Колиньи поклонился.
      - Вы приедете в Блуа и сделаете то, что я хочу? - спросила Катрин.
      - Это ваш приказ, мадам.
      Внушительный замок Блуа возвышался над деревней. Его окна-амбразуры смотрели на широкую Луару, обрамленную холмами и виноградниками Турейна. Местные жители испытывали растерянность; все знали, что королева-мать устроила в замке банкет с целью примирения Колиньи и Гизов. Это внушало беспокойство, поскольку, если в замке вспыхнет сражение, оно перекинется на близлежащие селения. Гугеноты с дрожью вспоминали о резне в Васси, где Франциск де Гиз убит многих их единоверцев во время богослужения, когда они стояли на коленях. Католики были готовы поддержать юного герцога.
      Люди видели красивого, удивительно похожего на отца Генриха де Гиза, скакавшего верхом возле замка. Он внушал страх гугенотам и вызывал ликование католиков. Местным жителям попадался на глаза адмирал - человек с суровым лицом. Он тоже обладал красотой, однако совсем другой, нежели самоуверенный, дерзкий Генрих де Гиз. Колиньи считали добрым и сильным мужчиной, но если он причастен к убийству отца мальчика, сегодня в замке могла начаться резня.
      Катрин осталась довольна своими приготовлениями. После обмена дружескими поцелуями юный герцог перестанет угрожать адмиралу. Прибытие Колиньи в Блуа покажет Генриху, что адмирал хочет дружить с ним. После того как Колиньи обнимет герцога, он должен будет видеть в нем не сына своего старого врага, а просто мальчика, потерявшего отца.
      Еще один человек занимал мысли Катрин в этот день - овдовевший принц Конде. Говорили, что Луи глубоко скорбит по принцессе, хотя жил он весело, как прежде. Катрин смутилась, вспомнив свое былое легкомыслие; когда-то она слишком часто с нежностью думала об этом мужчине. Как легко было наделать глупостей из-за него! Больше безумие не повторится. Король Генрих изменял ей только с одной любовницей, Катрин знала, кто ее враг.
      Мудрость сделала ее более сильной. Да, уроки приносили ей горечь, но она усваивала их на всю жизнь. Никаких нежных чувств. Мужчины существуют не для того, чтобы любить ее, но чтобы служить ей.
      Люди собрались в Блуа, чтобы послужить Катрин. Ей удобно, чтобы они были друзьями... хотя бы внешне. Она не хотела новых гражданских войн, опасных для нее и детей. Она не должна сожалеть о том, что распутство Конде наносит ущерб репутации его партии; слабость Конде увеличивает силу Катрин. Именно так следует использовать мужчин, не для короткого эротического удовольствия. Она перестала думать, что любовник смог бы доставить ей наслаждение. Она радовалась пришедшей с годами мудрости, которая погасила тягу к тому, что в лучшем случае было преходящим. Теперь она держалась обеими руками за то, что должно отныне стать главной любовью ее жизни - за власть.
      В огромном зале Блуа собрались мужчины и женщины, занимавшие самое высокое положение. Солнечный свет проникал в помещение сквозь цветные стекла окон-амбразур, заставляя сверкать роскошные туалеты гостей, расшитые драгоценными камнями. Катрин решила лично объявить о невиновности Колиньи и приказать мужчинам расцеловаться в знак дружбы.
      Анна д'Эст, вдова Франциска де Гиза, держалась возле сына. Несомненно, ей не было нужды являться в столь глубоком трауре. Катрин мысленно рассмеялась. Бедная Анна! Кроткая, как ягненок. Она обрадуется примирению, если ее сын и деверь пойдут на него. Анна ненавидела кровопролития. Катрин помнила, как она протестовала против резни в Амбуазе. Она не выносила, когда людей пытали и казнили у нее на глазах. Такая женщина казалась неподходящей супругой Меченого, однако говорили, что он любил ее за доброту, что их брак был относительно счастливым. К тому же ее титул служил для честолюбивого герцога компенсацией за мягкотелость. Катрин чувствовала, что на этом демонстративном трауре настояли ее сын и деверь.
      Герцог Генрих, уже заявивший всем в своей надменной манере о том, что он является главой великого дома Гизов и Лорренов - самого грозного и могущественного, в стране, - не отходил от матери. Марго неприлично пялилась на него; за это она будет позже наказана. Встречаясь взглядами с Катрин, Марго невинно улыбалась, но глаза королевы-матери становились холоднее, когда она наблюдала за дочерью; Катрин знала, что способна вызвать дрожь в теле Марго, еще мгновение назад трепетавшем от близости красивого, самоуверенного Генриха де Гиза.
      Там же присутствовал кардинал Лоррен, чья несравненная красота уже была отмечена печатью порока. Говорили, что его жажда разврата не знала насыщения; эротические запросы этого человека удовлетворялись так же часто, как и потребности его желудка. Его любовницам не было счета. Расшитая великолепными бриллиантами кардинальская мантия привлекала всеобщее внимание. Распущенный церковник поклонился Катрин и смерил ее надменным взглядом.
      - Добро пожаловать, господин кардинал, - сказала Катрин. - Я рада видеть ваше благочестивое лицо.
      - Могу я набраться смелости и сказать, что рад видеть ваше честное лицо? Мадам, вы - свет нашего двора. Ваши блестящие добродетели - пример каждому; ваша искренность - укор всем нам.
      - Вы льстите мне, кардинал.
      - У меня и в мыслях нет ничего подобного, дорогая мадам.
      - А я не стану льстить вам, дорогой кардинал. Я лишь скажу, что вся Франция должна подражать набожности и душевным качествам такого богоугодного человека, как вы.
      Она повернулась, чтобы поприветствовать другого гостя. Когда-нибудь этот распутник, думала Катрин, выпьет бокал вина, отведает жареного павлина или коснется великолепного бриллианта - и не станет господина кардинала!
      Но какая польза от таких мыслей? Она должна постоянно сдерживать свое желание уничтожить известных людей. Франциск де Гиз умер. Она должна довольствоваться этим. Кто знает, к чему могла привести кончина кардинала?
      Если какая-нибудь дама из Летучего Эскадрона становилась слишком дерзкой, если государственный деятель не первой значимости проявлял несговорчивость, следовала простая процедура. Но работать с выдающимися личностями необходимо тайно, двигаясь окольными путями, не оставляя следов. Она должна повременить с ликвидацией кардинала.
      К ней приближался Колиньи. Прочитать мысли этого человека было так же легко, как книгу. Сейчас его лицо было суровым, оно ясно говорило: я здесь не по своей воле. Я не ищу дружбы католиков Гизов. Мне приказали явиться сюда. Я дал слово, что приеду, и сдержал его.
      - Добро пожаловать, адмирал, - сказала Катрин - Рала видеть вас здесь.
      - Я подчинился вам, мадам.
      Катрин попыталась придать своему лицу то выражение искренности, которое стало предметом насмешек кардинала. Но прямодушный, честный Колиньи сильно отличался от хитрого Лоррена. Адмирал не усомнился в искренности Катрин.
      - Простите слабой женщине ее желание видеть мир в королевстве, дорогой адмирал.
      Он поклонился.
      - Я стремлюсь к одному: выполнять волю Вашего Величества.
      Адмирал проследовал дальше, и Катрин поглядела вокруг себя. Она не видела среди собравшихся герцога д'Омаля, хотя он получил приказ явиться сюда.
      Королева-мать обратилась к герцогине де Гиз:
      - Мадам, я не вижу здесь вашего брата д'Омаля.
      - Да, мадам. Его тут нет.
      - Почему?
      - Мадам, у него жар.
      Катрин сузила глаза.
      - Жар гордыни! - сердито произнесла она и подозвала к себе юного Генриха де Гиза. Как он красив! Что за мужчина из него вырастет!
      - Я огорчена отсутствием твоего дяди Омаля, - сказала она.
      - Я сожалею о том, что Ваше Величество огорчены.
      - У него жар? - спросила Катрин.
      - Мадам, он не получил от вас приказа явиться сюда.
      - Я сказала, что хочу видеть всю вашу семью.
      - Мадам, он решил, что, поскольку Ваше Величество хотели, чтобы наша семья была представлена здесь, вам понадобятся только я и кардинал.
      - Я хотела, чтобы д'Омаль приехал сюда, - сухо заявила Катрин. - Жар это не оправдание.
      - Мадам, - сказал юноша, - членам нашей семьи неприятно демонстрировать дружеские чувства по отношению к их врагам.
      - Осторожно, Генрих, - сказала Катрин. - Я велю выпороть тебя за дерзость. Ты еще не стал мужчиной. Недавно ты находился в детской. Не забывай это.
      Многие присутствующие отметили, что лицо юною герцога заалело.
      - Мой дорогой герцог, - продолжила Катрин более мягким тоном, - тебе полезно помнить о твоем возрасте и необходимости проявлять послушание.
      Генрих холодно поклонился и отошел от королевы матери.
      Будет ошибкой, подумала Катрин, усадить Колиньи и де Гизов за столом рядом друг с другом; она на всякий случай разделила их другими гостями. По завершении банкета королева-мать встала и обратилась к собравшимся:
      - Дамы и господа, вам известно, с какой целью я пригласила вас сюда. Я хочу положить конец недобрым слухам; любой слух - дурная вещь, но особым злом является ложный слух. Мы оплакиваем безвременную кончину нашего дорогого и любимого герцога Франциска де Гиза, величайшего воина, убитого рукой подлого преступника. Это был гнусный поступок; мы выражаем наши искренние соболезнования безутешной семье погибшего и скорбим вместе с ней по человеку, которого мы любили, как родного брата. Но со дня его смерти стали распространяться слухи столь же низкие, как и совершенное кровавое злодеяние. Среди нас есть человек - один из лучших, уважаемый всеми, которого называли соучастником этого преступления.
      Дамы и господа, подобные слухи - большое это. Они оказались клеветой. Сам убийца назвал их лживыми. Поэтому я вызвала сюда многоуважаемого адмирала Франции и другого человека, вероятно, сильнее всего пострадавшего от этого трагического происшествия. Я имею в виду, разумеется, сына герцога Франциска, герцога Генриха де Гиза, нынешнего главу дома Гизов, который, я знаю, умножит честь и славу своего рода, как это делал прежде его отец. Адмирал Гаспар де Колиньи и Генрих де Гиз, подойдите ко мне.
      Они медленно приблизились к королеве-матери: губы бледного адмирала были сурово стиснуты, лицо герцога горело, он держал голову высоко поднятой.
      Катрин встала между ними.
      - Дайте мне вашу руку, адмирал. И вы тоже, господин герцог.
      Она соединила их правые руки. Кисть Генриха была вялой, безжизненной; его левая рука лежала на рукоятке шпаги.
      Воцарилась тишина; враги смотрели друг на друга; было очевидно, что им не по душе церемония, которую королеве-матери нравилось считать актом примирения. Катрин не могла понять мужчин. На месте Колиньи она бы обняла Генриха де Гиза, надеясь убедить зрителей в своем искреннем стремлении к дружбе. Будь она Генрихом де Гизом, она приняла бы объятия Колиньи и в то же время думала бы о том, как его уничтожить. Слабостью Катрин была ее неспособность понимать других людей.
      - Я хочу, чтобы вы показали нам, что вы - друзья, что вражда закончилась поцелуем дружбы.
      Колиньи подался вперед, чтобы поцеловать Генриха в щеку, но юноша, стоя прямо, заговорил так отчетливо, что все присутствующие его услышали:
      - Мадам, я не могу целовать человека, чье имя упоминалось в связи с трагической смертью моего отца.
      Катрин хотелось ударить это самоуверенное молодое лицо, приказать страже бросить юношу в темницу, где его гордый дух будет сломлен. Но она сочувственно улыбнулась, как бы говоря: "Ох уж эта юношеская гордыня!"
      Она похлопала Генриха по плечу и сказала что-то о его недавней утрате, о рукопожатии, которое будет принято всеми как убедительное подтверждение дружеских чувств, которые герцог питает к адмиралу.
      По залу разнеслось негромкое бормотание. Церемония превратилась в фарс. Катрин не подавала виду, что понимает это. Глядя на высокую, горделивую фигуру юноши, на его горящее лицо, она поняла, что на смену умершему Франциску де Гизу пришел другой подобный ему человек, который будет долгие годы мучить и тревожить ее.
      Катрин знала, что поднявшийся шум был знаком одобрения. "Герцог умер. Да здравствует герцог!" - думали люди.
      Король Франции был счастлив, как никогда в своей жизни. Он влюбился, и его чувство не осталось безответным.
      Он познакомился с Мари во время одного из путешествий по королевству. Она была такой же юной и застенчивой, как он. Сначала она не знала, что он - король Франции. Это придавало роману особое очарование. Она любила Карла, а не его положение. Он впервые познал взаимность любви.
      Мария Шотландская превратилась в сон. Прелестная, юная, чистая, неземная Мари Туше, дочь провинциального судьи, была реальностью. Она захотела убежать от своего возлюбленного, узнав, что он - король Франции.
      - Дорогая Мари, - сказал он, - это не имеет значения. Ты любишь меня, Карла. Ты должна продолжать любить меня, потому что я нуждаюсь в любви больше, чем кто-либо во Франции.
      Он мог говорить с ней о приступах черной меланхолии, о том, что, когда они заканчивались, он испытывал потребность в совершении актов насилия.
      - Теперь, когда у меня есть ты, моя дорогая, возможно, я избавлюсь от таких состояний. Меня преследуют страхи, особенно по ночам, Мари; когда это случается, мне хочется кричать, видеть, как льется кровь. Это смягчает тяжелые настроения.
      Она утешала, успокаивала его. Они предавались любви. Он поселил ее во дворце. Мать знала о его любви к Мари.
      - Значит, ты все-таки мужчина, мой сын! - В ее голосе прозвучало мрачное изумление.
      - Что вы хотите этим сказать, мадам?
      - Только то, мой дорогой мальчик, что ты - мужчина.
      - Мама, вам нравится Мари, да?
      В его глазах таился страх. Катрин улыбнулась, заглянув в них. Он знал: если окажется, что Мария не нравится королеве-матери, она не задержится во дворце, и он утратит покой и радость, которые дарила ему девушка. Его руки задрожали в ожидании ответа матери.
      - Мари? Твоя молоденькая любовница? Я почти не обратила на нее внимания.
      - Как я рад!
      - Чему? Ты рад, что твоя избранница не привлекает к себе внимания ни остроумием, ни красотой?
      - Мадам, - сказал он, - те, кого вы не замечаете, находятся в большей безопасности.
      Она пристально посмотрела на него и увидела на лице Карла упрямое выражение, которое замечала раньше. Он не позволит ей легко отнять у него любовницу. А почему она должна это делать? Какой вред могла причинить крошка Туше? Она - пустое место и не представляет опасности.
      - О, наслаждайся ею, мой сын, - сказала Катрин. - Обязанности короля тяжелы, но у него есть и привилегии. Ни одна женщина не может отказать монарху.
      - Ты плохо думаешь о Мари, - пробормотал он. - Она не знала... кто я. Она полюбила меня.
      Катрин похлопала сына по плечу.
      - Твоя мама просто подразнила тебя. Иди и наслаждайся своей маленькой Туше без всяких задних мыслей. Мне нравится твоя скромная подружка.
      Он поцеловал руку Катрин; она осталась довольна им; он по-прежнему подчинялся ей; это было все, чего она хотела.
      Они не сумели сделать из него извращенца. Однако маловероятно, что он произведет на свет потомство. Пусть эпизод с крошкой Туше послужит любопытным тестом. Если ребенка не будет достаточно долго, значит, Карла можно женить без риска к удовлетворению французов.
      Генрих взрослел. Ему уже исполнилось семнадцать. Через несколько лет он созреет для престола. Она должна приглядывать за Карлом. Он не должен думать, что он - нормальный молодой человек, раз завел любовницу. Он не совсем психически здоров; нельзя позволять ему забывать об этом.
      Карл изменился. Мари воодушевляла его, делала более уверенным в себе, слушала жалобы Карла на мать, отдававшей во всем предпочтение Генриху.
      - Он для нее дороже правого глаза, Мари. Иногда мне кажется, что она хочет видеть его на троне.
      - Этого ей не добиться, - с провинциальной рассудительностью сказала Мари. - Пока трон принадлежит тебе.
      В обществе Мари он чувствовал себя настоящим королем.
      Однажды к нему явился один из приближенных и сказал, что с ним хочет поговорить королева Наварры, прибывшая ко двору.
      Он тепло встретил ее, потому что любил спокойную, невозмутимую Жанну; она обладала качествами, которых недоставало ему; он мечтал их обрести. Да, она была гугеноткой. Мари Туше призналась ему, что склоняется к этой вере. Он запретил ей говорить кому-либо об этом, однако стал испытывать расположение к гугенотам, которого не замечал за собой ранее.
      Жанна, войдя к королю, поцеловала его руку.
      - Вы хотите сказать мне что-то, дорогая тетя, - произнес Карл. Попросить маму присоединиться к нам?
      - Ваше Величество, умоляю вас не делать этого-я хочу поговорить с вами наедине.
      Карл почувствовал себя польщенным. Люди обычно желали присутствия королевы-матери, потому что они знали, что ни один важный вопрос не решался без нее.
      - Тогда начинайте. - Карл ощутил себя королем.
      - Ваше Величество, вам известно, что через несколько дней я покину Париж и отправлюсь в Пикардию. Я была долго разлучена с моим сыном и думаю, что пришло время представить Генриха его подданным в Вендоме, через который, я поеду. Я прошу вас милостиво разрешить ему сопровождать меня.
      - Но, моя дорогая тетя, - сказал король, - если таково ваше желание, Генрих непременно поедет с вами.
      - Значит, вы даете разрешение, Ваше Величество?
      Он увидел радость на ее лице; его глаза наполнились слезами. Как приятно иметь возможность делать людей счастливыми, удовлетворяя их незначительные просьбы. Для Карла не имело значения, останется или нет при дворе шумный сластолюбивый Генрих Наваррский.
      - Вы получаете мое разрешение, - торжественным тоном заявил он.
      - Я благодарю Вас от всего сердца, Ваше Величество.
      Она схватила его руку и поцеловала ее.
      - Дорогая тетя, я счастлив, что смог порадовать вас.
      - Вы дали слово, - сказала она, - и я знаю - ничто не заставит вас нарушить его. Ваше Величество, я могу уйти, чтобы сообщить эту чудесную новость моему сыну?
      - Конечно, идите, - ответил Карл.
      Когда она ушла, он улыбнулся и подумал о том, что иногда быть королем весьма приятно.
      Катрин шагала взад-вперед по комнате, а Карл с жалким видом смотрел на мать. Сейчас он был не королем, а просто провинившимся мальчиком.
      - Как ты додумался, - спросила Катрин, вышедшая из равновесия, позволить этой хитрой волчице похитить наследника наваррского трона из-под твоего носа? Можешь ли ты надеяться на успешное усмирение гугенотов, если отпустишь нашего ценнейшего заложника? Ты едва не отдал его. Без всяких условий. Просто так! "Я хочу получить сына, - сказала она, - моего маленького Генриха. Ему нужна его мама!" И ты, как дурак, ответил: "Вы можете забрать его, дорогая тетя. Он всего лишь мальчик..." Глупец! Идиот! Он - заложник. Наследник Наварры... в наших руках! Если бы Жанна Наваррская осмелилась угрожать нам - я имею в виду тебя и твоих братьев, - я бы пригрозила ей, что убью или заточу в темницу ее драгоценного сына. А ты, дурак, хотел отдать его. Я не допущу этого. Мальчик останется здесь. И впредь не смей ничего делать без моего разрешения. Не удовлетворяй ничью просьбу без моего согласия.
      - Но она - его мать. Она просила меня со слезами на глазах. Они долгое время находились в разлуке. Я не мог отказать ей.
      - Ты не мог отказать ей! И кто-то еще слышал, как ты давал разрешение?
      Карл молчал.
      - Так ведь? - спросила королева-мать.
      - Да. Другие слышали.
      - Глупец! Подумать только, что у меня такой сын! Твой брат Генрих никогда не совершил бы такого промаха. Но я отменю твое решение. Наваррец не покинет двора. Его мать уедет одна. Перестань заикаться и дрожать, подпиши приказ.
      - Но я дал слово.
      - Ты немедленно подпишешь это.
      Карл пронзительно закричал:
      - Я устал слушать о том, что Генрих сделал бы это, что Генрих сделал бы то. Генрих не является королем Франции. А я - являюсь. И когда я говорю...
      - Подпиши это, - сказала Катрин. Она подтолкнула его к креслу и сунула перо в руку Карла. Он бросил взгляд через плечо; ее лицо было рядом - очень бледное, с огромными глазами. Он задрожал еще сильнее. Почувствовал, что она видит его насквозь.
      Он начал писать.
      - Хорошо, - сказала она. - Теперь ты исправил свою ошибку. Я знаю, что ты совершил ее по доброте души, но помни, что я всегда рядом, что я люблю тебя и готова дать тебе совет. Не принимай важные решения, не проконсультировавшись со мной. Я думаю только о твоем счастье... - она приблизила к нему свое лицо, - и безопасности. Карл, мой дорогой сын, своим поступком ты мог разжечь новую гражданскую войну. А если твои враги одержат победу? Что тогда? Вдруг тебя возьмут в плен? Тебе не понравится лежать в темнице... рядом с камерой пыток... среди крыс... до тех пор...
      - Умоляю, прекрати, - попросил король. - Ты права. Ты всегда права. Наваррец должен остаться. Я под писал приказ. Ты не отпустишь его. Не отпустишь.
      Она кивнула.
      - Вот теперь я вижу моего мудрого маленького короля!
      Но совладать с Жанной было труднее, чем с Карлом. Женщины смотрели друг на друга с взаимной ненавистью, которая существовала всегда, то слабея, то разгораясь вновь.
      - Моя дорогая кузина, я не могу отдать вам мальчика. Я отношусь к нему, как к моему сыну. Кроме того, если ему предстоит жениться на моей дочери, он должен расти рядом с ней. Вы знаете, мы всегда стремились дать молодым людям возможность полюбить друг друга... что и произошло с этой парой. Мое сердце радуется, когда я вижу их вместе.
      - Мадам, - ответила Жанна, - все, что вы говорите, верно. Но мой сын слишком долго живет при дворе, ему пора вспомнить о своем королевстве.
      - Мы проследим за чем, чтобы он не забыл его. Нет, мадам, я слишком люблю мальчика, чтобы расстаться с ним.
      - Я тоже с люблю его, - не сдавалась Жанна. - Если бы я не чувствовала, что ему следует посетить свои владения, я бы с радостью оставила его на ваше попечение.
      Катрин улыбнулась.
      - Я оставлю Генриха здесь, мадам, потому что я знаю, что для него полезно. Вы недавно приехали в Париж и поэтому не видите происходящее здесь так ясно, как я. Мне известно, что для Генриха лучше находиться со своими кузенами и усваивать манеры двора. Должна признать, что, когда он появился тут впервые, я немного удивилась. Он держался, как дикарь. Теперь он стал значительно лучше. Я бы не хотела, чтобы он превратился в сельского простолюдина.
      Катрин заметила, что краска гнева залила лицо Жанны.
      - Мадам, - сказала королева Наварры, - можете не беспокоиться на сей счет. Мой сын получит лучших воспитателей.
      - Но их легче найти в Париже, нежели в Беарне. Моя дорогая кузина, я настаиваю на том, чтобы он остался здесь.
      Но упорная Жанна не сдалась на этом.
      Позже, когда Карл и Катрин оказались среди придворных, Жанна осмелилась вернуться к этому вопросу.
      - Я не могу поверить, - сказала она, - что мне помешают забрать сына.
      - Мадам, мы уже все обсудили, - заявила Катрин.
      - Король, - настаивала Жанна, - великодушно обещал мне, что мой сын вместе со мной покинет Париж. Многие подтвердят это. Я уверена, Ваше Величество, что ваша отмена этого решения была шуткой, потому что несдержанное слово короля способно уронить его достоинство.
      Карл слегка покраснел. Присутствие людей придало ему смелости.
      - Вы правы, мадам, - произнес он. - Обещание будет выполнено, потому что я дал его.
      Катрин, потерпев поражение, снова почувствовала себя униженной. Она не могла возразить в таком обществе. Ей захотелось немедленно убить Жанну и Карла. Вместо этого она кротко улыбнулась.
      - Пусть будет так, - промолвила королева-мать. - Король сказал свое слово. Мадам, я полагаюсь на вас в том, что мир и согласие во Франции не окажутся в опасности.
      Жанна поклонилась.
      - Ваше Величество, вы делаете мне честь, прося моего содействия в решении государственных проблем. Я никогда не предам моего короля.
      Помолчав, она добавила:
      - Только угроза гибели моего собственного дома способна заставить меня изменить мое отношение к Его Величеству.
      На следующий день Жанна покинула Париж; рядом с ней ехал ее сын.
      Катрин оказалась права, когда она объясняла своему сыну, какую глупость он совершил, отдав Жанне их самого ценного заложника. Во Франции снова вспыхнула гражданская война.
      Королю пришлось вместе с двором бежать из Мо в Париж - ему угрожали войска Конде; эти события потрясли Катрин сильнее, чем любые другие происшедшие за последние месяцы. Убийства французских протестантов католиками и католиков - протестантами заставляли ее лишь пожимать плечами, но мысль о том, что королевский дом Валуа окажется в опасности, всегда внушала ей ужас. Она знала, что Колиньи собирался похитить короля и поставить на его место Конде.
      Для Катрин настали горькие дни. Королева Англии, герцог Савойский, маркиз Бранденбургский помогали Конде деньгами и солдатами. В отчаянии Катрин обратилась к испанцам, но, хотя эта страна желала оказать королеве-матери поддержку, Филипп Испанский за все требовал плату. Катрин боялась его больше, чем Конде. Поэтому она подписала мирный договор в Лонжюмо. Но Катрин по-прежнему трепетала от страха перед тем, что может случиться, если гугеноты захватят короля. Несмотря на достигнутое соглашение, затевались новые заговоры и контрзаговоры. Катрин готовила похищение Конде и юного Генриха Наваррского. Конде, снова вступивший в брак, чудом избежал пленения; был отдан приказ поймать его и организовать новое истребление гугенотов католиками. Опять началась война; Жанна, ее сын, Конде и Колиньи сделали свою штаб-квартиру в Ла Рошели оплотом гугенотов.
      Катрин испытала за это время лишь одну большую радость - ее сын Генрих завоевал на поле брани репутацию прекрасного воина. Это было неожиданно и поэтому особенно приятно. Кто мог подумать, что щеголь Генрих с его любовью к нарядам и драгоценностям, всегда окруженный красивыми и женственными юношами, проявит себя как отличный солдат!
      Генрих обладал умом. Это признавали даже его враги. Он был остроумным и любил искусство. Его красоту французы называли "иностранной". Удлиненные темные глаза выдавали его итальянское происхождение; белые, правильные формы руки были самыми красивыми при дворе; он обожал украшать их сверкающими бриллиантами. И этот женственный Генрих стал умелым полководцем! В нем проснулось честолюбие, он с нетерпением ждал своего восхождения на трон. Как и его мать, он подсчитывал, как долго проживет Карл.
      Катрин пережила недавнюю потерю своей дочери Элизабет, умершей при родах. Она любила ее меньше, чем Генриха, но гордилась положением Элизабет, радовалась, видя ее на испанском троне. Но дорогой Генрих служил утешением для Катрин. Она ликовала как никогда, замечая, что он прислушивается к ней больше, чем к кому-либо, делится с матерью всеми его замыслами, редко совершает что-то, не посоветовавшись предварительно с ней. Генрих был компенсацией за все ее страхи и испытания.
      Мать Генриха Наваррского, наблюдая за своим сыном, не замечала подобной близости с ним. Ему исполнилось лишь четырнадцать, но годы, проведенные при французском дворе, сделали его мужчиной. Он пользовался немалой популярностью; граждане Ла Рошели, видя юношу, всегда бурно приветствовали его. Черты Генриха, тревожившие Жанну, вызывали у людей улыбку.
      В свите Жанны находилась юная Корисанда д'Андуинс. Она была чуть старше Генриха. Девушка недавно вышла замуж за сына графа Грамонта, человека, которого Жанна глубоко уважала, она также считала свою дружбу с ним весьма важной для дела реформистов. Но молодой Генрих, пренебрегавший приличиями и брачными законами, влюбился в Корисанду.
      Он повсюду следовал за ней; Жанна узнала об их тайных свиданиях. Весь город Ла Рошель обсуждал роман беарнского наследника и мадам Корисанды.
      Жанна с беспокойством угадывала по многим признакам, что за человек вырастет из ее мальчика. Она укоряла его. Он был добродушным и ленивым. Он с очаровательной легкостью согласился с Жанной, но объяснил, что это любовь. Он пожал плечами с изяществом, приобретенным, очевидно, при французском дворе. Его мать была старомодной, провинциальной, не понимавшей многого. Любовь важнее всего. Мать не должна бояться за него, он способен повести людей на битву; но что касается любви - "Мама, это дело двоих любовников".
      - Ты хочешь сказать, что эта женщина уже стала твоей любовницей? повысила голос Жанна. - Ты еще мальчик!
      - Отнюдь! - Он гордо поднял голову.
      В Жанне взыграли пуританские установки; однако, посмотрев на живое юное лицо Генриха и осознав его развитую чувственность, она поняла, что протестовать бесполезно. Ответственность лежала на их отцах и ее дяде, Франциске Первом. Они были мужчинами, сильными или слабыми воинами, и всегда стремились получать от женщин то, что им было нужно.
      - Как, по-твоему, отнесутся гугеноты Франции к распутству их лидеров? - спросила Жанна.
      Он снова пожал плечами.
      - Французы, католики или гугеноты, всегда понимали, что значит любить.
      С этими словами он покинул ее, чтобы поспешить на свидание с грешной Корисандой.
      Марго подрастала; она сама заметила это раньше других.
      Между братьями Валуа не было мира. Карл ревновал мать к Генриху, считая, что она выделяет его. Король всегда чувствовал себя неуютно в присутствия брата. Генрих постоянно наблюдал за Карлом. Король как-то доверительно сказал Мари Туше, что Генрих не был французом, которого можно понять. Он скорее являлся итальянцем; все французы относились к ним с недоверием.
      Генрих вернулся домой после успешной кампании похорошевшим и более честолюбивым, чем прежде. Он заметил, как повзрослела Марго со дня их последней встречи. Он видел в ней черты, отсутствовавшие у других членов семьи. Марго совсем недавно простилась с детством, ее формы еще не развились полностью, однако было легко видеть, что в этой тщеславной маленькой головке таится немало разума.
      Генрих решил использовать это. Он знал, что Карл всегда будет его врагом, и пожелал сделать Марго своей союзницей.
      Он пригласил ее прогуляться возле Фонтенбло; Марго с радостью согласилась. Она догадалась, что услышит нечто важное, раз разговор должен был состояться под открытым небом. Она была всегда готова к авантюре и интриге.