оно мне знакомо, но где я ее видела, не могу вспомнить.
Шона логично рассудила:
– Поскольку все это началось недавно, она должна иметь какое-то отношение к местам, где ты побывала в последнее время. Перебери их в памяти и что-нибудь наверняка вспомнишь.
– Уже пробовала, вспомнила все места, где обычно бываю, и напрасно.
– Значит, ты видела ее там, где практически не бываешь.
Эти слова я обдумывала, пока прочесывала магазины торгового центра. Все началось в другом торговом центре, где я тоже осмотрела уйму магазинов. Где я могла видеть эту белобрысую? Я пыталась вспомнить, не случилось ли со мной в торговом центре чего-нибудь необычного – иначе ее лицо не врезалось бы в мою память. Я так увлеклась, что даже туфли примеряла машинально, а это со мной случается редко: покупка обуви – мое любимое занятие. Обычно я всецело отдаюсь этому ритуалу.
Заменить весь гардероб за один поход по магазинам невозможно, но я и не пыталась, только купила самое необходимое: одежду для работы, одежду для отдыха, нарядную одежду. И не пожалела денег на новое белье, потому что белье – еще одна моя слабость. Один комплект разрезали на мне в больнице, остальные я потеряла при пожаре…
У меня вдруг перехватило дыхание.
Больница. Вот где я ее видела.
Эта психопатка – медсестра с плохо покрашенными волосами, которая так долго болтала со мной и сдирала повязки с моих царапин. В то время у меня гудела голова после сотрясения, и я даже не замечала, как грубо она рвет бинты – словно старается причинить мне побольше боли.
В то время ее волосы были уродливо-бурыми, а во время пожара – почти белыми, и все-таки я не ошиблась. Возможно, белый – ее натуральный цвет, а подкрасилась она ради маскировки, наспех. Но зачем ей понадобилось маскироваться? После сотрясения мне было все равно. Однако по какой-то причине она не хотела, чтобы я видела ее со светлыми волосами.
В таком случае, зачем же она опять их обесцветила? Почему не оставила тускло-бурыми?
Я схватила телефон, но сигнал внутри центра был слабым – всего один кубик, поэтому я подхватила сумки с покупками и направилась к выходу. На улице количество кубиков на экране телефона выросло до трех, спустя секунду их стало четыре, и я позвонила Уайатту на мобильник.
– Что с тобой? – выпалил он, схватив телефон после первого же звонка.
– Я вспомнила ее, – сообщила я как можно громче и отчетливее, потому что на улице было шумно, мимо то и дело проезжали машины. Я хрипела и сипела, голос срывался посередине слова, пропадал и снова появлялся. – Она медсестра в больнице.
– Повтори еще раз, я не понял. Ты сказала «в больнице»?
Я попыталась повторить, но меня едва хватило на громкий шепот:
– Она медсестра в больнице.
– Сестра? Ты уверена?
– Да, – каркнула я. – Но не в «скорой», а в отделении. Она приходила ко мне в палату, болтала, срывала повязки…
– Блэр, где ты? – перебил он.
– В торговом центре. Не в том, а в другом. – Теперь я была готова поверить, что инцидент на стоянке у торгового центра – случайность, ведь с сестрой-психопаткой я познакомилась после него.
– Сейчас же приезжай в управление. Нам нужно описание примет, как можно быстрее, а тебя едва слышно. Я встречу тебя у входа.
Мойры опять ополчились против меня. Значит, сегодня мне не светит найти ткань на платье, выполнить намеченное, свести вместе Салли и Джаза. С другой стороны, в списке дел пункт «остаться в живых» занимает не последнее место.
В поисках сигнала я вышла из ближайшей двери центра, а не из той, через которую зашла, поэтому здание пришлось обходить. На стоянке я поймала себя на мысли, что опять высматриваю белый «шевроле». Я разозлилась на себя, потом сообразила, что моей преследовательницы здесь быть не может, но не разрешила себе успокаиваться. Если она настроена решительно, то найдет меня всюду.
В полицейском управлении Уайатт уже ждал меня. Не переставая говорить по телефону, он повел меня в кабинет, по пути жестом позвал Форестера, дождался его и закрыл дверь. Отключившись, Уайатт пробуравил меня лазерным взглядом.
– Давай с самого начала.
Я набрала побольше воздуха.
– Я наконец вспомнила ее: она работает медсестрой в больнице. Она приходила ко мне в палату, держалась очень дружелюбно, болтала и при этом довольно грубо сдирала бинты.
Он сердито скрипнул зубами.
– Еще кто-нибудь видел ее?
– Со мной была Шона.
– Опиши приметы.
– Примерно моего возраста, может, чуть постарше – трудно определить. Очень симпатичная, с зеленовато-ореховыми глазами. Волосы тускло-каштановые, скверно покрашенные. Наверное, потом она обесцветила их, а это очень трудно, потому я не сразу узнала ее на пожаре.
– Высокая?
Я судорожно сглотнула.
– Не знаю. Я ведь лежала, а она стояла, так что мне не с чем сравнивать. Но она стройная, с хорошей фигурой. И… – Я хотела было добавить, что ей повезло с ресницами, но вдруг перед мысленным взглядом сложилась новая картинка, всплыло еще одно лицо. Я ахнула. – А потом я видела ее в магазине тканей, уже после того, как выписалась! Вот почему лицо показалось мне знакомым. Но цвет волос был другим – рыжим, кажется, темно-рыжим.
Значит, она преследовала меня, и не только в «шевроле». Судя по выражению лица Уайатта, он думал о том же.
– Парики, – предположил Форестер.
– Похоже на то, – кивнул Уайатт.
– Светлые волосы могли быть париком, – согласилась я. – Под капюшоном не разберешь. Но бурая шевелюра в больнице – не парик, а ее собственные волосы, только перекрашенные, можете мне поверить. – Шепот меня утомил, к концу фразы я закашлялась. Ларингит – еще одно обвинение, которое я собиралась предъявить психопатке, и хотя по сравнению со сгоревшей квартирой это мелочь, лишиться речи – это вам не шуточки. А если понадобится закричать или позвать на помощь? Бывают случаи, когда голос жизненно необходим.
– Я позвоню в больницу, – предложил Форестер, – попробую раздобыть фотографии всех, кто работал… когда это было?
– В первую смену в прошлую пятницу, – подсказал Уайатт. – Четвертый этаж, неврологическое отделение.
– Может, даже санкция не понадобится, – без особой надежды продолжал детектив. – Но в больнице не любят нарушать конфиденциальность…
– А я терпеть не могу покушения, – ледяным тоном отрезал Уайатт.
Интересно, что он предпримет, если администрация больницы откажется предоставлять снимки без санкции? Впрочем, я вспомнила, что Уайатт у нас знаменитость, а потому может просто позвонить губернатору. От Уайатта зависят сборы в благотворительные фонды, назначения, прочие вопросы, важные для больницы. Класс.
Форестер ушел звонить, Уайатт повернулся ко мне:
– Значит, в больнице ты увидела ее впервые?
– Кажется, да.
– Ты не могла чем-нибудь случайно оскорбить ее? Может, помнишь, что она говорила? Вдруг найдем зацепку?
Я вспомнила свой разговор с медсестрой и покачала головой.
– Я сказала, что меньше чем через месяц выхожу замуж, поэтому сотрясение некстати. А она – что перед своей свадьбой будто помешалась. Спросила, нравится ли мне твоя мама, заметила, что здорово, наверное, быть в хороших отношениях со свекровью, и я подумала, что со своей она на ножах. Еще она спросила, не каталась ли я на мотоцикле. И так далее… пустая болтовня. Я призналась, что хочу есть, она обещала прислать кого-нибудь с едой, но так и не прислала. Вот и все. Она держалась очень дружелюбно. – Я снова закашлялась и поискала взглядом блокнот. Хватит напрягать горло. На следующие вопросы буду отвечать письменно.
– Больше вопросов нет. – Уайатт поднялся, обошел вокруг стола, поставил меня на ноги и обнял. – Береги горло. Теперь мы ее выследим – нам как раз не хватало ниточки.
– Но ведь это бессмысленно, – прошептала я. – Я не знакома с ней.
– Такие преступники действуют нелогично, вот и все. Нелогичная одержимость вспыхивает у них в одно мгновение, зачастую просто потому, что жертва была вежлива с ними. Ты ни в чем не виновата, ничего поделать ты не могла. Это психическое расстройство. Если она так часто меняет внешность, значит, находится в розыске, а у тебя, вероятно, есть все, о чем она мечтает.
Четкая и точная психологическая оценка. Впечатляет.
– Слушай, а ты не просто симпатяга – у тебя и мозги имеются, – заметила я. – Не понимаю, почему футболистов считают тупыми.
Он рассмеялся и потрепал меня по ягодицам, явно не собираясь убирать с них руку. Но в дверь постучали, и Уайатт отстранился.
В кабинет просунул голову Форестер, его лоб собрался в мучительные морщины.
– Я поговорил с администратором отделения, – сообщил он. – Она утверждает, что такой медсестры в отделении нет.
Уайатт нахмурился и в задумчивости потер верхнюю губу.
– Возможно, она работала в «скорой», увидела, как привезли Блэр и навестила ее в отделении. Надо посмотреть записи камеры наблюдения – в больнице такие есть на каждом этаже.
– Сейчас свяжусь со службой безопасности больницы.
– И долго придется ее искать? – спросила я, когда Форестер скрылся за дверью.
Уайатт слабо улыбнулся:
– Смотря какой выдался день у начальника службы безопасности. И смотря, что говорят больничные правила насчет выдачи пленок. Еще неизвестно, готов ли администратор сотрудничать с нами. А если нет, сумеем ли мы найти судью, который выдаст санкцию на изъятие записей, что в пятницу проблематично, особенно если администратор больницы играет в гольф с членами местного суда.
О Господи! Зачем ему приспичило работать в полиции?
– Мне подождать здесь?
– Нет, можешь заниматься своими делами. Я знаю, как с тобой связаться. Только будь осторожна.
Я понимающе кивнула, но, спускаясь в лифте, то и дело вздыхала. Мне до смерти надоело высматривать белые «шевроле». И потом, если психопатка настолько опытная, почему бы ей не поменять машину? Взять автомобиль напрокат – пустяковое дело. Возможно, сейчас она уже катается на голубом «шевроле».
У меня похолодела спина.
Или на бежевом «бьюике».
Или даже на белом «таурусе».
Я не стала обманывать себя и уверять, что узнаю ее по машине: машина могла оказаться какой угодно. Возможно, психопатка все утро следила за мной, а я не заметила ее только потому, что высматривала машину другого цвета.
Она может подстерегать меня везде.
Глава 26
У меня оставался еще один выход: броситься домой к Уайатту, отрываясь от всех преследователей так, как он учил, и сидеть взаперти перепуганным кроликом. Или воспользоваться тем же приемом и покатить по своим делам. Я выбрала дела.
Почему бы и нет? Свадьба уже близко. Что еще со мной может случиться? Какие еще возникнут осложнения? Мало того, что я должна подготовиться к свадьбе всего за три недели – а у меня даже платья еще нет! – мало того, что меня пытались убить, еще и мой дом сгорел дотла, я потеряла голос, никак не могла решить, любит ли меня будущий муж и не стоит ли отменить свадьбу в разгар подготовки, и одновременно мирила супругов, которых не смогли помирить даже родные дети. Я чувствовала себя помешанной пчелой, которая носится как заведенная с цветка на цветок, хотя ураган гнет их к земле и срывает со стеблей.
Вдобавок кое-где в магазинах уже вывесили рождественские украшения. Значит, пора приступать к рождественскому шопингу, потому что украшения – сигнал для буйно-помешанных, которые налетают на магазины как саранча и сметают с прилавков самые лучшие подарки, а нормальным, здравомыслящим людям, выбирающим подарки к Рождеству после Дня благодарения, достаются одни объедки. При виде разноцветных шариков и светящихся елочек у меня срабатывает предпраздничный рефлекс.
Нет, действовать наверняка и прятаться мне просто некогда – столько всего надо успеть! Если рассуждать здраво, моя чокнутая преследовательница наверняка ждет, что я буду осторожничать, почаще сидеть дома и так далее.
И я отправилась к Салли.
Когда ее младшие дети закончили школу, она начала работать вне дома, в аукционной компании, торгующей антиквариатом. Салли разъезжает по гаражным, дворовым, особняковым распродажам, ищет антиквариат, который можно приобрести за бесценок, а затем выгодно продать на аукционе. Торги проходят каждую пятницу, это означает, что по пятницам Салли можно найти в офисе компании, где она клеит ярлыки, составляет каталоги и все переставляет. Остальные четыре дня недели, а иногда и субботы она проводит в разъездах.
Перед аукционной компанией выстроились вперемежку легковые машины и грузовички и даже один большой фургон, но двери еще были заперты. Я обошла вокруг здания и нашла служебный вход с погрузочным пандусом.
Внутри я сразу столкнулась с костлявым типом средних лет, с выпученными глазами, в очках с толстыми стеклами и пустой тележкой.
– Вам помочь, мэм?
Он был, наверное, двадцатью годами старше меня, но поскольку жил на юге, считал своим долгом называть меня «мэ-эм», растягивая слова. Таковы местные представления о хороших манерах.
Я жестом попросила его остановиться, зная, что в грохоте тележки мой шепот он не услышит, и подошла поближе.
– Я ищу Салли Арледж, – хрипло объяснила я.
– Она там. – И он указал на дверь в дальнем конце погрузочной зоны. – Уж извините, сильный у вас ларингит. Вам бы попить горячего чайку с медом и лимоном, а если не поможет – смазать горло согревающей мазью «Викс», обмотать шею горячим полотенцем да проглотить ложку сахара с керосином. Звучит дико, но моя мама всегда так делала, когда у нас, малышей, болело горло. И ничего, все живы остались, – тарахтел он, весело поблескивая выпученными глазами.
– Вы правда пили керосин? – ужаснулась я.
М-да. Пожалуй, расспрошу бабулю. Согревающая мазь, горячее полотенце – это звучит логично, но глотать керосин я, пожалуй, не стану.
– А как же! По чуть-чуть. Само собой, если хватанешь глоток, то и в ящик сыграешь или кишки скрутит, а капелька не повредит.
– Постараюсь запомнить, – пообещала я. – Спасибо!
И я поспешила к двери, на которую он указал, соображая, кому первому пришла в голову мысль лечиться керосином. Неужели он просто взял и попробовал? «Ох, как болит горло! Приму-ка я немножко керосину. Должно помочь. А с сахаром еще вкуснее будет».
Удивительное рядом.
Первым, кого я увидела за дверью, была Салли: пристроившись на стремянке, она протирала верх гигантского чудовищного изголовья, прислоненного к стене. Почерневшее от времени дерево выглядело роскошно, но упав, эта штука насмерть придавила бы любого. Ни за что не согласилась бы заниматься сексом на кровати с таким изголовьем, но, с другой стороны, такая смерть ничем не хуже любой другой.
Салли не оборачивалась, поэтому мне пришлось подойти поближе и постучать по изголовью, привлекая ее внимание.
– Блэр! – Подвижное лицо Салли осветилось радостью и тревогой, а это, если вдуматься, не так-то просто. Салли повесила тряпку на угол изголовья и спустилась со стремянки. – Тина говорила, что твоя квартира сгорела и голос пропал. Бедняжка, как ты натерпелась! – И она сочувственно обняла меня.
В Салли чуть больше полутора метров роста, весит она меньше пятидесяти килограммов, но запасы энергии в ней неисчерпаемы. Темно-рыжие волосы обычно художественно растрепаны, с недавних пор Салли стала высветлять отдельные пряди, обрамляющие лицо. О том, что она сломала нос, когда пыталась расплющить Джаза о стену дома, напоминала небольшая горбинка. Раньше Салли носила очки, но когда от удара сработала подушка безопасности, именно очки и сломали ей нос, поэтому она перешла на контактные линзы.
Я тоже крепко обняла ее.
– Мы можем где-нибудь поговорить? Я хочу кое-что показать тебе.
Сара заинтересовалась.
– Конечно. Пойдем вон туда, присядем.
И она указала на складные стулья, составленные вместе посередине аукционного зала. Позднее их расставят аккуратными рядами для посетителей. Мы взяли два стула, я вынула из сумочки счета из «Стикс энд стоунз» и протянула Салли.
Некоторое время она озадаченно изучала их, а когда добралась до итоговых сумм, в изумлении и ярости вытаращила глаза.
– Двадцать тысяч долларов! – воскликнула она. – Он заплатил двадцать тысяч за это… дерьмо?!
– Нет, не за дерьмо, – поправила я. – Он отдал эти деньги ради тебя, потому что он тебя любит.
– Это он прислал тебя сюда? – рассвирепела Салли.
Я покачала головой.
– Я сама решила вмешаться.
О том, что меня вынудил Уайатт, я промолчала.
Салли перевела взгляд на счет и снова покачала головой, пытаясь осмыслить увиденное. С ее точки зрения, мебель и картины, которыми Моника Стивенс заменила антиквариат, не стоили и пары тысяч долларов. Сказать, что Моника и Салли придерживались диаметрально противоположных подходов к вопросам стиля, значило ничего не сказать.
– Он ведь знал, как я любила нашу мебель, – дрогнувшим голосом произнесла Салли. – А если не знал, то мог бы догадаться! Иначе зачем я так долго искала и реставрировала ее? Ведь мы могли позволить себе купить любую другую мебель!
– Он не знал, – объяснила я. – Во-первых, ты реставрировала мебель, пока Джаза не было дома. И потом, я никогда не встречала мужчины, который разбирался бы в мебели хуже, чем Джаз Арледж. Этот оранжевый диван у него в приемной… – И я брезгливо передернулась.
Салли заморгала.
– Ты видела его офис? Кошмар, правда? – Но она тут же оборвала себя. – Впрочем, не важно. Если за тридцать пять лет нашей совместной жизни он не научился даже прислушиваться к моим словам, если не обращал внимания на мебель, среди которой жил, значит, он просто…
– …не разбирается в стилях, интерьере и мебели. Не знает, что стили бывают разные. Для Джаза мебель – это мебель, и все. Думаю, сейчас он начал относиться к ней иначе, но до сих пор понятия не имеет, чем антиквариат отличается от модерна. На этом языке он не говорит, потому из твоих объяснений он не понял ни слова.
– Что же тут сложного? «Антикварный» – значит «старинный», это каждому понятно.
– Может быть, – с сомнением отозвалась я. – Скажи, Джаз отличает черный цвет от темно-синего?
Она покачала головой.
– Как и большинство мужчин. У них в глазах просто не хватает колбочек и палочек, чтобы заметить разницу, поэтому они способны надеть темно-синий носок вместе с черным – с точки зрения мужчины, эти цвета одинаковы. Так и с мебелью. Не то чтобы Джаз не интересуется твоими делами или игнорирует твои слова – он просто не в состоянии отличить один стиль от другого. Ты ведь не станешь требовать от бескрылой птицы, чтобы она летала?
На глаза Салли навернулись слезы, она уставилась на счета.
– Ты считаешь, что я поступила неправильно.
– Ничего подобного, на твоем месте из-за мебели расстроился бы каждый. Я – обязательно. – И это еще слабо сказано. – Только напрасно ты пыталась сбить его на машине.
– И Тина так считает.
– Правда?
Мама на моей стороне! С каких это пор?
– Когда ты лежала в больнице, – объяснила Салли, будто услышала мой вопрос, – Тина сказала мне, что увидела, как тебе больно, и начала по-другому относиться к нашему происшествию. По ее мнению, оскорбленные чувства – это одно, а травмы – совсем другое.
Я вздохнула. Преуменьшать значение чувств Салли я не собиралась, но после недавних событий была готова согласиться с моей мамой.
– Она права. Ты же не застала Джаза с другой женщиной. Он просто купил мебель, которая тебе не понравилась.
– Значит, надо пересилить себя?
Я кивнула.
– И извиниться?
Еще кивок.
– Черт, ненавижу извиняться! И дело не только в этом. Мы столько всего наговорили…
– Пора исправиться. – К этому времени я едва шептала. Удивительно, как приходится напрягать горло, чтобы говорить шепотом.
– Самое обидное, я ведь не собиралась калечить его. Мы просто заспорили, погорячились, но у меня была назначена встреча, я спешила. А Джаз все не унимался. Ты ведь знаешь, каким упрямым он бывает. Если что-нибудь вбил себе в голову, то будет стоять на своем до посинения. Я предлагала помириться, но он не сдавался, махал руками, кричал, и я так озверела, что неправильно переключила передачи, хотела просто повернуться и накричать на него, но не рассчитала, ударила по педали газа, ну и… В общем, я была готова переехать его, но это вышло не нарочно. Я опомнилась, только когда сработала подушка безопасности, очки разбились, из носа потекла кровь. – Она задумчиво потерла горбинку на носу. – Сломать нос в таком возрасте! Буду теперь до конца своих дней ходить горбоносой.
Я улыбнулась и покачала головой.
– Я говорила с Моникой. Она согласна забрать мебель обратно и вместе с тобой обставить спальню так, как ты захочешь. Знаешь, она ведь умеет создавать интерьеры в разных стилях. Думаю, она тебе даже понравится. А я пообещала ей, что мама будет рекомендовать ее своим клиентам, объяснит, что Моника вовсе не фанатка авангардизма и умеет работать не только со стеклом и сталью.
– Если это правда, я ничего подобного не слышала, – с сомнением протянула Салли.
– Потому, что к ней в основном обращаются поклонники современных стилей. А она хочет привлечь новых клиентов. Для нее переделка твоей спальни будет удачным заказом.
– Но я больше не заплачу ей ни единого цента. Хватит с нее и двадцати тысяч!
– Больше она и не просит. Не настолько она жадная. В этой истории вообще нет злодеев.
– Чушь!
Если бы голос слушался меня, я бы рассмеялась. Мы понимающе переглянулись.
– Ладно, позвоню Джазу сегодня, – со вздохом пообещала Салли. – И извинюсь. Я – орлица, он – пингвин. Он не умеет летать. Все с ним ясно.
– Знаешь, я возила Джаза к мистеру Поттсу – тот как раз реставрировал большой гардероб. Мистер Поттс объяснил, что уже потратил на этот гардероб шестьдесят часов. Джаз не разбирается в мебели, но теперь ему известно, сколько труда ты вложила в вашу спальню.
