– Моего клиента избил до полусмерти ваш детектив, Ноблие. Какого еще дерьма вы собираетесь навешать мне на уши, чтобы скрыть правду?

Гас молча поджал губы. Его глаза превратились в щелки, когда он метнул яростный взгляд на Кадроу, сидевшего напротив.

– Или вы скажете, что Маркус Ренар сам сломал себе нос и челюсть? И сам выбил себе зубы? Спросите вашего помощника Бруссар. А еще лучше, я сам сделаю это, – сказал Кадроу, поднимаясь с кресла.

Гас решительно встал, его палец угрожающе уперся в адвоката.

– Держитесь подальше от моих людей, Кадроу.

Адвокат стоял на своем:

– Бруссар – свидетель, а Фуркейд – бандит. Он вел себя так же в Новом Орлеане, и вы отлично знали об этом, когда брали его на работу. Поскольку вы не соизволили отстранить Фуркейда от дела Памелы Бишон после его очевидной попытки подложить улику и манипулировать следствием, вы также можете считаться виновным в сговоре с целью нападения на моего клиента.

Гас фыркнул:

– Сговор? Ну-ну, попробуй притащить это в суд, посмотрим, что у тебя выйдет. И можешь выдвигать сколько угодно исков. Ты умрешь в бедности, прежде чем тебе удастся выцарапать хоть пенни из моего ведомства. А что касается остального, то я что-то не помню, чтобы тебя избирали окружным прокурором.

– Смит Притчет выдвинет обвинения еще до того, как ты успеешь переварить тот бекон, что съел на завтрак. Он будет счастлив засадить этого ублюдка Фуркейда за решетку.

– Поживем – увидим, – прорычал Ноблие. – Тебе ничего не известно о том, что случилось вчера вечером, и я не обязан обсуждать это с тобой.

– Это все должно быть отражено в рапорте. – Кадроу с видимым усилием поднял свой кейс. – И черт меня подери, лучше этому рапорту существовать. Бруссар произвела арест, взяла показания у моего клиента, спрашивала, намерен ли он выдвинуть обвинение, Если это не отражено в документах, то тебе придется за это дорого заплатить, Ноблие.

Черты лица Гаса исказились, словно он только что учуял запах полуразложившегося трупа.

– Твой клиент страдает галлюцинациями, да к тому же он еще и лжец. И это его самые лучшие качества, – сказал шериф, направляясь мимо адвоката к двери своего кабинета. – Вон отсюда, Кадроу! Мне есть чем заняться помимо того, чтобы терпеть, как ты тут воняешь все утро.

Кадроу улыбнулся. Энергия закипела в его венах, словно ракетное топливо, вызывая прилив сил.

– Шериф, общаться с вами, как всегда, было сплошным удовольствием. Но ничто не сравнится с наслаждением от того, что я уничтожу и вас, и вашего бандита Фуркейда.

– Почему бы тебе не облагодетельствовать мир и не сдохнуть прямо сейчас? – предложил Гас.

– Я никогда не доставлю вам такого удовольствия, Ноблие. Я планирую пережить вас на посту шерифа, пусть даже назло вам.

– Рад заметить, что я на сто процентов уверен, что тебе это не удастся.

– Что ж, посмотрим, за кем останется последнее слово.

Кадроу вышел, и Гас шумно захлопнул за ним дверь.

– За мной, конечно, старый вонючий подонок! – рявкнул он, оставшись в одиночестве. Потом повернулся к двери, ведущей в кабинет его секретаря и гаркнул: – Заходи, Бруссар!

Анни поднялась с кресла, где коротала время в ожидании, сердце у нее упало. Она очень внимательно прислушивалась к громким голосам, хотя расслышать слов из-за двери не могла. Ей показалось, что жар перепалки физически передался ей. Анни почувствовала, как между лопатками струйкой потек пот и взмокли подмышки.

Сделав глубокий вдох, она вошла в кабинет начальника и закрыла за собой дверь. Ноблие тяжело шагнул ей навстречу, сверля пронизывающим взглядом.

– Ты вчера брала показания у Маркуса Ренара?

– Да, сэр.

– Я велел тебе отправляться домой, так или нет, Бруссар? Может быть, у меня старческий склероз или что-то в этом роде, а? Или мне просто приснилось, что я приказал тебе идти домой?

– Никак нет, сэр.

– Тогда за каким чертом ты отправилась в больницу?

– Я должна была взять у Ренара показания, шериф, – ответила Анни.

– Не следует напоминать мне инструкцию, помощник шерифа Бруссар, – резко прервал ее Гас. – Ты что, полагаешь, что я с ней незнаком? Когда я отдаю приказание что-то сделать, Бруссар, у меня есть на это основания. – Он нагнулся к ней и немного сбавил тон. – Иногда надо как следует разобраться в ситуации, прежде чем поступать, как предписывает должностная инструкция. Ты понимаешь, о чем я говорю, помощник шерифа?

У Анни от напряжения окаменели все мускулы, но она не сдавалась:

– Я видела, как Ник Фуркейд избивал Маркуса Ренара, шериф.

– Меня мало интересует, что ты видела. Я говорю, что ты не знала всех обстоятельств, ты не слышала звонка о грабителе из этой части города, тебя там не было, когда правонарушитель сопротивлялся аресту.

Анни не сводила с него глаз.

– Вы хотите сказать, что меня не было вчера вечером здесь, когда все пытались состряпать правдоподобную историю? – наконец произнесла она, понимая, что провоцирует гнев Ноблие. – Вчерашний поступок Фуркейда – вне закона.

– А то, что Ренар сотворил с Бишон, это по закону?

– Разумеется, нет, но…

– Выслушай меня внимательно, Анни, – намного спокойнее и мягче произнес шериф. Он отступил назад и присел на край письменного стола. – Мир нельзя поделить на черное и белое, Анни. В нем очень много серого. Я не хочу сказать, что оправдываю поступок Фуркейда. Я хочу сказать, что понимаю его. Ты не должна совершать опрометчивых поступков. Не стоит пытаться арестовать детектива, не нужно ехать в больницу брать показания, когда я приказываю тебе отправляться домой.

– Я не могу изменить тот факт, что я была там, шериф, или что Ренар видел меня на месте происшествия. Как бы все это выглядело, если бы яне взяла у него показания?

– Это бы выглядело так, что он перепутал ход событий. Или что мы даем ему время прийти в себя, прежде чем снова беспокоить его.

«Или что мы попросту игнорируем жертву жестокого избиения только потому, что это дело рук полицейского. Или пытаемся выиграть время, чтобы состряпать правдоподобную историю», – добавила про себя Анни.

Она отвернулась и стала смотреть на стену – блестящее доказательство отличной карьеры Огюста Ф. Ноблие. Вот фотография шерифа, когда он был помоложе, – улыбается, пожимает руку губернатору Эдвардсу. Потом целый ряд снимков менее известных политиков и знаменитостей, побывавших в округе Парту во время правления шерифа Ноблие. Анни раньше всегда уважала его.

– Что сделано, то сделано, и мы с этим справимся, помощник, – закончил Ноблие с таким видом, словно это Анни нарушила закон. – Дело в том, что мы бы разобрались с этой ситуацией лучше, если бы ты действовала со мной заодно. Понимаешь, о чем я?

Анни промолчала. Не стоило напоминать, что ей не позволили быть с ними заодно, а просто захлопнули дверь у нее перед носом, исключили из дела, словно она была посторонней. Теперь Анни не знала, что лучше – быть выброшенной из дела или участвовать в сговоре.

– Я не хочу, чтобы ты говорила с журналистами, – продолжал Ноблие, обходя стол и устраиваясь в большом кожаном кресле. – И ни под каким видом ты не должна говорить с Кадроу. Поняла меня?

– Так точно, сэр.

– «Никаких комментариев», вот что ты должна отвечать. Справишься?

– Да, сэр.

– И что важнее всего, я не хочу, чтобы ты говорила с Маркусом Ренаром. Уяснила?

– Да, сэр.

– Ты была не на дежурстве, поэтому не слышала сообщения о грабителе в этом районе. Ты случайно наткнулась на них и вмешалась в ситуацию. Так все было?

– Да, сэр, – прошептала Анни, ощущение тошноты поднималось у нее в желудке, словно дрожжевое тесто. Ноблие минуту молча смотрел на нее.

– Откуда Кадроу узнал, что ты пыталась арестовать Фуркейда? Он уже с тобой говорил?

– Адвокат оставил сообщение на моем автоответчике утром, пока я бегала.

– Но ты с ним не говорила? – уточнил шериф.

– Нет.

– Ты говорила Ренару, что арестовала Фуркейда?

– Нет.

– Ты говорила с Фуркейдом в присутствии Ренара?

– Ренар был без сознания.

– Значит, Кадроу блефует, мерзкий сукин сын, – пробормотал себе под нос Гас. – Ненавижу его. Мне плевать, что он умирает. Лучше бы этот паразит поторопился и освободил нас от себя. Ты написала рапорт?

– Еще нет.

– И не пиши. Если ты начала что-то записывать, все порви.

– Но Ренар выдвинет обвинения…

– Но это не значит, что мы должны облегчать ему жизнь. Давай, запиши его жалобу, составь предварительный рапорт, но не упоминай об аресте Фуркейда. Этого не было. Оставь свои инициалы на рапорте и принеси бумаги ко мне в кабинет. Я персонально буду заниматься этим делом, – добавил он, словно уже репетируя фразу для будущего официального заявления. – Чудом избежавший наказания преступник пытается оговорить моего сотрудника. И не надо так на меня смотреть, Бруссар. – Шериф обвиняюще ткнул в нее пальцем. – Мы не делаем ничего, что Кадроу не сделал бы для ублюдка, чьи интересы он представляет.

– Значит, мы ничем не лучше их, – тихо сказала Анни.

– Черта с два, – возразил Ноблие, протягивая руку к телефону. – Мы хорошие парни, Анни. Мы работаем на Правосудие. Просто оно не всегда хорошо видит из-за этой своей повязки на глазах. Ты свободна, Бруссар.Женская раздевалка в офисе шерифа округа Парту изначально была кладовкой. Когда в шестидесятых годах это здание строилось, женщины в департаменте не работали, и не видящие дальше своего носа шовинисты не предусмотрели такой возможности. В результате у мужчин-полицейских в раздевалке был душ и просторная комната отдыха, а их коллеги-женщины довольствовались бывшей кладовкой для швабр. Раздевалка имела неприглядный вид – голая лампочка под потолком, четыре узких металлических шкафчика, дешевенькое зеркало без рамы над крошечной фаянсовой раковиной.

Когда Анни впервые пришла на службу, кто-то проделал дырку из мужской раздевалки в футе слева от зеркала. Теперь Анни периодически осматривала комнату на предмет новых дырок и замазывала их шпаклевкой, которую хранила в своем шкафчике вместе с шоколадными батончиками. Она была единственной женщиной – помощником шерифа, которая пользовалась раздевалкой регулярно, и единственной женщиной – патрульным офицером. Анни считала эту комнату своей собственной и попыталась как-то украсить ее. Она принесла искусственную пальму в горшке и обрезок ковра, чтобы прикрыть цементный пол.

Анни села на складной стул и посмотрела на папку, лежащую у нее на коленях. Она слишком далеко зашла, когда прошлой ночью напечатала рапорт об аресте Фуркейда. Когда она села дома за машинку и изложила все черным по белому, у нее появилось ощущение хотя бы минимального контроля над ситуацией. Поздно ночью к ней пришло и минимальное чувство уверенности. А утром шериф Ноблие уничтожил и то и другое. Он хотел, чтобы Анни солгала и составила фальшивый рапорт.

– И всем, кроме меня, ситуация кажется нормальной, – пробормотала Анни себе под нос.

Ей стало тревожно, неуютно, во рту появился горький привкус. Она вышла из раздевалки и пошла по коридору.

Сержант Хукер многозначительно округлил глаза, когда Анни прошла мимо стойки дежурного:

– Посмотрим, сможешь ли ты сегодня арестовать преступников, Бруссар.

Анни не стала ему отвечать, но, расписываясь в книге ухода, заметила:

– В три часа я должна быть в суде.

– Да что ты говоришь? И как, ты выступаешь за нас или против?

– Дело Ипполита Граньона, грабеж, – невозмутимо ответила она.

Хукер хмуро посмотрел на нее своими поросячьими глазками.

– Твой рапорт должен быть на столе у шерифа к полудню.

– Да, сэр.

Ей следовало бы отправиться в кабинет и немедленно написать отчет, но она не в состоянии была сделать это сейчас. Анни вышла из здания и вдохнула влажный воздух.

Дождь кончился к пяти утра. Анни пролежала всю ночь без сна, прислушиваясь к шуму ливня, бьющего по крыше. Наконец она отказалась от мысли заснуть, заставила себя встать и поработать с гантелями и штангой, придававшими второй спальне в ее доме такой экзотический вид.

Делая зарядку, она наблюдала, как занимается заря над бухтой Ачафалайя. Иногда по утрам солнце напоминало огненный шар, а небо приобретало такие яркие оттенки розового и оранжевого, что казалось, оно плавится. Этим утром его закрывали тяжелые угольно-серые облака, предвещающие грозу.

Анни подумала, что буря ее вполне бы устроила. Правда, не стоило забывать и о том, что весенняя гроза отгремит и забудется, а с переделкой, в которую она попала, этого не случится.

– Помощник шерифа Бруссар, не могли бы вы уделить мне минуту?

Анни резко обернулась на звук низкого приятного голоса. Ричард Кадроу прислонился к стене здания, запахнув полы своего просторного плаща, словно эксгибиционист, притаившийся на школьном дворе.

– Прошу прощения, но у меня нет времени, – быстро проговорила Анни, сходя с тротуара и направляясь через стоянку к патрульной машине.

– Рано или поздно вам придется поговорить со мной, – адвокат шел за ней по пятам.

– Пусть лучше поздно, мистер Кадроу. Я на службе.

– Вашу службу оплачивают налогоплательщики. Должен ли я напомнить вам, мисс Бруссар, что я и сам аккуратно плачу налоги, финансируя жиры Огюста Ноблие и, следовательно, с технической точки зрения, я тоже являюсь вашим работодателем?

– У меня нет времени на дискуссию. – Анни отперла дверцу машины, другой рукой придерживая папки, блокноты и книжку со штрафными квитанциями. – Сержант будет недоволен, если я не справлюсь с работой.

– Сержант? Или шериф Ноблие – за то, что вы со мной беседовали?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – солгала Анни, пытаясь открыть дверцу машины.

– Я могу вам помочь? – Кадроу галантно протянул руку.

– Нет, – резко бросила Анни, уклоняясь.

От резкого движения папки и квитанции полетели на землю. Из дела Ренара вывалилось все содержимое. Анни в панике нагнулась, судорожно хватая документы, пока они не разлетелись на ветру. Кадроу присел на корточки и протянул руку к блокноту с записями, столь же привлекательными для адвоката, как кружевное белье для донжуана. Анни выхватила блокнот у него из-под руки и тут же увидела, как его худая, испещренная венами рука потянулась к постановлению об аресте, которое она не подшила в дело и не отправила в бумагорезку.

Анни рванулась вперед, схватила документ и поспешно скомкала его. Она прижала собранные бумаги к груди, неловко поднялась и попятилась к открытой двери патрульной машины.

Кадроу с интересом наблюдал за ней.

– Мне что-то не полагалось видеть, мисс Бруссар?

Пальцы Анни плотнее сжали скомканное постановление об аресте.

– Я должна ехать.

– Вы ведь были на месте преступления вчера вечером. Мой клиент заявил, что вы спасли ему жизнь. Вам потребовалось немало смелости, чтобы остановить Фуркейда. – Адвокат придержал дверцу, пока Анни устраивалась за рулем. – Чтобы жить честно, требуется мужество.

– Откуда вам это знать? – пробурчала Анни. – Вы же адвокат.

Насмешливое выражение исчезло с его пожелтевшего лица. Анни почувствовала, как горяч его взгляд, хотя она даже не смотрела на него.

– Злоупотребление властью, злоупотребление служебным положением, злоупотребление общественным доверием – все это ужасные вещи, мисс Бруссар.

– То же самое можно сказать и о преследовании, и об убийстве. И называйте меня «помощник шерифа Бруссар». – Анни повернула ключ зажигания и захлопнула дверцу.

Машина двинулась вперед, и Кадроу пришлось отступить в сторону. Он плотнее запахнул плащ, когда порыв весеннего бриза залетел на стоянку. Болезнь нарушила его температурный баланс, поэтому адвокат теперь либо горел, как в огне, либо дрожал от холода. В этот день Кадроу промерз до костей, но в его душе горел огонь целеустремленности. Если бы он шел чуть быстрее, постановление об аресте Ника Фуркейда было бы теперь у него в руках. Только покровительство Огюста Ноблие спасло его от тюрьмы.

– Я уничтожу вас обоих, – пробормотал Ричард Кадроу, глядя вслед удаляющейся полицейской машине. – И мисс Бруссар поможет мне в этом.