«Господи, пусть она им понравится, » — молилась я.

В ложу бесшумно вошел Долли. Он молча сел, глядя больше на зрителей, чем на сцену.

Через некоторое время напряжение спало. Все шло не так уж плохо. Я почувствовала, что Долли позволил себе немного расслабиться.

В антракте он вышел. Робер сказал:

— Все идет хорошо, как ты считаешь? Эта молоденькая девушка… Она, конечно, не Дезире, но молодец, а?

— Да. Она в этой роли всего третий раз и с каждым разом все лучше и лучше, — согласилась я.

— Это для нее серьезное испытание.

Дверь приоткрылась, и в ложу заглянул Родерик.

— Привет! — воскликнула я. — Я видела тебя внизу, в партере. Робер, познакомьтесь, это Родерик Клеверхем, сын Чарли. Родерик, это мсье Робер Бушер.

Они обменялись рукопожатиями.

— Ты хорошо сделал, что пришел, — сказала я. — Лайза будет рада.

— Как себя чувствует твоя мама?

— Опять такой же ужасный приступ. Мы хотим уговорить ее показаться специалисту. Марта настаивает на этом и я с ней полностью согласна. Так больше продолжаться не может. Как тебе нравится спектакль?

— Очень нравится. Правда, я сижу далековато от сцены, но это лучшее, что я сумел достать почти перед самым началом спектакля.

Я взглянула на Робера и сказала:

— Это ложа мсье Бушера, и он любезно позволяет нам пользоваться ею.

— Конечно же, переходите к нам, — поспешил пригласить его Робер. — Здесь очень хорошо видно сцену, за исключением одного угла — правого. Но обычно ничего важного там не происходит.

— Это очень любезно с вашей стороны. Я с удовольствием так и сделаю.

— Ты надолго в Лондоне? — спросила я Родерика.

— Нет. Я всегда приезжаю на короткое время. Много дел дома.

— А твой отец?

— Он сейчас дома. Думаю, скоро он приедет в Лондон.

Зазвенел звонок. Занавес вот-вот должен был подняться. Я с интересом наблюдала, как Родерик следит за Лайзой.

— У нее хорошо получается, я рада, — сказала я.

Он кивнул.

И вот занавес опустился в последний раз. Лайза с нескрываемой благодарностью принимала аплодисменты. Они не были слишком долгими. Будь на ее месте мама, овациям не было бы конца.

Мы пошли к Лайзе в гримерную, чтобы поздравить ее с успехом. Она пребывала в странном состоянии, то и дело переходя от радости к отчаянию, и казалась очень хрупкой и легко ранимой. Мне стало жаль ее, и я чувствовала, что Родерик испытывает то же самое. Случай, на который она возлагала столько надежд, видимо, не оправдал ее ожиданий.

— А что, если я приглашу вас на небольшой ужин, — предложил Родерик, — вас, Ноэль и, может быть, мсье Бушера?

— Великолепная идея! — воскликнула Лайза.

Робер с извинениями отказался, а я сказала, что хочу поскорее вернуться домой, узнать, как себя чувствует мама.

У Лайзы вытянулось лицо, Родерик тоже выглядел расстроенным.

Робер сказал:

— А почему бы вам не пойти вдвоем? Именно это вам сейчас нужно, мадемуазель Феннел. Посидеть за ужином, расслабиться, снять напряжение. Ведь то, что вам сегодня пришлось пережить, это настоящий стресс, не так ли? Да, это пойдет вам на пользу — поболтать, посмеяться, забыться. Я отвезу Ноэль домой.

— За Мартой и мной должен заехать Томас, — сказала я.

— Тогда мы втроем поедем в экипаже. А эти двое отправятся ужинать.

Родерик выжидательно посмотрел на Лайзу. Я поняла, что всем своим видом он показывает, что тоже хотел бы поехать с нами, узнать, как здоровье мамы, но Лайза выглядела такой подавленной. И Робер был, конечно, прав, говоря, что ей нужно расслабиться. Что же касается Родерика, сделав предложение, вряд ли он мог взять теперь свои слова назад. Таким образом, было решено, что Родерик и Лайза отправятся ужинать, а мы поедем к нам домой.

Когда мы приехали, Робер сказал, что подождет наших сообщений о здоровье мамы, и мы сразу же пошли к ней в комнату.

Марта постучала в дверь. Ответа не было.

— Заснула, — шепнула она. — Хороший признак.

Она приоткрыла дверь и заглянула в комнату. В лунном свете я разглядела, что постель мамы пуста. Мы в страхе вбежали в комнату. И тут мы ее увидели. Она лежала на полу. Мне сразу бросилось в глаза, что голова ее как-то неестественно запрокинута. Потом я заметила на ее лице кровь.

Я бросилась вперед и опустилась перед ней на колени.

Она выглядела очень странно, совсем непохожей на себя. В отчаянии я окликнула ее. Она не двинулась, не ответила мне, и что-то смутно подсказало мне, что я уже никогда не услышу ее голоса.

Сейчас ту ночь я вспоминаю, как беспорядочную цепь событий. Помню, все, кто был в доме, столпились в этой комнате. Среди них был Робер. Все были потрясены и не могли заставить себя осознать случившееся. Приехал доктор Грин.

— Видимо, она упала и поранила себе лоб о край туалетного столика… и нанесла себе другие повреждения.

Ее отвезли в больницу, но к этому времени мы все уже понимали, что ничего нельзя сделать. Мы потеряли ее. Я пыталась себе представить, как буду без нее жить, без ее голоса, смеха, шуток, без ее жизнерадостности. Мы лишились всего этого за несколько часов.

Сначала сознание отказывалось воспринимать случившееся. Мне казалось, что я никогда не смогу этого сделать. И жизнь уже никогда не станет для меня прежней. Я просто не могла себе представить мою жизнь без нее, мысль эта казалась невыносимой. Мама была центром моего существования, и вот ее не стало за одну ночь.

Почему я не была с ней тогда? Я бы поддержала ее, не дала ей упасть. Все это случилось, когда я сидела в театре и, ничего не зная, беседовала с Родериком, Лайзой и Робером. И вот ее нет. Навеки.

Было уже за полночь, когда вернулась Лайза, веселая и оживленная. Несомненно вечер с Родериком доставил ей большое удовольствие. Лишь только взглянув на меня, она спросила:

— Что случилось? В чем дело?

Я ответила:

— Мама умерла.

Побледнев, она смотрела на меня широко открытыми глазами.

— Она встала с постели, должно быть, у нее закружилась голова. Она упала. И от сильного удара… она умерла.

— Нет! — закричала Лайза. — О, нет!

Она потеряла сознание.

Придя в себя, она все повторяла:

— Нет, нет, этого не может быть. Она ведь выздоровеет, правда? Не может быть, чтобы она вот так умерла… только из-за того, что упала.

Я не ответила, только отвернулась. Она схватила мою руку. Лицо ее выражало муку. Она по-настоящему любила мою маму. Конечно же, это было так, ее все любили. В глубине души я иногда думала, что Лайза слишком заботится о своем собственном успехе, своей возможности показать миру, на что она способна, и это можно было понять. Но она действительно любила маму. Сейчас она выглядела ошеломленной. Да, она, безусловно, очень любила ее.

Я отвела Лайзу в ее комнату и попросила миссис Кримп принести ей горячего чая. Миссис Кримп обрадовалась возможности чем-то заняться.

— Просто не могу в это поверить, — повторяла она. — Что мы будем теперь без нее делать?

Я не могла ответить ей на этот вопрос.

Все в доме были оглушены случившимся. И сам дом, казалось, был уже совсем не таким, каким мы его всегда знали. Газеты пестрели сообщениями о смерти Дезире.

«Одна из наших величайших актрис музыкальной комедии, Дезире, сумела в корне изменить этот жанр, она вновь сделала его любимым публикой. Она была слишком молода, чтобы умереть». «Она ушла из жизни в расцвете лет. Мы всегда будем с горечью ощущать эту утрату». Перечислялись спектакли, в которых она принимала участие. Перепечатывались отрывки из газетных рецензий разных лет.

Репортеры стремились во что бы то ни стало получить у нас интервью.

Обращались с вопросами даже к Джейн.

— Она была замечательной леди, — ответила Джейн.

Миссис Кримп сказала:

— Такие люди — редкость. Другой такой уже никогда не будет.

Чаще других вопросы задавались Лайзе, ведь она была ее дублершей.

— Я всем обязана ей. Она была необыкновенно добра ко мне. Благодаря ей я получила свой первый шанс.

Я перечитывала статьи снова и снова. Газеты промокли от моих слез. Мне хотелось читать хвалебные статьи. Иногда я улыбалась, вспоминая, что она говорила о некоторых ролях. Потом меня вновь охватывало чувство утраты. Я ни на минуту не могла освободиться от воспоминаний, они преследовали меня. Вот я, еще совсем маленькая, спускаюсь в гостиную. «У нас гости?» и все смеются, а я немного пугаюсь, пока не попадаю в ее любящие руки.

Все любили ее, но никто не любил ее так, как я. Я была ближе всех к ней и поэтому тяжелее всех переживала утрату.

Чарли был убит горем, Робер глубоко страдал, Долли был в отчаянии. В знак уважения к Дезире театр был закрыт на неделю.

Ну, а после — что? — спрашивал себя Долли. Маловероятно, что «Графиня Мауд» удержится на сцене. Это приводило его в уныние, но, как и все мы, прежде всего он искренне переживал смерть Дезире. Он тоже глубоко любил ее.

Позднее мы узнали, что, принимая во внимание внезапность этой смерти, будет произведено специальное расследование.

Это было тяжелое испытание! Присутствовали все: прислуга, Марта, Лайза, Чарли, Робер и Долли. Лайза, нервная и напряженная, села рядом со мной. Сама причина смерти вопросов не вызывала — она произошла в результате падения, которое повлекло за собой перелом шейных позвонков и множество других повреждений, вызвавших мгновенную смерть. Однако, как сообщил доктор Грин, последнее время она страдала приступами разлития желчи, случавшимися один за другим с небольшими промежутками времени, единственным объяснением чего была съеденная ею недоброкачественная пища. В силу этих обстоятельств и требовалось специальное расследование.

По свидетельству двух врачей в желудке были обнаружены следы яда, хотя этот яд и не был прямой причиной смерти, а лишь косвенно привел к ней. Тошнота и головокружение, приведшее к падению, были вызваны отравлением организма этим ядом.

Они упомянули латинское название Euphorbia Lathurus и тут я поняла, почему посылали людей обыскивать сад. Врачи объяснили, что речь идет о растении, в быту называемом молочай, в данном случае — молочай каперсовый. В то самое время, когда случилось несчастье, он, вероятно, цвел и мог стать причиной отравления. В этом растении содержится млечный сок, являющийся сильнейшим раздражителем желудочно-кишечного тракта. Он мог вызвать тошноту, расстройство желудка и в какой-то момент — головокружение.

Было очевидно, что пострадавшая стала жертвой этого яда и, поскольку в саду был обнаружен куст каперсового молочая, казалось вполне вероятным, что он и был причиной отравления.

Возможно, не зная об опасных свойствах этого растения, она дотрагивалась до него, после чего начинались приступы ее болезни.

Мы были поражены. Мама никогда не проявляла интереса к нашему саду — клочку земли за кухней с дюжиной растущих на нем кустов, одним из которых оказался каперсовый молочай.

Я не могла вспомнить, что она спускалась в сад в последнее время, и даже если и спускалась, вряд ли обращала внимание на какие-то растения. Но по выдвинутой версии в те дни, когда у нее бывали приступы, она имела контакт с этим растением. В саду стояла скамейка. Действительно, миссис Кримп несколько раз видела, хотя и довольно давно, что Дезире сидела там. Куст каперсового молочая рос вблизи от этой скамейки. На основании всего этого был сделан вывод, что каким-то образом ядовитый сок попадал ей на руки, а с них — на пищу, которую она ела. Кроме того, утверждалось, что некоторые люди более чувствительны к действию этого яда, чем другие, и делалось предположение, что пострадавшая относилась именно к этой группе. Однако смерть не была вызвана ядом. Ее причиной было падение.

Было вынесено окончательное решение — смерть от несчастного случая. Возможно, кому-то такое объяснение могло показаться убедительным. Но только не мне, так хорошо знавшей ее.

Однако все было кончено. Она ушла навсегда. Впереди меня ждала пустая, лишенная смысла жизнь.

Что же теперь? — спрашивала я себя. Что мне дальше делать? Я не знала, и это мало меня заботило. Одна только мысль не покидала меня: «Она ушла навсегда».

Прошло несколько дней, тусклых, лишенных смысла. Я была слишком удручена, чтобы воспринимать ситуацию и полностью осознавать, как резко теперь изменится моя жизнь.

Чарли и Робер делали все, чтобы помочь мне. Я встречалась с ними каждый день. И всякий раз они оба старались убедить меня в том, что они мои истинные друзья и сумеют позаботиться обо мне. Долли был безутешен и не только из-за того, что «Графиня Мауд» должна была сойти со сцены, так как без Дезире она никуда не годилась. Лайза была совершенно больна. Она не выходила из своей комнаты и, казалось, искала уединения.

Я подумала о моем финансовом положении. Мама, работая в театре, получала довольно значительные суммы, но она щедро тратила их и, кроме того, в жизни даже добившейся успеха актрисы всегда бывают периоды застоя. Она жила на широкую ногу, тратила почти все, что зарабатывала, и нам пришлось подсчитывать, останется ли что-нибудь для меня после выплаты долгов. Тогда, если этими средствами правильно распорядиться, они смогут обеспечить мне небольшой доход, которого, возможно, хватило бы на скромную жизнь. Дом принадлежал мне, но я была бы не в состоянии содержать его и сохранить штат прислуги.

Прежде всего я подумала о супругах Кримп. Они, вместе с Джейн и Кэрри, стали частью моей жизни. У Мэтти были свои планы — она собиралась уйти, потому что, как она выразилась, у меня скоро отпадет необходимость в гувернантке.

Потом Робер сказал, что хочет купить у меня дом. Он должен где-то жить в Лондоне, и ему уже давно надоело останавливаться в отелях. Он оставит прислугу и, разумеется, я должна считать этот дом своим в любое время.

— Робер, на самом деле вам не нужен этот дом, — сказала я. — Вы покупаете его только потому, что знаете, в каком затруднительном положении мы все здесь оказались.

— Нет-нет, — настаивал он. — Мне действительно нужен дом. Зачем мне искать что-то другое, когда — вот он, здесь? Это же ее дом. Я чувствую, она бы хотела, чтобы я это сделал. Она всегда так много говорила о тебе. Просила меня позаботиться о тебе, если когда-нибудь в этом будет необходимость. Ты понимаешь?

Я понимала. Он любил ее и делал это ради нее.

Встал вопрос о Лайзе.

— Не будем ее беспокоить, — сказал он. — Ей и без того тяжело. Она была искренне благодарна Дезире. Сейчас она очень переживает. Нет, она должна остаться, если сама этого захочет.

Миссис Кримп сказала, что всегда знала: мсье Робер — достойный человек, хотя он и иностранец, но настоящий джентльмен.

Она сама и мистер Кримп будут заботиться о нем. Они не могли скрыть свою радость от того, что о своем будущем они могут теперь не беспокоиться.

Затем нужно было решить вопрос с Мартой. Она уже переговорила с Лотти Лэнгдон, которая всегда хотела заполучить ее себе и даже несколько раз пыталась переманить от Дезире.

— Я не смогла бы остаться здесь, — сказала она. — Слишком много воспоминаний. Мы так долго были вместе. Но теперь ее нет, и зови — не зови, она уже не вернется. Мне все время приходится напоминать себе об этом. Я знаю, что бы она сказала, будь она здесь, царство ей небесное. «Марта, постарайся разумно смотреть на вещи. Я ушла из этого мира, а ты еще здесь. Ты должна жить дальше. Прежде все было хорошо, но эта жизнь кончилась. В твоем деле тебе нет равных, и Лотти Лэнгдон всегда хотела взять тебя к себе. Она не раз говорила, лучше тебя нет». Вот, что бы она сказала. А о тебе, Ноэль, Чарли сумеет позаботиться. Она всегда говорила, что Чарли у нее на первом месте. Он самый надежный, несмотря на то, что женился на этой старой фурии. А Робер в память о ней сохранит этот дом, и он всегда будет для тебя родным домом. Я не знаю, чтобы кого-нибудь еще так любили, как ее. Она этого заслуживала. Нет, я не могу оставаться здесь, мне лучше уехать и поскорее. И тебе, Ноэль, надо бы сделать то же самое, хотя бы на некоторое время. Если я могу хоть чем-то помочь тебе… Но, по-моему, Чарли собирается поговорить с тобой.

Она оказалась права. В тот же день Чарли подошел ко мне со словами:

— У меня к тебе серьезный разговор, Ноэль.

Когда мы перешли в гостиную, он сказал:

— Как ты знаешь, твоя мама и я были большими друзьями.

— Да, я знаю.

— Эта дружба длилась долгие годы. Я знал ее как никто другой. И очень любил, Ноэль.

Я кивнула.

— Милая моя девочка, ты для нее всегда была важнее всего. Она была замечательной женщиной. Чуждой условностям — да. Не всегда ее поступки принимались обществом. Но разве это что-то значит по сравнению с пылким, любящим сердцем, — он замолчал, от волнения не в силах продолжать.

Я ждала, уважая его чувства.

— Она просила меня позаботиться о тебе, — продолжал он. — Она сказала: «Если со мной что-нибудь случится и нужно будет, чтобы кто-то помог Ноэль, я хочу, чтобы этим человеком был ты, Чарли». Вот что она мне сказала. Но дело не только в этом. Я ведь и сам очень привязан к тебе, Ноэль.

— Вы были очень добры ко мне, Чарли. Всегда. Вы и Робер.

— Здесь слишком много воспоминаний, Ноэль. Я говорил с Мартой. Я согласен с ней в том, что тебе надо уехать отсюда. Это просто необходимо. Здесь все слишком напоминает… Я знаю, ты никогда не сможешь забыть ее, но ты должна попытаться.

— Это бесполезно. Я никогда ее не забуду.

— Время лечит любое горе, каким бы глубоким оно не было. Я хочу, чтобы ты поехала в Леверсон Мейнор. Я хочу, чтобы ты жила там… под моим присмотром.

Я удивленно смотрела на него.

— Но я никогда не бывала там, ни я, ни мама… Это всегда было чем-то отдельным. Ваша жена не захочет, чтобы я жила там.

— Я этого хочу и это мой дом. Я обещал Дезире, что позабочусь о тебе. И сдержу данное ей слово во что бы то ни стало.

— Это невозможно, Чарли. Наши семьи всегда были так далеки друг от круга.

— Но теперь — другое дело. И я собираюсь отвезти тебя в Леверсон. Ты должна поехать со мной, подумай об этом хорошенько.

Я подумала. Мне это казалось невероятным. Поехать туда после всех этих лет. Нет, это невозможно. Но Чарли был полон решимости.

Впервые на какое-то время мои мысли были заняты чем-то другим. Уехать из этого дома воспоминаний. Неожиданно с радостью подумала: «Я увижу Родерика. Мы будем видеться часто. Он расскажет мне о поместье и об этих невероятных, найденных там древних развалинах». Впервые после того, как я увидела маму безжизненно распростертой на полу спальни, я подумала о чем-то другом, и опустившаяся на меня пелена тоски и печали немного рассеялась.

В тот же день Чарли уехал домой — полагаю, для того, чтобы подготовить семью к моему возможному приезду. Я не могла поверить в то, что грозная леди Констанс когда-нибудь позволит мне переступить порог ее дома. Но это был также и дом Чарли, а я видела, каким непреклонным он может быть. Чарли преданно любил маму, и теперь эта любовь была направлена на меня. Учитывая возможность чаще видеться с Родериком, я начала склоняться к тому, чтобы принять это приглашение, хотя понимала, что оно может привести к крайне неловкой ситуации. Мне приходилось думать о своем будущем. Я должна последовать примеру Марты. Она не была склонна к сентиментальности, и ее здравый смысл подсказал ей, что если положение стало невыносимым, нужно уехать отсюда, и чем раньше, тем лучше.

Мне обеспечен небольшой доход. Благодаря великодушию Робера у меня будет крыша над головой. Что обычно делают девушки в моем положении, располагая скудными средствами и довольно приличным образованием? В этом случае перед ними только две дороги. Или они становятся гувернантками, или компаньонками богатых дам. Ни той, ни другой я себя не представляла. В гувернантки обычно идут девушки из весьма пристойных домов, очень часто из семьи священника или же дамы, оказавшиеся в затруднительном финансовом положении и вынужденные зарабатывать себе на жизнь. Дочь известной актрисы музыкальной комедии вряд ли подошла бы для этой роли.

Таким образом мне следовало подумать о предложении Чарли.

В конце концов, именно этого хотела мама, а она всегда знала, что для меня лучше. Но мне нужно было время на размышления. С другой стороны, мне было необходимо выбраться из этого лабиринта страданий, в котором я оказалась.

На какое-то время этот вопрос решался благодаря Чарли.

Через несколько дней он вернулся к этому разговору.

— Ты сможешь подготовиться к отъезду в следующее воскресенье? — спросил он.

— Но…

— Давай попробуем обойтись без «но», — твердо сказал он. — Ты едешь.

— Ваша семья…

— Моя семья будет готова к твоему приезду и рада ему, — ответил он, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Вот так я и отправилась в Леверсон Мейнор.