Глава девятнадцатая

СНОВИДЕНИЯ И ВОСПОМИНАНИЯ

Арго снова обмотали веревками и впрягли Рувио. Безотказный конь выволок Арго на берег и потащил через опустевший лагерь в лес.

– Где ты был? – Ясон с подозрением рассматривал меня. – У тебя опять птичий взгляд.

– Потом расскажу, – бросил я. – У меня еще кружится голова.

На самом деле я со страхом оглядывался, нет ли поблизости Ниив. Не увидев ее, я почувствовал облегчение.

Миховар и его люди вместе с германцами приготовили укрытие для корабля – неглубокую траншею, скрытую ветками. Арго с трудом затащили на место и прикрыли, насколько это было возможно. Конечно, охотники или фуражиры могли обнаружить его, но с реки корабль был совершенно не виден.

Ясон пробрался на судно между многочисленными веревками и с помощью Рубобоста открепил голову Госпожи Леса. Ее завернули и уложили в большую из двух повозок, подготовленных для похода. Ясон один вошел в Дух корабля и под присмотром Миеликки вырезал его сердце. Кусок почерневшего дерева с неровными краями напоминал обломок корабля после кораблекрушения, но на самом деле в нем сохранялись все воспоминания старых времен. Ясон отнес сердце в повозку.

Резную голову и сердце покрыли двумя дополнительными слоями ткани, а потом сверху забили досками. Кроме этого ценного груза в повозке находились провизия, веревки и оружие. Оси всех четырех колес были смазаны жиром. Сзади прицепили два запасных колеса. Рувио без усилий сможет тащить такую небольшую повозку.

На приготовления ушел всего один день. Ночь мы провели в лагере внутри заграждения. Мы лакомились едой, приготовленной Миховаром, пили молодое вино, которое Илькавар обнаружил в глиняном кувшине среди мусора на берегу. Вина было немного, но вольки добавили в него пряностей и подогрели. Благодаря всем этим усилиям усталость и раздражение были забыты и на смену им явились остроумие и желание делиться разными историями.

Тайрон поведал нам свою версию мифа про Дедала и его сына Икара, согласно которой отец пропустил сквозь тело бронзовые сухожилия, чтобы закрепить механические крылья. Илькавар спел нам песню, к великой радости Урты, зато, судя по мрачному виду Ясона, ему понадобилось все его терпение, чтобы дослушать до конца. Миховар и его товарищи сплясали для нас под бой барабана, добавляя к танцу звериные выкрики, а порой довольно мелодичное пение. Это был танец в честь успешной охоты на тигра, которая позволила забрать у зверя его дух. Как мы узнали, тигры редко появляются в их землях, они считаются вестниками перемен и знамением удачи.

Потом Улланна оплакивала свою родину, к счастью, плач был коротким, а Конан и Гвирион как-то странно загудели, довольно мелодично. Они объяснили, что столь необычные звуки «выражают потаенную потребность всех мужчин и женщин в безопасном доме на земле предков».

Миховар остался равнодушен к их пению. Слишком сентиментально для него.

– Вам вряд ли захочется заводить дом в земле наших предков, – заворчал он. – Снег по самую шею, мороз пробирает до костей, а норки жрут ваши ноги. В нашей песне все-таки поется про охоту и добычу…

Костры начали затухать, Конан пошел от костра к костру, он подбрасывал дрова, возвращая огонь к жизни и даря нам тепло. Катабах и Рубобост занимались лошадьми. Манандун и Урта отошли в сторону, негромко разговаривая. Но вот Манандун поднялся, оставляя командира одного. Он знаком показал Улланне, что беспокоить Урту не стоит.

Тогда Улланна присела, завернулась в плащ, положила рядом копье и меч и принялась смотреть на звезды. Она не шелохнулась, когда Урта поднялся, надел плащ и вышел из ограждения. Я пошел за ним на некотором расстоянии, пока не убедился, что он направляется к реке. Он неподвижно застыл у воды, в которой отражались звезды, поднял взгляд к небесам и погрузился в свои мысли.

Я хотел поговорить с ним, рассказать, что я решил пойти впереди аргонавтов, но момент был явно неподходящий. Однако я недалеко ушел, другой человек неожиданно вынырнул из темноты, настороженный и любопытный, от него сильно попахивало вином. Он подошел и обнял меня за плечи:

– Я сейчас разговаривал с плаксивым ибернийцем, а он посоветовал спросить у тебя. Давай погуляем. Я слышал, что ты от нас уходишь, скажи хотя бы почему.

Ясон, как всегда, сразу переходил к делу, при этом весьма дипломатично.

Мы пошли вдоль реки в противоположную от Урты сторону.

– Он уже чует подлых своих предателей, – сказал Ясон, оглядываясь на одинокую фигуру кельта. – Кажется, он вызывает титана. Кельты всегда обращаются к титанам, когда возникает нужда.

– Мы все будем там, когда возникнет нужда.

– Мы? – Ясон остановился и пристально посмотрел мне в глаза. – И ты тоже?

Интересно, что наговорил греку Илькавар? Словно отгадав мои мысли, Ясон продолжил:

– Илькавар сказал, что ты знаешь, как быстро попасть на юг. Я спросил его, где же ты можешь оказаться. Я беспокоился о тебе, потому что девчонка из Похйолы тоже пропала.

Ниив? Она скорее всего где-то рядом, наблюдает за нами из темноты.

– Да, он все правильно сказал, – подтвердил я. – Под землей есть проход, который ведет вперед, я смогу обогнать вас, а может быть, и армию Бренна. Я вас покину ненадолго, чтобы проверить путь. Больше ничего не могу тебе сказать, кроме того, что меня поймало мое прошлое, с ним требуется разобраться.

Ясон пожал плечами:

– Всех нас поймало наше прошлое. Почему ты должен быть исключением? Но ты должен был сказать мне раньше, до того как мы приготовили повозки и лошадей. Мы все можем пройти туннелем.

Я тут же вывел его из заблуждения. Ни один смертный не сможет пройти через ворота в подземный мир. Это возможно только после смерти. Илькавар, как он утверждает, родился для таких путешествий, правда, ходит он вслепую. Как и некоторые другие аргонавты, он – полулегенда, получеловек. Тайрон разбирается в лабиринтах, Рубобост обладает недюжинной силой, Улланна замечательная охотница. Но даже они, кроме, может быть, Тайрона, не смогут пройти под землей.

– И где твой подземный проход выходит на поверхность? – спросил Ясон, помолчав.

– На юге, конечно, – ответил я. – У меня даже есть догадка, где именно, но я не совсем в том уверен. Илькавар поможет мне, если мы вдруг заблудимся.

Ясон недовольно нахмурился, но, заметив улыбку на моем лице, засмеялся:

– Ладно. Тогда желаю тебе удачи.

Но я не стал говорить ему, что это Тропа Медеи или, по крайней мере, проход, соединяющийся с ее Тропой. Я был искренен, когда говорил Ясону, что не совсем уверен. Однако все святилища имеют свой особый запах – иногда сладковатый, как мед, иногда едкий, как сера. А вот запах кедра и розмарина, достаточно сильный, несмотря на присутствие серы, который я уловил при нашей встрече с Медеей, указывал на место, где я уже бывал, а именно на оракул, вполне определенный оракул, если я не ошибаюсь.

– Как я заметил, ты больше не носишь тот зуб-амулет, что подарила тебе девчонка, – неожиданно сказал он.

Сначала я зашил седью в свою куртку из овчины и почти забыл про нее. Но после того печального случая, когда Ниив вмешалась в мой полет над армией в теле сокола, я вытащил ее подарок из своей одежды. Я заподозрил, что она может легко его отыскивать, а мне совсем не хотелось, чтобы Ниив меня преследовала.

Сейчас седья была спрятана на растерзанном Арго, засунута далеко за переборку в трюме.

– Я буду скучать по тебе, Мерлин, – говорил Ясон, когда мы уже возвращались к кострам. – Я прекрасно понимаю, что нахожусь здесь лишь благодаря тебе, твоему упорству и вере в меня. А еще благодаря твоим магическим способностям и тому, что мой мир сошел с ума! Правильно я говорю? Отец и сын снова живут на земле через семьсот лет после своей смерти. – Он задумчиво кивнул своим мыслям. – Да. Пожалуй, иначе как сумасшествием это не назовешь.

В этот момент я готов был сказать ему то, что знал теперь наверняка: Медея тоже жива в этом безумном мире. На самом деле она была жива все эти годы, она странствовала по предначертанному ей пути, долгие годы выжидала, когда ее сыновья снова появятся на земле, выйдут из тьмы на свет, из одной эры в другую и не будут знать о потерянном времени.

Но мой инстинкт подсказывал, что еще рано упоминать Медею. Он тогда растеряется, утратит свою целеустремленность. Он должен думать только о сыне и о том, как его найти.

То, что я узнал на Альбе, и слова Медеи – «Я остановила его на Альбе, остановлю и здесь» – требовали, чтобы я сказал ему что-то еще, чтобы разжечь его интерес.

– В чем дело? – спросил он, заметив мой странный взгляд.

– Кажется, я знаю, где прячется Кинос, – сообщил я.

Его глаза округлились.

– Кинос? Маленький Сновидец? – Лицо его оживилось, на нем читались удивление и интерес. Он обнял меня за плечи. – Откуда ты знаешь? Как тебе удалось? Ты же видел только Тезокора, так ты говорил. Ты видел Киноса? Он тоже приходил в оракул? Почему ты раньше не сказал? Мерлин! Где он?

Я снял руки Ясона со своих плеч, его пальцы так впились в мое тело, что я начал опасаться за свои драгоценные кости.

– Он на Альбе, прячется в том месте, которое называют Страной Призраков. Царством Теней Героев. Он «живет между стен, омываемых морем». Помнишь, я рассказывал тебе о посещении Тезокором оракула? Омываемые морем стены – это скалы Альбы. Но Страна Призраков очень непростое место. Это не просто земля, где обитают умершие. Там живут и еще не рожденные. Каким-то образом Кинос сумел туда войти.

Как? Конечно, его отправила туда Медея! Но я не мог сказать это Ясону.

А Ясон пребывал в недоумении. После долгих раздумий он тряхнул головой и отошел от меня.

– Странная у тебя манера работать, Мерлин. Ты странное, неземное существо. С чего бы мне сомневаться в твоих словах? Но я сомневаюсь. И все потому, что я очень хочу, чтобы все так и было. Я очень боюсь разочарования. Один сын за один раз, так ты мне говорил, а я просто готов взорваться от желания увидеть моего маленького Тезокора. Не могу дождаться, когда прижму его к груди.

Я не мог не рассмеяться:

– Он вовсе не «маленький Тезокор», Ясон. Он взрослый мужчина. По силе он мало уступает Рубобосту. А зовут его Царем Убийц. Я бы на твоем месте поостерегся.

Ясон отмахнулся от меня – он сам все это знал, но не это главное. Главное было увидеть сына, воссоединиться с ним.

– Почему ты так уверен? – снова начал он допрос. – Про Киноса?

– Когда я был в Стране Призраков, я видел там Тезокора. Я не стал тебе говорить, потому что сам был озадачен, почему он вдруг находится в двух разных местах одновременно. Арбам, тесть Урты, видел этого молодого человека и раньше, когда смотрел на остров со стен крепости. Он говорил, что у этого мужчины есть брат. Он был уверен, что они два «брата во гневе», так он их назвал. У меня есть объяснение этому. К тому времени, как мы снова встретимся, я буду знать уже наверняка. Помни, один сын за один раз, Ясон. Но скоро мы найдем их обоих. Считай это хорошей вестью.

– Хорошо будет тогда, когда я обниму своих сыновей, когда увижу их глаза, – мрачно бормотал он. – И только тогда я поверю, что это не сон. Иногда мне кажется, что я очнусь и почувствую холодную воду в легких, а моя тень снова возопит из озера.

– Нет, это не сон, – заверил его я. – Ты сам вскоре убедишься.

Он кивнул как бы в знак благодарности и смирился с моим отъездом.

– Ну что ж, ты уходишь, Мерлин. Пусть хранит тебя Посейдон, пока ты будешь в подземном царстве.

Ясон согласился, что остальным лучше сообщить об этом уже после моего ухода.

Я решил, что, поскольку корабль сейчас брошен, некоторые аргонавты могут решить, что для них путешествие закончено, и отказаться от похода на юг. Особенно это касалось Миховара и его вольков, поскольку они согласились плыть на Арго, рассчитывая в конце концов попасть домой. Они часто обсуждали этот вопрос, но мысль о теплом юге, о загадочном походе Бренна и тайны оракула удерживали остальную команду. Верхом и пешком, иногда в повозке, которую потащит Рувио, они образуют как бы сухопутный Арго.

Урта все еще стоял у реки. Я осторожно подошел к нему и сообщил, что ухожу. Он хмуро смотрел на меня:

– Ты же обещал, что будешь оскорблять Куномагла, пока тот остается в живых. Твои слова.

– Я надеюсь обернуться вовремя, – ответил я. – Вы догоните армию не раньше чем через несколько недель. А потом нужно будет еще найти твоего врага. Эта огромная орда растянулась по горам.

– Я найду его, – заявил Урта без малейшего колебания. – Запах этого ублюдка помнят мои собаки. Как только они начнут пускать слюни и их глаза покраснеют, я буду знать, что он рядом. Безопасного тебе путешествия, Мерлин. А где твоя девушка? – вспомнил он. – Та, что должна присматривать за моими собаками?

В самом деле где? Я признался ему, что не знаю, но попросил быть с ней помягче, если он ее увидит, и уговорить не искать меня, а остаться с ними. Она не сможет меня найти в царстве Посейдона.

– Пожалуй, мы все теперь знаем, – многозначительно хмыкнул Урта, – что ты ходишь туда, куда хочешь.

Илькавар собрал для нас припасы, как мы и договаривались: еду, воду, немного горьких трав, которые я нашел на опушке леса, полоски коры дуба, пепел и лесные орехи. Нам пригодится все это для талисманов в случае нужды. А еще мы взяли оружие, но для защиты не от обитателей подземного мира, а от людей на противоположном конце прохода.

У каждого из нас будет кинжал, нож, четыре тонких метательных копья с заостренными железными наконечниками. У Илькавара будет еще и праща, а также небольшой мешочек с «волшебными камешками», как он их называл, – это оказались небольшие каменные наконечники для стрел, очень старые.

Приготовив все, что потребуется в дороге, мы выскользнули из ограждения, нашли ручей и пошли вдоль него через ночной лес к высокому кургану, где даанцы хоронили своих мертвецов у самого входа в подземный мир.

Глава двадцатая

ТЕНЬ ИЗ СТРАНЫ ПРИЗРАКОВ 

У греков есть специальное слово, означающее смятение и растерянность, возникающие как результат чрезмерной самоуверенности. Оно очень хорошо подходило ко мне. Я был абсолютно уверен, что догнать Медею в подземном мире будет так же просто, как преследовать армию из десятков тысяч воинов. Но армия оставляет за собой множество следов, она опустошает земли на своем пути. А в подземном царстве, где Персефона и Посейдон могут передвигаться только в виде летучих мышей, где множество тропинок отходят в стороны от мрачного коридора в скале и не меньшее их количество начинается от озера и где нет ни намека на присутствие Медеи, а все запахи давным-давно выветрились, задача становится значительно труднее.

Очень скоро мы заблудились.

– Это я во всем виноват, – мрачно заявил Илькавар, уже в который раз забрасывая удочку в попадавшиеся на пути пруды в надежде поймать рыбу. Но каждый раз он вытаскивал лишь вязкие пучки водорослей. – Я не обращал внимания на приметы.

Какие приметы?

Увы! Он сам не знал. Если они и были, Илькавар их пропустил. Он не обращал внимания.

Даже его волынка не пригодилась. Он наполнял ее воздухом, давил на нее локтем, зажимая нужные дырочки на деревянных трубках, но рождались лишь печальные, слабые звуки, похожие на предсмертный стон.

Посейдон похитил его музыку. А без волынки он не мог петь. Голос его стал неживым. Илькавар не мог песней призвать кого-нибудь или что-нибудь, не мог разжалобить призраков, чтобы они пришли нам на помощь, не мог вызвать ветер из верхнего мира или гром, за раскатами которого мы могли бы следовать вперед. Не мог он и спеть тайную песню Медеи и заманить ее поближе к нам, чтобы мы определили направление.

– Не думаю, что подобное могло случиться с Орфеем, – жаловался с несчастным видом иберниец.

Я напомнил ему о печальной судьбе Орфея. Его разорвали на кусочки фракийские вакханки и выкинули останки в реку, где его голова, отделенная от туловища, продолжала петь.

– Да, так все и случилось, – с умным видом кивал Илькавар. – Такова судьба музыканта – время от времени впадать в немилость у публики. Тогда мне, наверное, повезло. Но мне очень не хватает моих песен.

Он мрачно посмотрел на меня:

– А ты можешь петь?

Я признался, что Посейдон украл и мой голос, а если точнее, мне уже приходилось сталкиваться с тем, что, попадая в подземное царство, я теряю большую часть своих магических способностей. Мне всякий раз удавалось отсюда выбраться, хотя под землей мои чары не действовали. Я никогда не интересовался, почему так происходит, просто принял к сведению.

Чуть раньше я уже пытался петь песню Медеи и понял, что мелодия у меня не получается. А еще я пытался вызвать собаку, сокола и рыбу, и каждый раз меня ждала неудача. Было бы очень кстати обнюхать все коридоры, но я никак не мог добраться до моих костей с магическими надписями и руководствами, словно они были запечатаны.

– Ты обычный человек, – разочарованно вздохнул Илькавар. – Самый обычный человек.

– Да, на данный момент. А когда мы снова выберемся на поверхность, – с усмешкой добавил я, – я опять превращусь в монстра.

– Хочу надеяться.

И тут Илькавару пришла в голову мысль.

– Аргонавты поговаривают, что ты можешь летать и плавать, бегать и многое другое, что могут делать звери. И в самом деле, помнишь, я нашел тебя под мешковиной в разрушенном доме и тогда ты был похож на птицу и на собаку больше, чем на человека? Ты тогда как раз превращался. Только не говори, что я ошибаюсь. Я знаю разных колдунов, которые могут превращаться, у некоторых след зверя остается на лице навсегда, а некоторых выдает только запах. И признайся, друг, когда я застал тебя там, от тебя исходил запах птичьего помета и ты дышал, как собака.

– Спасибо.

– Точно тебе говорю. А еще поговаривают…

– Я знаю, что про меня говорят. И ты совершенно прав. Я нередко летаю в соколе. Это непросто, но очень полезно. И еще, хочу сразу ответить на твой вопрос, я уже все перепробовал: птицу, собаку, рыбу, ребенка… Я даже пытался войти в корень одного из этих деревьев…

Свод коридора над нами представлял собой жуткое переплетение корней и отростков – нижнюю часть того солнечного мира наверху, закрытого от нас. Илькавар посмотрел на переплетающиеся корни, потом на меня, было заметно, что он считает меня ненормальным.

– Зачем?

– Лесные корни соединятся. Сейчас мы как раз под лесом.

– Понятно. Я не знал. Но давай вернемся к тому, о чем мы беседовали. Еще говорят, что ты можешь гораздо больше, чем используешь.

Интересно, с кем он разговаривал обо мне? Или он просто догадывается? И все-таки правильный ответ будет: Урта. Я очень многое доверил Урте, а тот сильно сдружился с ибернийцем во время нашего речного перехода, несмотря на то что их народы нередко воевали между собой.

– И что конкретно сказал тебе Урта?

Илькавар смутился:

– Что тебя с детства преследуют десять лиц, что они тоже записаны на твоих костях, что твои кости могут открывать миры, десять миров. И если я правильно понял, ты открываешь их, превращаясь в птиц, собак…

Я поднял палец в знак того, что прошу его остановиться. Меня встревожило, что он так много знает. Я не сердился – просто не люблю думать о том, что сокрыто внутри моей плоти и что я использую это все чаще и чаще, после стольких веков благоразумного воздержания.

– И к чему ты клонишь?

– Что еще ты умеешь? Ты наверняка можешь вызвать что-то, что поможет нам найти дорогу. Если не собака, то, может, летучая мышь? Червяк, пожалуй, слишком медленно ползает.

Я снова подал ему знак замолчать. Мне надоело его общество, его приставания. Хотя он, конечно, прав. Десять миров, как он сказал, были на самом деле в моей власти.

Я выбрал тот, которого всегда старался избегать. Только он не был закрыт для меня в подземном мире.

Морндун.

Тень из Страны Призраков…

Я и забыл, насколько болезненно вызывать призрак.

Жизнь, которая должна лететь быстрее, вдруг замедляется, окутанная сумрачным холодом. Лед сковывает конечности, а в голове рождается вопль отчаяния. Время все тянется и тянется, бесконечное, унылое, мучительное, пустое, тоскливо тянутся дни, проходят годы. Тени, что наблюдают за мной, – тени потерянных душ. Они бродят, кричат, ругаются, проклинают. Ноги не слушаются, очень трудно их переставлять. Такое чувство, что вязнешь в грязи, запахи противные, пахнет разложением. Издалека доносятся голоса: то крики матери, то вопли отца, то плач сестры. Они ушедшие из жизни. Мы приучаемся мириться со скорбью в душе, думать о насущном. О завтрашнем дне. Но когда вызываешь призрак, вызываешь то, что обычно спрятано, что мы стараемся не тревожить в своей душе.

Заглядывать туда больно.

Только представьте, каково мне пришлось. Я намного старше любого покойника, лежащего в озере, около которого я стоял. Вызвать призрак – значит вернуть из забвения моменты счастья и удовольствия, которые я испытывал, когда еще не было даже гор.

Скрючившись на берегу, я зашелся криком.

Илькавар отскочил подальше, на безопасное расстояние.

Я вызывал мертвых, и они откликнулись на зов. Не все, некоторые были так стары, что смогли лишь высунуть голову над водой. Кое-кто из них смог подойти ко мне, они стояли, наклонившись вперед и прижимая руки к груди, как обычно делают мертвые. Они рассматривали меня темными, пустыми глазницами. Когда они подошли достаточно близко, я увидел, как сильно они хотят услышать от меня, что я пришел, чтобы вывести их отсюда. Как ужасна была их смерть, как преждевременно она наступила. Они решили, что этот юный посланец прибыл сюда, чтобы повести их наверх, к солнечному свету, туда, где время бежит, а не ползет…