– Это ищешь?

Оружие появилось у нее перед глазами на ладони Фуркейда. Его палец лежал на спусковом крючке. Ник опустился на колени за спиной у Анни, схватил ее за волосы и тянул назад, прижимая своим телом к низкому столику.

– Грязна играешь, Туанетта, – прошептал Ник. – Мне это в женщинах нравится.

– Хоть бы тебя кто-нибудь трахнул, Фуркейд!

– Гм-м… – Он прижался щекой к ее лицу. – Не стоит подавать мне таких идей, красотка.

Ник медленно встал, все еще держа Анни за волосы, и потянул ее за собой.

– Ты очень плохая хозяйка, Туанетта, – заметил детектив, ведя свою пленницу на кухню, где ярко и весело горел свет. – Ты даже не предложила мне сесть. Хотя, уверен, у тебя есть другие таланты. Как вижу, в тебе есть способности дизайнера.

Фуркейд с любопытством оглядывал небольшую кухню. Кто-то нарисовал танцующего аллигатора на двери старого холодильника. На одном из столов лесенкой выстроились банки для кофе, чая, специй, словно ряд солдат-пехотинцев. Черная пластиковая кошка-часы висела на стене, ее глаза и хвост двигались в такт уходящим секундам.

Один из стульев был отодвинут от стола на блестящих Металлических ногах. На него-то Фуркейд и усадил хозяйку дома. Он взял карандаш, оставленный ею на столе, и прислонился к шкафчику.

Анни уставилась на него. Из глаз Фуркейда ушла злость, но смотрели они не менее пристально. Детектив сложил руки на груди, и ее револьвер казался в его пальцах всего лишь игрушкой.

– Итак, на чем мы остановились перед тем, как ты попыталась сделать из моих яиц омлет?

– О… Я решала для себя, психопат ты или маньяк.

– Так это был Кадроу? Он подкупил тебя и Стоукса? – Стоукса?

– А что? Ты понадеялась получить весь пирог целиком? Нет, chore. Стоукс привел меня в тот бар. Зачем мы туда пошли? Там никто из наших никогда не бывает. Чтобы быть подальше от наших мужиков, так он мне объяснил. А контора «Боуэн и Бриггс» оказалась как раз напротив этого заведения. Как чертовски удачно все сложилось. А потом появилась и наша малышка Туанетта, чтобы приглядеть за мной, пока пьяненький Чез сыграет свою роль.

– Зачем мне было принимать деньги от Кадроу? – задала вопрос Анни.

Ник склонил голову к плечу и задумался. Он не ел целый день, но его поддерживали ярость, раздражение и подозрения, которые он залил парой глотков виски. И тут вдруг его губы шевельнулись, выпуская на свободу черное, грязное имя:

– Дюваль Маркот.

Сукин сын Дюваль Маркот. Все части головоломки легко сошлись. Схожесть случаев пробудила у Маркота чувство юмора. И этот парень наверняка знал, как покупать полицейских. Ник снова вспомнил лицо журналиста из Нового Орлеана, сидевшего в зале суда. Вот черт! Ему следовало это предвидеть.

Он прижал плечи Анни к спинке стула, буквально пригвождая ее:

– Сколько он тебе заплатил? Что он тебе пообещал?

– Дюваль Маркот? – недоверчиво переспросила Анни. – Ты что, с ума сошел? Господи, кого я об этом спрашиваю!

Ник склонился к лицу Анни, держа дуло револьвера прямо у ее носа.

– Маркот заберет твою душу, девочка, или сделает что-нибудь похуже. Ты думаешь, что дьявол я? Нет, настоящий дьявол это он!

– Дюваль Маркот – дьявол, – повторила Анни. – Дюваль Маркот, тот самый магнат из Нового Орлеана, торговец недвижимостью, филантроп?

– Да, тот самый ублюдок. – Ник отошел от Анни и зашагал по кухне. – Надо было прикончить его, когда мне подвернулся случай.

– Я незнакома с Дювалем Маркотом, только видела его в новостях. Мне никто не давал денег. Я оказалась не в том месте и не в то время. Поверь мне, я сама сожалею об этом.

– Я не верю в совпадения.

– Что ж, прости, но другого объяснения у меня нет! – выкрикнула Анни. – Так что или пристрели меня или убирайся отсюда к чертовой матери!

Прокручивая сказанное в голове, Ник остановился у стола и почесал за ухом дулом револьвера.

– Господи! Да поосторожнее ты с этой штукой! – взвизгнула Анни. – Если ты не собираешься убить меня, то не заставляй соскребать твои мозги с моего кухонного стола.

– Ты об этом? – Ник покрутил оружие на пальце. – Он не заряжен. Я подумал, что в противном случае соблазн окажется слишком велик.

У Анни словно камень с души свалился. Она потерла руками щеки.

– Но почему Маркот должен был платить мне?

– Об этом я тебя и спрашивал.

– Я сказала тебе все, что знала, то есть ничего. Я не заодно со Стоуксом и не имею ничего общего с Маркотом. Если кто-то хотел тебя подставить, почему было просто не убить Ренара и не свалить все на тебя, подтасовав улики? Вот удачное решение. Почему бы тебе не обратиться с твоей историей к Оливеру Стоуну? Он мог бы снять фильм.

– Ну у тебя и язычок, девочка. – Положив револьвер на стол, Ник снова прислонился к шкафчику.

– Когда меня пугают, во мне говорит стерва.

Он чуть было не расхохотался. Фуркейд поджал губы и посмотрел на Анни. Она ответила ему сердитым, возмущенным взглядом. Если она и в самом деле ни в чем не виновата, как говорит, то наверняка считает его сумасшедшим.

– Скажи-ка мне кое-что, – заговорила Анни. – Ты сам решил пойти в ту ночь к «Боуэну и Бриггсу»?

Ник вспомнил о телефонном звонке, но ответил правду:

– Да.

– И ты сам додумался до того, чтобы избить Ренара? Ник снова помедлил, понимая, что на этот вопрос ответить не так просто, вспоминая то, что крутилось у него в мыслях той ночью. И все-таки ему оставался только один ответ:

– Да.

– Значит, это только твоя вина?

Анни ждала его ответа. Она никогда не считала Фуркейда человеком, уклоняющимся от ответственности. И она больше не верила, что он сумасшедший.

– Стоукс не приводил тебя на ту улицу. Никто не приставлял оружия к твоему виску, – продолжала Анни. – Ты сделал то, что сделал, а мне удача изменила, и я тебя за этим поймала. Прекрати винить в этом других. Ты сам сделал свой выбор, и тебе только и остается, что пережить последствия.

– Это правда, – прошептал Ник. Казалось, бешеная энергия ушла из его тела, и оно стало цепенеть изнутри. – Я потерял контроль над собой. Я не могу найти человека, который заслужил бы трепку больше, чем Ренар, и я не жалею о том, что избил его. Сожалею только о том, как это отразится на моей жизни.

– Ты поступил неправильно.

– В конце концов применение силы всегда оборачивается против тебя же. Я разочаровал себя самого в ту ночь, – признался Ник. – Предполагается, что все в природе должно оставаться в своем естественном состоянии. Насилие всегда порождает сопротивление, верно? Честно говоря, я так и не смог принять философию бездействия. В этом и есть суть моей проблемы.

Анни снова не узнавала его. Превращение из маньяка в философа произошло в сотые доли секунды.

– В суде ты заявил о своей невиновности, – заметила Анни, – но сейчас признаешь, что виноват.

– Жизнь сложна, дорогая. Если меня осудят за уголовное преступление, я навсегда потеряю работу. Это не выход.

– Сопротивление живого существа против вмешательства в его естественное состояние.

Неожиданно Фуркейд улыбнулся и на мгновение стал необыкновенно привлекательным.

– Ты отличная ученица, девочка.

– Зачем ты это делаешь?

– Что?

– Называешь меня девочкой, как будто тебе в обед сто лет.

На этот раз его улыбка получилась печальной. Ник медленно подошел к Анни и приподнял ее подбородок.

– Потому что так оно и есть, детка. И тебе такой никогда не стать.

Фуркейд нагнулся слишком низко, и Анни смогла разглядеть в его глазах каждый прожитый год, всю тяжесть, взваленную им на плечи. Его большой палец прикоснулся к ее губам. Анни дернулась и отвернулась, вдруг занервничав.

– Так из-за чего у тебя зуб на Дюваля Маркота? – спросила она, вставая со стула и проходя к другому концу стола.

– Это личное, – ответил Фуркейд, садясь на ее место.

– Но ты чуть не выболтал все несколько минут назад.

– Тогда я думал, что ты в этом замешана.

– Следовательно, я признана невиновной?

– Пока да. – Его внимание привлекли разбросанные по столу бумаги. – Это еще что такое?

– Мои записи по делу об убийстве Памелы Бишон. – Анни медленно подошла к нему. – Почему ты решил, что Маркот мог быть в этом замешан? Есть какая-то связь с фирмой по продаже недвижимости, принадлежавшей Памеле Бишон?

– Пока подобных связей мы не нашли, – ответил Ник, просматривая собранный Анни материал. – Зачем ты это делаешь?

– Потому что меня волнует это дело. Я хочу увидеть, как убийцу Памелы накажут по закону. Я верила, что так и будет – до этой среды. Мне нелегко в этом признаваться, но я верила в твои способности. А теперь, когда расследованием занимается Стоукс, я не уверена, что Памела дождется торжества справедливости.

– Ты не доверяешь Стоуксу?

– Я не знаю, хватит ли у него способностей, чтобы раскрутить это дело. И не уверена, что он сможет их применить, если они у него есть. Теперь ты говоришь мне, что, с твоей точки зрения, это Чез тебя накрутил. Зачем ему это делать?

– Деньги. Отличный мотив.

– А кто еще из участников этого дела, кроме Ренара и Кадроу, был бы рад твоему падению?

Фуркейд промолчал, но имя крутилось у него в голове словно назойливое насекомое. Дюваль Маркот. Человек, разрушивший его жизнь.

Анни подошла к шкафчику.

– Мне необходимо выпить кофе, – призналась она так спокойно, словно этот мужчина не ворвался в ее дом и не угрожал ей ее же собственным револьвером. Но когда она открывала кран, пуская воду, руки у нее дрожали. Глубоко вздохнув, Анни потянулась за банкой с кофе и отвинтила крышку.

– Так что же ты собираешься делать, Туанетга?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты хочешь добиться справедливости, но не веришь, что Стоукс найдет преступника. Если я подойду чуть ближе к Ренару, меня снова отправят за решетку. Что ты будешь делать?

– А что я могу? – ответила она вопросом на вопрос. – Я всего лишь помощник шерифа. А последние дни они даже не говорят со мной по рации.

– Ты и так уже работала над делом в одиночку.

– Я следила за ходом расследования, – уточнила Анни.

– Ты хотела в этом участвовать. Ты хочешь стать детективом, девочка, так прояви инициативу. Ты и так уже получила по носу за то, что сунула его не туда, куда следует. Но будь упрямой.

– Такого размера упрямства будет достаточно? – Анни повернулась к нему, держа в руке пятидюймовый девятимиллиметровый «курц бэк-ап», дослала патрон в патронник и твердой рукой прицелилась в грудь Фуркейду. – Этот малыш живет у меня в банке для кофе. Проверь, блефую ли я, если хочешь. Никто не удивится, когда услышит, что я пристрелила тебя как собаку, когда ты вломился в мой дом.

Анни ожидала увидеть ярость или хотя бы недовольство, но никак не ожидала, что Ник громко захохочет.

– Вот это да, Туанетта! Вот умница! Именно об этом я тебе и толковал. Инициатива, творческий подход и стальные нервы. – Фуркейд встал и двинулся к ней. – Ты чересчур дерзкая.

– Точно. И я собираюсь всадить тебе пулю в грудь. Стой, где стоишь.

На этот раз он сразу повиновался, оценив небольшое расстояние, отделяющее его от ствола револьвера.

– Ты на меня злишься.

– Это слишком мягко сказано. Все в департаменте обращаются со мной словно с прокаженной, и все из-за тебя. Ты нарушил закон, а меня за это наказывают. Потом ты врываешься в мой дом и… терроризируешь меня.

– Ты со всем справишься, если будешь работать со мной, – довольно резко парировал Фуркейд.

– Работать с тобой? Да я с тобой в одной комнате быть не хочу!

– А вот это…

Одно неуловимое движение, и он схватил ее руку с револьвером и завел в сторону и вверх. Пули прочертили линию точек на потолке, дождем посыпалась штукатурка. Без особых усилий Ник отобрал у Анни револьвер и одной рукой крепко прижал ее к себе, заломив ей руки за спину.

– …ложь, – закончил он свою фразу. Фуркейд резко отпустил ее, вернулся к столу и снова, принялся просматривать записи и вырезки.

– Я могу помочь тебе, Туанетта. Мы стремимся к одной цели, ты и я.

– Десять минут назад ты считал, что я участвую в заговоре против тебя.

Фуркейд напомнил себе, что он до сих пор так и не узнал, как обстоят дела на самом деле. Но эта девица не стала бы тратить время на дело об убийстве Памелы Бишон, если бы ее не интересовала поимка преступника.

– Я хочу довести расследование до конца, – объявил Фуркейд. – Маркусу Ренару место в аду. Если ты хочешь добиться справедливости для Памелы Бишон и ее дочери, будешь работать со мной. У меня в десять раз больше материала, чем тебе удалось собрать в одиночку.

Анни подумала, что именно этого она и хотела – работать с Фуркейдом, получить доступ к делу, попытаться найти убийцу. Но Фуркейд – человек слишком непредсказуемый, слишком сложный.

– Почему именно я? – поинтересовалась она. – Ты должен ненавидеть меня больше, чем все остальные.

– Только в том случае, если ты меня продала.

– Я этого не делала, но…

– Тогда я не могу тебя ненавидеть, – просто ответил Ник. – Если ты меня не продавала, то, следовательно, действовала в согласии со своими принципами и этими чертовыми обстоятельствами. За это я не могу тебя ненавидеть, могу только уважать.

– Ты очень странный человек, Фуркейд.

Он приложил руку к груди.

– Я единственный в своем роде, Туанетта, поверь на слово.

Ник положил «курц» на стол и снова подошел к ней. Он был абсолютно серьезен.

– Я не хочу отдавать это дело, – заявил Ник. – Ренар должен заплатить за то, что сделал. Если я не доверяю Стоуксу, значит, с ним я работать не могу. Остаешься ты. Хочешь исполнить свой долг, работай со мной. За сим…

Он склонил голову, и у Анни перехватило дыхание. От ожидания у нее свело мускулы. Ее губы слегка приоткрылись, будто она собиралась сказать «нет». Ник приложил два пальца ко лбу, отдавая честь, развернулся и вышел из квартиры, растворившись в темноте ночи.

Время шло, а Анни все стояла посреди кухни. Наконец она вышла на площадку, но Фуркейд уже уехал. Ее окружали только обычные ночные звуки – вскрик жертвы хищной птицы, всплеск воды, словно кто-то выбрался на поверхность и снова нырнул.

Анни долго всматривалась в темноту. Ее мучили соблазны, сомнения и страх. Она вспоминала слова Фуркейда, сказанные тогда в баре: «Держись подальше от этих теней, Туанетта… Иначе они высосут из тебя жизнь». Фуркейд и сам был полон теней, странных переходов от кромешной тьмы к яркому свету. Глубокое спокойствие и яростная энергия. Жестокий, он все-таки был человеком принципов. Анни не знала, что делать с его предложением. У нее появилось ощущение, что если она примет его вызов, то ее жизнь пойдет наперекосяк. Этого ли она хотела?

Анни казалось, что она стоит на пороге другого измерения и чьи-то глаза наблюдают за ней оттуда, пытаясь угадать, каким будет ее следующий шаг.

Наконец она ушла в дом, даже не подозревая, что за ней на самом деле следили.

«Я чувствую приближение безумия, и мне становится трудно дышать. Еще ничего не закончено, и я не знаю, наступит ли когда-нибудь конец.

Действия одного человека порождают действия другого, и так без конца, словно волны набегают на берег.

Я знаю, что волна подступит и унесет меня. Я даже представляю этот кровавый прилив. Я ощущаю вкус крови во рту. Я вижу следующую жертву. Кровавая волна уже коснулась ее ног».