Кодекс Мерлина (№1) - Кельтика

Сразу четверо воинов поскакали к нему. Он отступил назад, поднял щит и еще раз выкрикнул мое имя. Тень от копья теперь падала на него. Но резко отданная команда, прозвучавшая из передних рядов, остановила атакующих. Они развернулись и поскакали обратно, а затем вдоль рядов загромыхала колесница.

– Мерлин! Мерлин! Отправляйся к всаднику!

Я вышел вперед и остановил колесницу:

– Он зовет меня.

– Бренн велит пойти и поговорить с ним. Похоже, он тебя знает.

– Передай Бренну, что этот человек – мой друг, еще он друг Урты, он не опасен.

Кельт в колеснице громко расхохотался, его наверняка рассмешило предположение, что один человек может представлять опасность для нашей орды.

Я пустил коня вперед по костям, направляясь к Ясону, который не отрывал от меня своего сурового взгляда. Позади него из расселины задувал и выл сильный ветер. Вблизи я понял, что в расселину могут въехать не более четырех всадников в ряд или войти человек шесть пеших.

– Я ждал тебя, – заговорил Ясон. – Я гонялся за призраком.

– Я знаю. Тайрон рассказал.

– Он сказал, чей это был призрак?

– Тезокора.

– Он позвал меня, Мерлин. Но как только я подъехал, он развернулся и ускакал прочь, словно рассердился. Я мчался что было мочи, но не мог его нагнать. Мне, конечно, следовало бы догадаться что его подослали, чтобы обмануть меня. Тогда возникает вопрос: откуда взялся призрак?

– А ты как считаешь?

Что я мог ему сказать? Что Медея жива и находится в этом мире? По его взгляду я догадался, что он подозревает меня. Подозревает, что я что-то недоговариваю. Если бы это случилось до того, как я узнал правду о Медее, я бы все рассказал ему. Но лицо этой женщины, ее узнающий взгляд, вспышка нежных, приятных воспоминаний останавливали. Я почувствовал, что это было бы предательством.

Ясон продолжил:

– Ты видел призрак в Альбе. Не может ли это быть тот же?

– Возможно, Ясон. Я уверен, что, когда Медея прятала от тебя детей, она спрятала их порознь, одного в Греции, а другого на Альбе. Каждому из них она дала по призраку брата, чтобы они не скучали друг без друга, чтобы были счастливы. Но когда они достигли определенного возраста, призраки исчезли.

Ясон еще сильнее нахмурился:

– Очень странная идея. Откуда ты можешь все это знать?

– Потому что Оргеторикс рассказал мне о своем детстве.

– Он рассказал тебе? – Ясон одновременно изумился и оскорбился. – Когда? Когда он говорил с тобой? Ты с ним встречался?

– Он был в этой армии. Пока ты гонялся за призраком, я встретил его у оракула в Аркамоне.

– А сейчас он где?

– По-моему, он отправился вперед на разведку. – Я указал на расселину.

– Он спрашивал обо мне? Он знает, что я его разыскиваю?

– Пока нет…

Ясон был хитер. Его тонкие губы тронула улыбка. Конь забеспокоился, почувствовав напряжение всадника.

– Что ты от меня скрываешь, Мерлин? Чего ты недоговариваешь?

Я не успел ответить – через долину скакал Илькавар, оповещая о своем приближении прерывистыми взвизгами волынки. Вслед за ним скакал Тайрон. Позади стеной стояли воины Бренна, нетерпеливые, напряженные, ждущие приказа. Они ехали врозь на случай, если греки вдруг появятся на скалах над долиной.

Илькавар остановился и улыбнулся:

– Послание от Болджоса.

– Что в нем?

– А ты как думаешь? Должен заметить, что сначала там идут только сильные выражения. Если коротко, он хочет знать, что за чертовщина здесь происходит, почему, с вашего позволения, вы здесь расселись и болтаете. И если у вас найдется свободная минутка, будьте так любезны, сообщите ему и Бренну свободен проход или нет. Мне кажется, что вы только что оттуда вышли. – Теперь он обращался к Ясону.

– Нет, ошибаетесь. Вон тот грек вышел. – Ясон кивнул на раздетый, окровавленный труп, лежащий за копьем.

Я только сейчас обратил внимание на тело. Вот откуда у Ясона новое оружие.

– Но он был один. И я не могу ответить на ваш вопрос.

– Мы можем попробовать узнать, – предложил Илькавар. Он глянул вверх на величественный, поросший низкими искривленными деревьями монолит. – Чую, ни через гору, ни под горой мы не пройдем. – Он подмигнул мне и усмехнулся. – Клянусь грудью Неметоны! Еще совсем недавно нам довелось проплыть по ручейку не больше струйки мочи холодным утром, если давно не пил. После такого, думаю, этот проход нам не страшен. А ты как считаешь, Тайрон?

Суровый критянин сохранял невозмутимость. Он взглянул вверх на узенькую полоску неба, пожал плечами и пробормотал:

– О чем тут говорить!

– А где Гвирион и Конан? – поинтересовался Ясон.

– Бог их знает, – ответил Илькавар. – В последний раз я видел их в стельку пьяными. Я их поищу.

– И еще Рубобоста с огромным конем, и Утру с его верными утэнами, – добавил Ясон.

Я рассказал ему о том, что Рубобост возвращается на север, о поединке Урты, о том, что корнови, Урта и Улланна выпадают из игры.

Впервые я увидел Ясона в печали. Но он был рад, что Урта выиграл поединок.

– Я должен был остаться, – тихо сказал он. – Не нужно было гоняться за призраками. Поединок Урты с тем негодяем, конечно, не помог бы мне найти сына, но все равно следовало остаться ради других. Мы обязаны держаться вместе. Черт! Черт!

– Нам нужно идти вперед, – сказал Тайрон, глядя на ахейца в упор.

– Да, я знаю. Найдите кимбров.

Тайрон и Илькавар поскакали с докладом.

С нами отправились четверо из армии Болджоса; если мы натолкнемся на опасность, они поскачут обратно и предупредят. Мы въехали в расселину вслед за Ясоном. От скал исходил холод. Каждый шаг, каждое слово отражались от стен и усиливались эхом. Проход петлял то влево, то вправо, то расширялся, то сужался настолько, что только двое могли идти рядом. Небо над нами превратилось в узкую лазурную ленточку, неровную из-за ветвей деревьев.

– Это смертельный капкан, – зачем-то сказал Илькавар. – Наверху чувствуется какое-то движение. За нами наблюдают.

Уверен, так оно и было.

– Возьми поводья моего коня, – шепнул я ему, – и следи за мной.

Он кивнул, подтверждая, что понял.

Я вызвал сокола и вылетел из расселины, опасаясь камней и стрел. Теперь я видел, что ждет нас впереди. Расселина расширялась и выходила на равнину, где нас поджидали стройные ряды греческих воинов. Солнечные блики играли на их шлемах и щитах, вдоль рядов носились конники. Греки знали, что мы приближаемся. Перед самым выходом из расселины они устроили фальшивый сосновый лес, чтобы первые кельты, вышедшие на равнину, не сразу поняли, что их ожидает.

Но наверху над расселиной я видел лишь камни, кусты, искореженные ветром деревья. Несколько оленей спокойно паслись в траве. Те из них, что были сообразительнее, начали искать убежище – они заметили в небе меня.

Я очень сильно удивился, что над нами никого нет. Что же тогда видел Илькавар?

Я вернулся в свое тело, забрал поводья и догнал Ясона.

– Нас ожидают. Нам здесь не пройти, да и ты, хоть ты и ахеец, не пройдешь, новые греки тебя не признают. Нам следует вернуться и предупредить Бренна.

Ясон еще немного проехал вперед, услышанное явно рассердило его. Он хотел ехать дальше. Он хотел догнать своего сына. И не мог смириться ни с чем другим, тем более что теперь подобрался к сыну совсем близко. И близко к своей родине.

Но он все-таки повернул назад и коротко кивнул:

– Ты прав.

Четверо воинов Болджоса поскакали назад, словно за ними гнались сами фурии, мы же отправились вслед за ними легким галопом.

Мы только что выехали из расселины, когда первые ряды армии ринулись в нее. То были ремы, прекрасные наездники, но не очень хорошие бойцы. Тем не менее они были полны решимости прорваться в Фермопилы. С мрачными лицами они проехали мимо нас, держа наготове копья и щиты, чтобы прикрываться от падающих камней.

Бренн отправил их на верную смерть, жесткое решение для такого расчетливого человека, как он.

Сразу за ремами он двинул замечательных копейщиков из тектосагов, гесатов, тех же, что столь дерзко разграбили Аркамон. Их раздражало тесное пространство, поэтому они стремительно неслись вперед и громко требовали, чтобы ремы освободили им дорогу.

Этим они лишь приближали свою смерть.

И тут я понял, слишком поздно, что Медея помешала мне увидеть все. Она поступила, как когда-то я с дозорным. Тогда он удивился, что ничего не заметил. Наверное, умирая, он все пытался понять, как не почувствовал, что земля под ним содрогается от топота наступающей армии.

А теперь я сам просмотрел ряды греков на гребне горы. Сверху посыпались камни, они давили всадников. Те в панике налетали друг на друга. Расселина в горе наполнялась мертвыми телами.

Но Бренн подгонял людей, и новые ряды вливались в разлом, держа поднятые щиты, наступая на погибших и раненых.

После каменного дождя греки принялись метать копья, стрелять из лука и пращи.

Но что за силища была сокрыта в этой армии! Бренн предвидел трудности у Фермопил. Он всех подготовил. Последующие ряды воинов кидали на убитых щиты, создавая мост. По каждому упавшему пробегало пятеро. Там, где ущелье расширялось, они перестраивались, образуя фаланги. Кланы перемешались, все думали только о выполнении задачи. Оружие раздавалось, обменивалось, те, кто лучше владел мечом, забирали мечи у тех, кто лучше метал копья.

Я тоже отправился в проход, хотя Бренн и Болджос уже вошли в него в разное время, чтобы увеличить шансы.

Оба прошли, хотя Болджос потерял палец – в него попало копье, брошенное сверху, оно прошло через руку и воткнулось в седло.

Когда мы мрачно стояли в долине костей, Илькавар бросил на меня взгляд, полный раздражения:

– Я же говорил тебе, что там наверху люди…

– Меня провели.

Ясон услышал наш разговор:

– Кто провел тебя? Кто мог провести человека, способного поднять мертвый корабль со дна озера? Который никогда не стареет? Не умирает? Иногда тебя невозможно понять. Ты что, играешь с нами, Мерлин?

– Нет, меня провели.

Аргонавты столпились вокруг меня, на их лицах была то ли боль, то ли отчаяние. Ясон сказал:

– Напомни мне, что мой сын сказал Бренну? О предательстве. Как он сказал? Напомни.

Я ничего не ответил. Ясон убрал меч. Он знал, уверен, что знал. Он хотел, чтобы я подтвердил, что не предам его ночью, только при свете дня. Так сказал его сын предводителю.

И снова, прежде чем я что-либо сказал, Ясон заговорил:

– Она отправила моих сыновей сквозь время. На семьсот лет вперед, если верить тебе. А сейчас ты заявляешь, что у каждого из них был призрак брата. Я вижу призраков и преследую их. А ты разговариваешь с моим сыном за моей спиной!

Он подъехал ко мне поближе:

– Скажи мне правду, Мерлин. Она ведь жива? Она тоже отправилась сквозь время за ними. Она сейчас с ними. Эта ведьма чинит нам препятствия. Скажи мне правду… пожалуйста…

Илькавар пристально смотрел на меня: Он-то, конечно, знал, но ничего не сказал.

– Да, – признался я. – Да. Она жива. Она постаралась преградить тебе путь на Альбу, потому что там спрятан Кинос. Те огромные статуи, наш страх, возможно, и само опустошение земель – дело ее рук, хотя в этом я не уверен. Она отравила твои мысли на Рейне, чтобы Арго восстал против тебя.

– Она была на Арго? – зарычал Ясон.

– Пряталась. Она умна. Даже Миеликки не знала, что она там.

– Боги знают все.

– Увы! Нет. Или, напротив, к счастью. Она посылала призраков своих сыновей им самим, чтобы те были счастливы. А тебе, чтобы поддразнить и обмануть. Она не позволила мне увидеть греков на скале. Бог знает, возможно, она и во многом другом мешала мне. Я не ожидал ее появления, поэтому и не увидел.

– Она прибыла вместе с ними, – повторил он мои слова.

Он спрашивал, не утверждал. Он чувствовал, что дело не в этом.

Я ничего не сказал. Мне нечего было сказать. Ясон один из немногих людей, встретившихся мне за мою очень долгую жизнь, для кого я был открыт, словно разрезанная туша на столе.

– Ты лжец! – выдохнул он. – Клянусь Священным Быком, ты меня обманывал. Не знаю как, не знаю, в чем именно, но обманывал. Ты предал меня! Что-то теперь произойдет. – Он в отчаянии повторил: – Что-то должно произойти. Оставь меня, Антиох. Нашей дружбе конец!

Он отвернулся и поехал туда, где воины продолжали втискиваться в расселину, готовясь к штурму в ее конце. Гвирион бросил мне:

– Он что же, поедет один? Разве за этим мы сюда приехали?

Тайрон крикнул:

– Что бы там ни произошло между тобой и Ясоном, настоятельно советую забыть об этом на время. Мы должны прорваться; Кроме того, разве мы не обещали помочь Ясону за проезд на его корабле?

– Поехали, Мерлин, – осторожно позвал меня Илькавар. – Может, этот проход и называют Жаркими Вратами, их жар – ничто по сравнению с тем, что ждет нас с другой стороны разлома!

Чего я не заметил сверху, когда издалека смотрел на греческую армию, так это того, что армия греков весьма малочисленна. Они сверкали металлом, яростно выкрикивали оскорбления, но их оказалось меньше, чем я думал. К тому же это были не лучшие воины – Греция еще не оправилась от предыдущих войн. Их земля была закрыта от нападения врагов, расселина препятствовала проникновению чужаков. Кроме того, греков раздирали распри, споры, разногласия.

Клянусь Священным Быком Ясона, этим они напоминали кельтов!

Бренн потерял больше людей, чем мог сосчитать. Я слышал, что их тела оставили в проходе на сто лет. Они так спрессовались от времени и веса людей, проезжающих там, что путники даже не подозревали, что лежит у них под ногами. А потом море, сочувствующее и сострадательное, поднялось до самых гор и унесло эти камни и кости в свои темные воды.

Но в тот день, когда Ясон уехал от меня, греки дрались до ночи, а потом разбежались, оставляя своих убитых на разграбление. Они в ужасе уносили ноги от победоносной орды, способной призывать богов подземного мира, которых даже я боялся и старался избегать.

Глава двадцать шестая

СВЯТИЛИЩЕ

Та красота, что не стареет,

Ушла в века,

Потеряна для нас,

Не нам ей наслаждаться.

Р. Эндрю Хейдель. Цветок

Если Бренн ожидал дальнейшего сопротивления со стороны греков, он должен был очень удивиться. Армия греков пала, она растворилась среди гор и долин, словно тень.

Следующие несколько дней мы беспрепятственно двигались на юг, потом повернули на запад. Мы следовали маршрутом, вычерченным по смутным воспоминаниям старейшего среди нас, то есть меня. Нам попадались покинутые деревни и опустевшие поля. Но зверей уничтожить сложнее, чем урожай, а деревья ломились от фруктов. Орда Бренна значительно поредела к тому времени, как мы увидели гору Парнас. Клан за кланом начали отделяться от армии и уходить на поиски добычи.

Акикорий ушел на восток еще раньше. Теперь Болджос и верные ему кланы отправились в другие святилища на западное побережье. Решение предводителя изумило Бренна, но он снова проявил дипломатичность. Длинный переход был прерван ради праздника, который устраивался для всех предводителей и лучших воинов кланов. Празднование длилось до утра, после долгих споров на нем было решено, что обе армии воссоединятся в Иллирии, самой северной части западного моря, оттуда горные перевалы вели как раз к реке Даан.

В доказательство нерушимости своих обещаний оба предводителя принесли в жертву своих лучших коней. Внутренности сожгли, с каждого коня срезали гриву с куском кожи, отскоблили и сделали пояса. Бренн и Болджос обменялись поясами, связь через конский волос считалась сильной. Туши коней были разделаны и засолены, чтобы служить предводителям пищей на ближайшие дни.

Пыль, поднимаемая армией Болджоса, застилала небо. Она держалась даже после того, как земля перестала дрожать от топота воинов. Мы устроились на ночь, но Болджос поднял нас еще до рассвета и приказал двигаться дальше, так что завтракали мы всухомятку. Дни походили один на другой до тех пор, пока не показались сверкающие склоны горы Парнас, ее свет служил маяком, маяком для завоевателей.

В последний раз я видел Парнас в день открытия святилища. Теперь, когда мы находились в Греции, где время имело значение, я развлекался тем, что подсчитывал, сколько именно лет прошло с тех пор. Тысяча восемьсот! Тысяча восемьсот лет моей жизни. Долина дрожала, звенела от воя визгливых рогов, боя кожаных барабанов. По склонам горы бежали кричащие женщины, воздух наполнялся запахом крови убитых козлов и баранов. Я вспомнил, как тогда река, протекающая меж холмов, окрасилась в розовый цвет и запахло смертью.

Теперь здесь было тихо, если не считать топота лошадиных копыт и скрипа колесниц, которые медленно заворачивали в глубокое ущелье, охраняющее оракул Аполлона. Мы легко преодолели обширную равнину под названием Криза. Старые западни и укрепления, разбросанные по склону, не смогли задержать нас. Я скакал впереди главной колонны вместе с Тайроном и Илькаваром, уже чувствовалось прохладное дыхание ледников, лежащих на вершине Парнаса. На расстоянии гора казалась маленькой, а сейчас крутые склоны нависли над нами, каждое движение коней отдавалось эхом.

Мы осторожно огибали склоны и наконец оказались возле ущелья, ведущего в Дельфы. Вертикальные стены удивительно белых скал слепили глаза. Казалось, что земля, которая простиралась перед нами, рассечена мечом на две части. Все, что находилось перед скалами, казалось темным на фоне сияющей белизны. Река петляла по долине между двумя рядами древних оливковых деревьев, они тоже отливали серебром, будто покрытые инеем.

С восходом солнца горы порозовели. Там, в этих горах, Аполлон основал святилище. Я знал, куда нужно смотреть, по какому повороту тропы, вьющейся меж мраморных плит и священных рощ, нужно идти. Мы ехали впереди колонны и вскоре увидели еще одну сверкающую полосу. То были не древние скалы раздвоенного ущелья, а последние защитники оракула, две сотни немолодых греческих воинов, готовых умереть за своего бога.

Нам сообщили, что на них пояса из бычьей кожи. Это означало, что они будут биться до конца, ни за что не отступят. Они принесли клятву.

Над краем утесов вдруг появились грозовые тучи, в ущелье стало темно. Греки принялись стучать мечами по щитам, звук все нарастал из-за эха, разносящегося по долине. А затем греки начали растекаться во всех направлениях, как струйки воды, и занимать оборонительные позиции.

Они, конечно, не устоят против мощной армии кельтов, которые не спеша приближались к своей цели.

Бренн со всей яростью обрушился на оракул в Дельфах. Он бросил на него тысячу отборных конников и гесатов, сорок повозок, чтобы вернуть своих «предков в золоте и серебре», которые находились в плену в этой горе.

Вся неширокая долина благоухала ароматами зажженных курильниц. На каждой тропинке, у каждой статуи, у каждой пещеры, у каждого дерева дымились триподы – так греки молили Аполлона защитить их святилище.

Бренн давил эти курильницы, он срубал ветви и превращал их в жертвоприношения, он сбрасывал мраморные статуи, которые простояли в своих нишах тысячу лет, спокойно созерцая долину и окружающие ее скалы. Бренн велел своим солдатам выкрикивать оскорбления змеям, которых мы не видели, но которые, как он говорил, там были, ползали под землей.

Он грозился, что срубит голову пифии, так называли страшную старуху, которая сидела, прикрывшись вуалью, перед мерзкой расселиной в скале и изрекала предсказания от имени Аполлона. По его словам выходило, что хозяйка оракула была ужасным страшилищем, изрыгающим змей из своего уродливого рта. На самом деле пифия – скорее всего молодая женщина, вполне обычная, которую использовали жадные дельфийские священники в своих целях, – сбежала задолго до того, как на горизонте заклубилась пыль, поднятая приближающимся войском. Разочарованный, но непоколебимый в своем решении Бренн отрубил голову молодому греческому воину, побрил ее своим ножом, намазал охрой губы и глаза. Позднее он показывал этот трофей командирам, заявляя, что ее змеиная кожа скрывает истинный возраст предсказательницы. Потом Бренн смазал голову маслом и убрал отвратительную добычу, пока не начала прорастать щетина и не выдала его уловку.

Бренну пришлось убедиться в правдивости рассказов о том, что персы успели разграбить святилище до него. Почти все, за чем он пришел сюда, давно уже было вывезено на восток. Эти сокровища, возможно, все еще хранились в храмах и дворцах в Персии. Хотя скорее всего Александр из Македонии, который напал на персов вскоре после их набега на Грецию, расплавил сокровища, чтобы раздать воинам в качестве добычи и оплаты. Так что уже целое поколение тому назад все, что Бренн мечтал вернуть, перестало существовать, превратилось в обычные деньги.

Бренн отправил всадников к Акикорию, чтобы тому передали новость, сейчас Акикорий должен был уже приближаться к Геллеспонту, узкому проливу между двумя берегами в самой южной части Черного океана. За проливом начинались руины Персии. Поход Акикория на этом не закончится.

Болджоса тоже не было в Дельфах. Он взял с собой несколько тысяч человек и отправился на северо-запад, в дубовое святилище в Додоне, по пути опустошая земли.

Греки пребывали в смятении. Их крошечная армия отступила за Ахейский пролив, на бывшую родину Ясона, и ожидала там, когда перестанет сотрясаться земля.

В тот день Аполлон не защитил свой оракул, хотя сами греки отрицали это, но уже после того, как Бренн стал пищей для воронов. Только две повозки удалось наполнить вещами, совершенно точно украденными у кельтов. Еще четыре повозки были нагружены другой добычей. Честно говоря, этих сокровищ было слишком мало, чтобы вознаградить за доблесть такую огромную армию.

Бренн это знал, поэтому отправил Болджосу указание «брать все подряд»: шелка, сапфиры, полированные камни, бронзу, даже керамику.

– Все, что блестит!

Слишком много голодных глаз будет приглядываться к повозкам с сокровищами, прикидывая свою долю.

Я наблюдал за разграблением Дельф с противоположной стороны долины, я устроился в развалинах небольшого здания, которое когда-то было казармой для воинов, охраняющих священников и пифию. Илькавар наигрывал на своей волынке. Он пытался сочинить «песнь о героической и трагической судьбе этих мест». Но у него ничего не получалось.

Конан вернулся очень скоро и сообщил, что грабить здесь особенно нечего. А Тайрон, видимо, отправился в пещеру не столько из жадности, сколько из интереса, а когда наконец нашел нас на холме, вид у него был озадаченный.

От оракула доносились пронзительные, но приглушенные звуки. Вполне мирная картина.

Тайрон спешился и присел рядом со мной, потирая руки, словно ему было холодно.

– Под горой – невероятно запутанный лабиринт, – рассказал он. – Помещение за помещением, коридоры уходят в гору по спирали, но снова выходят наружу. Замечательное место! Я здесь как дома. Я уверен, что этот оракул связан с другими. Я слышал звук разных ветров, скрип дубов, учуял запах сосновой смолы. А еще оракул соединен с моей родной землей. Я прекрасно знаю запах своей родины. Кроме того, в лабиринте есть ловушки и тупики. Там полно золота низкого качества, прекрасных обсидианов и замечательной резьбы по кости, все это хранится в глубоких нишах. Эти ублюдки уволокли бы все, но им никогда не найти их.

Илькавар спросил, не видел ли он Ясона, и критянин кивнул, стаскивая с головы свой шлем с зеленым плюмажем. Он указал на тропинку, у начала которой мы сейчас сидели, она вела вниз в долину.

– Кажется, я видел его. На нем снова кельтские доспехи. Он сражался сразу с двумя греками.

Два умирающих грека пытались спрятаться, значит, Ясон где-то поблизости. Мы побежали к белым колоннам перед входом в пещеру. Там мы его и нашли. Он стоял с мечом в руке, взгляд его был устремлен куда-то к выходу из долины. Он был задумчив, может, даже печален. На нем, в самом деле, были яркие доспехи одного из кельтов, погибших в походе. У ног Ясона валялся еще один поверженный грек, он вздрагивал, его душа еще не совсем покинула тело. У самого Ясона на руке был порез, который кровоточил. Илькавар перевязал ему руку полоской кожи. Я держался от него на почтительном расстоянии.

– Я не знаю, как выглядит мой сын, – рассеянно сказал он, посмотрел на Илькавара, глаза его сузились и зло сверкали. – Интересно, он похож на меня? Ну а как выгляжу я? Я понятия не имею, какое у меня лицо. Я оставляю удовольствие созерцать его тем, у кого нет выбора. Ты должен помочь мне найти сына, Илькавар. Он где-то здесь, на этой горе. Я чувствую это. – Он рассмеялся, правда совсем невесело. – Я сгораю от нетерпения. Можешь представить себе? После долгих ожиданий оказаться совсем рядом с ним… я очень волнуюсь. А вдруг он не узнает меня? А если он унаследовал злобу от матери? Ты должен быть рядом. Ты был там, когда этот подлый чародей разговаривал с ним. Ты его узнаешь. Он станет говорить с тобой. И тогда ты сможешь нас познакомить. Наверное, он не сразу сможет поверить в то, что я его отец.

– Здесь Мерлин, – шепнул ему Илькавар.

Ясон выругался, свирепо взглянул на меня, его меч был нацелен мне в голову.

– Я никак не пойму, в какие игры ты играешь? Не подходи ко мне. Уходи. Я не знаю, кто ты такой.

В долине наконец воцарилась тишина, безумная битва закончилась. Все еще слышался топот копыт, это всадники возвращались к основным силам. На их доспехах сверкало солнце, воины везли с собой все, что им удалось найти. Весь склон был покрыт мертвыми телами греков в их белых туниках и шлемах, украшенных конскими хвостами. Возвращающиеся воины приветствовали товарищей, сообщали о своих трофеях, ответные выкрики были едва слышны.

Дельфы погрузились в тишину.

И на фоне этой неподвижности я вдруг увидел Оргеторикса.

С ним был еще кто-то, тоже одетый в разноцветные кожаные доспехи, как принято у кельтов гиперборейцев. Они выскользнули из-за скалы в дальней части долины и побежали вверх по тропинке, направляясь к группе мраморных зданий, где и находился оракул.

– Вон там! Оргеторикс. И еще кто-то.

Некоторое время Ясон стоял неподвижно, словно и сам был статуей, и не отрываясь смотрел на далекие фигуры. Он старался впитать каждую деталь, словно опасался, что это его последний шанс увидеть молодого человека, который пересек Время. До него было совсем близко, рукой подать. Наконец Ясон ожил, выкрикнул распоряжения Илькавару и Тайрону и понесся вниз по заросшему колючками склону. Если он и заметил, что я бегу с ним, то ничего не сказал. Он выкинул меня из головы.

– Я знал, что он появится здесь! – крикнул Ясон, когда мы вброд переходили реку.

Впереди бежал Тайрон – он был самым быстрым из нас и уже успел добежать до мощеной дороги, что вела к воротам во двор перед расселиной в скале. Здесь ощущался сильный запах серы, он вырывался из пещеры, словно зловонное дыхание чудища. Видимо, Ясон вспомнил, что говорил Персей о Медузе, подобрал кем-то брошенный круглый щит, поцеловал его и прикрыл нижнюю часть лица.

Первым в пещеру ворвался Ясон. Мы с Тайроном прислушивались, нет ли здесь кого-нибудь еще. Но ничего, кроме дыхания горы, не услышали. Тайрон удивился не меньше меня, но он уже бегло осмотрел эту систему плохо освещенных коридоров и повел нас туда, где располагалась статуя свернувшегося кольцами Питона, охраняющего проход вглубь пещеры.

Мы пошли дальше, единственным звуком было тяжелое, взволнованное дыхание Ясона.

Мы вздрогнули, уловив какое-то движение в темном туннеле слева. Факел вспыхнул ярче, и Ясон глухо зарычал, он увидел женщину, шагнувшую нам навстречу. Ее грудь и живот были обнажены, глаза сияли над черной вуалью, скрывающей нижнюю часть лица, волосы были заплетены в длинные поблескивающие косы.

Что-то в ее манере двигаться или блеск ее глаз вдруг воскресили в душе Ясона видения. По крайней мере он вдруг что-то вспомнил и ужаснулся.

В этот момент Ясон наполовину понял, наполовину почувствовал, кто появился перед ним. Он не хотел принимать эту мысль и невольно отшатнулся назад, не желая верить своим глазам. Он бормотал:

– Нет. Нет… Только не это.

И тогда Медея сорвала свою вуаль, открывая бледное, постаревшее лицо, на котором застыла жестокая, злобная улыбка. Ясон закричал, как раненый зверь, его крик был полон боли и гнева.

Не оборачиваясь, Ясон взмахнул мечом в мою сторону и закричал:

– Ты знал! Должен был знать!

И снова мне нечего было ему ответить. Подозреваю, что мой язык снова не подчинялся мне, как не подчинялся все время, пока я находился в Иолке, как не подчинялись мне глаза у Фермопил.

Зато Медея ликовала, наслаждаясь видом остолбеневшего, дрожащего перед ней человека.

– Убирайся, Ясон! – вопила она, ее вопль разносился по всей запутанной системе коридоров. – Для тебя здесь ничего нет. Все, что ты видишь, – мое, только я могу его любить. Ты никогда не получишь своих сыновей.

– Попробуй меня остановить! – зарычал Ясон, но в этот момент из-за ее спины вышли два молодых человека.

Ясон задохнулся, остановился и попытался поднять к ним руки. Пламя факела освещало их торжественные лица мигающим, странным светом. Я подумал: «Кинос? Здесь? Это невозможно». Я весь напрягся от нехорошего предчувствия. Я позвал Оргеторикса, он должен был узнать меня, но он равнодушно молчал.

Тогда Медея повернулась и побежала, на ходу гася освещение, оба молодых человека легко бежали рядом с ней в темноту.