Принц-странник - Страстная Лилит

– И все сегодня чудные.

– Правда, любовь моя?

– Никакие буковки на доске не писали. Ман сказала, что не сегодня.

– Неважно. Завтра какие-нибудь попишешь. Он встал у кровати на колени и помолился.

– Господи, благослови мою маму и Ман и всех моих друзей... и сделай меня джентльменом... аминь. – Лилит укрыла его одеялом.

– Ну, не раскрывайся. Вот хороший мальчик.

– А ты почему дрожишь?

– Дрожу? Вовсе нет.

– Дрожишь. Дрожишь.

– А, это? Это просто ради шутки. Он начал трясти рукой.

– Нет, нет, – сказала она. – Только не ты, Лей. Ты не должен трястись. Теперь лежи спокойно и засыпай.

– А ты придешь взглянуть, укрыт ли я? – спросил он.

– Думаю, что да.

Она сидела у кроватки и смотрела на него. «Все, что я делаю – для него – думала она. – Все – ради него. Я бы ради него все сделала».

Когда он уснул, она поднялась и тихонько подошла к зеркалу. Она едва узнала себя – такой она была бледной и так блестели ее глаза. «Я похожа на большую грешницу», – решила она. Такой она и была. Но ее это не волновало. Это ради него... ее дорогого. Все, что бы она отныне ни сделала, все ради него, любимого, дорогого ребенка.

Лилит спустилась по лестнице и постучала в дверь библиотеки. Она знала, что он должен быть там, знала и то, что он будет один. Ожидая приглашения войти, она отдавала себе отчет, что идет на риск. Она рисковала всем. Он мог оказаться умнее Лилит. Действиями их обоих управляла любовь; любящие люди – сильные люди, она знала это. Он может сказать ей: «Соберите все свои вещи и немедленно оставьте этот дом». Но она была сильной и дерзкой; а вот если бы она была еще и умнее, ей бы все удалось, она не сомневалась в этом.

Хескет поднял от стола взгляд и посмотрел на нее; она заметила, как он изнурен.

– Лилит! – несколько удивившись, сказал он. Она приблизилась к столу.

– Мне надо перемолвиться с вами словечком, – объяснила она. – Это про вашу жену.

Он очень испугался, но заметить она это смогла, лишь увидев, как побелели суставы его пальцев, когда он схватил карандаш, лежавший на столе.

– О моей жене? – спросил он.

Она нерешительно кивнула; во рту у нее так пересохло, что она боялась, что не сможет говорить.

– Я... я не думаю, что она умерла своей смертью.

Теперь она увидела, как побелело его лицо и взгляд стал явно испуганным.

– Вы... не думаете, что она умерла своей смертью?

– Нет. По сути, я в этом уверена.

– С какой это стати... вы могли вообразить такое? Я врач. Я знаю причину ее смерти.

– Да. Я думаю, знаете, – ответила Лилит. – Я заходила в ее комнату вчера вечером. Я проходила мимо ее двери и почувствовала что-то неладное, поэтому я вошла. Я думаю, ее отравили.

– Вы думаете, что ее отравили! – Он был все-таки состоятельным, обеспеченным человеком, известным врачом; она всего лишь служанка. Он чувствовал свое преимущество; но он не знал, как она решительна, как умна. – Вы разбираетесь в этих вещах?

– Да.

– О? – В его голосе появилась жестокость. Он собирался сказать ей, что не потерпит ее дерзости.

– Я видела малышей, которые спали после успокоительных капель Годфри. Всегда было видно, что это за сон. Да и запах тоже. Это было какое-то лекарство. А один раз я видела малютку, которому дали слишком большую дозу. Он был мертвый. Я помню, как он выглядел... какого был цвета... и этот запах. Я всегда помнила запах. Я его вспомнила, когда была в комнате вашей жены вчера вечером.

– Вы правильно поступили, придя ко мне, Лилит, – сказал он. – И по поводу лекарства вы правы. Моя жена принимала лекарства. Ей был необходим сон. Очень необходим. А умерла она от осложнений, вызванных гиперемией легких, повлекшей за собой остановку сердца.

Лилит была обескуражена. Он говорил так убедительно. Он никогда не простит ей этого. Она сваляла дурака, под благовидным предлогом он ее уволит, и она никогда не добьется для Лея того, чего хотела. Возможно, он прав. Теперь Лилит осознала, что придумала все на основе догадок, на своем понимании человеческой природы, на том, что она узнала о его чувствах к Аманде. Она должна сделать еще шаг, собраться с духом и сделать, потому что зашла слишком далеко и отступать нельзя.

– Ну, ведь все выяснится, что это было, при вскрытии, верно, сэр?

– При вскрытии? – удивился он. – Никакого вскрытия не будет. – Теперь тон его стал оборонительным. Она была права; теперь она была в этом уверена.

Он продолжал:

– Абсолютно ясно, отчего умерла моя жена.

– Они вам на слово поверят?

– Несколько моих приятелей видели ее, осматривали, старались лечить, как могли. И другие подтвердят, что она умерла естественной смертью... можно сказать, что на самом деле ее смерть не была неожиданностью.

– Но, – лукаво сказала Лилит, – если вскрытие все же будет... я помню, что говорили о том малыше. Говорили, что он умер от слишком большой дозы. Ну, мать его не понимала. Она просто хотела, чтобы он не плакал. Она не понимала, что это была большая доза. С врачом ведь не так. Он бы понимал...

– Куда вы клоните? – резко спросил он.

Лилит всегда помнила Джоза Полгарда и то, сколько пользы извлекла она из встречи с ним. От этой встречи тоже будет польза.

– Я думаю, что вы дали своей жене слишком большую дозу лекарства, потому что, ну... возможно, потому что вам не хотелось видеть, что она страдает, и, возможно, потому...

– Как вы смеете? – воскликнул он. – Как вы смеете говорить подобное?

– Потому что это правда, – ответила она. И она знала, что так оно и было, так как он выдал себя.

– Вы соберете свои вещи и немедленно покинете этот дом.

– Нет, – сказала она. – Нет. Послушайте меня. Вы должны выслушать меня. Я считаю, что вы поступили правильно. Мне ничего не надо... для меня. Правильно, что вы так поступили. Нельзя было позволять ей страдать... и вам страдать... и Аманде страдать. Она была бесполезным человеком... ни себе, ни людям. Я знаю, что вы хороший человек... подходящий человек для Аманды... И я знаю, почему вы это сделали. Но ведь сделали же. И если мне придется оставить этот дом и уехать, то я до отъезда кому-нибудь расскажу. Тогда они ее вскроют и разузнают, верно? Я этого не хочу. Это было бы во вред Аманде. Я Аманду люблю... после Лея я ее люблю сильнее всех на свете. Я не хочу ее обижать. Я хочу ей счастья. Для себя я ни о чем не прошу. Только для моего мальчика. Я хочу, чтобы он всегда жил в этом доме... не как сын служанки... но просто как будто он ваш мальчик. Только этого я и хочу. Я хочу, чтобы он был воспитан с детьми, которые будут у вас с Амандой. И я хочу жить здесь с ним. Я кузина Аманды и ее золовка. Я могла бы быть экономкой... компаньонкой... родственницей Аманды. Вы понимаете, что я имею в виду. Я не хочу, чтобы он рос, сознавая, что его мать – служанка, и я хочу, чтобы он был образованным. Это все ради него, как вы понимаете. Я хочу, чтобы он был образованным, как джентльмен... так, чтобы никто не увидел разницы.

– Думаю, – сказал доктор, – что у вас легкий приступ истерии. Присядьте и постарайтесь успокоиться.

Лилит села и поглядела в его глаза своим искрометным взглядом.

– Вы переутомились, – продолжал он. – Вы хорошая мать, и мальчику в каком-то смысле повезло. Я полагаю, что вы из-за него очень волновались. Вы повидали нищету и горите желанием, чтобы он ее избежал. Это достойно похвалы, думается.

Он смотрел куда-то поверх ее головы, и его лицо было мертвенно бледным. Она не могла не восхищаться им и завидовала его выдержке.

– Надеюсь, – сказал он, – что вы никогда и слова не скажете миссис Треморни об этих смехотворных обвинениях.

– Я ничего не говорила, – пробормотала она. – И я никогда ничего не скажу... если вы сделаете так, как я говорю.

Он поднял руку, чтобы она молчала.

– Вы волнуетесь из-за мальчика. Не думайте, что мне это непонятно. Вы считаете, что он достоин того, чтобы получить образование и воспитываться в благополучной семье. Мне и самому приходило это в голову.

Лилит кивнула, и ее сердце наполнилось вдруг ликованием и восхищением этим человеком, потому что она поняла, как он собирается разрешить создавшееся положение.

– Как вам известно, мы с ним стали друзьями. Я частенько думал, что бы я мог для него сделать. Имейте в виду, что ваша абсурдная выходка заставила меня усомниться в том, что вы подходите на роль опекуна над этим мальчиком.

Ее глаза сверкнули.

– Никто, кроме меня, не будет его опекуном.

– Это естественное материнское чувство, и я знаю, что вы самая хорошая мать. Я намеревался позднее сделать вам предложение в том смысле, чтобы помочь мальчику получить образование. Она спросила тихо:

– Позволить ему жить в этом доме! Воспитать его как одного из собственных детей!

– Полагаю, что до этого могло бы дойти. Я, однако, думаю, что должен вас уволить в силу вашего возмутительного поведения.

– Надеюсь, вы этого не сделаете, – робко сказала она, но взгляд Лилит при этом был угрожающим, противореча ее тону.

– Мне не хочется поступать так. Я знаю, что вы сделали для миссис Треморни и что вы значите друг для друга. Мальчик является ее крестником. Это само по себе заставило бы меня желать сделать для него все возможное.

Лилит кивнула. Она победила. Чтобы он там ни говорил, она своего добилась.

– Должен вам сказать, – продолжил он, – что если я когда-нибудь еще раз услышу эти смехотворные выдумки или до моих ушей дойдет, что такие разговоры велись, то я немедленно заподозрю и обвиню вас, ибо я уверен, что никого, кроме вас, нельзя будет обвинить в подобном искажении истины. Тогда вы сразу же покинете мой дом. Если вы пожелаете взять мальчика с собой, то это будет ваше дело. Если бы вы его оставили, то могли бы быть уверены, что я о нем позабочусь.

Лилит сказала:

– Я никогда не шепну ни словечка про это. Клянусь. И он будет здесь, и я буду с ним, и у него будет все... как если бы он был вашим собственным сыном.

Он медленно покивал головой, а Лилит неожиданно закрыла лицо руками и расплакалась. Она не понимала, почему это случилось, разве что от наступившего облегчения после всех страхов и напряжения, не покидавших ее с тех пор, как она оставила дом мужа.

Доктор положил руку ей на плечо, она подняла к нему лицо и начала смеяться.

– Прекратите это немедленно, – потребовал он.

Лилит в изумлении смотрела на него. Ведь она победила, но он так ловок, что кажется, победил он.

Теперь он вполне успокоился, успокоился и ничего не боялся, и она поняла, что он верил: то, что он сделал, было правильным, потому что он был хорошим человеком. Только добропорядочный человек, рассудила Лилит, мог бы выглядеть так, как выглядит он, сделай он то, что сделал этот доктор.

– Лилит, – тихо сказал он, – мне нет нужды говорить вам, что вы вели себя гадко – преступно, по сути. Возможно, было бы разумнее вас уволить, пусть и не обвинив вас в попытке шантажа. Но я хочу вам сказать, что понимаю, что все, что вы сделали, объясняется вашей любовью к сыну и желанием обеспечить ему достойную жизнь. Посему я не думаю, что вы полностью не правы, хотя многие люди сказали бы, что полностью. Важен мотив. Вы пытались меня шантажировать, а это преступное деяние. Если бы вы требовали у меня деньги, то я бы, не колеблясь, передал вас в руки полиции, но мотивом вашего поступка была любовь к сыну. Вы боялись за будущее своего сына. Я вас понимаю. Мои взгляды другие люди могут не разделять, но они таковы, они мои, и я им следую. Я вижу вас в другом свете, потому что понимаю ваши побуждения. Не бойтесь. У вашего сына будет лучшее, что я смогу ему дать; а так как я против разлучения матери с сыном, то вы останетесь с ним здесь. Теперь идите. – И прибавил: – Идите к себе. Отдохните и успокойтесь.

Лилит вышла не мешкая. У себя в комнате она обняла спящего сына.

2

В то майское утро Аманда проснулась так рано, что слышала, как начали петь птицы. Душистой свежестью утра веяло в ее окно, за которым был виден цветущий каштан; она представила себе лужайки этой старинной усадьбы и среди них пруд и солнечные часы; представила, как она прогуливается в цветущем фруктовом саду, таком красивом сейчас, как идет через розарий к небольшому газону с бордюром из тюльпанов и дальше – к летнему домику в рощице и к площадке для выгула лошадей, до нее донесся бой часов с фронтона конюшни. В этом доме и в этой усадьбе Аманда прожила счастливейший год своей жизни.

И все же весь год прошел в ожидании, но сегодня ожидание кончалось, потому что сегодня состоится ее свадьба.

Именно в этом приятном доме, построенном в начале века, Хескет провел свое детство и, как он рассказывал, был очень счастлив; он решил, что она должна дождаться его здесь, подождать, пока пройдет год, как требовали приличия и обычаи того времени.

Его мать приняла Аманду очень тепло, так как, необыкновенно любя своего сына, она весьма сожалела о его неудачной женитьбе и была готова полюбить ту, которая могла бы снова сделать его жизнь счастливой. Всего за один год мать Хескета проявила к Аманде столько нежности, сколько Аманда никогда не видела от своей матери, о которой она часто думала и беспокоилась, как ей живется; она с трудом представляла ее себе сейчас; в ее воспоминаниях она сохранилась как болезненная женщина, прозябающая в доме тирана.

Она не была в Лондоне, покинув его после похорон Беллы. Хескет разговаривал с ней через несколько дней после смерти Беллы и рассказал ей, какие меры он принял. Он решил, объяснил он, закрыть в доме все помещения, кроме своей приемной, и отпустить слуг. Сам он будет жить в гостинице или снимет неподалеку от дома квартиру, так как должен бывать в нем каждый день. Через год они смогут нанять совершенно новую прислугу и начать новую жизнь.

– Я хочу познакомить вас со своей матерью, – сказал он. – Ей очень хочется встретиться с вами. И, – поторопился он прибавить, – возьмите с собой Лилит. Лилит и мальчика. Я буду часто навещать мать.

В конце каждой недели он приезжал в загородную усадьбу, и они вместе совершали прогулки верхом. Она рассказывала ему, как счастливо ей жилось в доме его матери, как пожилая леди учила ее заготавливать на зиму фрукты в бутылях и варить варенье, как сидели они зимними вечерами вместе у камина, готовя приданое и льняное белье. Иногда она чувствовала, что он боится возвращаться в Лондон. Она представила себе, как он подходит к дому, сам ключом открывает парадную дверь и стоит потом в холле, прислушиваясь.

Однажды Аманда ему сказала:

– Не хотите ли вы подумать о том, чтобы продать дом? Его лицо вдруг посерьезнело.

– Вы этого хотите?

– Я? Нет. Просто я подумала, не будете ли вы счастливее в другом.

– Этот дом идеально подходит для моей работы. Он принадлежал моему отцу. Я думаю, было бы трудно найти что-нибудь такое же подходящее и в приличном месте.

Больше она об этом не говорила, он сам снова заговорил о нем:

– Вы думаете, что он будет хранить слишком много воспоминаний о Белле? Вы этого боитесь, Аманда?

– Нет, Хескет.

– Ну и я не боюсь. Мы сделали для нее все, что могли; мы оба. Нам не в чем себя упрекать.

Тут она поняла, что, хотя дом и был полон неприятных воспоминаний, он не хотел им поддаваться. Отдавал ли он себе отчет или чувствовал подсознательно, что было бы проявлением трусости спасаться от них бегством?

И вот теперь... ожиданию пришел конец.

Она немного задремала, но услышала, как кто-то осторожно открыл дверь. В комнату проскользнула Лилит и остановилась в ногах постели, улыбаясь ей.

– Проснись, – дрожащим от волнения голосом сказала Лилит. – Проснись, Аманда. Сегодня день твоей свадьбы. Лилит надевала на Лея атласные белые штанишки, а к ним еще надо будет надеть голубую курточку. Он волновался, сознавая важность события; ему предстояло нести шлейф подвенечного платья Ман на ее с приятелем свадьбе.

– Да стой же спокойно, – сердилась мать.

Но как он мог стоять спокойно? Ему надо было крутиться и вертеться, чтобы разглядеть в зеркале этого незнакомого маленького мальчика, которым, просто удивительно, был он сам и который недоверчиво смотрел на него огромными темными глазами.

– Кем будет Ман?

– Невестой.

– А кем будет приятель?

– Женихом. Я тебе уже говорила это.

Он кивнул. Да, ему уже говорили, но он хотел снова это услышать.

– Невеста, – повторил он. – Жених. Я тоже буду женихом?

– Возможно, когда-нибудь, когда вырастешь.

Лей улыбнулся, представив себя выросшим и таким большим, как его приятель. Он собирался делать все, что делал приятель, и решил он это уже давно.

– Скажи мне, что я должен буду делать, – попросил Лей, притворяясь, что не знает, а самому просто хотелось снова услышать все об этом.

Он должен будет поддерживать шлейф Аманды. Это не трудно. Он видел этот шлейф и потрогал его, он мягкий и красивый.

Лилит разговаривала с ним, поглядывая на его оживленное лицо. Как он красив! В нем осуществляются все ее мечты!

Теперь вот он будет пажом на свадьбе, а когда они вернутся в лондонский дом, он станет как бы сыном владельцев этого дома. Все получается так, как она рассчитала. Сперва она смущалась, когда доктор начал посещать загородный дом, и избегала его. Но его обращение с ней ничуть не изменилось; или все же он иногда непривычно взглядывал на нее, как будто он ей не доверял, как будто она была ему неприятна?

Но что касается мальчика, то он свое обещание сдержал, и сдержал неплохо. Он любил Лея; а что касается Лея, то никем он так не восхищался, как доктором.

Как бы со стороны услышала она свои слова:

– А потом, когда заиграет орган, ты выйдешь следом за Ман из церкви.

– Мама, а приятель – жених?

– Да, да, он жених.

– Когда-нибудь я тоже буду женихом... когда я буду такой большой, как приятель. – Он рассмеялся и покивал розовощекому и черноглазому мальчику в зеркале.

– Ты будешь женихом, – пообещала она. – Только надо подождать, пока ты станешь таким большим, как твой друг.

Лилит, смотревшей со своей скамьи на пару у алтаря, казалось, что в церкви душно. Там стоял ее малыш, а рядом с ним другой, дальний родственник жениха. Лилит не вслушивалась в слова священника, она не спускала глаз с сына, стоявшего рядом с тем, другим мальчиком, родившимся в почтенной семье.

Лей был не хуже их всех. О, как ей повезло! И какая она ловкая! Оглядываясь назад на свою жизнь, она вспоминала лишь об одной неудаче, но не сожалела о ней, так как она помогла ей понять, что она должна сделать для своего сына.

Аманда выглядела прелестно в белом атласном платье, на котором была тысяча складочек и рюшек, и в кружевной фате, в которой много лет тому назад венчалась мать Хескета. Не было сомнений, что Аманда вновь оказалась в подобающем ей благородном обществе. В этом не было ничего удивительного; удивительным было то, что туда за ней последовал сын Лилит.

Лилит считала, что в этот день она должна быть счастлива не меньше новобрачных, потому что их свадьба стала ее триумфом, олицетворением ее способностей и успеха.

Была и еще одна причина для ее счастья. Вернулся Фрит. Лишь накануне Аманда сказала Лилит, что он должен быть шафером Хескета.

– Я все раздумывала, сказать тебе об этом, Лилит, или нет. Решила, что лучше тебя предупредить. В противном случае это могло бы быть потрясением. Он придет утром в день свадьбы.

Лилит ответила:

– Потрясением! О нет. С этим давно покончено.

Да так оно и есть, горячо убеждала она себя и, тем не менее, понимала, что чувствовала себя счастливой отчасти и из-за Фрита.

Она наблюдала за ними – за Фритом, шафером и доктором Мартином, старинным приятелем матери Хескета, выполнявшим на свадьбе роль посаженного отца невесты; наблюдала за матерью Хескета, за самими Хескетом и Амандой. С ними был и Лей... ее мальчик... ее любимый сын. Он был одним из них.

* * *

Аманда была в восторженно-возбужденном состоянии, когда стояла возле алтаря и Хескет держал ее за руку. Казалось, все ее печали кончились.

– Согласна, – сказала она, и Хескет легко надел ей на палец кольцо. «Мы будем счастливы, – думала она. – Ничто не стоит теперь между нами и счастьем. Мы вернемся в этот дом, и все будет по-моему. Если хоть какая-то память о Белле будет преследовать его, я справлюсь с ней. Отныне это будет наш дом».

Она почувствовала, что Лей потянул ее за шлейф, и замедлила шаг, чтобы он поспевал за ней. Она не смогла удержаться и оглянулась на него, на его зардевшееся личико и лучистые глаза; невольно она улыбнулась той непреклонной сосредоточенности, с которой он исполнял обязанности пажа на ее свадьбе.

* * *

Хескет думал: «Все будет хорошо. Не о чем волноваться; дом станет совсем другим, когда она будет там со мной. Будет новая прислуга, да и вся атмосфера станет другой. Мне не в чем себя упрекать. Разве она не сказала, что устала от жизни? Она стремилась освободиться. Она хотела умереть».

Как он счастлив теперь, после года ожидания. Казалось, что этот год никогда не кончится. Временами он подумывал предложить Аманде обвенчаться с ним тайно или уехать куда-нибудь вместе до того времени, когда можно будет, не нарушив приличий, вернуться жить в этом доме.

Сколько раз принимал он решение продать этот дом! Сколько раз, окончив работу в комнатах нижнего этажа и дождавшись, когда уйдет приходившая убирать женщина, не мог удержаться, чтобы не подняться по лестнице к ее комнате! Сколько раз стоял он у двери... глядя на зачехленную мебель, на кровать, на которой она умерла, но которая иногда, в его воображении, принимала под покрывалом страшные очертания, как будто она лежит там и даже шевелится?

Он страстно желал продать этот дом, начисто порвать с ним; но его не покидала мысль, что поступить так значило бы признать собственную слабость. Если он поступил правильно, то ему нечего бояться; а если ему нечего бояться, то почему бы не отделаться от этого страха? Нет. Он был полон решимости жить в этом доме, привезти сюда Аманду. Он не позволит Белле прогнать себя, как будто он человек, мучимый нечистой совестью.

Он надел кольцо на палец Аманде. Какая она хрупкая! Какая молодая и нежная!

«Я поступил правильно», – убеждал он себя вновь и вновь.

* * *

Аманда разрезала торт в холле, красиво убранном цветами по случаю торжества.

Хескет увидел стоящих рядом Лилит и Фрита. «Найдутся люди, – подумал он, – которые назвали бы нас, Лилит и меня, преступниками. Странные преступники! Разве я убийца? Разве она шантажистка? Подобные преступления ужасны – но какое отношение имеют они к нам, разве мы не правы, разве мы жестоки? Она преданно любит своего сына. Это хорошо! Она так его любит и так сама настрадалась, что готова пойти на преступление, чтобы он не страдал. Я клянусь... я клянусь, то, что я сделал, я сделал ради Беллы, а не ради Аманды».

Лей тянул его за штанину.

– Приятель, я собираюсь когда-нибудь быть женихом.

– Правда, мальчик?

– Да, приятель. Хотя мне и придется ждать. Мама говорит, что мне придется подождать, пока я не стану таким большим, как вы.

Хескет нежно погладил его по голове.

Шантаж? Разве можно назвать ее поступок этим безобразным словом? Он любил этого мальчика, почти как собственного сына. Убийство – шантаж. Шантаж – убийство. Нет. Хватит глупить.

Гости пили за здоровье невесты и жениха. Теперь призрак Беллы должен исчезнуть.

* * *

Фрит улыбнулся Лилит.

– Ну, – сказал он, – вот я и вернулся.

– Я это вижу, – ответила она.

Она изучающе смотрела на него. Он изменился. Он был ненамного старше Лилит, но выглядел на все тридцать; время, проведенное на войне, сделало свое дело, закалило его и немного потрепало; но тут же Лилит стало ясно, что при любых обстоятельствах он сохранит свой необъяснимый шарм, неподдельную веселость, наплевательское отношение к превратностям жизни, умение сдерживать свою восторженность, приобретенное в течение жизни, равно как и умение дать понять другим, как он дал понять Лилит, что, деля с ним жизнь, должно уметь сдерживать восторженность.

Когда она видела его в последний раз, у нее еще не было Лея; а когда родился младенец, она уверовала, что ее чувства к Фриту угасли; теперь она не была так уж в этом уверена.

– Невеста выглядит прекрасно, – сказал он.

– Ты ревнуешь? – спросила Лилит. – Ты помнишь, что когда-то просил ее руки?

– Я полагаю, что ты помнишь все, что я когда-либо делал или говорил.

– Я помню то, что мне хочется помнить.

Лей увидел мать; оставив Хескета, он подошел к ней.

– Привет, мама.

– Привет, дорогой.

– Я паж, – сказал он Фриту.

– И выполняешь свои обязанности, как я вижу, очень тщательно, – ответил Фрит.

Лей ухватился за материнские юбки и, подняв голову, удивленно разглядывал Фрита. Лилит погладила его по головке и взглянула на Фрита; взгляд ее был почти вызывающим, как будто она хотела ему сказать, что никто, кроме ее сына, не имеет для нее значения.

Аманда решила, что слишком многое в доме на Уимпоул-стрит напоминает о Белле. Она сказала Хескету, что хотела бы кое-что изменить. Он, конечно, понял, что эти изменения предполагались ради него. Она постоянно размышляла, как бы отвлечь его; и она думала, что понимает, почему он чувствует себя в этом доме неловко.

Лучше всего было бы его продать и купить другой; Аманда считала, что поняла его странную прихоть, заставлявшую его терпеть эту неловкость. Она была уверена, что он считал себя виноватым за то, что любил ее и хотел на ней жениться еще тогда, когда была жива Белла; человеку такого образа мыслей, как у него, это казалось греховным, он не мог этого забыть, и, возможно, потому что он не мог не желать смерти Беллы, его мучила совесть. Что-то в нем было, с любовью думала она, от святого. Ему хотелось принести покаяние, исполнить епитимью.

И вот, стараясь сделать дом иным, она собиралась по возможности убрать все, что напоминало бы о Белле.

Ей помогала Лилит. Слуги знали, что Лилит приходится дальней родственницей хозяйке; в доме она занимала положение весьма привилегированной экономки.

Хескет объяснял Аманде свое отношение к мальчику.

– Он занятный паренек, и я его люблю. Я хочу помочь в его воспитании. Лилит озабочена тем, чтобы он получил образование, и я подумал, что уж если мы помогли ей сбежать от мужа, то в какой-то мере несем ответственность.

Она улыбнулась.

– Дорогой Хескет! Тебе нет необходимости извиняться передо мной. Я знаю, почему ты хочешь помочь Лею и Лилит. – Он встревоженно посмотрел на нее. – Ты хочешь им помочь потому, что ты добрый, – продолжала она. – Тебе их жалко. Ты занимаешься тем, что просишь прощения за свою добропорядочность.

Он так крепко прижал ее к себе, что она не могла видеть его лица.

– Он твой крестник, Аманда, – выговорил он, наконец. – В конце концов, ты перед ним в долгу.

Когда она рассказывала Лилит о планах Хескета в отношении мальчика, Лилит невозмутимо улыбалась.

– Тебя это, кажется, не удивляет, Лилит, – заметила она.

– Ну, может быть, и не удивляет. Мой Лей такой удивительный ребенок, что меня не удивляет то, что людям хочется сделать для него все, что они могут.

Лилит хотелось сделать жизнь Хескета и Аманды как можно приятнее; она хотела, чтобы доктор понял, что она сожалеет о том, что прибегла к шантажу, чтобы добиться того, что хотелось. Лилит казалось, что они поступили глупо, вернувшись в этот дом; но ей ничего не оставалось делать, как только помогать уничтожать память о Белле, и она занялась этим с энтузиазмом.

– Первое, что бы я сделала, – сказала она Аманде, – это сняла бы портрет в гостиной. А то он словно живой. Как будто она сверху вниз смотрит на нас.

С помощью Пэдноллера, нового дворецкого, они сняли портрет и вместо него повесили вид деревушки, находящейся неподалеку от поместья матери Хескета, – веселую картинку с изображением освещенных солнцем сероватых домиков.

– И еще одно, – сказала Лилит, когда Пэдноллер ушел, – я бы убрала всю эту чепуху... все веера и программы танцевальных вечеров. Камин – самое подходящее место для них.

Словом, гостиная совершенно изменилась; по возможности они передвинули мебель и поставили в японские вазы цветы.

Их спальней стала бывшая комната Аманды, но Лилит высказала мнение, что они должны взять себе большую комнату на втором этаже, бывшую библиотеку.

– Я думаю, что она тебе понравится, – сказала Лилит. – И она больше этой. А эту можно превратить в библиотеку.

– А что делать со всеми полками и шкафами?

– Ты могла бы их все разместить здесь. Послушай, Аманда, ее комната находится прямо рядом с этой. А тебе ведь хочется убрать все следы ее пребывания в этом доме. Ну, вот – ты потрясена. Все беды таких людей, как ты, в том, что они никогда не говорят то, что думают. Ну, это то, что ему хочется, если не тебе.

– Ты считаешь, что это для него необходимо, не так ли, Лилит... забыть о ней.

– Я знаю, что необходимо. Давай в кои-то веки говорить разумно. Они были женаты, но брак их не был счастливым, верно? Не возражай. Он был несчастливым. Ну, мой брак с Сэмом по сравнению с их браком был сплошным удовольствием. Он хочет ее забыть. Он не хочет покидать этот дом из-за того, что это дом его отца или что-то в этом роде. Ладно. Поменяй все. Позови мастеров. Скажи им, что ты хочешь, а мы вместе с тобой покумекаем и так изменим это жилье, что он не узнает того дома, в котором жил с ней.

Последовали недели, полные трудов. Каждое утро Аманда занималась с Леем, а потом, отправив Лея на прогулку с Энни, горничной, больше других обожавшей его, Аманда и Лилит вместе высвобождали шкафы, переделывали все, что можно, и, как выражалась Лилит, избавлялись от Беллы.