Отравительница (Трилогия о Екатерине Медичи - 2)

      Она обрадовалась перемене в его настроении. Позвала самых остроумных мужчин и женщин, сопровождавших его армию, - друзей Антуана по двору. Луиза легла на кровать рядом с ним, обняла его. Звучала музыка, люди танцевали, рассказывали последние сплетни двора. Антуан чувствовал себя плохо, но благодаря такому отвлечению он мог обманывать себя мыслями о том, что так же полон жизни, как и его гости.
      Врач уговаривал Антуана:
      - Ваше Величество, вы нуждаетесь в отдыхе. Надо дать ранам зажить.
      - В отдыхе! - воскликнул он. - Я не хочу отдыхать. Бездействие вынуждает меня думать, а я не желаю думать. Я хочу слышать смех и шутки. Видеть, как танцуют мои друзья. Слышать их пение. Замолчите, или я велю вырезать вам язык. Не мешайте мне жить, как я желаю.
      Развлечения продолжались. Он не отпускал от себя Прекрасную Распутницу.
      - Почему бы и нет? - говорил он. - Моя жена не приезжает ко мне. Мужчина должен жить. Мужчина должен любить.
      - Нет, Ваше Величество, - заявили доктора. - Ваше состояние не позволяет делать это.
      - Пошли вы к черту! - закричал Антуан. - Я знаю, как мне развлечься.
      Его армия взяла Руан. Он объявил о своем желании быть внесенным в город в паланкине вместе с Луизой. Он хотел позабавиться, спросить гугенотов, готовы ли они и теперь петь песню о франте!
      Его поместили в паланкин, но он не увидел город, поскольку потерял сознание, не добравшись до стен.
      Придя в себя, он обнаружил, что снова находится в лагере.
      Над ним склонился Лауро.
      - Ваше Величество, вам следует приготовиться к встрече с вашим Господом.
      - Значит, это так? - сказал Антуан и задрожал, вспомнив о своем состоянии. Он велел очистить палатку от всех, кроме врачей, священника и любовницы.
      Открыв глаза, он растерянно посмотрел на оставшихся.
      - Я... я...
      Ему было трудно говорить.
      - Я принял католическую веру, но сейчас, когда мой конец близок...
      Ему казалось, что улыбающаяся Жанна пристально смотрит на него своими карими глазами. Я не виноват, Жанна, мысленно произнес он. Я любил тебя. Сначала. Если бы мы были простыми людьми... если бы могли жить в Беарне... вдвоем обрабатывать землю, сажать тутовые деревья, растить их, мы были бы счастливы. Я был бы весел, ты была бы благоразумной супругой. Тебе не следовало отпускать меня от себя. Но ты, королева, сделала меня королем. Я испытывал слишком сильный соблазн. Я стал желать большей власти. Я не знал, чего я хотел. Метался из стороны в сторону.
      Наконец он произнес:
      - Теперь, когда конец близок, моя душа возвращается к протестантской вере.
      - Покайтесь, - поторопили его. - Подумайте о ваших грехах, Ваше Величество. Покайтесь, чтобы войти в Царство Небесное.
      Он посмотрел на говорившего и узнал его.
      - О, Рафаэл, - медленно промолвил Антуан. - Ты служил мне двадцать лет и лишь сейчас впервые предупредил своего господина о его прискорбных ошибках.
      Антуан начал думать о своих грехах, мысленно перечислять их, просить у Бога прощения.
      - О, Господи, - сказал он, - если я поправлюсь, я пошлю лютеранских миссионеров проповедовать Евангелие по всей Франции.
      Антуан услышал чей-то шепот:
      - Уже поздно говорить это.
      Да, он понимал. Уже поздно.
      - Жанна, - простонал он, - почему ты не пришла? Ты должна была совершить путешествие и находиться возле меня.
      Он умер не сразу. К нему пришел его брат, кардинал Бурбон; Антуан попросил этого человека вымолить для него прощение у другого брата, Луи, принца Конде, которого он горячо любил, пока между ними не встала религия.
      - Я умру гугенотом! - воскликнул Антуан, думая о Луи и Жанне. - Пусть люди считают меня неискренним. Я хочу умереть в согласии с верой Лютера!
      Было решено перевести его в более удобные покои; туманным ноябрьским днем Антуана подняли на борт корабля и повезли по Сене в сторону Сент-Мора. Это было ошибкой, потому что качка усиливала боль; когда его спускали на берег, он понял, что настал последний момент.
      Де Гизы послали монаха прочитать молитву; будучи не в силах возражать, Антуан слушал ее. Когда монах смолк, Антуан пробормотал: "Аминь".
      Из-за этого де Гизы сказали, что он умер католиком; если бы перед самой смертью он объявил себя гугенотом, это сочли бы естественным поступком Предателя.
      В своем укрытии, в Беарне, Жанна получила известие.
      Она тупо уставилась в пространство. Это ничего не значит для меня, убеждала себя женщина. Между нами все было кончено. Когда он отказался отдать мне сына, я поняла, что никогда больше не смогу относиться к мужу с любовью.
      Однако она должна думать не об Антуане-двурушнике, неверном муже, но о жизнерадостном принце, присутствовавшем на крещении короля Франциска, о ее возлюбленном в серебряном галеоне, похитившем сердце Жанны. Она должна помнить Антуана - возлюбленного и мужа.
      По щекам вдовы короля Наварры покатились слезы.
      Катрин находилась в ее любимом замке Блуа. Жизнь здесь стала немного более безопасной, чем несколько месяцев тому назад. Города, захваченные гугенотами, постепенно освобождались; она сама уже не была пленницей де Гизов. Она знала, что так и было недавно, хотя они старались замаскировать этот факт.
      Теперь она внушила им ощущение безопасности; ей следует сохранять его в де Гизах. Она должна действовать крайне осторожно. Она сделала выводы из важного урока. Она всю жизнь получает горькие уроки, но этот вряд ли забудет.
      Катрин радовалась тому, что Франциск де Гиз поглощен войной. Она чувствовала себя лучше в его отсутствие. Сейчас он сражался за Орлеан. Кто знает, что может случиться с ним! Да, он был величайшим воином Франции, но и главным врагом Катрин.
      С герцога де Гиза мысли Катрин перескочили на ее сына Карла, короля Франции.
      Карл взрослел. Ему исполнилось только тринадцать лет, но этот возраст уже считался немалым для королей из рода Валуа. Скоро придется женить его. Катрин мрачно улыбнулась. Мальчик все еще думал, что он получит в жены Марию Шотландскую. Хотя, возможно, его воспоминания о ней стали смутными. Он менялся. Это следовало ожидать. Он не мог оставаться прежним. Он должен расти. Карл был странным мальчиком с неоднозначным характером. В нем присутствовали черты безумца, они усиливались с годами, нервные припадки случались все чаще.
      Однако он, несомненно, обладал умом. Он мог иногда проявлять красноречие, но был излишне впечатлителен. Катрин видела, что лицо мальчика приходит в движение от эмоций, переполнявших Карла во время проповеди или чтения нравившихся ему стихов; его губы подергивались, из глаз текли слезы. Он сам сочинял стихи и из скромности называл их никчемными. Карл проводил много времени в обществе Ронсара. Он дружил с музыкантами - например, со скромным юным слугой герцога Баварского, искусно игравшим на лютне. Король Франции сделал этого мальчика своим хорошим приятелем. Король не отказывал себе в радостях; он мрачнел, хмурился, если кто-то, даже мать, отвлекал его от музицирования или чтения стихов. Он просиживал до глубокой ночи с писателями и музыкантами и бывал в эти часы очень счастлив. Тогда не было следов безумия - только отсутствующий, зачарованный взгляд. Катрин заглядывала к Карлу, окруженному друзьями, и заставала их беседующими тихими, серьезными голосами возле коротких оплывших свечей. Король смотрел на неожиданного гостя и не узнавал свою мать, присутствие которой в любых других обстоятельствах он всегда остро ощущал.
      В такие часы воспитатели не могли ничего поделать с ним.
      Потом это настроение проходило, и Карла охватывала глубокая меланхолия. Иногда он проводил в постели весь день. Это было верным признаком приближающегося безумия. В полночь его вдруг переполняло неистовое веселье, он будил друзей - не поэтов, а других - и требовал, чтобы они следовали за ним. Он заставлял их надевать маски и брать в руки горящие факелы. Его вид тогда внушал тревогу - глаза Карла сверкали сквозь маску, рот дергался, им овладевало безумие, страсть к насилию. Он выбирался с компанией из дворца и шел в дом одного из своих приятелей, которого избивали до потери сознания. Такое времяпрепровождение мало подходит тринадцатилетнему королю Франции, думала Катрин.
      Если не было вечеринки с бичеванием, он охотился с таким безрассудством, что никто не мог сравняться с королем. Он хлестал коня и собак с той же яростью, что и друзей. Более безобидным проявлением безумия была игра в кузнеца - он бил по железу до изнеможения.
      Затем Карл снова превращался в нормального человека; он становился мягким, любящим, податливым; всегда казалось, что, придя в себя, он почти не помнил о своих ужасных выходках.
      Что следует делать с таким сыном? Катрин не ломала голову над этим. Она знала ответ. Она не хотела, чтобы Карл оставался на троне, когда Генрих сможет занять его. Поэтому она смотрела сквозь пальцы на приступы сумасшествия. Скоро периоды спокойствия станут более короткими, потом исчезнут совсем. Кем будет тогда Карл Девятый Французский? Маньяком! Маньяков следует ликвидировать; им нельзя иметь потомство. Это даже к лучшему; кое-кто ждет освобождения французского трона.
      Вопреки стараниям воспитателей Карл почти не проявлял склонности к сексуальным извращениям. Он не был похотлив и влюбчив. Он не походил ни на Марго - за этой распутницей требовался глаз да глаз - ни на юного Генриха де Гиза, ни на маленького грубияна Генриха Наваррского. Эти трое скоро станут настоящими сластолюбцами. Нет! Он отличался от них, а также от своего брата Генриха. Его чувство к Марии Стюарт было вполне нормальным, здоровым; похоже, что искусное наставничество извращенцев не дало желаемого результата.
      Ничего! Карл становился все более неуравновешенным; каждый приступ безумия отнимал у него физические и душевные силы.
      Раздумья Катрин о короле были прерваны прибытием гонца. Она увидела, как он въехал во двор - топот копыт тотчас заставил ее подойти к окну.
      Что-то готовилось. Гиз взял Орлеан. Это было причиной того, что везде виднелись цвета де Гизов. Она разыграет великое ликование - необходимо, чтобы католики считали ее их единоверцем. Она вернет себе их уважение, они снова поверят ей, доброй католичке.
      Она спустилась, чтобы встретить гонца; его лицо было мрачным; он явно принес весть не о победе.
      - Какие новости? - спросила Катрин.
      - Печальные, мадам, - ответил он. - Мой господин герцог ранен. Он при смерти.
      Марго находилась рядом с матерью. Эта девочка не ведала, что такое сдержанность. Она бросилась к гонцу, вцепилась в его рукав.
      - Он жив! Он не должен умереть! Генрих этого не вынесет. О, мадам, моя мама, мы должны послать... хирургов... мы должны...
      - Успокойся! - приказала Катрин, и Марго в страхе перед матерью забыла о своем волнении за отца мальчика, которого она любила.
      - Расскажите мне все, - попросила Катрин.
      - Мадам, мой господин герцог объезжал с инспекцией войска перед возвращением в замок к жене. Сражение закончилось, и он был без доспехов. И тут из-за забора выстрелили. Мой господин упал без сознания на землю. Мы доставили его в замок, но он истекает кровью... мадам.
      - Мы должны послать хирургов! - закричала Марго. - Немедленно. Да, немедленно. Нельзя терять время.
      - Убийцу поймали? - спросила Катрин.
      - Да, мадам.
      - Кто он?
      - Полтро де Мерей.
      - Важно лишь то, успеем ли мы спасти герцога, - закричала Марго.
      - Я немедленно отправлю к нему хирургов, - сказала Катрин. Возвращайтесь к герцогу и передайте ему, что помощь близка. Я пошлю моих лучших хирургов, спасти герцога.
      Марго повисла на руке матери.
      - О, спасибо... спасибо тебе. Мы должны спасти герцога.
      Катрин сжала руку дочери так сильно, что Марго едва не закричала. Сдержавшись, она позволила увести себя.
      Катрин отвела ее в свои покои и заперла в приемной. Марго легла на диван и заплакала. Отец Генриха ранен, возможно, он умрет. Она боялась матери - Катрин считала дурным тоном проявление чувств и могла сурово наказать дочь. Но сейчас Марго думала лишь о Генрихе, которого безумно любила, о его преданности отцу, о горе, которое постигнет мальчика, если герцог умрет.
      Катрин говорила со своим хирургом тихо, почти не раскрывая рта. Он знал, что от него требуется в отношении герцога де Гиза. Он должен был поехать к великому воину и помочь ему так, как это сделала бы королева-мать, если бы обладала нужным умением и могла бы отправиться к раненому вместо врача.
      Хирург поклонился и ушел. Вскоре он уже скакал во весь опор в Орлеан.
      Катрин подошла к дочери и собственноручно высекла ее.
      - Тебе уже десять лет! - сказала она. - Ты ведешь себя, как невоспитанная крестьянка.
      Марго не смела уклоняться от ударов матери, как она делала с другими. Она лежала, вздрагивая от боли, но душа девочки не ощущала ее; Марго молча молилась: "Святая Дева, не дай отцу Генриха умереть. Ты не можешь причинить такое горе Генриху. Герцог не просто его отец, он - величайший человек Франции. Святая мать, спаси герцога".
      Катрин не молилась ни Богу, ни Святой Деве. Но она тоже думала о герцоге. Видела перед собой его красивое лицо со шрамом, искаженное гримасой страдания; в надменных глазах человека, которого она считала своим главным врагом, таилась близкая смерть.
      Марго ехала верхом рядом с красивым юношей, который был теперь главой дома Лорренов, и беззвучно плакала.
      Он был так красив, этот Генрих де Гиз; светлые вьющиеся волосы являли разительный контраст с его мужественным лицом и отличной фигурой. В нем уже проявлялись черты мужчины, которым он обещал стать. Марго хотела утешить его, сказать ему, что принимает беду Генриха как свою собственную, что так будет всегда.
      - Говори об этом, Генрих, - сказала она. - Говори, мой дорогой. Тебе станет легче.
      - Почему это должно было случиться с ним? - спросил Генрих. - Думаю, тут пахнет заговором. Я не успокоюсь, пока не увижу убийцу мертвым у моих ног.
      - Убийца умер ужасной смертью, Генрих. Его подвергли пытке. Приятно сознавать, что убийца Меченого мертв.
      - Мой отец не был отмщен так, как это сделал бы я, - сердито заметил Генрих. - Этот жалкий простолюдин был лишь орудием других. Я не считаю, что месть состоялась. Я знаю, что он сказал под пыткой. Знаешь, кого он обвинил?
      - Колиньи. - Глаза Марго сверкнули. - Доброго, набожного Колиньи! Именно его обвинил Полтро де Мерей.
      - Этот негодяй - истинный убийца моего отца. Мерей сказал, что Колиньи заплатил ему за убийство. Для меня этого достаточна.
      - Но Колиньи сказал моей матери, что он дал ему эти деньги на покупку коня, а не в качестве платы за убийство, - заявила Марго.
      Генрих вонзил шпоры в бока лошади и ускакал вперед, чтобы скрыть от Марго свои слезы. Он никогда не забудет, как несли отца; его великого, благородного отца, которого он боготворил. Он не мог думать о том, как некогда самоуверенный, грозный человек лежал на носилках, истекая кровью, не в силах четко говорить. Генрих поклялся тогда: "Я не успокоюсь, пока не увижу перед собой труп убийцы. Я буду презирать себя, если не добьюсь этого". Это было торжественным обещанием. Кто его враг? Он мог догадаться об этом. Гаспар де Колиньи, добродетельный человек, якобы давший Полтро де Мерею деньги на покупку коня.
      Хитрый дядя Генриха, кардинал Лоррен, серьезно поговорил с мальчиком.
      - Генрих, мой племянник, не забывай о том, что это означает для тебя... для нашего дома. Ты - его гла-ва. Ты горяч, молод и несдержан. Гаспар де Колиньи - главный враг нашего рода. Он - лидер еретиков. Генрих, мой дорогой племянник, мы должны защищать нашу веру и наш дом. Кто знает, может быть, когда-нибудь принц Лоррен сядет на французский трон. Вдруг это будешь ты, мой племянник? Твой отец был великим человеком, сильным и отважным. Могущественнейшим во Франции. Сказать тебе, почему? Потому что он обладал редкой выдержкой и осторожностью; он знал, когда следует действовать, а когда, и это важнее, - нет. Мы должны следовать его примеру. Подражай во всем отцу. И тогда, племянник, кто знает? Валуа? Бурбоны?
      Кардинал засмеялся.
      - Дорогой племянник, кажется, ты такого же мнения об этих принцах, что и я.
      - Дядя, - сказал юный Генрих, - вы правы; но я хочу одного - отомстить за отца.
      - Ты отомстишь за него наилучшим образом, сделав то, что он ждал от тебя. Будь спокоен - когда придет время, мы не пощадим убийцу. Оно еще не настало, но, клянусь тебе, ты успеешь увидеть труп адмирала у твоих ног. Ты сможешь пнуть его.
      Генрих закрыл лицо руками, забыв о мести, забыв о короне, помня лишь человека, которого он любил сильнее, чем кого-либо на свете, включая Марго, и которого потерял навеки.
      Марго подъехала к нему.
      - Генрих, - крикнула она, - не стесняйся своих слез. Посмотри! Я тоже плачу. Я люблю тебя, Генрих, твое горе - мое горе. Мы поженимся, и так будет до конца наших дней.
      Он сжал ее руку; они поехали рядом.
      - Ненавижу Колиньи, - сказал Генрих, не в силах прекратить разговор на эту тему.
      - Я - тоже, - промолвила Марго.
      - Он признал, что слышал, как обсуждали план убийства. Признал, что, будучи осведомлен о нем, ничего не сделал. Правда, это похоже на Колиньи? Он такой правильный, добродетельный... не может соврать.
      - Он ханжа и еретик! - заявила Марго.
      - Он сказал: "Слова, которые я произношу в свою защиту, не означают, что я сожалею о смерти господина де Гиза. Провиденье не могло лучшим образом послужить королевству и Церкви Божьей; оно сотворило благо для меня лично и моего дома". Таковы были его слова.
      - Он умрет за них, - сказала Марго.
      - Да, умрет! Пусть мне придется ждать этого годы, но именно моя рука вонзит кинжал в его сердце.
      Юную пару узнавали на улицах города. Пожилая торговка закричала:
      - Да здравствует молодой герцог де Гиз!
      Другие подхватили крик: "Гиз! Гиз!"
      Их лошадей окружила толпа. Марго с гордой улыбкой смотрела на людей. Она видела в их глазах восхищение эффектной фигурой юноши; он обладал красотой, которой поклонялись парижане. Возможно, они думали об их короле, подверженном безумным припадкам, или о его брате Генрихе, который мог когда-нибудь стать королем. Да, Генрих был красив, но он имел удлиненные, хитрые глаза Meдичи и говорил в итальянской манере; этот женственный юноша носил серый, бусы и экстравагантные наряды. Возможно, они думали о Эркюле, маленьком принце со следами оспы на лице. Это были дети итальянки, хоть их отцом и являлся славный король Генрих. Но этот мальчик с мужественной красотой внушал парижанам любовь и восхищение. К тому же его горе трогало их. Его отец - кумир Генриха - был недавно убит. Люди радовались, видя юного де Гиза в обществе принцессы из королевского дома. Со слезами на глазах и любовью в сердцах они приветствовали молодого герцога де Гиза и принцессу Марго.
      Генрих унаследовал у отца умение вести себя в подобных ситуациях.
      Он снял шляпу и обратился к толпе:
      - Добрые люди Парижа, дорогие горожане, всегда любившие и уважавшие моего отца и наш дом...
      Его голос слегка дрогнул, и кто-то крикнул:
      - Да хранит тебя Господь!
      - Мой отец, - продолжил Генрих, - мой благородный отец лежит теперь в могиле; но знайте, что я не позволю убийце оставаться на свободе.
      Толпа ликующе зашумела. Чувствительные парижане восторгались их маленьким герцогом.
      - Власть - в ваши руки! - кричали они. - Да сохранит вас Господь. Вся власть - Лорренам. Гиз! Гиз!
      Многие подходили к мальчику и целовали ему руку, словно он был королем Франции.
      Когда они с Марго въехали за ограду дворцового парка, Генрих слегка улыбался, Марго ликовала; эпизод, ослабил его душевную боль.
      - О, Генрих, - воскликнула она, - как они любят тебя! Кто знает, может быть, когда-нибудь мы станем королевской четой Франции.
      Поднявшись в свои покои, девочка застала там мать.
      Катрин улыбалась, но Марго не доверяла ее улыбкам. Однако это была радостная улыбка - Катрин считала, что ее положение улучшилось. Антуан Наваррский умер; Франциск де Гиз умер; она могла не тревожиться по поводу этих людей; это было громадным облегчением. Монморанси находился в плену у гугенотов, Конде - в руках католиков. Да, ее дела определенно повернулись к лучшему. Если бы кто-то устранил кардинала Лоррена и испанского посла, исчезли бы последние люди, знавшие Катрин слишком хорошо для ее спокойствия.
      - Ну, дочь моя, - сказала она, - ты насладилась прогулкой с королем Парижа?
      Марго не знала, что ответить. Она ожидала наказания, но оно не последовало. Королева-мать продолжала улыбаться своим тайным мыслям.
      Двор Франции торжественно продвигался к испанской границе, где король Карл и королева-мать должны были встретиться с Элизабет Испанской и посланником Филиппа, хитрым герцогом де Альвой.
      Они путешествовали медленно; свита состояла почти из тысячи мужчин и женщин; каждого знатного человека сопровождал отдельный эскорт. Везли домашнюю утварь, включая кровати и кухонную посуду, а также запас продовольствия и туалеты для торжественных церемоний. Катрин и два ее сына, Карл и Генрих, нуждались в большом гардеробе; тщеславная Марго, не успев повзрослеть, уже становилась законодательницей моды и также взяла с собой много вещей.
      Генрих Наваррский ехал с ними, часто возле Марго. Почему, думала Марго, это был не любимый ею король Парижа, а другой Генрих, юноша с настороженными черными глазами и заросшей по безобразной неракской моде головой, который не замечал, что его руки порой бывают грязными, и временами переходил на грубый беарнский диалект?
      Марго смотрела на него почти презрительно, но он не обижался. Она ничего для него не значила. Он интересовался девушками, но если он не нравился Марго, то были другие, которым он нравился. Его не интересовало, к какому классу они принадлежат; он одинаково относился к крестьянкам, торговкам, принцессам, всех их Генрих Наваррский считал просто девушками. Если он не по вкусу Марго, французской принцессе, то она является редким исключением.
      Король Карл был молчалив в пути. Он начал понимать, что никогда не женится на Марии, королеве Шотландии. Она стала для него всего лишь воспоминанием - красивым, но далеким, почти нереальным; мать пыталась устроить его брак с королевой Англии. Он не хотел жениться на этой женщине, поскольку слышал о ней много плохого. По слухам, она была злой, грубой мегерой. Но мать сказала, что это чепуха. Он - король Франции; если он женится на английской королеве, то станет также королем Англии. Ей придется жить во Франции, он сможет потребовать этого. Они назначат наместника Англии, так что жизнь Карла мало изменится, просто у него будут две короны, а не одна.
      Карлу не хотелось вступать в этот брак, но мать считала его хорошим, значит, он должен состояться. Иногда ему казалось, что мать хочет видеть на троне его брата Генриха. Все, что делал Генрих, было правильным. Из всех детей Катрин только один Генрих не боялся ее; она обожала его, хотела, чтобы он получил в жизни все. Возможно, она желала устранить Карла, отправить его в Англию, чтобы брат Генрих поднялся на французский трон! Карл не был в этом уверен, но его мучили подозрения.
      Он хотел воспротивиться браку с англичанкой. Английская королева тоже, кажется, не желала этого союза, как и ее посол, долго беседовавший с Карлом и Катрин. Ехавший в составе огромной процессии Карл все еще слышал голос матери, вкрадчивый и настойчивый, видел холодное лицо английского посла.
      "Первым препятствием, по-вашему, является возраст моего сына. Но если королева Элизабет смирится с ним, я смирюсь с возрастом королевы". сказала его мать, и Карл произнес то, что ему велели: "Я надеюсь, что нашей госпоже мой возраст понравится так же, как мне нравится ее". Английский посол заявил, что королева никогда не согласится жить во Франции. "Ее королевством может управлять наместник", - заметила мать Карла. "Англичане не будут подчиняться наместнику, к тому же наместники, как считает моя королева, часто становятся слишком самоуверенными". "О, - вздохнула Катрин, - моя дорогая сестра Элизабет уже называет себя королевой Франции, но сейчас это только слова. Этот брак сделал бы ее настоящей королевой Франции". Посол напугал Карла, обратившись к нему с английским акцентом, придававшим французскому языку комичное звучание; он словно стыдился языка своих собеседников. "Если бы вы были старше на три-четыре года, если бы вы видели королеву и были влюблены в нее, я бы не удивлялся этой спешке". Карл, чувствуя на себе взгляд матери, ответил: "Но я на самом деле люблю ее". Английский посол улыбнулся и заявил с прямотой, которой так гордятся британцы: "Ваше Величество, юноша вашего возраста не может знать, что такое любовь". Карл пришел в ярость.
      Он обрадовался, когда беседа закончилась. Его ждала приятная встреча с сестрой. Он не видел ее пять лет. Тогда она грустила, уезжая из родной Франции в чужую страну, к мужу, которого она никогда не видела.
      Браки людей королевской крови часто сопряжены с трагедией, особенно для принцесс; выходя замуж за иностранцев, они теряют родину, национальность. Его сестра Элизабет была теперь испанкой.
      Он надеялся, что переговоры с Англией закончатся безрезультатно. Кто знает, может быть, когда-нибудь состоятся переговоры с Шотландией. Тогда он сможет сказать честно: "Я люблю королеву Шотландии".
      Они ехали дальше, останавливаясь по дороге в разных замках, где в их честь устраивались банкеты, балы и маскарады.
      Марго получала от этого удовольствие, сожалея лишь об отсутствии Генриха де Гиза. Однако она могла, не таясь, поддразнивать Генриха Наваррского. Она покритиковала его манеру ездить верхом.
      - Ты делаешь это, как крестьянин, - сказала она ему.
      - Я обгоню тебя.
      - Когда-нибудь мы посоревнуемся.
      - Давай сейчас, - предложил он.
      - Сейчас я не хочу.
      - Послушай, ты сама сказала это. Давай проверим.
      - И нарушим процессию? У тебя манеры крестьянина. Тебя не учили этикету в Нераке?
      - Я учусь тому, что мне полезно. - Генрих Наваррский сверкнул глазами.
      Отдохнув в очередном замке, они отправились на охоту; Генрих напомнил Марго о брошенном ему вызове.
      Марго заколебалась, оценивая силу мальчика. Он понятия не имел о галантности. Генрих де Гиз не сделал бы такого предложения принцессе.
      - Я не хочу скакать с тобой наперегонки. Ты мне не нравишься.
      Генрих рассердился; он заявил, как настоящий прямодушный уроженец Беарна:
      - Тебе придется полюбить меня, потому что когда-нибудь я стану твоим мужем.
      - Не смей говорить мне такие вещи.
      - Я всегда буду говорить правду.
      Марго лукаво улыбнулась; она знала, что одной из целей этого путешествия к испанской границе было возобновление переговоров о ее браке с доном Карлосом, а также о женитьбе ее брата Генриха на вдовствующей сестре короля Филиппа. Но Генрих Наваррский и его суровая мать не знали об этом. Марго не напрасно была наполовину Медичи; она умела великолепно подслушивать, особенно когда говорили о ней.
      Она не выдала своей осведомленности. Пусть он думает, что когда-нибудь станет ее мужем. Это забавляло Марго. Пусть он дрожит, представляя, какие проблемы обрушатся на него тогда!
      - Значит, ты полагаешь, что женишься на мне?
      - Это решено.
      - Посмотрим. Все равно еще пройдут годы.
      - Но браки принцев и принцесс готовятся заранее, когда партнеры еще очень молоды.
      - Вам, месье Наваррский, оказана большая честь, если достигнута договоренность о вашей женитьбе на французской принцессе. Даже если она не состоится сам факт соглашения для вас весьма лестен.
      - Мне оказана честь? - Кровь залила его лицо. - Если ты - принцесса, то я - принц.
      - Мой отец был великим королем, Генрихом Вторым Французским.
      - Мой отец был королем Наварры.
      Марго запела: "Франт, который меняет свои цвета".
      Генрих повернулся к девочке; он ударил бы ее, если бы она не ускакала и не присоединилась к свите своего брата Карла. Оттуда Марго показала Генриху язык.
      Катрин шагнула на палубу корабля, который должен был перевезти ее на другой берег реки. Ее окружало великолепие, подчеркивавшее важность события. По пути к реке были возведены арки, оплетенные зеленью. Располневшая Катрин с трудом переносила жару. Она побледнела от волнения, ее глаза казались более крупными и выпученными, чем обычно. Это была встреча не просто с девятнадцатилетней дочерью, которую Катрин не видела пять лет, а с королевой Испании, супругой человека, внушавшего королеве-матери страх. Дочь? Она не любила никого, кроме сына Генриха. Но Катрин гордилась дочерью, ее положением жены самого могущественного в мире монарха. Другая ее дочь, Клаудия, которую она навестила во время путешествия по Франции, мало значила для Катрин. Послушная, очаровательная Клаудия была всего лишь женой герцога Лоррена; встреча лицом к лицу с королевой Испании - совсем другое дело.
      На противоположном берегу реки уже находились королева Испании и ее спутники. Филипп не соизволил приехать; он занимался более важными делами; его представлял великий герцог Альва.
      Летний зной был невыносимым; несколько солдат Катрин задохнулись в своих доспехах, ожидая прибытия королевы Испании.
      Катрин тепло поздоровалась с дочерью; Элизабет держалась сухо, официально, строго; за пять лет французская девочка превратилась в испанскую даму. Однако даже в первый момент официальной встречи Катрин заметила, что Элизабет не забыла полностью страх, который внушала ей когда-то мать.
      Они торжественно пересекли реку и на следующий день прибыли в Байонн. Такого величественного зрелища горожане еще не видели. Элизабет ехала между ее братом Генрихом и кардиналом Бурбоном, за ними следовала сотня мужчин. Знатные жители Байонна в алых одеждах, держа над королевой Испании балдахин, проводили ее в собор; послушав там музыку и молитву, она отправилась в королевский дворец, где разместился юный король Карл. Катрин отметила, что испанская свита ехала на ослах; дворяне были одеты в обычные цивильные костюмы; она поняла, что Филипп Испанский хотел унизить ее; отсутствием должного уважения он говорил ей о том, что ему не нравятся последние шаги Катрин в отношении партии гугенотов; посол держал его в курсе всех событий.