– Господи, – прошептала девушка и прислонилась к стене, дрожа от чувств, не имеющих ничего общего с голодом. Будь они прокляты, эти воспоминания, причиняющие такую боль. Сколько раз приходила она сюда по этой узкой дороге или по лесной тропинке, маленькая девочка, которую вел за руку ее большой, сильный старший брат?
      «Подними меня, Чарли», – говорила Аллегра, становясь на цыпочки и вытягивая шею в тщетной попытке заглянуть за стену, которая всегда оказывалась слишком высокой.
      И Чарли брал ее под мышки, сажал на старые камни и заботливо обнимал обеими руками, чтобы она не упала, пока будет любоваться расстилающимся далеко внизу видом.
      Девушка глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь, и закрыла глаза. Глупо уноситься мысленно в прошлое, это подорвет ее мужество. Как сделает она то, что должна, если хоть на миг поддастся малодушию? У нее нет права даже думать о себе и своей боли – нет и не будет, пока она не отомстит. Аллегра с неохотой открыла глаза, снова увидела перед собой знакомый милый простор и нахмурилась. Нет, бесполезно бороться с собой. Здесь, среди этих зеленых холмов, которые были ее домом, где благоухает тимьян, где вдалеке тянется гряда Уэнлок-Эдж и в синем летнем небе распевают жаворонки, невозможно удержаться от воспоминаний.
      Перед ней встало лицо Люсинды. Какой красавицей была она в шестнадцать лет и как радостно блестели ее глаза, когда отец говорил о браке, который он собирался устроить для своей старшей дочери. Он нашел для нее отличного жениха. Красивого и влиятельного молодого герцога. Того не беспокоило, что его будущий тесть не лорд, а всего лишь баронет: Люсинда была так хороша, что этот изъян не имел значения. Когда отец заговорил о ее предстоящем замужестве, она зарделась, сделавшись розовой, как летний закат над трубами Бэньярд-Холла, а Чарли, увидев ее смущение, стал ее дразнить. А затем отец рассказал о политических сварах между вигами и тори, которые сотрясали Лондон, но говорил он о них равнодушно – ведь все это было так далеко от их безмятежной жизни – и, быстро закончив, приказал слугам подать ужин на лужайку, где росли старые дубы.
      В прошлом, когда страну раздирали гражданские войны, Бэньярды не чурались политики. Дедушка, как и большинство его соседей, шропширских дворян, был роялистом и поддерживал короля. А Уикхэмы, выскочки из Честера, связали свою судьбу с Кромвелем. Пользуясь его щедротами, быстро разбогатели и, отхватив себе обширное поместье в соседнем приходе, получили земли и титулы, о которых прежде не могли и мечтать. Подумать только, дать баронство Эллсмер семейству каких-то ничтожных клерков!
      Когда король Карл вернул себе трон, Уикхэмы каким-то образом умудрились сохранить свое положение. Правда, из всех владений у них остался только один небольшой помещичий дом, но это нисколько не уменьшило их гордости и высокомерия. Дедушка и старый лорд Эллсмер ненавидели друг друга много лет, соперничая при дворе и ссорясь всякий раз, когда случай сводил их в Шрусбери или Ладлоу.
      Отец был сделан из другого теста. Он избегал ядовитого кипения политических страстей и не желал ничего другого, кроме как жить в мире со своими соседями и с тем монархом, которого судьбе было угодно усадить на английский трон. Он даже пригласил Джона Уикхэма, нового барона Эллсмера, посетить Бэньярд-Холл. Это был великодушный жест, но Уикхэм – Аллегра это помнила – весь день хмурился и грубил.
      После смерти королевы Анны из Германии привезли ганноверского курфюрста Георга и провозгласили его английским королем Георгом I, но отца это ничуть не взволновало: ведь с немцем на престоле Англия продолжала жить мирно и спокойно. Старые друзья тори убеждали отца перейти на сторону Стюартов и поехать в Шотландию, чтобы сражаться за свергнутого короля Иакова, но он отказался.
      – Стюарты проиграют, – сказал отец, – потому что их время прошло. Они принесут Англии только горе и раздор.
      Неудавшееся восстание 1715 года показало, что он был прав. После того как Иаков Стюарт был разгромлен, а его сторонники казнены, в стране снова воцарился мир.
      А потом отца арестовали. Нашли письма, из которых следовало, что он якобист. Он клялся, что они поддельные, но его судили и признали виновным. А Джону Уикхэму за то, что он так счастливо «нашел» эти письма и разоблачил «гнусный заговор», пожаловали награду – Бэньярд-Холл.
      Все семейство Бэньярдов объявили изменниками и приговорили к ссылке в Америку. Папу осудили на пожизненное рабство на плантациях, маму и Чарли – на семь лет кабального труда на того, кто их купит. Не пощадили даже робкую, нежную Люсинду: ее тоже ждала каторга.
      Аллегра, девятилетняя девочка, знавшая дотоле лишь благополучие и счастье, не сразу поняла, что произошло. Она в замешательстве и ужасе слушала разговоры, смысл которых был для нее темен, видела, как плачет в отчаянии мама, как неистовствует Чарли, проклиная подлых Уикхэмов, как папа, невнятно разговаривая сам с собой, ходит из угла в угол, похожий на живой труп. Все, все изменилось. Безмятежной жизни маленькой Аллегры настал конец. Ее мир рухнул, осталась только семья, последняя защита и опора.
      А потом и их, всех, кого она любила, отняли у нее одного за другим. Девушка стряхнула с себя меланхолию. Что толку предаваться грусти и думать о былом, ведь это ни на йоту не приблизит ее к цели. Надо помнить одно: чем скорее Джон Уикхэм умрет и ляжет в землю, тем скорее тени Бэньярдов перестанут тревожить ее душу и наконец обретут покой, Аллегра отвела взгляд от старой стены, с которой было связано столько воспоминаний, и снова зашагала по тропинке. Но через несколько минут она стала как вкопанная и, затаив дыхание, напрягла слух. Где-то неподалеку, в чаще, что-то шуршало. Если английские кролики производят такие же звуки, как и их американские собратья, то там, под деревьями, сейчас наверняка движется ее обед. Она тихонько подкралась туда, откуда доносился шелест, держа камзол в расставленных руках, потом остановилась. Мгновение – и из зарослей появился серо-коричневый маленький кролик, он резво бежал прямо к ней, подергивая длинными ушами. Когда он вдруг встал и принялся нюхать воздух, Аллегра застыла как изваяние. Голод обострил все ее чувства и заставил вспомнить охотничьи навыки, которые помогли ей выжить в Каролине. Хаммер Прингл всегда приходила в доброе расположение духа, если на огне у нее кипел котелок, в котором тушился кролик. Зверек, решив, что ему ничего не грозит, побежал дальше. «Сюда, – подумала Аллегра, едва осмеливаясь дышать. – Иди сюда, моя драгоценная, прекрасная еда». Когда до кролика осталось меньше двух футов, Аллегра ринулась вперед, упав на колени, набросила на него свой камзол, потом сжала сквозь ткань его бьющееся тельце и, найдя тонкую шейку, свернула ее. Кролик затих. Аллегра осторожно взяла камзол с земли и за уши подняла еще теплую тушку.
      – Ну а что теперь? – растерянно пробормотала девушка. У нее был нож, чтобы освежевать добычу, но она не могла развести огонь, поскольку у нее не оказалось трутницы. А есть мясо сырым ей не хотелось, несмотря на голод. Что ж, придется еще немного потерпеть, дойти до Ньютона и обменять там кролика на горячий обед. При мысли об обеде ее рот наполнился слюной. Она встала.
      – Эге, да я никак застукал браконьера, – раздался негромкий голос у нее за спиной. От удивления Аллегра резко вскинула голову.
      – А ну, висельник, повернись ко мне, но только медленно, – продолжал незнакомец. – Имей в виду, у меня в руке пистолет и чуть что, я пущу в тебя пулю.
      Аллегра повернулась. Перед ней стоял высокий жилистый мужчина с грубым лицом, которое совершенно не вязалось с его тихим, мягким голосом. На нем была домотканая одежда простого фермера, рубашка из сурового серого холста, голову покрывала старая, бесформенная фетровая шляпа. В руке он держал древний, видавший виды пистолет.
      Аллегра хмуро смотрела на него из-под своей сдвинутой набок треуголки. Если это разбойник, то от него можно ждать всего.
      – Чего тебе надо от меня, приятель? Я бедный сирота и не сделал тебе ничего худого.
      – Как это, ничего худого? Ты, малый, браконьер, ты убил этого кролика и нарушил закон.
      Слава Богу, что он не разбойник, а всего лишь селянин, который уважает законы. Аллегра постаралась принять удрученный вид.
      – А что в этом такого, приятель? Это же всего-навсего кролик. Я убил его, потому что у меня от голода живот подвело.
      Фермер улыбнулся:
      – Ну еще бы. Браконьер потому и идет в лес, что ему нечего есть.
      – Так ты меня отпустишь?
      – Я? Да ни в жисть.
      Аллегра протянула ему кролика:
      – Смотри, какой он жирный. Хватит на двоих. Давай поделим его пополам, и я пойду своей дорогой.
      Мужчина покачал головой: – К сожалению, должен доставить тебя к сэру Генри.
      – К сэру Генри? А кто он такой?
      – Э, да ты, как я погляжу, не местный? Сэр Генри Кромптон, да будет тебе известно, хозяин этих лесов.
      Такого Аллегра не ожидала. Этот лес всегда принадлежал Бэньярдам.
      – Этот… сэр Генри владеет всем этим лесом?
      Человек с пистолетом кивнул:
      – А как же. Во всяком случае, той его частью, что находится по эту сторону дороги. А еще он здешний мировой судья.
      На сей раз Аллегра встревожилась не на шутку:
      – Мировой судья? О Господи. Послушай, приятель, не хочешь же ты, чтобы он заковал меня в кандалы?
      – Я ничего против тебя не имею, малец, правда, не имею. У меня есть сынишка твоих лет. Но сэр Генри дает целый шиллинг, если приведешь к нему браконьера, а моя Бетти в следующее воскресенье выходит замуж. Шиллинг – деньги немалые, можно заказать ей свадебный пирог.
      – Пожалуйста, отпусти меня. – От отчаяния у Аллегры задрожал голос.
      – Не могу, малец, никак не могу. Я арендатор сэра Генри и обязан чтить его слово. Так что давай мне сюда своего кролика и иди вперед. – И он махнул пистолетом в сторону тропинки.
      Аллегра неохотно подчинилась. Может, попробовать убежать? Но он шагал широко и быстро и наверняка сразу догонит ее. К тому же кто знает, возможно, сэру Генри все равно: платить свои шиллинги за живого браконьера или за мертвого. А в пистолете, пусть он и старый, наверняка есть и пуля, и порох. И девушка, с упавшим сердцем, спотыкаясь, побрела по тропинке. Что же делать? Надо опять попытаться разжалобить этого фермера. Она повернула голову и, чуть не плача, устремила на него горестный взгляд:
      – Дружище, я бедный, голодный сирота, который никого здесь не знает. Как ты думаешь, сэр Генри сжалится над сиротой?
      – Да ни за что, – весело сказал фермер. – Дай сэру Генри браконьера, и он становится сущим тигром. Готов съесть его живьем. Но ты не беспокойся, парнишка. Я замолвлю за тебя словечко. Только веди себя почтительно и поклонись сэру Генри, а я уж постараюсь его смягчить.
      Несколько ободренная этим обещанием, Аллегра зашагала по лесной тропинке и наконец добрела до дороги, которая вела в Ньютон.
      На краю деревни приютился постоялый двор, похожий со своими черными балками и наличниками и покрытыми белой штукатуркой стенами на сытую, довольную жизнью сороку. Во дворе стоял стол, за которым сидел на редкость толстый краснолицый джентльмен в пышно завитом парике. Перед ним был сервирован изысканный обед. Незнакомец ел с такой жадностью, что локоны его парика касались кушанья всякий раз, когда он наклонялся за очередным куском. Прерывался он только для того, чтобы сделать знак своим топтавшимся вокруг слугам подлить вина в его опустевшую кружку, а затем снова принимался торопливо уплетать за обе щеки. Хозяин постоялого двора поджидал рядом, расплывшись в одобрительной улыбке и алчно поглядывая на кошель, полный монет, лежавший возле тарелки гостя. Фермер подтолкнул Аллегру вперед.
      – Не боись, малец, – прошептал он. – Поклонись сэру Генри.
      Сэр Генри засунул в рот большой кусок жареной говядины, и по его подбородку потек мясной сок, оставляя пятна на заправленной за воротник белой салфетке. Аллегра сглотнула и сжала кулаки в карманах камзола, еле удержавшись от того, чтобы схватить со стола еду и впиться в нее зубами. Она сделала еще один нерешительный шаг и поклонилась:
      – Ваша милость…
      Не переставая жевать, сэр Генри поднял голову и недовольно сдвинул брови. Ему явно не нравилось, что его отрывают от трапезы. Запив говядину большим глотком вина из кружки, он брюзгливо проворчал:
      – Ну, Дженкинс, что там у тебя?
      – Я нашел этого малого в вашем лесу, сэр. Вот с этим. – И Дженкинс поднял тушку кролика. Красная физиономия сэра Генри сделалась еще краснее.
      – Что-о? Браконьерствовать в моем лесу? Я этого не потерплю. – Его маленькие темные жадные глазки гневно вперились в Аллегру. – Да как ты посмел, мошенник, охотиться на моей земле? Разве ты не знаешь, что браконьерство есть преступление?
      Аллегра, мгновение поколебавшись, покачала головой:
      – Нет, ваша милость, откуда мне было знать. Я не здешний. В Каролине, где я жил, леса принадлежат всем. И кролики тоже. Там я охотился сколько хотел, и никто мне не запрещал.
      Сэр Генри откусил кусок мясного пирога, и до Аллегры донесся его восхитительный, дразнящий запах.
      – Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение, – жуя, пробормотал сэр Генри.
      – Смилуйтесь, сэр Генри, – сказал Дженкинс, почтительно коснувшись рукой полей своей шляпы. – Он неплохой парнишка, да и к тому же его добыча теперь у вас. – Фермер протянул кролика одному из слуг сэра Генри. – А коли так, то вы не понесли урона. Может, не надо притягивать его к суду?
      – Хм! Стало быть, предлагаешь оставить его безнаказанным? А что же делать зимой, когда из-за браконьеров вроде него мне придется голодать?
      – Сэр Генри, я мог бы как следует его выдрать. Может, этого наказания с него хватит, а?
      – Ну хорошо, ведь он еще ребенок. Я не хочу заковывать ребенка в кандалы.
      Аллегре, благополучно избежавшей одного наказания, совсем не хотелось нарваться на другое. Между тем сэру Генри явно надоел этот разговор, и ему, судя по всему, не терпелось вернуться к прерванной трапезе. Надо ковать железо, пока горячо.
      – Ваша милость, я не нанес вам никакого урона, – сказала девушка, вздернув подбородок. – Этот кролик не из вашего леса. Я поймал его на земле лорда Ридли.
      Сэр Генри недовольно посмотрел на Дженкинса:
      – Это правда?
      Дженкинс отпихнул носком сапога комок засохшей грязи.
      – Откровенно говоря, сэр, я не видел, как он убил этого кроля. Но тушка была еще теплой…
      – Ридли, – с насмешкой произнес сэр Генри. – С какой стати я должен заботиться об имуществе этого несчастного труса? У него не хватает духу даже на то, чтобы самому предъявить обвинение тем, кто его грабит. Удивительно, что его до сих пор не обобрали до нитки. Покойный Эллсмер был не таков.
      – Что? – невольно попятившись, выдохнула Аллегра. – Что вы сказали?
      Мысли ее путались; наверняка во всем виноват голод: это из-за него она ослышалась.
      – Покойный Эллсмер? Джон Уикхэм… умер?
      Сэр Генри пожал плечами:
      – Скоро уж два года, как его похоронили.
      Аллегра так стиснула кулаки, что побелели костяшки пальцев.
      – Ты лжешь, негодяй! Уикхэм жив!
      Сэр Генри вскочил на ноги, лицо его сделалось багровым.
      – Ты смеешь грубить мне, молокосос, после того как я только что пощадил тебя, избавив от тюрьмы? Говорю тебе, он умер, мирно почил в своей постели.
      «Я сойду с ума», – подумала Аллегра. Его слова вонзались в ее сердце как ножи.
      – Он не мог умереть! – вскричала она. – Этот подлый негодяй не мог умереть. Ведь не прошло и года, как он продал Бэньярд-Холл.
      – Это был его сын, Томас. Новый барон Эллсмер.
      Аллегра отказывалась верить. После стольких лет ожидания!.. Сэр Генри лгал, чтобы заполучить ее.
      – Лжец! – Закричала девушка. – Подлец! Мерзавец!
      Вне себя от ярости и муки она повернулась к столу, схватила тарелку с жарким из голубей и что было сил швырнула в лицо сэру Генри.
      Сэр Генри рассвирепел; его маленькие заплывшие глазки засверкали бешенством, сделавшись похожими на два блестящих черных уголька.
      – Ах ты гаденыш! – проревел он, брызгая слюной. – Ну хорошо же, сейчас я тебе покажу, как меня оскорблять. Дженкинс не может поклясться, что кролик был мой, а выдвигать обвинение от лица Ридли я не собираюсь. Так что тюрьма тебе не грозит. Но клянусь честью, прежде чем я тебя отпущу, ты заплатишь за свою дерзость.
      Он щелкнул пальцами своим двум слугам и показал им рукой на железное кольцо, вделанное в стену таверны.
      – Привяжите к нему этого сопляка и принесите мне хлыст.
      – Нет!
      Выхватив из-под камзола кинжал, Аллегра попыталась полоснуть им одного из бросившихся к ней слуг по руке, но второй слуга так сильно ударил ее ладонью в висок, что с нее слетела треуголка, а сама она растянулась на земле. Оглушенная, не в силах сопротивляться, девушка почувствовала, как ее подняли на ноги и поволокли к дому. Аллегру грубо ткнули лицом в стену, вздели ей руки и привязали их к железному кольцу, так что веревка больно врезалась в запястья. Потом она услышала треск разрываемой рубашки и жилета и ощутила на своей голой спине теплые солнечные лучи. Она закряхтела, пытаясь освободить руки, но путы были слишком крепки. Один из слуг фыркнул:
      – Поглядите, какая у него кожа, там, где нет загара. Белая и мягкая, как у девки.
      – Да он еще совсем малец, – послышался тихий, мягкий голос Дженкинса. – Сэр Генри, пожалейте его.
      Сэр Генри задыхался: похоже, усилия, которые ему пришлось сделать, чтобы пересечь двор, были для него чрезмерными.
      – Пожалеть его? После оскорбления, которое он нанес мне и памяти Джона Уикхэма, моего доброго друга?
      Уикхэм. При звуке этого ненавистного имени Аллегра почувствовала, что ярость ее утихает, уступая место оцепенению. Джон Уикхэм мертв. Мысленно девушка выругала себя. Надо было вернуться домой раньше, сразу после того как она похоронила маму. Даже если бы пришлось продавать себя, чтобы оплатить проезд.
      Она прекратила тщетные попытки освободиться. Теперь уже не важно, что случится с ней. Джон Уикхэм умер, но не от руки Бэньярда, как она обещала маме.
      Что ж, она начнет все сначала, ведь решимости ей не занимать. Томас Уикхэм тоже сыграл свою гнусную роль. Юный возраст не помешал ему свидетельствовать, когда судили отца. И его обвинительные показания окончательно склонили тогда чашу весов, и отец, ее любимый отец был осужден. Ничего, она выдержит порку сэра Генри. После, когда все закончится, Аллегра отправится в Лондон, разыщет там Томаса Уикхэма и отомстит ему. Не отцу, так сыну. Она…
      – О Боже! – вскрикнула девушка, когда хлыст впился в ее спину, и крепко стиснула зубы, пытаясь не обращать внимания на жгучую боль.
      – Пощадите парнишку, сэр, – взмолился Дженкинс, явно страдая вместе с ней.
      – Не сейчас, – задыхаясь, проговорил сэр Генри. Хлыст опустился еще раз, и у Аллегры опять вырвался невольный стон. Ее спина горела огнем, но она слышала тяжелое дыхание сэра Генри и надеялась, что наказание будет коротким – у тучного судьи не хватит сил больше чем на несколько жестоких ударов. С замиранием сердца она стала ждать следующего.
      – Что это вы делаете, Кромптон?
      Голос говорившего был глубоким и низким, а язык слегка заплетался. Аллегра, напрягшись, повернула голову, чтобы через плечо разглядеть незнакомца. Ридли! За ним, на дороге, стоял его экипаж, оттуда, хмурясь, вылезал молодой управляющий, торопясь присоединиться к своему хозяину.
      – Не вмешивайтесь в это дело, Ридли, – проворчал сэр Генри. – Этот мальчишка – браконьер, он убил кролика, а кроме того, он наглец, каких поискать.
      Виконт Ридли подошел к Аллегре. Его рот кривила высокомерная усмешка, и он был изрядно навеселе.
      – Что до наглости и злобности этого создания, – произнес он, лениво растягивая слова, – то я и сам могу их засвидетельствовать. Но что касается остального, то здесь вы ошибаетесь.
      Мужчина резко вытянул руку, на солнце блеснул нож, и Аллегра обнаружила, что ее руки свободны. Ридли тут же без всяких церемоний схватил ее и развернул лицом к сэру Генри:
      – Это вовсе не мальчишка, Кромптон.
      Виконт сгреб в кулак и без того разодранные рубашку и жилет Аллегры и, рванув их вниз, обнажил ее груди. Увидев их, он довольно ухмыльнулся.
      Она вскрикнула и обхватила себя руками, тщетно пытаясь прикрыть свою наготу. Сэр Генри ошеломленно уставился на нее, а его слуги принялись хохотать и награждать друг друга тычками. На лице Дженкинса появилась растерянность, а управляющий Ридли густо покраснел. Ридли открыто наслаждался произведенным эффектом.
      – Так она еще и браконьерша? Говорите, она убила кролика? Да, крошка, с тобой надо держать ухо востро. Ну ничего, я попробую тебя спасти.
      – Чтоб ты провалился, – пробормотала Аллегра. Пожалуй, лучше уж сэр Генри с его хлыстом, чем Ридли с его жадным ртом и похотливыми глазами.
      Сэр Генри наконец пришел в себя.
      – Не важно, парень она или девка, – сказал он, – но она убила в лесу кролика.
      – Это так, крошка? – спросил Ридли и пьяно покачнулся.
      – Я была голодна! – выкрикнула Аллегра. Девушку начало трясти, то ли от ярости, то ли от голода, то ли от стыда из-за того, что ее прилюдно раздели и никому, похоже, нет до этого дела. – Но я умею о себе позаботиться: уж вы-то, милорд, убедились в этом на собственной шкуре! – добавила она злорадно.
      Ридли засмеялся и потер губы тыльной стороной ладони.
      – Увы, – сказал он. – Вряд ли я еще несколько дней смогу как следует наслаждаться пищей. Но если ты, крошка, была голодна, ты, по-моему, могла бы найти и другой способ заработать себе на хлеб. Например, я был бы рад предложить тебе…
      Он многозначительно улыбнулся и лениво поднял руку; его длинный палец погладил плечо Аллегры, скользнул по ключице и коснулся мягкой ямки под горлом.
      Девушка отшатнулась, чувствуя себя зверьком, попавшим в капкан.
      – Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! – выкрикнула она с вызовом.
      – Вот, мисс, наденьте.
      Управляющий Ридли подошел к Аллегре, снял с себя камзол и помог ей надеть его. Она поморщилась от боли. Брови управляющего сошлись на переносице; он был явно смущен отвратительной сценой, разыгравшейся у него на глазах, и бездумным пьянством и распущенностью своего хозяина. Ридли повернулся к сэру Генри.
      – Вы уже достаточно позабавились, Кромптон, – сказал он. – Отдайте теперь девчонку мне.
      Сэр Генри выпятил свою толстую нижнюю губу.
      – Кажется, вы забыли о существовании Черного закона, Ридли. У этой девчонки был нож, и она одета в мужское платье. К тому же бродяжка призналась, что украла кролика. Я, а не вы мировой судья в этом приходе. И я говорю, что эта проклятая воровка предстанет перед выездной сессией суда присяжных.
      – Не спешите, Кромптон. Может быть, я смогу…
      – Оставьте меня в покое, – перебила Аллегра. Мысль о том, что от ее имени будет говорить такой негодяй, как Ридли, была ей омерзительна. Как знать, чего он потребует взамен. И его заступничество совершенно излишне. Сэр Генри говорил, что не собирается сажать ее в тюрьму, но теперь из-за неприязни к виконту, похоже, переменил решение. Аллегра с ненавистью посмотрела на Ридли: – Уйдите! Мне не нужна ваша помощь.
      Виконт тихо выругался, взял ее за плечо и сильно встряхнул.
      – Глупышка, – пробормотал он чуть слышно. – Неужели тебе нисколько не дорога жизнь? Я попытаюсь спасти тебя, но для этого ты должна придержать свой дерзкий язык.
      Он повернулся к сэру Генри и изобразил на своем лице скучающую улыбку.
      – Что нужно, чтобы вы передумали?
      Кромптон тоже улыбнулся, внезапно осознав себя хозяином положения:
      – А почему я должен передумать?
      – Потому что эта девчонка меня интересует.
      Улыбнувшись еще шире, Кромптон положил руку на эфес шпаги.
      – Не хотите ли сразиться за нее, милорд? – вкрадчиво осведомился он. – Я вижу, что вы не вооружены, но я могу послать слугу за шпагой.
      В оцепенении, которое вдруг охватило Ридли, было что-то пугающее.
      – Нет, – тихо произнес мужчина, и Аллегре внезапно подумалось, что он, пожалуй, не так пьян, как казалось.
      Кромптон удовлетворенно хохотнул:
      – Значит, истории, которые я слышал о вашей боязливости, правда? Если я назову вас трусом и брошу вам в лицо перчатку, вы будете со мной драться?
      Ридли вымученно рассмеялся:
      – Нет.
      Кромптон в восторге хлопнул себя по ляжке:
      – Клянусь честью, меня не обманули! Не зря, ой, не зря вас называют трусом из Бэньярд-Холла!
      Он с ухмылкой посмотрел на слуг, упиваясь своим триумфом.
      Управляющий Ридли взревел и, сжав кулаки, бросился вперед.
      – Милорд, неужели вы не ответите на оскорбление? – вскричал он.
      Ридли не спеша подошел к столу и взял кружку с вином, из которой пил сэр Генри. Отхлебнув из нее изрядный глоток, он вытер рукой губы и пожал плечами:
      – С какой стати мне драться? Мне нужно только одно – эта девица. Она не стоит того, чтобы устраивать из-за нее дуэль.
      Виконт посмотрел на кружку с недовольной гримасой и сделал знак хозяину постоялого двора:
      – Принесите-ка мне джина. Это пойло не для меня.
      Затем он обратил взор на своего управляющего. На лице того было написано смятение, но Ридли, похоже, нисколько не волновали его чувства.
      – Бриггс, отвезите девушку обратно в Бэньярд-Холл. Мы с сэром Генри сможем уладить это дело.
      – Нет.
      Сэр Генри покачал головой. То, что Ридли совершенно не стыдился своей трусости, подпортило ему удовольствие от одержанной победы.
      – Факт остается фактом. Она беззаконно поймала и убила кролика. Согласно закону…
      Ридли раздраженно взмахнул рукой:
      – Это не повод для ареста. Кролик принадлежал мне. Он был взят из моего леса. Я разрешил девчонке его убить. Если понадобится, я подтвержу это под присягой на суде, понятно?
      Кромптону не хотелось сдаваться.
      – Вы не сможете это доказать, – проворчал он, надувшись, словно избалованный ребенок. – И как быть с оскорблением, нанесенным мне, моему достоинству?
      Губы Ридли искривились в сардонической усмешке.
      – Раны, причиненные вашему достоинству, будут излечены, когда вы поедете в Лондон и станете там рассказывать, что виконт Ридли отказался драться с вами на дуэли.
      – Хм. – Кромптон заколебался. – Что ж, возможно, вы и правы, однако… – Он задумчиво сдвинул брови и поскреб свой тройной подбородок.
      Ридли быстро приблизился к Аллегре и своему управляющему.
      – Скорее, Бриггс, надо воспользоваться тем, что он колеблется, – тихо проговорил он. – Садитесь в карету и отвезите девушку в Бэньярд-Холл. Велите накормить ее и одеть в женское платье.
      – Но как вы сами доберетесь до дома, милорд?
      – Пришлите сюда грума с лошадью для меня. А до тех пор, – Ридли сально ухмыльнулся, глядя на розовощекую служанку, принесшую бутылку джина, – я найду, чем себя занять.
      – Вам нет нужды так затрудняться из-за меня, милорд, – сказала Аллегра, надеясь, что ее слова прозвучали достаточно почтительно. Видит Бог, дерзость и вызов ничего ей не дали. Но может быть, этого человека удастся уговорить оставить ее в покое. – Просто отпустите меня, и я уйду. Ни вы, ни сэр Генри больше никогда меня не увидите.
      Ридли покачал головой:
      – Пока у меня нет намерения тебя отпускать. Ты меня заинтриговала. Как тебя зовут?
      – Аллегра… – Девушка запнулась. Будет лучше, если никто не узнает, что ее фамилия Бэньярд. – Макуорт, – закончила она. Это была девичья фамилия ее прабабки. Ридли, прищурясь, улыбнулся:
      – Ну что ж, Аллегра Макуорт, возвращайся с Бриггсом в Бэньярд-Холл и жди меня. Я еще тобой займусь.
      Аллегра устремила на него взгляд, полный злости. Как же она ненавидела это ухмыляющееся лицо, эти холодные карие осоловелые от джина глаза, жестокую чувственность этих губ. А между тем ее спина болела все сильнее, голова кружилась от голода, и Джон Уикхэм был мертв. Она застонала.
      – О Господи, чего вы от меня хотите? – устало спросила девушка.
      Его блудливый взгляд скользнул по ее шее и остановился на губах.
      – Многого. У меня богатая фантазия, – ответил Ридли голосом, хриплым от джина и похоти.
      – Будь ты проклят! – крикнула Аллегра, вскидывая руку, чтобы ударить его по лицу и стереть с него эту мерзкую, сальную ухмылку. Но в эту минуту силы окончательно покинули ее, и рука сама собой опустилась. Она в отчаянии заморгала, борясь со слабостью и подступающей тошнотой.
      – Обопритесь на меня, мисс. – Бриггс обнял ее за талию; если бы не его сильная рука, она бы упала.
      Ридли рассмеялся:
      – Вы всегда остаетесь безупречным джентльменом, не так ли, Бриггс? Не сомневаюсь, что вы бы на моем месте приняли вызов Кромптона. – Бриггс сжал зубы и промолчал. Ридли опять рассмеялся. – Что ж, посмотрим, удастся ли мне уговорить Кромптона не передавать дело в суд. А вы отвезите это существо домой. – Он втянул носом воздух и поморщился. – И ради Бога, проследите, чтобы она приняла ванну!

Глава 3