Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Принц-странник - Страстная Лилит

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Холт Виктория / Страстная Лилит - Чтение (стр. 12)
Автор: Холт Виктория
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Принц-странник

 

 


– Лилит, – серьезно продолжал он, – кто еще сделал бы для тебя то, что сделал я?

Она сделала вид, что задумалась.

– Дэн Делани? – предположила она. Сэма охватила паника.

– Он! Ну, Лилит, не хотел бы я видеть тебя у него в лапах. О нем идет дурная слава. Ты можешь говорить что тебе угодно о ресторане «Марпит», но это приличное заведение.

– Было времечко, когда ты подумывал кое-что завести. Вспомни-ка, как ты хотел превратить этот свой подвальчик в...

– О, это было несерьезно! Лилит, я много думал о нас... я имею в виду тебя и меня.

– Серьезно? Или так же, как о подвальчике?

– Очень серьезно. Уже больше года, как ты здесь. Ты очень переменилась, Лилит, очень. Когда я думаю о том, какой ты была, когда я подобрал тебя, как говорится, на улице...

– И как ты хорошо обо мне позаботился, как хорошо мне платил, и как никогда не пытался со мной позабавиться. Продолжай. Я тебе просто помогла немного.

– Ну что ж, это правда. Я знаю... – Он улыбнулся, опустив взгляд на свою гвоздику. – Я знаю, Лилит, что временами мне приходило в голову... Это естественно. Я – мужчина. Не отрицаю этого.

– Это было бы бесполезно. Ты собираешься предложить мне больше денег?

– Больше, чем это, Лилит.

– Больше, чем деньги?!

– Себя, – сказал он театрально. – Лилит, я предлагаю тебе себя. Как ты отнесешься к тому, чтобы стать миссис Марпит?

– Ну, – ответила Лилит, потеряв на время бдительность, – я об этом и не думала.

Сэм приблизился к девушке и положил руки ей на плечи; он весь лучился милосердием.

– Почему бы нет? Возможно, я подумал об этом в тот день, когда увидел тебя с шарманщиком. Возможно, я сказал себе: «Эта девушка создана для меня!»

– А возможно, тогда тебе это и в голову не приходило, – сказала Лилит.

– Ну, ты, кажется, не очень довольна. Разве это плохое предложение?

– Я не знаю. Может, ты говоришь это несерьезно.

– Я всегда серьезно говорю.

– Как и тогда, когда хотел устроить подвальчик.

– Это была всего лишь минутная причуда. Чтобы я... имел подвальчик, как Дэн Делани? Никогда! Я слишком уважаю тех, кто на меня работает. Я создал свое дело честным путем, и оно останется...

– Респектабельным! – подсказала Лилит.

– Это я и хотел сказать, но ты опередила меня, Лилит. Итак, каков будет ответ? На какой день назначаем свадьбу?

– Мне нужно время подумать.

– Время?! – выпалил он.

– А разве ты не знаешь? У дамы всегда должно быть время, чтобы обдумать предложение.

Она сдернула свое красное платьице и стояла перед ним в трико и тунике телесного цвета, так плотно прилегающих к телу, что она казалась обнаженной. Он много раз и прежде видел Лилит в этом костюме, так же как и посетители ресторана видели ее в полуосвещенном зале; но взглянув на нее теперь, он вдруг понял, что женитьба на Лилит значила бы для него гораздо больше, чем экономия двадцати шиллингов в неделю и избавление от страха, что вмешается Дэн Делани.

– Лилит, – с чувством сказал он, – ты какая-то необычная, не знаю, как это назвать.

– Подумать только! – забавлялась она. – Что есть что-то такое, чего не может сделать Сэм Марпит! Кто бы мог вообразить!

– Ну, ладно, послушай, кто тебя...

– Кто подобрал меня на улице? Ты! – ответила она и покружилась, чтобы дать ему возможность рассмотреть себя со всех сторон, как бы говоря: «Смотри, что могло бы тебе принадлежать, но ты пока не знаешь, может ли это случиться!» Да, эта Лилит была прирожденной соблазнительницей; а он всегда говорил себе, что никогда не поддастся ни на что подобное. Тем не менее теперь, перед соблазном, исходящим от нее, он оказался бессилен.

Она принялась напевать песенку на одну из мелодий:

– Ты подобрал меня на улице, Сэм Марпит, это так. Но в этом городе полно других, Сэм Марпит, кто был бы рад меня подобрать... кто был бы рад меня подобрать.

– Прекрати, – сказал он. – Оставь свои песенки и танцы для посетителей. Они тебе за это платят.

– Ну, а тебе я их дарю, Сэм, чтобы показать, как я благодарна за то, что... ты подобрал меня на улице, Сэм Марпит. Да, да, Сэм Марпит, это так. Вот что ты сделал для меня...

Он ринулся к Лилит; она остановилась, глаза ее горели, а ногой девушка приготовилась его лягнуть.

– Вот это мило! – недовольно сказал Сэм. – Мужчина делает предложение, просит тебя выйти за него замуж, а ты не можешь вежливо ответить.

– Ты непременно получишь вежливый ответ... только, чтобы ответить вежливо, нужно время.

Она начала наматывать на себя вуали. Она выглядела необыкновенно привлекательно, подумал он, в телесного цвета трико, просвечивающем сквозь кисею; создается впечатление, что под кисеей на ней ничего нет. Этот танец с вуалями – славная приманка; а Дэн Делани уже тут как тут со своим предложением, одному ему известным!

– Я должен получить ответ сейчас... сейчас! – закричал он. Она сделала реверанс.

– Прости, Сэм. Прости, Сэмми, моя сладость. Ты забрал меня сюда, где нет горя, есть лишь радость...

– Лилит! – воскликнул он.

– Сэмюель?

– Что ты мне ответишь?

– Погоди, услышишь. – Она начала петь: – Что ты мне ответишь? Погоди, услышишь...

Бесполезно было говорить с Лилит сегодня. Она знала все его страхи и все его желания. Она знала, что он думал на самом деле о том подвальчике, а главное, она знала, что Дэн Делани пришел сегодня сюда.

Наконец Лилит навернула на себя последнюю вуаль и сказала:

– Я отвечу тебе, Сэмми. Всему свое время. Ты должен понимать, что это требует времени. Я бы хотела все так же еженедельно получать свои деньги и хотела бы, чтобы здесь со мной была моя семья. С такими вещами не торопятся, сам понимаешь.

Сэм смягчился, когда она остановилась перед ним, раскрасневшаяся, сосредоточенная, готовая выйти и дать поглядеть посетителям на то, что они пришли увидеть, потому что в глубине души он понимал, что они пришли увидеть именно Лилит. Поужинать они могли не только здесь.

– Ну, хотя бы поцелуй, – сказал он. – Поцелуй меня, чтобы сил хватило дождаться.

– Ладно, если послушно сделаешь то, что я скажу...

– Что же это такое?

– Возьми табакерку в руку. Так. Держи ее крепко и так, будто предлагаешь джентльмену понюшку. А другую руку положи на галстук. Очень красиво. Великолепно.

Она подошла и поцеловала его в щеку. Потом, смеясь, отступила назад.

– Пока хватит, Сэм Марпит. – И она выбежала, а он услышал раздавшиеся при ее появлении выкрики и аплодисменты. Да, они пришли ради нее. Сомнений быть не могло.

Он прошел в затемненный зал и наблюдал за ней. Наблюдал он и за Делани.

«Я опередил тебя на этот раз на один шаг, Дэн», – подумал Сэм; он самодовольно улыбался, думая о Лилит во всех этих вуалях и без них, и без трико.

Он подумал о деньгах, которые получит за сегодняшний вечер, и решил, что Сэм Марпит – толковый малый.

* * *

Наполеон вышел из дому с новой метлой. Эта красивая метла была подарком Лилит. Он считал, что она была особенной метлой, и, конечно, потому, что ее дала ему Лилит. Лилит вообще была особенной. Аманда была доброй со всеми, а Лилит не всегда была доброй. Наполеону прекрасно жилось, с тех пор как друзья привезли его в чудесный город; он любил всех своих друзей, но Лилит просто боготворил. На нее было одно удовольствие смотреть. Она красиво одевалась, и танцевала, и пела в мансарде. Наполеон чувствовал, что Аманда так прекрасна, что он не смеет на нее глядеть, а Лилит была так красива, что он не мог оторвать от нее глаз.

Лилит, бывало, поколачивала его, когда сердилась; он не обращал на это внимания. Это было лучше, чем если бы она вообще не замечала его. Иногда она ему улыбалась и даже целовала его.

– Бедный старина Нап, – говаривала она. – Вот тебе пенс, бери и поиграй в орлянку с пирожником; а вот еще один пенс на случай, если проиграешь.

И теперь вот она подарила ему новую метлу, которую он будет беречь; мальчик готов был драться, если бы кто-нибудь попытался ее у него отнять.

Итак, в тот день он вышел гордый и счастливый. Кто знает, может быть, в этот день он встретит джентльмена, который даст ему шиллинг. Далеким казался день, когда такое удивительное событие произошло, поэтому не мешало бы ему снова случиться. Сегодня. Он был уверен, что это случится сегодня. У него был теперь собственный перекресток, и он был горд этим. Старик, временами позволявший ему работать на своем месте, перестал работать; а полицейский, дежуривший неподалеку и забавлявшийся необычным выговором Наполеона и его преданностью своей профессии, относился к нему дружески.

Начинался дождь, и Наполеон готов был петь от радости, потому что ничего не было лучше для работы подметальщика перекрестков, чем дождливый день. В дождливый день перекрестки подметались быстро. Тут дали пенс, там дали полпенса, а кто-то и ничего не дал. Но лишь только по-настоящему жестокосердные могли устоять перед сияющим от радости лицом Наполеона.

И тут случилось чудо.

Это был высокий светловолосый человек – джентльмен, Наполеон не мог ошибиться; и подметание переходов учит их различать.

– Переходим, сэр? Вам нужно перейти улицу? Светловолосый человек остановился и посмотрел на Наполеона.

– Послушай, откуда тебя занесло сюда?

– Из Корнуолла, сэр.

– А откуда именно?

– Ну, сэр, до того как попасть к фермеру Полгарду около Лу, я жил в работном доме в Бодмине.

– Вот как, – сказал человек. – Странно. Я сам из тех мест. Полгарды, а! И их я знаю. А что заставило тебя приехать в Лондон? – Он улыбнулся. – Знаю. Желание разбогатеть.

– Ну да, сэр.

– В таком случае промети мне переход.

Наполеон промел переход и, когда они перешли на другую сторону улицы, высокий человек сказал:

– Вот тебе кое-что к твоему богатству.

Когда он ушел, Наполеон остолбенело смотрел на свою руку, потому что в ней лежала золотая монетка в полсоверена. Он не мог этому поверить.

Понятно, что он не мог больше в этот день мести переходы Он позвал бедного мальчонку, который брался мести, когда владельцы переходов хотели отлучиться, и отправился прямиком домой. Лилит с Амандой были в мансарде, и Лилит как раз собиралась в ресторан.

– Ты рано пришел, – сказала Аманда. – Должно быть, что-то случилось. Ты выглядишь так, будто встретил джентльмена, давшего тебе шиллинг.

– Да... встретил, – с запинкой ответил Наполеон. – Только не так... но это даже больше. Поглядите.

Монета сияла в его измазанной ладони.

– Полсоверена! – сказала Аманда. – Кто же это тебе его дал, Наполеон?

Наполеон был рад видеть, что даже Лилит находится под впечатлением. Она взяла монету в руки.

– Настоящий, – сказала она.

– Я знал, что он настоящий, – широко улыбаясь, заметил Наполеон. – Он же был настоящий джентльмен, который мне его дал. Он мне сказал: «А откуда ты приехал?» А я ему и ответил: «Из Корнуолла, сэр». А он и говорит: «Вот так здорово, я и сам из тех мест. Полгарды... так и их я отлично знаю...»

– Кто-то из Корнуолла, – сказала Аманда. – Кто-то, кто знал Полгардов. Хотела бы я знать, кто это был.

– Уж это был джентльмен так джентльмен, – продолжал Наполеон. – Он сказал: «Вот тебе к твоему богатству...» Потому как он меня спрашивал, не ищу ли я тут богатство.

Лилит стояла, не двигаясь, лицо ее страшно побледнело. Она медленно проговорила:

– Нап... подумай... ты должен вспомнить. Какой он был... этот джентльмен?

– О, он был высокий.

– Высокий, как кто?

– Выше Уильяма. Выше всех, кого я знаю.

– Светловолосый или темноволосый?

– Светловолосый. Такой золотистый.

– И говорил он, как джентльмен... как настоящий джентльмен?

– О да, это был настоящий джентльмен. Без обмана.

– Говорил чуть медленнее, чем другие, со смешинкой заканчивая, как будто насмехаясь... но насмехаясь по-доброму?

– Точно. Лилит сжала руки.

– Сказал ли он это так: «Послушай, откуда ты сюда попал? Странно. Я сам оттуда».

– Ну, так точно он и сказал. Ну просто будто он говорит.

– Фрит! – воскликнула Аманда. – Это был Фрит.

Глаза Лилит округлились и потемнели от внезапного гнева. Она схватила Наполеона за плечи и трясла его.

– И ты не сказал ему, где мы! Ты позволил ему уйти!

– Я не понимаю. Я не понимаю, что ты такое говоришь. Что я сделал не так? – Он устремил умоляющие глаза на Аманду, поспешившую ему на помощь и выхватившую его из рук Лилит.

– Что ты делаешь с ним? Ты с ума сошла?

– Что ж тут не понять? – с чувством говорила Лилит, переходя на свою прежнюю манеру говорить, что с ней бывало всегда в моменты волнения. – Это Фрит с ним говорил... Это был Фрит.

Потом она замолчала и, задумавшись, отвернулась. Фрит был в Лондоне, и именно поэтому Лилит жаждала приехать сюда. Каждый день она надеялась, что он найдет ее, было необходимо, так она считала, чтобы он нашел ее... а не она его. Она многому научилась, с тех пор как начала работать в ресторане «Сэм Марпит». Она частенько задумывалась над тем, так ли будет Фриту приятно видеть ее здесь, в Лондоне, как это было в Корнуолле. Она не смогла бы вынести его замешательства при встрече с ней; он должен быть счастлив, восхищен, как она. Вот почему их встреча должна быть случайной, а не произойти в результате ее поисков.

И все же, если бы Лилит могла помочь этой случайности... искусно, так, чтобы он не заметил, что она помогала... с какой радостью она сделала бы это!

Больше она не сказала ни слова, пока не осталась с Наполеоном наедине; тогда она положила ему на плечи руки и произнесла:

– Нап, подметая переходы, ты должен высматривать того джентльмена. Что бы ты ни делал, ты должен все оставить. Ты должен привести его ко мне. Тебе ясно?

– Да, Лилит.

– Что бы ты ни делал!

– Что бы я ни делал. Если даже я буду мести переход для королевы, я ее оставлю, и пусть переходит и забрызгивается... даже если она даст мне полсоверена, как тот джентльмен. И я должен привести его к тебе, Лилит.

После этого у Наполеона осталось единственное желание. Это не было желание промести переход для леди или джентльмена, которые дали бы ему шиллинг или даже полсоверена; это было желание привести того единственного джентльмена к Лилит.

* * *

Прошел год и начался новый. Это был их второй год в Лондоне, год разочарования и безысходности для Лилит, Наполеона и Сэма Марпита.

Каждый день Наполеон выходил из дому с чувством, что именно в этот день он найдет светловолосого джентльмена; но каждый день кончался в этом смысле неудачей. Наполеон преуспевал; он стал одним из наиболее оплачиваемых подметальщиков переходов. Дамам нравилась его манера разговора, а джентльменам – внимание, с которым он изучал их лица. Маленький подметальщик переходов из провинции стал заметной фигурой; но напрасны были его ожидания того светловолосого джентльмена, чье появление значило так много для Лилит... а стало быть, и для Наполеона.

Лилит то надеялась, то впадала в отчаяние. Иногда ей казалось, что она видела Фрита в полумраке ресторана, и тогда представляла себе, что он туда придет и заберет ее. Временами она была убеждена, что потеряла Фрита навеки.

– Разрази меня гром, – восклицал Сэм. – Но я не понимаю, что с тобой. Я тебе предлагаю хороший дом и хорошего мужа, а ты не можешь решиться принять это предложение. А что, если я изменю свое намерение? Представь, что я решу жениться на Фан, что тогда?

Она презрительно посмотрела на него:

– Ты кое-что забываешь. Не гренки с анчоусами привлекают сюда клиентов... анчоусы уже вышли из моды. А ее отбивные не так уж и хороши. Поговаривают, что их лучше заказывать у Делани. Лишь я завлекаю их сюда, и ты это знаешь. Если бы я ушла в ресторан к Делани, он отбил бы у тебя всех посетителей.

– Я надеюсь, он не подступался к тебе. Он не то, что я. Должен тебя предупредить, что у этого человека весьма сомнительная репутация.

– Кому-то следует тебя предупредить, что ты человек, слишком о себе возомнивший.

Но она не любила Сэма; она страстно желала Фрита, а Сэм был ей мил. Иногда она чувствовала такую усталость от ожидания, что готова была сказать: «Ладно уж. Давай поженимся». Иногда она представляла себе это заведение как ресторан «Сэм и Лилит». Нет! «Лилит и Сэм». Сэм... что ж, хотя он и не джентльмен, но в своих модных жилетах выглядит довольно импозантно, и хотя джентльмен не стал бы носить такие жилеты, Лилит он все равно нравился. Бабка Лил научила ее понимать толк в джентльменах; но она знала, что уже была бы замужем за Сэмом, если бы Наполеон не увидел в Лондоне Фрита.

Но если Лилит с Наполеоном были разочарованы, то Уильям был доволен.

За последние месяцы он много раз встречался с Давидом Янгом и его друзьями. Один или два раза он на самом деле выступил перед собранием людей. Уильям понял, что когда он говорил непринужденно, его слушали. Ему надо было сказать лишь о невзгодах, которые он претерпел в Корнуолле, да повторить кое-что из того, что говорили его новые друзья так часто, что он уже знал на память.

Он стал менее застенчивым, более самоуверенным; одновременно с этими изменениями он стал все больше думать об Аманде.

Однажды весной Давид Янг сказал Уильяму, что собирается ненадолго уехать.

– Возникли затруднения. За нами следят. Власти. Они называют нас агитаторами... А агитаторов они не любят. Предупреди отца молодого Милбанке. Понимаете, он – адвокат... и знает всех. Ему сказали, что если мы будем продолжать... они называют это «вызывать беспокойство», они будут вынуждены принять меры. Мы, как они говорят, нарушаем порядок, а за это они могут нас арестовать. Поэтому мы решили выждать. Это самое умное, что можно сделать. Прекратить временно собираться. Милбанке и я надумали на время уехать из Лондона. Но мы вернемся через несколько недель, когда все поутихнет.

Итак, новые друзья Уильяма уехали из Лондона, и он очень по ним скучал. Временами он был почти готов сказать Аманде о своих мыслях по поводу их будущего, но ему не хватало смелости. Когда он был рядом с Амандой, то видел в ней лишь наследницу рода Леев.

Однажды он отправился в лавку, где продавались народные и сатирические песенки, чтобы приобрести сколько-то их на продажу в розницу, а одноглазый человек, что продавал пачки песенок, взглянул на него быстро и заговорщически.

– Послушайте, – сказал он, почесывая голову, – вы уже не раз бывали здесь, не так ли? – Он подмигнул. – Я думаю, пришло время дать вам возможность заняться кое-чем более выгодным, чем эти песенки. Песенки, они хороши... хороши для любителей, как я их называю. Но когда приходит старый приятель, то для него хочется сделать что-то особенное. Вот. Поглядите, что у меня есть. – Он вынул из-под прилавка пачку газет и помахал ими перед Уильямом. – Так вот эти-то я могу продать приятелю. А почему? В знак уважения, вот почему. «Ройал литератер» – так мы зовем газетку. Как продается? Нарасхват. Выкрикивайте: «Ройал литератер»! – и покупатели слетятся, как мухи на мед.

Уильям взглянул на листки; они напоминали обычные листки с песенками, только текст был напечатан плотнее, и, как он смог заметить, это были не стихи.

– Вот возьмите их... и увидите. Ни пенса не потеряете. Боже Всемогущий! Да вы вернетесь и попросите еще. Ба, если бы вы взяли все несколько сотен, вы бы разбогатели. Вот что значит Моя особая благосклонность к вам.

Уильям взял пачку листков и ушел.

– «Ройал литератер»! – выкрикивал он. – Кому листок? Один пенс за штуку. «Ройал литератер».

Какой-то мужчина лукаво улыбнулся и купил одну штуку, тут же купил второй прохожий. Тот человек был прав – листок продавался легко. Он быстро распродаст все и пойдет возьмет еще если там останется. Наконец-то и он придет домой богатым. Возможно, что наконец и ему повезло. Он размечтался, продавая их, что заработает столько, что сможет сколько-то денег скопить и возможно, откроет где-нибудь лавочку.

«Не так уж это хорошо для вас, Аманда, – говорил он в своих мечтаниях. – Но я буду упорно работать, и наши дела улучшатся, и, возможно, однажды мы приобретем карету. Возможно...»

– Прошу вас пройти со мной.

Уильям резко повернулся. Два полицейских стояли по бокам от него, а когда он повернулся, чтобы уйти, они схватили его.

– Что... что я такого сделал?..

Один из полицейских выхватил у Уильяма пачку листков и помахал ею.

– Вы арестованы по обвинению в нарушении порядка путем распространения оскорбительной для верховной власти литературы.

Уильям тупо смотрел на листки, которые должны были обогатить его.

– Но... я этого не знал...

Протестовать было бесполезно. Его не слушали. Это было более оскорбительно, более унизительно, чем предлагать себя в наем на ярмарке.

* * *

Аманда никогда не забывала тревожную ночь, последовавшую за арестом Уильяма.

Она не могла понять, почему он не вернулся домой, и была уверена, что лишь какая-то страшная беда могла помешать ему вернуться. Ее первой мыслью было, что произошел несчастный случай. Она представляла его себе лежащим раздавленным и истекающим кровью под омнибусом. Потом ей пришло в голову, что на него набросились бродяги и убили. Она с нетерпением ждала возвращения Лилит из ресторана.

Сэм стал теперь провожать Лилит, заявив, что ее ежевечерние возвращения домой не кончатся добром, если он не будет этого делать. Постоянно совершать такие прогулки, заявил он, значит искушать провидение. Лилит была рада его обществу, хотя и говорила, что может сама за себя постоять.

Когда она услышала, что Уильям не вернулся, то разволновалась не меньше Аманды. Зная Лондон по собственному опыту, она могла думать о нескольких причинах, не позволивших ему вернуться.

О том, что произошло, узнал мистер Мерфи. Его приятель, тоже продавец песенок, видел, как арестовали Уильяма.

– Два полицейских поволокли его в тюрьму, – мрачно сказал мистер Мерфи. – Уж точно, он окажется в Ньюгейтской тюрьме.

– В Ньюгейтской тюрьме! – в ужасе воскликнула Аманда.

– Да, леди, думаю, что в Ньюгейтской тюрьме. Он продавал «Ройал литератер». Он ему не следовало бы даже держать в руках такую газету. И уж тем более, если он взялся это продавать, не должен был делать это у всех на виду. Просто напросился на неприятность!

Лилит потребовала подробных разъяснений.

– Ну, тут дело вот в чем, – продолжил мистер Мерфи. – Он взял неподходящую литературу. Имеется такая, какую он мог бы продавать без неприятностей. Любовные истории и... свидания знатных господ с маленькими модистками и белошвейками. Тут нет вопросов. Можно продавать также рассказы об ужасных убийствах с описаниями всей кровк и трагичности. Тоже нет вопросов. Но он связался с королевскими сплетнями. Я бы не стал с этим связываться, несмотря на весь свой опыт.

– Что это за «Королевская литература»? – спросила Аманда. – Я никогда ее не видела.

– Конечно, вы не видели. Это о королеве и принце-консорте, о том, как она его любит и как они ссорятся из-за того или сего. Непочтительно к ее королевскому величеству, так-то вот. Описывают ее как какую-то модисточку, а принца как герцога, пришедшего поухаживать за ней.

– Но Уильям не мог этого знать, – сказала Аманда. – Он не умеет читать.

– Не так уж многие из нас умеют, но мы-то умеем отличать «Ройал литератер». А если бобби захотят выглядеть ловкачами, то могут человека арестовать и посадить в тюрьму за ее продажу.

– Мы должны будем объяснить, – сказала Аманда. – Мы должны будем им сказать, что он не умеет читать и не знал, что делает.

Лилит не придала значения ее словам; продавец песенок покачал головой.

– Ты думаешь, – сказала Лилит, – они обратят на тебя внимание? Ты не похожа на настоящую леди, какой ты выглядела два года тому назад, когда была мисс Амандой Лей, наследницей рода Леев. Теперь ты просто бедная портниха, занимающаяся шитьем мужских рубашек. Тебя никто не поддержит. Ты – бедная, неужели тебе это еще не ясно?

– Но мы должны что-то делать, – ответила Аманда. – Мы должны объяснить, что он невиновен.

Лилит промолчала. Это же Аманда, которая не смогла получить причитающиеся ей деньги у развратного старика в лавке мужских сорочек! Аманда ни в чем не разбирается! Лилит казалось, что она никогда не будет другой, тем не менее Лилит была по-настоящему встревожена.

– И прежде людей за это забирали, – успокаивающе заметил мистер Мерфи. – Их долго не держат. Оштрафовать они его не могут, потому что у него нет денег. Они подержат его с недельку для острастки, а потом отпустят!

Но Уильям пробыл в Ньюгейтской тюрьме три месяца. Ему сказали, что он – личность, чьи действия следует расследовать; он не только продавал мерзкую литературу о ее королевском величестве, но и принадлежал, как было известно, к одной из групп агитаторов, пытавшихся нарушить общественный порядок.

В тюрьме он похудел. Он был сбит с толку и глубоко переживал то, что с ним произошло; тяжелые мысли одолевали его, он то сердился, то отчаивался; наконец впал в уныние и покорился судьбе. Навещавшие его при любой возможности Аманда и Лилит были встревожены происшедшей в нем переменой.

Кошмар тех месяцев еще долго преследовал Аманду и Уильяма. Аманде казалось, что она никогда не сможет забыть запах тюрьмы. Ей снился лязг закрываемых и запираемых за ней ворот, а также мрачные каменные коридоры, высоко расположенные в стене, и зарешеченные окна, надзиратели; и везде стоял запах нездоровья, гнили и человеческого пота, казавшийся Аманде воплощением безнадежности.

Она часто посещала тюрьму; разговаривать с Уильямом приходилось сквозь решетку. Ему нельзя было принести еду, так как сквозь решетку нельзя было ничего передавать; и поэтому Аманда и Лилит, Наполеон и Давид Янг, глубоко переживавшие случившееся с Уильямом, старались подбодрить его разговорами о скором освобождении.

Давид Янг приходил в мансарду поговорить об Уильяме. Чувствуя немалую свою вину, он говорил горячо и возмущенно. Он, бывало, расхаживал по мансарде или стоял у стола и, негодуя, стучал по нему кулаком.

– Они уже давно следили за ним. И в тюрьму его посадили не за продажу тех листков, а за то, что работал с нами. Они за нами наблюдали, нас предупредили об этом. Но я предполагаю, что Уильяма они арестовали нам всем в назидание. Если бы арестовали нас, наши родственники протестовали бы.

Аманда была очень сердита на этого молодого человека.

– Вы не должны были его в это вовлекать.

– Дорогая мисс Лей, мы должны бороться за свои права.

– Почему должен страдать Уильям, если виноваты вы и ваши друзья?

– Всему виной система, которую мы хотим изменить.

Давид Янг был серьезным молодым человеком, настоящим идеалистом, искренне огорчавшимся, что это произошло – он был уверен в данном случае – с Уильямом из-за его близости с ним самим и его друзьями; в течение всего многомесячного пребывания Уильяма в тюрьме он регулярно навещал дом Мерфи.

Лилит уверяла, что он приходил повидать Аманду.

– Будь ты поумнее, – сказала она Аманде, – ты бы вышла за него замуж.

– Замуж за него?! Он не предлагал ничего подобного!

– О, ему можно было бы намекнуть. Мужчина хочет быть уверен в дружеском расположении, прежде чем он спросит об этом.

– Я убеждена, что ты совершенно не права, – ответила Аманда.

– А я убеждена, что я совершенно права. Что с нами будет, Аманда? Ты думала когда-нибудь об этом? Не можем же мы прожить так всю нашу жизнь. Что будет, когда ты состаришься и не сможешь шить сорочки?

– Но я не могу так просто выйти замуж. Ради того, чтобы избежать подобного замужества, я убежала из дому. А почему бы тебе не последовать собственному совету? Почему ты не выходишь замуж за Сэма Марпита?

Лилит смотрела на нее во все глаза и удивлялась, что она не понимает. Она пожала плечами и на какое-то мгновение стала той юной Лилит, которая сердито смотрела на Аманду, лежа на пуховой постели.

– Ты, – с презрением сказана она, – ты ужасная незнайка. Вот ты кто.

* * *

Уильям вернулся домой лишь зимой. Давид Янг привез его на извозчике, относясь к нему как к мученику.

Произошедшие с Уильямом изменения стали более очевидными, когда он вернулся в мансарду. Уильям находился в каком-то ужасно лихорадочном состоянии; несмотря на физическое недомогание, он был в приподнятом настроении. Уильям страдал и понял, что он был рад, что страдал; потому что в роли страдающего заключенного было больше достоинства, чем в какой бы то ни было другой возможной для него тогда роли.

– Скоро, – говорил он, – я снова буду зарабатывать.

Но здоровье его не поправлялось; более того, оно ухудшалось. Давид Янг стал бывать у них чаще, чем прежде.

– Тебя не забудут, – сказал он Уильяму. – Однажды станет известно, что ты был отправлен в тюрьму не за продажу тех глупых листков – их продавали сотни людей, и на них не обращали внимания, – а потому, что осмелился выступать в защиту бедных.

Давид Янг ходил по мансарде с горящими глазами и сжатыми кулаками.

– Мы должны добиться избирательного права для трудящихся. Почему не может каждый человек иметь возможность выбрать того, кто будет представлять его в парламенте? Первый билль о реформе парламента не решил вопроса. Мы должны добиться избирательного права для тех, кто не платит ежегодную десятифунтовую ренту, как и для тех, кто платит. Мы должны добиться одинакового жизненного уровня.

Уильям слушал с сияющими глазами, и Аманда чувствовала, что он оживал во время визитов Давида Янга. Сама она тоже заинтересовалась теориями Давида; он казался таким милым молодым человеком, таким бескорыстным, стремящимся жить не для себя, а ради блага других. Ей бы хотелось, чтобы такое впечатление о мистере Янге не изменилось; она хотела бы относиться к нему так же, как Уильям.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26