Принц-странник - Дочь обмана

Все прошло лучше, чем она могла мечтать, заверила ее Лайза.

— Ну, теперь я могу спать спокойно, — сказала мама. — Милая моя девочка, я уверена, что ты была великолепна. А Долли, что он сказал?

— Он что-то проворчал, — сказала Лайза.

— А что это было за ворчание? Мы всегда узнаем, в каком он настроении по тому, как он ворчит.

— Он удовлетворенно ворчал, — сказала я.

— Ах, слава Богу! Думаю, он остался доволен, иначе он был бы уже здесь и топал ногами.

— Пора ложиться спать, — сказала я, — Лайза совершенно без сил, — и, повернувшись к маме, добавила, — а ты еще болеешь. Так что, спокойной ночи, мама, дорогая.

— Спокойной ночи, мой ангел.

Мы расцеловались, а Лайза стояла и смотрела на нас. Потом она тоже подошла к маме и обняла ее.

— Благодарю вас, — сказала она. — Благодарю вас. Я всем обязана вам.

— За сегодняшний вечер ты должна благодарить не меня, моя милая, а эту мерзкую испорченную рыбу, — сказала мама.

Мы все засмеялись, а мама продолжала:

— Я рада за тебя, моя милая. Это был твой шанс, и ты сумела не упустить его. Вот так и надо действовать.

На лице Лайзы отразилось раскаяние.

— Мне очень жаль, что это случилось из-за вашей болезни.

— Ах, перестань. Не упускай возможностей и будь за них благодарна. А откуда они на тебя свалились — какая разница.

На этом мы и разошлись по своим комнатам.

На следующее утро сообщений в газетах было немного — всего лишь несколько строчек о том, что Дезире больна и что ее заменяла дебютантка Лайза Феннел. Комментариев к ее выступлению не было.

К нам заглянул Долли, и мне не терпелось услышать его приговор.

— Она прилежно выполнила все, что нужно, — сказал он. — Но должен вам сказать, она — не Дезире.

— Зрители хлопали, — заметила я.

— Они всегда хлопают дебютантам. Даже зрители изредка бывают сентиментальны.

— Вы думаете, дело только в этом?

Он кивнул и повернулся к маме:

— А что касается вас, мадам, впредь будьте осторожнее в выборе еды. Чтобы больше такого не случалось. Зрители этого не простят. И если замена повторится еще хоть раз, не позднее чем через неделю «Мауд» сойдет со сцены.

Таким образом, подумала я, на этом маленький триумф Лайзы закончился.

Мы с Родериком сидели на скамейке в парке. Прошла неделя с того вечера, как Лайза Феннел заняла мамино место в «Графине Мауд», и я рассказывала об этом Родерику.

— Полагаю, такое не редкость в театре?

— О, да. Это обычное дело. Но все равно, каждый раз поднимается большой переполох, если приходится заменять примадонну.

— У этой девушки хватает мужества выступать перед зрителями, которые наверняка предпочли бы видеть на ее месте другую.

— Лайза просто в восторге. Она изо всех сил старается показать, что встревожена болезнью мамы и, конечно, она и в самом деле встревожена, но ей не удается скрыть свою радость. Надеюсь, у мамы был всего лишь приступ разлития желчи. Это довольно неприятно, но быстро проходит. Можешь себе представить, какие трагедии разыгрывал по этому поводу Долли, то есть Дональд Доллингтон. Я думаю, в глубине души он даже радовался, что ему представилась возможность проявить свои актерские способности.

— А как прошел спектакль?

— Очень неплохо. По-моему, у Лайзы достаточно данных для этого. Но моя мама — это совсем другое дело, в ней есть нечто особенное. Она не просто хорошо поет и танцует. Она сама — личность.

— В этой девушке тоже есть своя привлекательность.

— Нет, это совсем не одно и то же. Жаль, что Лайзе пришлось подражать такой актрисе, как мама.

— Прошлый раз, когда Лайза подошла к нам, мы тогда разговаривали… Ты помнишь?

— Помню.

— Мы говорили об этой ситуации. Так что же мы будем делать, Ноэль?

— В нашем доме тебе всегда будут рады, ты знаешь. Я говорила маме, что мы встречались, по-моему, она не нашла в этом ничего особенного.

— Нет, ситуация совершенно нелепая. Только из-за того, что твоя мама и мой отец связаны чем-то вроде романтической дружбы, мы с тобой не можем свободно встречаться.

— Но мы же встречаемся. Может быть, все это только в нашем воображении, а на самом деле ничего такого нет.

— Отец был смущен моим появлением в вашем доме. Но прямо он мне об этом никогда не говорил, что тоже странно. Мне кажется, он как бы отгораживает дружбу с твоей мамой от своей жизни дома.

— Из этого следует, что это не совсем обычная дружба.

— А твой отец? Он, должно быть, давно умер?

— Я точно не знаю. Мама не часто рассказывает о нем. Она обычно дает понять, что ей этого не хочется. Все, что мне от нее удалось узнать, это, что он был прекрасным человеком и что я могу им гордиться.

— И она никогда не упоминала, когда и где он умер?

— Нет. Дезире, когда захочет, может проявить твердость, хотя обычно она очень мягкая и покладистая. Она ясно дала понять, что не хочет о нем говорить. Я иногда думаю, может быть, они расстались. Понимаешь, в ней было это страстное честолюбивое желание добиться успеха на сцене. Возможно, все объясняется этим. Я часто думаю, может быть он еще жив, и когда-нибудь я увижу его. Но одно совершенно ясно — говорить о нем она не хочет.

Он кивнул.

— И значит, у нее есть только друзья… Такие как отец.

— Есть еще один француз. Он тоже приезжает и уезжает, как твой отец. Сколько себя помню, эти двое всегда приезжали и уезжали. И я всегда знала, что они ее особые друзья.

— Разумеется, она очень привлекает к себе людей, и жизнь ее не подчиняется привычным условностям.

— О, да. Она не в ладу с общепринятыми правилами. Я уверена, она понимает, что твоя мама и жена Робера — а я полагаю, у него есть жена — не одобрили бы ее дружбу с ними. Скорее всего, она считает, что им лучше ничего не знать. Она уважает их взгляды и ни в коем случае не хочет их огорчать. Она никогда ничего не требует от своих друзей. Она всем в них довольна. Понимаешь? Таков ее образ жизни.

— Все это я понимаю, но я думаю о том, как это отражается на нас.

— Но пока ведь никто не требует, чтобы мы перестали встречаться. Подождем, что будет дальше.

Родерик не был вполне удовлетворен таким решением, а я подумала, что этот разговор показывает, в каком направлении развиваются наши отношения. Мы с ним уже не просто знакомые.

Мы стали разговаривать о другом, но я знала — его не оставляет мысль о том, что из-за наших родителей, мы оказались в ситуации, которую, по его мнению, нужно менять.

Когда я вернулась домой, то застала там всех в большом волнении.

Мама опять слегла в постель с приступом, похожим на предыдущий.

Долли был уже здесь. Он находился в маминой спальне. Совершенно обессиленная, мама лежала на кровати. Она была очень бледна.

— Ах, вот и Ноэль, — сказала она. — Слава Богу, ты здесь, дорогая. Мне лучше, когда ты рядом. Снова этот приступ. Наверное, опять что-то съела.

В смятении я посмотрела на нее. Нет, не может быть. Но тогда, значит, это что-то другое, что-то серьезное. Я почувствовала, как страшная тревога охватила меня. Мама, она всегда казалась мне такой молодой, такой полной жизненных сил.

— Я считаю, нужно привезти доктора, — сказала Марта.

— Нет, нет! — запротестовала мама. — Это все из-за моего дурацкого пищеварения. Должно быть переела вчера за ужином. Это послужит мне уроком.

Лайза тоже была здесь — встревоженная, она мучалась неизвестностью. Казалось, она пытается сама себя успокоить.

— Если мне завтра не станет лучше, обещаю, я обращусь к доктору, — сказала мама. — Но сейчас меня волнует сегодняшний спектакль.

Долли повторил еще раз уже виденное нами представление с упреками Господу всемогущему, с требованием объяснить, чем он заслужил такую кару. «Графиня Мауд» идет с небывалым успехом. Ну почему каким-то силам нужно все разрушить? Именно Дезире должна играть графиню Мауд. И вот, пожалуйста, за такое короткое время ему вновь придется выпускать дублершу. Куда они там смотрят, на небе? Не прошло даже хоть сколько-нибудь приличного срока и вот, опять.

— Давайте-ка лучше подумаем, в чем причина, — сказала Марта, — и что мы должны делать.

Дальше все было как и в первый раз — маму заменяла Лайза. Я на спектакле не была, но слышала, что в этот раз она играла лучше. Это уже не было таким очевидным копированием Дезире. Тем не менее, зал принял ее прохладно. А чего еще можно было ожидать? Они пришли на Дезире, а им подсовывают Лайзу Феннел.

Я видела Лайзу после спектакля. Она выглядела очень усталой и не такой радостной, как в прошлый раз.

— Я все смогла бы, — почти раздраженно сказала она. — Но нужна практика. Если бы я играла хотя бы неделю, все было бы хорошо.

— Ты прекрасно играла, особенно, если учесть, что ты узнала о замене почти перед самым спектаклем. Да и в самом деле у тебя нет большого опыта выступлений на профессиональной сцене. Все прошло замечательно, и все это понимают. Хотя и не говорят об этом. Ты же знаешь характер Долли. Он даже маме иногда говорит колкости.

Мне было жаль Лайзу. Она так старалась, и у нее очень неплохо получалось. Просто она не могла соперничать с мамой.

Сомневаюсь, чтобы во всем Лондоне нашлась актриса, которой это было бы под силу.

На следующее утро, несмотря на протесты мамы, мы вызвали доктора.

Марта сказала, что это слишком странное совпадение — чтобы она съела что-то испорченное два раза почти подряд, и при этом никто другой не пострадал. Поэтому доктор необходим.

Мама уже вполне поправилась и даже извинилась перед доктором Грином, когда он приехал.

— Думаю, в вашем визите не было необходимости, — сказала она. — Это они настояли, чтобы вас привезти. Все дело в том, что я съела что-то плохое, и это вызвало тошноту и головокружение, так что вчера я не смогла поехать в театр.

— Такое уже было недели две назад, — добавила Марта.

Мне показалось, после этих слов доктор помрачнел. Меня отослали из комнаты, но Марта осталась.

Незадолго до ухода доктора я слышала, как Марта разговаривала с ним у двери.

Я бросилась в мамину комнату. Она победно взглянула на меня.

— Я же тебе говорила, — воскликнула она. — Ничего страшного, просто я что-то съела.

— Второй раз?

— Да, второй раз. Такое случается, ты знаешь. И в этом нет ничего особенного.

— Но, ты уверена?

— Абсолютно. Я совершенно здорова. Хоть воду на мне вози.

— При чем тут вода. Не о том речь.

— Нет, в самом деле, все в порядке. Естественно, при таких приступах бывает головокружение. Мне, наверное, нужно нанять специального человека, чтобы он сначала пробовал еду, как это раньше бывало у королей и королев. Только не проговорись об этом Долли, а то он назначит одну из хористок главной пробовальщицей. Ведь я и правда, вполне здорова. Но мне нужно быть осторожнее с едой.

В комнату вошла Марта. Лицо ее выражало огромное облегчение.

— Вот видите, я была права, — сказала мама. — А вы мне не верили, ведь так?

— Что же, поблагодарим вашу счастливую звезду, что все обошлось. К вам хочет зайти Долли.

— Он будет в ярости, что я дважды испортила ему спектакль из-за такого пустяка.

— Да он будет рад до смерти, что у вас ничего страшного. Господи, ну и напугали вы меня.

— Вы стали слишком пугливой, Марта.

— Было чего пугаться. Если бы с вами что-то стряслось…

— То для «Графини Мауд» все было бы кончено.

— Все было бы кончено не только для нее. Не знаю, что бы стало со всеми нами без вас.

Лайза снова присоединилась к нам в парке. Это была чисто случайная встреча, сказала она. Уж не следит ли она за мной, подумала я. В прошлый раз она не на шутку заинтересовалась Родериком. Мне было жаль Лайзу. Я понимала, как ей не хватает друзей, компании. Она постоянно находилась в каком-то промежуточном состоянии между эйфорией и отчаянием.

Это было на следующий день после того, как она играла «Мауд». Газеты не пропустили такого события. «Еще одно разочарование постигло тех, кто приехал насладиться искусством несравненной Дезире, так как опять ее здоровье не позволило ей выйти на сцену. Как нам стало известно, приступ разлития желчи стал причиной того, что ей пришлось находиться в постели, а не на подмостках. Ее заменяла дублерша, мисс Лайза Феннел, молодая хористка, которую мы привыкли видеть в кордебалете. Мисс Феннел старалась изо всех сил. Она с боем пробивала себе дорогу, спотыкаясь местами на трудных танцевальных па, но в целом оставила вполне приемлемое впечатление. Не лишенная способностей дилетантка. Ей нужно больше практиковаться. При таком положении дел несчастная „Мауд“ может совсем зачахнуть, так как сам по себе спектакль слабый и его спасает только блистательный талант Дезире. Если у нее войдет в привычку устраивать себе отдых по вечерам, „Графиня Мауд“ не протянет и месяца.»

Это была злая заметка, выносящая приговор несчастной Лайзе под видом сомнительной похвалы. Дезире сказала:

— Это не так уж плохо, дорогая, совсем не так уж плохо. Ты бы видела, какую чепуху иногда печатали обо мне, когда я начинала! Можно было подумать, что лучше всего для меня — собрать свои вещички и отправиться домой. Они все такие, эти критиканы. Сами ничего не могут и не выносят, когда что-то получается у других. Не обращай внимания на них, вот и все. Большинство из них отдали бы полжизни за то, чтобы играть на сцене. Но этого они не могут, поэтому и срывают злость на тех, кто может. Я всегда это говорила, и уж мне ли не знать.

Лайза позволила себя переубедить. Однажды за кулисами кто-то попросил у нее автограф, и это значительно подняло ей настроение.

Как и раньше, газетчиков больше занимало отсутствие Дезире, чем присутствие Лайзы. Один приступ разлития желчи мог быть расценен как нечто, что может случиться с каждым, но два уже начали вызывать подозрения. Появились намеки: а не кроется ли причина недомогания Дезире в том, что она злоупотребляет — ну, самую малость — своим любимым напитком.

Это заставило маму и Долли буквально кипеть от гнева и негодования и даже прибегнуть к угрозам подать в суд на авторов оскорбительных домыслов. Впрочем, через некоторое время они остыли.

— Ничего не поделаешь, — сказала мама. — Приходится с этим мириться.

Вскоре, однако, и газетчики видимо решили, что нет ничего нового в том, что дублерша заменяет на один-два вечера знаменитую актрису.

Так как после всех этих событий до нашей встречи в парке прошло совсем немного времени, основной темой беседы стало выступление Лайзы во время маминого вынужденного отсутствия.

Родерик вежливо слушал, как Лайза пересказывала ему все подробности.

Бедная Лайза, подумала я. Вероятно, эти разговоры приносят облегчение ее раненой душе. Она в этот момент описывала ему свое состояние леденящего страха в момент, когда поднимается занавес.

— Я знаю все танцевальные номера, все па, я столько раз наблюдала за ними со сцены, когда танцевала в кордебалете, а кордебалет участвует в «Графине Мауд» почти все время. И все же я постоянно спрашиваю себя: «А это я помню? А что идет дальше?» Начинают дрожать коленки, и я уже почти уверена, что перепутаю слова.

— Мама всегда говорит, что просто необходимо испытывать нервное напряжение, чтобы хорошо выступить. Очевидно, так с тобой и произошло.

— Надеюсь. Но никто этого не заметил.

— Долли заметил. В самом деле, он был доволен тобой. Я в этом уверена.

— Он сказал, спектакль сойдет со сцены, если с Дезире опять случится приступ.

— Ничего такого не случится, ни со спектаклем, ни с мамой. Оттого, что она не выступит один-два раза, зрителям только еще больше захочется ее видеть.

Я повернулась к Родерику.

— Пожалуйста, извини, что мы постоянно касаемся этой темы. Все это так важно для Лайзы.

— Я понимаю, — сказал он и добавил, обращаясь к ней, — жаль, что я не был на этом спектакле.

— А я, наоборот, рада этому. Лучше, если вы меня увидите, когда я наберусь побольше опыта.

— Надеюсь, опыта в «Мауд» больше не будет, — быстро проговорила я. — Ведь это станет возможно только, если у мамы опять случится приступ, и тогда мы все будем ужасно волноваться.

— О, я не это имела в виду. Конечно же, нет, я тоже так считаю. Я и сама разволновалась, когда это случилось во второй раз. Но, разумеется, как сказал доктор, это было простое совпадение. Так бывает.

— Может быть, вам дадут ведущую роль в другой пьесе — после того, как вы себя показали в этой. Должно быть, это очень трудно, когда узнаешь о выступлении за несколько минут до спектакля. Всякий это поймет.

— Такова работа дублерши. Я должна быть благодарна, что меня вообще взяли в театр. Так трудно куда-либо пробиться без друзей.

— Да, но теперь у вас есть друзья, — сказал Родерик.

Должно быть, она поняла, что мы слишком много говорим о ее делах и быстро сказала:

— Расскажите нам еще об этих необыкновенных находках на ваших землях. Как бы мне хотелось их увидеть!

Так мы и беседовали, и я уже почувствовала легкое раздражение против нее за то, что она опять помешала моему свиданию с Родериком.

Вместе с мамой мы поехали навестить Дженет Дэар. Она жила в Ислингтоне, где снимала на двоих с подругой небольшой домик. Дженет была рада нашему приезду.

Первое, что она сказала:

— Смотрите! И никаких костылей!

— Замечательно! — воскликнула мама. — Когда ты возвращаешься?

— Сначала мне надо разрабатывать ногу. Танцы есть танцы, ты понимаешь. На это потребуется время, но не долго. А если бы не это, я бы вернулась уже через неделю. Надеюсь, все идет хорошо, и мистер Доллингтон на меня не в обиде?

— Ну, конечно.

— Я так благодарна ему, что он продолжает платить мне жалованье. Не знаю, что бы я без этого делала.

Я знала, как все было на самом деле, потому что слышала, как мама спорила с ним об этом. Долли сказал, что компания не может себе позволить платить девушке, которая не работает, особенно учитывая, что нужно оплачивать выступления Лайзы Феннел, заменяющей дублершу.

— Долли, не будь скрягой, — сказала мама. — На что будет жить бедная девушка, если ты лишишь ее жалования?

— Надо полагать, на то же, на что живут все, когда не работают, — ответил Долли.

— Ты черствый человек, Долли.

— Дезире, я деловой человек. Я должен получать прибыль от спектакля, иначе мы все останемся без работы.

В конце концов они пришли к соглашению: компания выплачивает Дженет половину, а остальное добавляет мама, но Дженет не должна этого знать, потому что ей будет неловко, если она узнает.

Меня так и подмывало раскрыть эту тайну, мне всегда хотелось, чтобы люди знали, какая добрая у меня мама. Но она, хорошо меня зная, поняла мои намерения и бросила мне быстрый предупреждающий взгляд.

— Мне сказали, недели через две я смогу начать по немногу репетировать. Пожалуй, через месяц я уже вернусь на сцену. Ноги сначала будут как деревянные, — говорила Дженет.

— Смотри, не перенапрягайся. Лайза Феннел вполне справляется.

— Эта новенькая! Как ей повезло! Уже два выхода!

— И все из-за моего желудка.

— Я читала газеты. Пожалуй, это не тот случай, когда на следующее утро просыпаешься знаменитостью, да? — добавила она с нотками удовлетворения в голосе.

— Такое бывает только в романтических мечтах, ты же знаешь.

— Иногда так случалось. Но не с Лайзой.

— Она еще совсем недавно на сцене, — сказала я в ее защиту. — И в самом деле выступала совсем неплохо.

— «Совсем неплохо» говорят из вежливости, чтобы не сказать «не совсем плохо», — сказала Дженет. — Вот я бы сумела их расшевелить.

— Вижу, что я допустила оплошность, — рассмеялась мама. — Мне следовало бы еще пару раз полежать с приступами.

— О, нет, нет! — вскричала Дженет. — Я вовсе не то хотела сказать! Я была в ужасе, когда узнала об этом.

— Все в порядке, дорогая, я понимаю. Все это вполне естественно. Как говорится, что одному на пользу, другому во вред. Что ж, в данном случае это, действительно, было во вред. Впредь буду осторожнее. А ты не волнуйся. Однажды ты станешь знаменитой, создашь себе имя. Удивительно, что значит имя. Если тебя постоянно хвалят, люди начинают считать, что ты и вправду хороша. И чем больше им об этом твердят, тем искреннее они в это верят. Эта мысль поселяется в их головах, прежде чем они успевают что-либо сообразить.

Когда мы вышли от Дженет, мама сказала:

— Бедная, как ей сейчас тяжело. Скорее бы она снова смогла танцевать.

Лайзу очень заинтересовало известие о том, что мы ездили навестить Дженет Дэар.

— Не скоро она снова сможет выйти на сцену, — сказала я.

— Это, наверное, тяжело. Я знаю, что она должна сейчас испытывать.

— Она думает, пройдет еще не меньше месяца. Мама считает, что целых полтора. Если бы нужно было только петь, она бы смогла. Но вот с танцами сложнее.

— Родерик Клеверхем редко бывает в театре, не так ли?

— Да, редко. Он приезжает в Лондон только на несколько дней. Ему приходится заниматься поместьем.

— Оно, наверное, огромное.

— Я никогда не была там, но, судя по тому, что он рассказывал, не маленькое.

— Это, должно быть, прекрасно! Чарли, его отец, такой хороший человек. А мама у него какая?

— Я не знакома с ней.

Лайза понимающе улыбнулась.

— Надо полагать, вы не дружите домами. То есть, я хочу сказать, когда Чарли приезжает в Лондон, он почти всегда здесь, а он ездит в Лондон часто, если учесть, что у него загородное поместье.

Надо отдать ей должное, Лайза по-житейски правильно поняла ситуацию. Преданность Чарли моей маме была очевидна. Они были как супружеская чета, но не в период первой пламенной страсти, а когда она уже достигла счастливого состояния взаимопонимания и глубокой привязанности, основанной на спокойной и бескорыстной, ничего не требующей взамен дружбе.

Лайза продолжала расспрашивать меня о семействе Клеверхемов и, незаметно для себя, я рассказала ей все, что знала о доме в Кенте и о леди Констанс.

Она ловила каждое мое слово.

— А ты, — сказала она, — ты ведь очень дружна с Родериком Клеверхемом?

— Мы встречались несколько раз.

— Хотя он и не приходит к вам в дом.

— Он мог бы прийти. Мама была бы только рада видеть его здесь.

— Но он все-таки не приходит. Только устраивает ваши встречи где-нибудь на улице?

— О, нет, мы просто так встречались.

— Я понимаю, — казалось, ее это забавляет. — Он теперь довольно часто бывает в Лондоне, не правда ли?

— Так все делают, что в этом такого? Человеку может нравится жить за городом, но время от времени неплохо выбраться в столицу.

— Ну да, как его отец, — улыбнулась она своим мыслям. — Долго он еще пробудет в Лондоне?

— Не знаю.

— Кажется, он упоминал, что останется здесь до конца недели.

— Ах, да. Я теперь вспомнила. Вижу, он тебя очень заинтересовал.

— Меня все интересуют, и он в том числе. Также, как его отец и Дезире, и ты. Меня всегда интересуют окружающие меня люди. А тебя — разве нет?

— Думаю, что да.

Однако я чувствовала, что ее особенно занимает Родерик Клеверхем.

Потом это случилось снова. Было около трех часов пополудни. Мама отдыхала, как она это обычно делала перед вечерним спектаклем. Я зашла проведать ее.

Она лежала на кровати и, войдя в комнату, я сразу заметила, что с ней что-то не так.

— Что с тобой? — спросила я.

— Опять эта дурацкая тошнота подкатывает.

Меня охватила тревога.

— Ах, нет! — вскрикнула я.

— Сейчас пройдет. Когда это случается, кажется, что приступ обязательно повторится. Но это просто воображение, вот и все.

— Тогда лежи и не двигайся, может быть, оно и пройдет.

— Да, дорогая. Я надеюсь, что пройдет. Наверное, это на нервной почве. Эта противная графиня слишком на долгое время вошла в мою жизнь.

— Но спектакль идет еще не так уж долго.

— Со мной так бывает. Через какое-то время роль начинает надоедать, и уже хочется чего-то нового. Я по натуре непоседа. Не волнуйся, все будет хорошо. Тебе что-нибудь нужно? Поэтому ты пришла?

— Нет, ничего. Я просто хотела проверить, не спишь ли ты. Тебе сейчас лучше?

— Пожалуй, нет, дорогая. Я уже начинаю опасаться, что это опять повторение тех же приступов, что раньше.

— Может быть, послать за доктором?

— Нет, нет. Он опять скажет, что я что-то съела.

— А что ты ела?

— С прошлого обеда и стакана молока после спектакля почти ничего. Только кофе с тостами на первый завтрак и немного рыбы — на второй.

— Опять рыба?

— Но я часто ем рыбу.

— Очень странно. Меня это беспокоит.

— Ах, моя дорогая, не стоит волноваться. Все пройдет. Я ведь здорова, как лошадь.

— Но эти приступы. Они становятся слишком частыми.

— Дорогая, я вижу, тут уже ничего не поделаешь. Придется сообщить Долли.

Теперь уж я разволновалась не на шутку. Это уже в третий раз в течение сравнительно короткого промежутка времени. Что-то нужно делать.

Долли был в отчаянии. Ему и без того пришлось дважды переживать эту неприятность и вот сейчас — в третий раз. Похоже, это становится традицией.

В пять часов дня у мамы уже не оставалось сомнений в том, что играть она сегодня не сможет. К этому моменту Долли был уже вне себя от гнева. Что скажут зрители на этот раз? Они решат, что нет смысла заказывать билеты — все равно никогда не знаешь, на что попадешь. Газеты получат возможность сполна насладиться скандалом. Они и без того уже намекали, что недомогание Дезире объясняется ее пристрастием к алкоголю. Такие вещи не проходят даром для репутации актрисы. Кто снова поверит в эти приступы разлития желчи?

Я тоже в них не верила и ужасно боялась, что настоящая причина кроется в чем-то другом, а вовсе не в съеденной плохой пище. Марту мучили те же опасения. Она отводила взгляд, бормоча что-то себе под нос.

— Завтра мы пригласим другого доктора, — заявила она. — Хватит с нас этого трясущегося старика, доктора Грина.

Но главной заботой был вечерний спектакль.

Лайза нервничала. Как любая актриса, она, конечно, мечтала о мгновенной славе. Едва ли у нее это получилось. Мне даже казалось, что ее выступления принесли ей больше вреда, чем пользы. Но она не теряла надежды. Сегодня должна была состояться ее третья попытка. И я знала, что она все время репетирует роль.

Мама сказала мне:

— Сегодня поезжай обязательно. Думаю, это поможет Лайзе, если она будет знать, что ты там. Робер в Лондоне, он поедет с тобой.

Я не хотела показывать ей, насколько меня встревожило ее состояние, поэтому согласилась. На следующий день мы с Мартой вместе решим, что же нам следует делать. Вызовем специалиста и попытаемся выяснить, нет ли тут чего-то серьезного.

Перед самым отъездом Лайзы в театр я переговорила с ней.

Она была бледной и напряженной.

— Ты знаешь, я решилась на один отважный поступок, — сказала она. — Не знаю, что меня толкнуло на это. Я написала записку Родерику Клеверхему и пригласила его прийти сегодня в театр, так как я буду играть главную роль.

Я была поражена.

— Как ты полагаешь, что он подумает? — продолжала она. — Наверное, не придет?

— Но почему ты это сделала? — спросила я.

— Просто я чувствую, что мне необходимо, чтобы в зале были все мои друзья. Все, кого я смогу собрать.

— У тебя все будет хорошо, — сказала я. — Но не знаю, придет ли он.

— Он же говорил однажды, что хотел бы посмотреть мое выступление.

В тот момент я не могла думать ни о чем другом, кроме болезни мамы. Я жалела, что не могу немедленно обсудить это с Мартой. Чарли в это время в Лондоне не было. Он бы все понял и помог найти нужного специалиста. А мы собирались это сделать. Так решила Марта и я тоже.

В тот вечер я была довольна Робером. Он имел обыкновение заказывать ложу на все мамины спектакли заранее, так что мы могли использовать ее в любой момент по своему желанию.

Робера очень беспокоило состояние мамы, и я поняла, что могу быть с ним так же откровенна, как с Чарли.

— Меня это очень тревожит, — произнес Робер.

Я рассказала ему, что завтра мы собираемся настоять, чтобы мама показалась специалисту. Мы считаем, что доктор Грин не достаточно хорошо в этом разбирается.

— Ты думаешь, это в самом деле что-то очень серьезное?

— Видите ли, это повторялось уже трижды за такой короткий срок. Если она отказалась от сегодняшнего спектакля, значит действительно почувствовала себя совершенно больной. Так не может больше продолжаться. Мы боимся, что тому может быть какая-то причина, какая-то внутренняя болезнь.

— Она всегда выглядит такой жизнелюбивой.

— Здоровой, энергичной, — подсказала я. — Мне лучше было бы остаться с ней, но она и слышать об этом не хотела. Говорит, Лайзе будет нужна моя поддержка.

— Вот и мне она сказала то же самое. Ах, милая Дезире, она всегда думает только о других.

— Да. Я так за нее волнуюсь.

Он взял мою руку в свою и сжал ее.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, — пообещал он.

Я посмотрела вниз. В десятом ряду партера я заметила Родерика. Он взглянул вверх, на нашу ложу и помахал рукой. Значит, он все-таки пришел посмотреть Лайзу.

Я пыталась представить себе, что же будет дальше. В этот момент Долли вышел на сцену и произнес свою речь. Зрители были ошеломлены. По залу прокатился ропот.

Казалось, Долли потерял рассудок от горя: прижав ладонь ко лбу, он застыл в позе глубокой печали, потом отважно взглянул в зал.

— Дезире в отчаянии. Она надеется, что вы сможете ее простить. Поверьте, если бы она была в состоянии ступить на эти подмостки, она бы это сделала.

Один-два зрителя вышли из зала. С замиранием сердца мы ждали, что за ними последуют другие. Прошло несколько секунд в напряженном ожидании. Потом зал успокоился.

Зрители пришли насладиться спектаклем, это было частью их вечерней развлекательной программы и хотя, возможно, они не получат того, на что рассчитывали, все решили остаться.

Занавес поднялся. Запели хористки, ряд их разделился надвое и перед зрителями предстала Лайза. «Мадам, что вам угодно?» Она вложила в роль все, что могла. По-моему, у нее хорошо получилось.