Кодекс Мерлина (№1) - Кельтика

Казалось, что у них не кожа, а шкура мамонта или кираса, как те, что использовали ахейцы в своих яростных битвах на побережье Иллирии. Они были похожи на дерущихся диких котов или на королей, которые отстаивают победу своей флотилии, растянувшейся вдоль всего побережья.

Мне было все равно. Я видел достаточно поединков. Они мне страшно надоели. Если бы не мое расположение к Урте, я бы повернулся и ушел навсегда.

Тогда я свернулся внутри себя и отключился от происходящего. Илькавар пел в своей песне, что они перекидали друг в друга столько камней, что их хватило бы на то, чтобы засыпать целую бухту. Улланна говорила, что они могли бы отдохнуть ночью, что такими жестокими условиями ничего не добиться.

Я чувствовал их состояние. Оба страшно изранены. Ни один не выживет.

Меня разбудил вопль Улланны:

– Нечестно!

Уже наступили сумерки. Я вскочил на ноги и увидел, что Урта уворачивается от копья. В реке было полно копий!

– Только то, что есть в реке! – выкрикнул Куномагл, пытаясь догнать отступающего Урту.

Я тотчас понял, что где-то выше по течению произошла стычка, по реке проплывали мертвые тела и оружие. Улланна опустилась на колени и припала к земле.

– Только то, что есть в реке! – снова выкрикнул уставший, окровавленный Куномагл и бросился на Урту, он ударил прямо в лунулу, сминая золото, и потащил противника на дно.

Я видел, как высунулась из воды рука моего друга и ухватила какую-то деревяшку, это был обломок копья без наконечника.

Урта вдруг вынырнул на поверхность, силы явно вернулись к нему, он сходу наколол противника на свой обломок. Кровь лилась из груди обоих мужчин. Куномагл слабел.

Тогда Маглерд залаял, бросился к реке, прыгнул в воду и утащил человека, который когда-то был его воспитателем, на дно. Огромная собака рвала врага на куски, рычала, когда ее нос появлялся над водой, вся морда была в крови. Она бросала взгляд на людей и снова уходила под воду, чтобы закончить начатое Уртой дело.

Собака и Собачий вожак плыли по течению к морю, они миновали то место, где сидел у костра и наблюдал за схваткой Лутурий.

Урта подполз к берегу. Улланна и Илькавар бросились к нему, оттащили его избитое тело в укрытие, завернули дрожащие ноги в толстый плащ. Улланна вытащила из-за голенища нож с узким лезвием, надрезала кожу у раны на груди и засунула туда пригоршню пропитанного отваром мха.

– Я все еще пища для оленей, – улыбаясь, прошептал Урта.

По лицу Улланны струились слезы. Она наклонилась и поцеловала его в губы.

– Они не посмеют, – негромко сказала она. Урта взял ее за руку и попытался встать.

– Еще одно дело… Надо убедиться…

– Что он умер? Куномагл? Мертв и сожран. Твоей ярости крови хватило. А сейчас твои собаки закусывают. Даже Лутурий не возражал, когда псы бросились за ним. Он сказал: «По моему разумению, это не очень честно. Но все-таки честно». Урта, Куномагла больше нет. А сейчас тебя ожидают остальные утэны.

– Я подозревал, что так и будет, – устало сказал Урта. Он сжимал в руке лунулу, ощупывая трещину в золоте. – Скажи Лутурию, что я буду обсуждать условия поединка завтра на рассвете. – Он побледнел еще больше. Потом улыбнулся мне. – Вместо меня их обсудит Мерлин. Только ничего тяжелого, Мерлин, и ничего острого, – попытался пошутить он.

Улланна взяла обеими руками его голову и слегка потрясла:

– Они ждут тебя, чтобы сказать, что поединок закончен. Они хотят вернуться домой. Они считают себя опозоренными.

Урта не сразу ответил. Он с трудом дышал. Но справился. Как я заметил, он не подпускал меня близко. Так он хотел. Урта дрался честно и может спокойно умирать на руках у смертных, а не у чародея, который пытается остановить кровотечение в его теле.

Я не мог ему помочь. Человеческая смерть не в моей власти.

Прощай, Урта.

– Они не смеют вернуться на свою землю, – сердито зашептал он. – Не в мою крепость. Куда угодно в другое место. Но не туда.

– Лутурий передаст им, – пообещала Улланна.

– А вот я очень хочу домой, – сказал умирающий.

И Улланна ответила:

– Ты сейчас же отправишься туда. Я тебя отвезу. И пусть кто-нибудь попробует меня остановить!

Мы зажгли два костра у воды, Болджос подарил одну из своих лучших колесниц и шесть замечательных коней, а еще дал провизию для дальнего путешествия Улланны. Предводитель пребывал в возбужденном состоянии после сражения, которое произошло в горах, где была разбита вторая армия. Ни один из нас не решился сказать ему, что погибшие в этой схватке проплыли вниз по реке и определили трагический исход поединка двух братьев.

Манандун и Катабах были обеспокоены, их лица стали серыми. Они хотели отправиться с Уртой домой, но помнили об обещании, данном Ясону, что будут сопровождать его, пока он не найдет своих сыновей.

Я заверил их, что Ясон сумел бы понять. Они собрали вещи, каждый взял по собаке Урты.

Ко мне подошла Улланна и протянула самодельную стрелу, совсем маленькую. Она украсила ее перьями из своего ожерелья, которое сделала еще на Арго, но никогда не надевала.

– Я знаю, у тебя сейчас немало забот, но, надеюсь, ты выделишь минутку, чтобы вспомнить старого друга.

Взгляд ее был двусмысленным и загадочным.

Можно было бы на этом развернуться, сжимая стрелу в руке, и уйти. Я уже скучал по молодому предводителю кельтов, он стал нужен мне, и он был еще жив. Но нет ничего проще, чем оставить все как есть. Время снова подгоняло меня, напоминая о себе из пустынных рощ и зияющих пещер, посредством тех десяти лиц, что следили за мной. Моя жизнь мне не принадлежала.

Чья-то холодная неуверенная рука коснулась моего плеча, от неожиданности я вздрогнул. Сзади стояла Ниив, бледная в лунном свете и испуганная.

– Не бегай от меня, – прошептала она и повторила почти зло: – Не бегай от меня. Я знаю, я была не права. Но я не хотела причинить тебе зло. Я плохо понимаю, что можно делать, а чего нельзя. Не наказывай меня за мое невежество. Пожалуйста! И ты просто обязан чем-нибудь помочь ему.

– Урте?

На ней все еще были брюки и свободная кожаная куртка. Если когда-то вокруг ее глаз и рта образовывались кристаллики льда, то теперь, как мне кажется, я видел следы слез. В ее юном лице появилась жесткость, и, хотя волосы Ниив были по-прежнему пышными и густыми, они стали сухими и свидетельствовали о старении. Мне совсем не понравилось то, что я заметил.

– Почему я должен что-то делать?

– Ты сам знаешь! – выкрикнула она с мукой в голосе. – Ты должен это знать! Ведь тебе это почти ничего не стоит!

Меня изумил такой всплеск эмоций. Только Илькавар был свидетелем этой сцены (а он деликатно отвернулся), и я повел Ниив к реке. Вода была чистой и поблескивала в свете звезд. По ней теперь уже не плыли покойники, несколько копий прибило к противоположному берегу, за ними тянулись водоросли, словно траурные ленты.

Мне понадобилась бы лишь пара секунд, чтобы столкнуть ее и, подержав под водой, отправить в Мертвом сне по реке к морю.

– Еще раз спрашиваю. Почему я должен что-то делать?

Она обхватила себя руками и молчала. Виновна! Мое сердце замерло. Мне с трудом удалось говорить спокойно.

– Ты заглянула в будущее… Заглянула в будущее…'

– Совсем чуть-чуть, – призналась она и еще больше сжалась. Потом с мольбой повернулась ко мне. – Самую малость! Я не использовала тебя. Я не смотрела что будет с тобой и со мной, только что будет с Уртой. Там ничего не видно.

– Конечно ничего не видно! – зашипел я. – А чего ты ожидала?

Я отвернулся от нее, грудь моя вздымалась.

Что же она сделала? Воспользовалась ли моими способностями? Говорит, что нет. Возможно ли, что у нее есть такая сила? Нет! Это невозможно. Ясно, она не может сейчас находиться у меня внутри. Но если она воспользовалась не мной, то кем же?

До меня донеслись ее слова:

– Я вижу, что сильно обидела тебя. На этот раз я обещаю… Все из-за того, что ты должен помочь Урте. Не бросай меня…

Я бросился от нее прочь.

На этот раз она не кричала, просто смотрела на меня из темноты, стоя у самой кромки воды, маленькая сгорбленная фигурка, одинокая, не подозревающая, какая огромная сила вызревает в ней.

Я бросился бежать за повозкой, как ребенок может бежать вслед за отцом или собака вслед за хозяином, скачущим на коне.

Подождите меня. Подождите меня.

Собаки и утэны скакали впереди. Улланна сидела на одной из лошадей, тащивших повозку, она не замечала меня, пока я не забрался внутрь, не присел рядом с раненым и не взял его руку в свои. Повозка остановилась. Урта был страшно холодным. Он слегка приоткрыл глаза, посмотрел на меня и нахмурился:

– Мерлин? Что ты здесь делаешь? У тебя усталый вид.

– Тяжелый выдался день. Не каждый может выдержать такое веселое купание в реке. – (Он улыбнулся.) – Но ты выглядишь уже лучше. – И я был искренен, говоря это. – Признаюсь, я удивлен. Видимо, ты попал в хорошие руки. И это вовсе не мои руки.

– Ты прав, – согласился он. В его глазах полыхал огонь, хотя сам он был белее савана. – И это странно, потому что после реки я чувствовал приближение смерти. Но я не хотел умирать. Каждый мужчина должен совершить три путешествия, из которых он возвращается обновленным. Это одно из них. Так что можешь возвращаться к Ясону. И не сомневайся, еще до лета я уже буду рассказывать о тебе небылицы своим друзьям.

Мне больше нечего было делать здесь. У меня сразу поднялось настроение. Он не отрываясь смотрел на меня, пока я вылезал из колесницы, а затем провожал их взглядом, стоя на темной дороге. Они не спеша двигались на север.

Он крикнул мне:

– Надеюсь, что увижу тебя в Стране Призраков в ближайшие годы.

– Раньше, чем ты думаешь! – крикнул я в ответ. – И я рассчитываю на угощение из оленины и куропаток. Не забудь.

– Не забуду. Но когда приедешь… – добавил он со смешком, – приезжай один!

Последнее, что я запомнил, была его бледная рука, протянутая ко мне.

Глава двадцать пятая

ЖАРКИЕ ВРАТА

Мне очень редко в моей долгой жизни доводилось испытывать такую тоску, как в те первые часы после отбытия Урты в его долгий путь домой. Илькавар был моим молчаливым компаньоном, позже к костру подошли Гвирион и Конан. Ниив, заблудшая Ниив, сидела на высокой скале, сгорбленная фигурка на фоне полумесяца. Она была неподвижна, как сова. Не знаю, смотрела ли она на меня, мне было все равно, хотя она начала снова интересовать меня. Те слова, что она произнесла при отъезде Урты, явились болезненным свидетельством того, что талант этой женщины совершенствовался.

В последние два дня я был поглощен заботами об Урте. Ясон исчез на юге, он погнался за чем-то, что явно было делом рук Медеи. Наверное, он увидел сына на коне и тот позвал Ясона за собой. Но и Оргеторикс тоже пропал, он отправился в Фермопилы, чтобы провести разведку для Бренна.

В армии наблюдался некоторый разброд. Акикорий увидел свое собственное «видение» и решил отправиться вдоль побережья на восток, в земли, где когда-то проходил Александр. Он считал, что там добыча будет куда более легкой, чем в Дельфах. Он забрал с собой несколько тысяч человек с семьями. Болджос был в ярости. Бренн отнесся к этому философски. Он знал, что у него достаточно сил, чтобы протиснуться в узкое ущелье и отправиться дальше в Этолию.

Гебринагот и Гуттас ушли с Акикорием, а Рубобост, как мне говорили, заволновался. Отделившаяся от основной армия Акикория будет проходить недалеко от родных мест Рубобоста. Это очень огорчало его, поскольку они могут без колебаний разорить край, где он родился.

Он разыскал меня. Ему было неудобно и жарко в темном плаще из медвежьего меха, но он отказывался его снять. Мы выпили вина, и он сказал мне, что забирает Рувио, но найдет для нас сильных коней, чтобы те тащили сердце Арго через лес.

– Я согласился плыть с Ясоном до моих родных земель. Я остался бы дольше, чтобы увидеть его счастье, когда он найдет сыновей. Но эти армии только грабят и разрушают, им нет дела до наследия предков… – Он внимательно посмотрел на меня. – Думаю, ты уже понял это.

Я согласился, и он продолжил:

– А моя земля слишком часто подвергалась опустошению в последние несколько веков. Мне придется убедить Акикория двигаться на север, а не на северо-восток.

– Тебе понадобится не один гордиев узел, чтобы удержать их.

Рубобост усмехнулся:

– Я вяжу их быстрее, чем человек может опустошить бутыль вина.

Он передал бутыль мне. Я поднес ее к губам и сделал большой глоток. Я, конечно, не собирался выпивать все вино, но, когда опустил голову и вытер рот, он протянул мне небольшой, но очень аккуратный узелок, сделанный из кожаной полоски.

– Это тебе на память, хотя что-то мне подсказывает, что моя узкая тропинка и твоя широкая дорога еще пересекутся в будущем.

– Надеюсь.

Он поднялся на ноги, попрощался и пошел в сторону выстроившегося под знаменами Акикория войска.

Аргонавты испарялись как летний дождик. Тайрона и Илькавара интересовало, что же скажет им оракул, но они не собирались участвовать в его разграблении. Этих двоих, никогда раньше не обменявшихся и парой слов, сроднили их удивительные таланты – подземные проходы и лабиринты, они теперь были как братья. Они одинаково думали. Их взгляды, жесты, внешний вид тоже были похожи, они могли одновременно рассмеяться над какой-нибудь неловкой фразой, находя в ней какой-то загадочный смысл.

Кимбров одолевали мысли о своих предках. В разговоре с одним командиром они услышали подробный рассказ о том, как захватили их родные места, как ограбили их предков. Каковы бы ни были истинные мотивы, побудившие Бренна напасть на Грецию, он сумел вселить в большую часть своих воинов гнев и обиду за предков. Гвирион помнил истории, слышанные в детстве, которые совпадали с тем, что говорил Бренн тогда у реки Даан. В действительности его земля подверглась нападению три сотни лет тому назад, но память о тех событиях по сей день была источником гнева и боли для его народа. Возможно, это просто истории, но они ранили в самое сердце. Они побуждали к нападению на греков.

Однажды ночью Илькавар вдруг пробормотал:

– А ты не думаешь, что был к ней несправедлив?

– К кому?

– К кому? К любимице Снежной Госпожи! К кому же еще! Клянусь Анну, девчонка страдает, она влюблена в тебя. На случай, если ты не заметил. На ее лице детская обида, а не взрослое кокетство. Дай бог тебе здравого смысла. Ты жесткий, холодный человек, пустой внутри. Ты такой же мертвец, как тот покойник, которого ты поднял из преисподней и который повел нас на Аркамон. Ты не достоин даже тепла собственного тела. Неудивительно, что мухи не кусают тебя. Если бы у твоего сердца были ноги, оно бы уже было на пути к реке Даан и радовалось, что избавилось от тебя.

– Ты хочешь обидеть меня?

– В этом случае – да.

– Считай, что это тебе удалось. А теперь ложись спать.

Илькавар сердился. Я понял это по его дыханию.

– Ты уже не способен обижаться, – помолчав, заявил он. – Ты не способен переживать утрату. Все простые человеческие чувства смыты дождем, сметены ветром. Ты на самом деле мертвец, бредешь по этому миру с улыбкой на устах, у тебя есть маска боли и маска радости. Я не хочу спать рядом с покойниками. Они воняют. А почему я нахожусь рядом с тобой, и сам не пойму. Возможно, в надежде увидеть хоть каплю влаги в твоих глазах. Мы зовем ее слезами. А для тебя это, наверное, составляющая какого-нибудь зелья…

Он еще что-то говорил в таком же духе, потом замолчал. Но чуть позже добавил:

– Ты подумаешь о том, что я сказал? О девушке?

– Я постоянно о ней думаю, – ответил я.

– Неужели это правда? – горько спросил Илькавар, натягивая на плечи плащ и собираясь заснуть. – Если это так, я очень рад за тебя. Что-то человеческое… наконец…

Спать? Невозможно. Я сел на коня и поехал к морю, я стоял у воды, отражающей свет звезд. Небольшие волны накатывали на мои ноги. Теплое, спокойное море светилось изнутри.

На восходе с океана прилетела птица, она тяжело махала крыльями и явно куда-то направлялась. Это оказался лебедь. Он возник прямо из поднимающегося диска солнца, безмолвный и зловещий. Он пролетел над моей головой, задев крылом так, что я упал. Лебедь слегка развернулся, расправил крылья и поднялся над холмами, направляясь вглубь суши. Птица выглядела нездоровой.

Илькавар поднялся из-за камня, натягивая плащ. Я и не заметил, что он шел за мной.

– Доброе утро! – весело сказал он, потом посмотрел вслед лебедю. – Знаешь, по-моему, он хотел что-то сказать.

Я раздраженно спросил, что он имеет в виду. Илькавар пожал плечами:

– Она летит домой, Мерлин. Мне кажется, она прощается.

Его слова ранили меня куда сильнее, чем я ожидал. Несчастный вид Ниив вчера вечером больше не казался игрой. Она так хотела, чтобы я понял ее, а я закрылся от нее из страха, что она воспользуется своим неуемным новым талантом, доставшимся ей по наследству.

Хозяйка Севера должна ответить за многое. Она дала Ниив огромную силу и при этом не следила, как ребенок использует чары, нежданно обретенные ею.

Полдня шел я следом за лебедем и наконец нашел Ниив, она устроилась в миндальной роще у неглубокого пруда среди развалин фермы. Она что-то напевала и выщипывала перья из лебедя, лежащего у нее на коленях. Шея птицы безвольно свисала, она была мертва. Ниив украшала свои светлые волосы перьями из крыльев лебедя, они торчали из ее прически в разные стороны. На Ниив была яркая юбка, которую она привезла из Похйолы, ее маленькие грудки и плечи были обнажены и блестели от пота.

Вокруг нее были разбросаны скорлупки миндаля и пух ее лебедя.

– Ему пришлось долго лететь за мной с севера, – заговорила она, когда я спешился. Она держала мертвую птицу за шею. – Он очень старался. Путь был далек. Я знаю, знаю. Не нужно мне этого говорить. Нельзя использовать колдовство, пока не узнал его действия.

Она вызвала лебедя с тем, чтобы улететь на нем домой. Бедный лебедь. Бедная Ниив. Птице пришлось лететь несколько дней. Наверное, она очень сильно хотела домой.

Глядя на нее, я увидел, что она с собой сделала: под глазами виднелись темные круги, на коже появились морщины, рот сжался, шея стала короткой и морщинистой. Взгляд Ниив был влажным, но не от слез, не от печали, то была влага усталости и старости. Ее руки, выщипывающие перья из окровавленного тела храброй птицы, тряслись.

Ее вид встревожил меня. Я подошел к пруду и наклонился попить воды. В воде отразилось лицо стареющего человека. Мое собственное лицо изумило меня. Я впервые заметил изменения, но тем не менее… тем не менее я больше беспокоился о девушке.

Я подошел к Ниив и вытащил перья из ее волос, забрал мертвого лебедя и отшвырнул в сторону. Она ударила меня, но не попыталась снова подобрать птицу.

– Ниив… ты должна остановиться. Ты умрешь через год, если будешь продолжать.

– Умру от чего? – злобно прошептала она. – Что может убить меня? Меня защищает Хозяйка Севера. И Миеликки тоже помогает мне.

Ну до чего же она глупа! Я мог бы рассмеяться, согласиться с ней и уйти, а потом умереть в муках, вспоминая о ней, когда старые кости в моем молодом теле начнут крошиться. Но я был не в силах так поступить. (Не только Ниив была глупа!)

– Миеликки сейчас не в своем мире, – настаивал я. – К тому же она охраняет Арго. Арго – Дух корабля, поэтому твоя покровительница очень занята. Хозяйка Севера дала тебе колдовство, дала магию, но не дала мудрости. Ты убиваешь себя, растрачивая свой дар так быстро. Слишком быстро.

Ниив плюнула на меня, но тут же устыдилась своего поступка и стерла плевок с моего подбородка. Потом подобрала рассыпанные перья лебедя, сложив их наподобие веера, и стала обмахиваться, выражая тем свою непокорность.

– Оставь меня в покое. Ты не любишь меня. Я постарела только оттого, что пыталась помочь тебе. Ты погубил меня. Уходи.

Я снова чуть не рассмеялся, но почти сразу впал в отчаяние. Ну что я могу сказать глупому ребенку?

– Ты не сможешь использовать магию на мне, – сказал я. – Как только ты это поймешь, ты станешь свободной. Я верю, что ты не хотела ничего плохого, когда решила лететь со мной сквозь Время. Я не сомневаюсь в этом.

– Это правда. Почему ты так долго не верил?

– Потому что ты меня испугала.

– Испугала тебя? – Ее смех прозвучал совсем невесело, в глазах, смотревших на меня, был лед. – Это ты меня пугаешь. Я дала тебе частичку себя. И это была ошибка. Теперь я живу в страхе, гадая, что скрывается за мертвенно-бледной маской твоего лица!

Я не мог решить, говорит ли в ней невинность, откровенность, или Ниив играет со мной. Я пугаю ее? Какая бессмыслица! Просто я рассердился на ее хитрости, как мне казалось, и отверг ее.

Она снова вставила перья в волосы, наверное, в этом был какой-то смысл.

– Ты пугаешь меня, – повторил я, но уже мягче – Потому что я боюсь за тебя. Боюсь того, что ты с собой делаешь, как ты себя разрушаешь. Ниив. когда ты летала через Время, лишь на несколько дней назад, чтобы посмотреть то сборище у реки Даан, ты потеряла год из своей совсем не длинной жизни. Для меня плата была намного меньше. Ты совсем не такая, как я, хотя не могу отказать тебе в таланте. Но талант надо выращивать, как выращиваешь розу. Можно срезать бутон, но тогда ты не увидишь зрелого цветка.

Она вскочила на ноги и закричала:

– Розы? Розы? Ты говоришь мне о розах? В то время как я говорю о времени? Я видела тебя, Мерлин, почему ты не признаешься, что видела? Я видела, каким ты станешь!

– И убила себя этим!

Она пробежалась руками по своему стройному телу:

– Я кажусь тебе мертвой?

– Ты умираешь!

Она не успокоилась:

– Тогда я умру, зная, что ты станешь могущественным! Я видела твою силу!

– Не говори мне!

Я бросился к ней и прикрыл ей рот ладонью, но она вырвалась, полная решимости рассказать о своем фантастическом полете, кошмарном полете в будущее. Одна ее рука была в моей, а второй она отбивалась. Глаза метали молнии. Она торжествовала.

– Я не хочу знать, – отчаянно повторял я. Она успокоилась, смягчилась, ярость ушла, ее сменило смущение.

Мы сели рядом, сплели наши руки, и только сейчас она заметила, что ее грудь не прикрыта. Тогда она накинула на себя свой смятый плащ.

– Я знаю, что этого не следовало делать, – согласилась Ниив. Она поигрывала пером, которое держала в левой руке, правая оставалась в моей. – Ах, Мерлин, я понимаю, что плохо поступила. Но разве я не говорила тебе, что сама это знаю? Я пыталась сказать тебе, что поступила безрассудно. Ты так разозлился. Так перепугался… Я и не предполагала, что ты так испугаешься. Но я меньше всего хотела испугать тебя.

Ниив вставила перо в мои волосы, рассмеялась и поправила его. Ее дыхание было легким, но неприятным. Она шепнула:

– Тебе идут перья. Ты и сам это знаешь. Думаю, за свою жизнь ты износил больше перьев, чем у целой стаи чаек. Так ведь?

– Да.

– А еще ты танцевал в грозу.

– Да, – согласился я.

– И в будущем у тебя будут грозы и перья, хотя плащом тебе станет служить лес. Неужели ты не хочешь узнать, что я видела? Разве от знания будет какой-то вред? Дело сделано. Все отпечаталось в моем сознании. Нельзя приставить к стеблю отрезанную розу, Мерлин. Я не могу вернуть это в котел времени…

– Тогда лучше расскажи.

Она была довольна, захлопала в ладоши от радости, что может поделиться своими идениями.

– Ваши с Уртой судьбы переплетены, как нитки в моей юбке. Очень тесно переплетены! Он умрет, а ты будешь жить. А смыслом твоей жизни станет один из сыновей его сына, он явится и причиной смерти всего, что ты любишь. Его зовут Артур. Ах, Мерлин, ты достигнешь таких высот могущества! Твоей землей станет лес. Ты будешь жить в самой его середине. А когда пойдешь куда-нибудь, лес станет тебе плащом.

Почувствовала ли она, как я вздрогнул, когда она описывала эту сцену, так похожую на предсказания Сиамата? Она продолжила, ничего не заметив:

– Великий человек, великий правитель сидит за толстыми стенами из дерева и земли, высокие башни касаются облаков, крепость построена на сверкающих белых скалах. Правитель боится тебя. Лес окружает эту крепость, как армия, а в центре этой армии Мерлин, он стал старше, мудрее, белее. – Ниив откинулась назад, глаза ее горели, руки были прижаты к груди. – А рядом с Господином Леса бежит маленькая тень. Эта тень… не я, конечно!

Последние слова она произнесла смеясь, прильнув ко мне всем телом. Она прижала меня к земле, ее язык ласкал мои губы, стараясь раскрыть мой рот. Ее дыхание было несвежим, а руки настойчивыми и ищущими. Она подняла юбки, обнажая бедра, и стащила мои брюки, обнажив живот.

Ниив отстранилась разочарованная, надулась, как обычно это делала.

– Тогда на борту маленького Арго ты был твердым. Но ничего не сделал. Сейчас ты мягкий. И не можешь ничего сделать.

– Мягким и останусь.

Она откатилась от меня, села сгорбившись.

– Я рассказала тебе, что видела. А та тень в лесу не может быть мной?

– Та тень в лесу никогда не сможет быть тобой! – резко отрезал я, вставая. – Даже если ты проживешь пять поколений. Как бы долго ты ни прожила, даже если доживешь до очень преклонных лет, станешь морщинистой, беззубой, слепой, все равно не дотянешь до тех времен, когда леса будут следовать за мной по пятам!

– Тогда я останусь здесь. Пока не умру. Мне здесь нравится. Я люблю орехи. А еще здесь есть оливки и вода – сладкая. Я могу призывать пчел, чтобы получить мед, и птиц, чтобы их съесть. Да, я останусь здесь. Это мое Лебединое Убежище. Когда я буду тебе нужна…

Она сердито смотрела на меня и молчала, пока я отвязывал коня. Я в последний раз взглянул на нее и улыбнулся, а потом поскакал вниз по склону в долину, ведущую к морю. Но Ниив еще не закончила. Не совсем закончила.

– Это ты убил мою прапрабабку? Миргу? Это правда?

Она стояла на камне, зажатый в руке лебедь казался игрушечным.

– Да, – крикнул я ей в ответ. – Но совершенно случайно. Я не собирался. Это был несчастный случай.

– Какой несчастный случай?

А почему бы и не рассказать? Она и так уже наполовину догадалась. Она убьет себя, пытаясь разузнать правду с помощью магии.

– Она носила нашего ребенка. Мы оба знали, что в этом ребенке таится опасность. Мы отправились на озеро, чтобы Мирга родила ребенка и мы утопили его во владениях Енааки. Но твоя прапрабабка умерла при родах, и по совершенно непонятным мне причинам я не смог убить новорожденного. Я забрал девочку с собой. И передал ее твоему народу.

– Вот в чем дело – мы родственники! – Она отшвырнула мертвую птицу подальше.

– Да, родственники. Увы! А ты, твой полуребенок? Ты все еще носишь его?

– Да, – ответила она с насмешкой, хотя насмешка получилась плохо. – Правда, он очень маленький. И очень терпеливый! Я еще понадоблюсь тебе, Мерлин. Скоро наступят потрясающие времена.

Только меня это совсем не касается, подумал я, спускаясь в долину, я лишь раз оглянулся и увидел темное дерево на холме. Его ветви тянулись вверх, они раскачивались, словно от сильного ветра.

Прощай, Ниив. Еще увидимся.

И снова за ней осталось последнее слово, ее голос донесся до меня с вершины холма. То, что я услышал, будет всегда преследовать меня.

– Я не все тебе рассказала из того, что видела, Мерлин… не все, что видела…

Снова задрожала земля. Всадники и пешие, повозки, запряженные волами, и грохочущие колесницы покрыли холмы, с шумом переправились через реку. Некоторые ехали по берегу моря, две колонны смеющихся воинов проскакали прямо по воде, белой от занимающейся зари.

Через два дня мы добрались до Фермопил.

Некоторое время мы поднимались в гору. Долины становились уже, кедры и сосны росли все гуще, буйная зелень заглушала звуки, но затрудняла продвижение армии. На чистое лазурное небо было больно смотреть. Многочисленные горные ручьи струились по опасно скользким камням, кони ступали с трудом, часто спотыкались. Теперь колонна продвигалась медленнее. Армия Бренна растянулась по холмам, если бы греки поджидали нас здесь, то смогли бы легко разделить наши силы.

На самом деле людей здесь не было. Дичь убежала при нашем приближении, а может, ее и не было вовсе. Когда мы наконец подошли к мощному горному хребту, перед нами открылось узкое ущелье. Все его дно было усыпано белыми человеческими костями. То были кости тех, кто пытался проникнуть в Фермопилы до нас. Их притащили сюда и бросили гнить, зимние дожди и копыта проходивших здесь животных довершили разрушение.

Горный хребет тянулся влево и вправо, насколько хватало глаз. Склоны были такими отвесными, что местами обрушивались. Деревья крепко цеплялись за камни, их кроны клонились в нашу сторону. Небо было настолько ярким, что, посмотрев на него, человек слеп на несколько секунд. Над суровой цепью гор проплывали пушистые облака, парили соколы.

Но в хребте был разрыв, вертикальный разрез, настолько узкий, словно его сделали ножом. Только подъехав ближе, мы смогли разглядеть расселину. Проход был извилистым, виднелось лишь самое его начало. Из него струился свет и дул печально завывающий ветер. Прямо перед входом из земли торчало копье, словно предупреждение идущим. Копье было огромным, явно сделанным из целой сосны, его венчал широкий наконечник из позеленевшей бронзы. Если бы такое копье метнули, оно могло бы проткнуть сотню человек сразу. К копью были привязаны тысячи лоскутов, трепетавших на ветру: килты и плащи погибших.

Это копье приковало к себе внимание всех. Но вот из узкого прохода выехал всадник и остановился около копья.

Он наблюдал за нами издалека. Шлем закрывал верхнюю часть его лица, напоминая половинку черепа. Шлем был железным, совсем простым, даже без плюмажа. Человек был одет в доспехи в этрусском стиле: короткие брюки, металлическую кирасу, надетую поверх синей рубахи с коротким рукавом, в левой руке он сжимал щит, а в правой метательное копье. На суровом лице я разглядел подстриженную седую бороду и сразу же узнал воина. И на самом деле, некоторое время посмотрев на ряды нашей армии, Ясон снял шлем и выкрикнул мое имя.