- Ничего, клянусь богом! Не знаю, почему она воет, это уже второй раз, хотя на нее ни одна собака даже не взглянула.
      - Вы, видимо, поставили все возможные противоугоны? - вмешался тип. - У "авенсиса" электроника ни к черту, это все знают. Так вы решайте что-нибудь или оденьтесь потеплее, потому что, похоже, становится довольно прохладно.
      Было уже не просто прохладно, а совсем холодно, а мы обе были только в халатах и домашних тапочках на босу ногу. Элеонора отправилась в дом за каким-нибудь свитером для меня, по пути включив дополнительный свет над входной дверью. Стало значительно виднее, я смогла хорошо рассмотреть этого посланца небес и обнаружила, что он тоже меня разглядывает.
      - А мы с вами случайно не знакомы? - одновременно спросили мы друг у друга с некоторым сомнением.
      Я была уверена, что уже видела его при каких-то неприятных обстоятельствах, поэтому начала усиленно вспоминать, искорка в моей памяти замигала интенсивней. И тут Элеонора выбежала со свитером.
      - Слушай, а зачем ты купила себе машину с испорченной электроникой?
      - Я купила!? - возмутилась я. - Это моя австралийская семья хотела такую! Они за нее заплатили, так чего ради мне было ей в зубы смотреть!
      - Аааа! - сказал тип. - Знаю. Богатые иностранцы...
      И в то же мгновенье я его вспомнила. Ну конечно, это тот самый мафиозный таксист-бандит, на которого мне не хватило денег...
      - А, так это вы! - обрадовалась я неизвестно чему.
      - Вот именно. Я вас запомнил, потому что такая ситуация редко когда бывает. Иностранцы, а вы без денег. Секундочку, за вас еще тогда заплатил этакий надутый фанфарон...
      Я подумала, что Доминика такое определение явно бы восхитило, и прикусила язык, так как уже готова была спросить, ездит ли он до сих пор в мафии и как это у него получается, если таксомафия уже развалилась. Одновременно я почувствовала себя несколько не в своей тарелке: за семь лет красавчик мафиози нисколько не утратил своего обаяния, а я тут стояла перед ним в стареньком халате, перевязанном красной ленточкой от цветов, лохматая, безо всякого макияжа, со старательно отмытым лицом, которое игриво поблескивало жирным ночным кремом.
      И как он только вообще смог меня узнать?
      - А вы совсем не изменились! - вырвалось у меня.
      - Вы тоже, - галантно ответил он.
      - Возьми свитер, - сказала Элеонора. - Вы что-то говорили о получасе? Так, может, я быстренько сделаю кофе, и мы попьем на крылечке?
      - Нет, спасибо, у меня все с собой, полный термос кофе. К тому же мне нужно ждать клиента, мы сразу же возвращаемся обратно в Варшаву.
      Я нашла дипломатичную формулировку.
      - Вы все еще ездите? - осторожно спросила я.
      - А почему бы нет? Правда, в основном я выбираю дальние рейсы, мне так больше нравится.
      - Это выгодней? - заинтересовалась Элеонора, которая моментально определила его профессию.
      - По-разному. Обычно да. Но вы тоже наденьте что-нибудь теплое, коль скоро мы тут проводим совещание на открытом воздухе.
      Холера. Теперь, когда мне не нужно было ему платить, он нравился мне еще больше, чем семь лет назад. Что за противное невезение, надо же было мне встретить его как раз сейчас - постаревшей мымрой без лица...
      - А я сменила квартиру, - не задумываясь, похвасталась я. - Переехала на Вилановскую аллею, такие трехэтажные домики, чуть в глубине. Теперь я могу принимать родню в приличных условиях.
      - Судя по этой, - он указал подбородком на "тойоту", - они помаленьку начинают за себя платить? Ведь вообще-то они - ваша родня - не такие уж и бедные?
      - Наоборот. Очень богатые. - - Так какого же черта у вас тогда так глупо получилось?
      - Долго рассказывать, - вздохнула я. - К тому же, чего вы не знаете: им пришлось лезть на пятый этаж без лифта. Теперь-то они приедут, ведь я живу на втором.
      - С этим тупым фанфароном?
      У меня не было никакого желания и намерения оскорбляться из-за Доминика.
      - Нет-нет, что вы. Он меня бросил четыре года назад.
      - Да ну? Он вас или вы его?
      - Он меня, хотя в сущности это трудно определить. Теперь я живу с детьми. Впрочем, тогда я тоже жила с детьми. А вы?
      - А я нет. С детьми живет моя бывшая жена.
      Я живу с матерью.
      - О боже...
      - Вы не знаете мою мать. Это не мать, а шедевр.
      С ней все бы хотели жить.
      - Хорошо готовит?
      - Моя мать? Да что вы! Моя мать работает, архитектура интерьеров, декоратор. И фамилия у нее точно такая же, как и у меня, Дарко. Лукаш Дарко.
      То есть, мать мою зовут не Лукаш, а Ева. Ева Дарко.
      Ева Дарко, вот это да! Разумеется, я о ней слышала: гениальная проектировщица, ее интерьеры отличались шармом, каким-то особым очарованием, они были просто великолепны! Ну что ж, сын у нее - тоже подстать ее интерьерам...
      Вернулась Элеонора в плаще, наброшенном на халат.
      - Только, пожалуйста, сделай так, чтобы она снова не начала выть, а то Стасичек заснул, - меланхолично произнесла она. - Если он проснется, то выбежит с топором.
      - Я вот иногда думаю, почему это некоторые женщины так держатся за своих мужей, - задумчиво проговорил сын гениальной Евы. - Прошу прощения, это я просто так, вообще. А выть она не будет, потому "что я выключил звук, разве что вы его опять включите. Правда, мне показалось, что вы это не умеете, так что нет проблем. Зато она может мигать. Вы за ней последите, потому что мигание тоже сажает аккумуляторы, хотя и не так быстро.
      - И ничего с этим не поделаешь? - забеспокоилась Элеонора.
      - Я же говорил, что сигнализацию "авенсиса" можно только об угол расколошматить.
      Сорок минут пролетели незаметно. Клиент мафиозного Лукаша объявился у его машины, мы тепло и по-дружески распрощались, я выключила двигатель и заперла подлую "тойоту", надеясь, что, может быть, она спокойно постоит до утра. Мы с Элеонорой так промерзли, что нам обязательно нужно было выпить чего-нибудь горячего.
      - Слушай, а это кто? - спросила Элеонора уже в кухне. - Неплохой экземпляр.
      - Таксист из бывшей мафии, - вздохнула я. - Как-то раз мне не хватило денег, и я не могла ему заплатить.
      - И что?
      - Ничего. Появился Доминик и добавил.
      - А за каким чертом ты ехала на мафии? Пьяная была или как?
      Мне пришлось описать ту сцену, которая со всеми подробностями сидела у меня в памяти, только что подстегнутой на шоссе, правда, благодаря не мафиози, а моей австралийской родне. Элеонора слушала со смехом и сочувствием.
      - Хоть какая-то польза от Доминика, - проворчала она. - А кто теперь приезжает?
      - Целых пять штук, Боже, смилуйся надо мной, грешной! Бабушка, дядя с тетей и тетя с дядей, то есть не так, подожди, дядя с тетей - это точно, а вторая пара - это мой крестный, брат тетки, с женой.
      Может, она мне тоже тетка, не знаю, я в этом родстве запуталась.
      - Господи Иисусе! И все они поместятся у тебя в детских комнатах?
      - Кому-то расставлю топчан в гостиной. И отдам свою ванную. Сама буду мыться в уборной.
      - В унитазе?
      - Нет, там есть умывальник и душ. Просто тесновато.
      - Да уж, радости у тебя будет - на все сто...
      - Даже больше, чем ты думаешь. Мне еще нужно забронировать им гостиницы по всей стране. Потому что они намерены осмотреть Краков, Ченстохов, Гданьск... Ну, Ченстохов по дороге... Я уже не говорю о всяких там Груйцах и Люблинах, это можно обежать за один день.
      Элеонора с ужасом смотрела на меня.
      - А каким чудом ты сможешь засунуть шесть человек в одну машину? Они что - сами будут ездить?
      - Если бы! Только ничего не выйдет, они не умеют водить с обычной коробкой передач. Но одна пара вроде бы пойдет по индивидуальному плану, у них есть какие-то свои идеи, так что остается четыре человека, считая со мной. Хотя, возможно, они будут меняться. А гостиницы нужно им бронировать чуть ли не как для королевы английской или, к примеру, Майкла Джексона. Пару лет тому назад он снял для себя весь "Мариотт" вместе с автостоянкой.
      - И ты уверена, что они все это оплатят?
      - Я очень надеюсь. Хотя меня мучает мысль, что в Австралии тоже бы платили они, то есть хозяева, а не я, гость. Они бы мне не позволили ни гроша потратить.
      - В таком случае поезжай в Австралию, - решительно посоветовала Элеонора. - Ты одна, а их пятеро, а это большая разница.
      - Боюсь, что все будет зависеть от того, какое впечатление я на них произведу, - в который уже раз вздохнула я, допивая остатки кофе. - Они все еще рассчитывают на то, что я окажусь человеком ответственным и серьезным, так что это будет последняя проверка.
      - Ну, тогда ничего не поделаешь, берись за отели. Гданьск, если хочешь, я могу тебе устроить, я там кое-кого знаю...
      ***
      - Я специально дожидалась Стасичка, чтобы иметь нейтрального свидетеля! - скандалила я на следующий день, кладя на стол свой задаток наличными. - Она дура и сама не знает, что творит!
      Элеонора дико протестовала.
      - Идиотка, шесть человек в машине, а она еще хочет за это платить! Оставь себе на гостиницы! У нас тут рыба дешевая, твои дети с голода не помрут!
      - Ослица, на гостиницы мне и так не хватит! Я же их к тебе привезу, все семейство! Не знаю, едят ли они в своей Австралии какую-нибудь рыбу?!
      - Акул, - сухо подсказал Стасичек.
      - А здесь будет камбала...
      - Акула скорее их сожрет, чем они ее! Два дня - ладно, но ведь не полтора же месяца! Мои дети растут!
      - Ну и что? Без этих денег они уменьшатся?
      Стасичек, о диво, при виде денег как-то не слишком расцвел. Вроде бы вокруг него даже зарождалась атмосфера, а ведь должна была уже сдохнуть.
      Я забеспокоилась. Элеонора, видимо, тоже, так как неожиданно прекратила свои протесты и мрачно замолчала, уставившись в банкноты.
      Явно сломив в своей душе какое-то таинственное сопротивление, Стасичек в конце концов выдавил из себя мужественное решение. Значит так - задаток задатком, но мои дети могут к ним приехать и оставаться у них при условии, что не будут выть.
      Он сформулировал это как-то иначе, но смысл был именно такой, аналогия с автомашиной сидела в нем, как заноза. Вот скотина, не нашла другого времени, чтобы завыть, как только вчера вечером, без этого адского звука никакие условия ему бы и в голову не пришли.
      Ужасно перепугавшись, я поклялась, что мои дети даже голоса не подадут, будут разговаривать жестами. Элеонора, поняв, в чем суть, оживилась и заметила ему, что дети приедут без машины, я их привезу, оставлю и немедленно уеду. Я с огромным энтузиазмом одобрила этот план, подсунув ему идею, что, возможно, в связи с воем следовало бы увеличить задаток. Элеонора на меня рявкнула, но Стасичек воспринял эту идею на полном серьезе. Я добавила сотню, и атмосфера наконец-то сдохла.
      На следующий день, став беднее на сто злотых, я отправилась домой.
      ***
      А в тот момент, когда я была еще в дороге и, по всей вероятности, уже подъезжала к Нидзице, некая Михалина Колек переступала порог дома своего обожаемого благодетеля. Он же и ее потенциальный спутник жизни, ибо она все еще не теряла надежды, что ее непреклонное обожание произведет на него нужное впечатление, и рано или поздно он на ней женится. В соответствии с ее несколько туманными представлениями столь сильные чувства не менее заразительны, чем тиф или чесотка, а уж свои вирусы и бактерии она буквально распыляла в воздухе.
      Вместе с запахом дезодоранта "Вечерняя Москва".
      Добираться до благодетеля Михалине было довольно сложно, поэтому она бывала у него всего два раза в неделю, зато оставалась по меньшей мере па сутки, а то и на двое. Благодаря своему упорству она добилась, что ее стали привлекать для выполнения различных работ по уборке дома, вроде мытья окон, вытирания пыли на облицовке, стирки и глажения, а также пришивания пуговиц. По собственной инициативе, дипломатично и постепенно расширяя сферу деятельности, она получила также почетное право чистить картошку, привозить изысканные продукты питания, которые бывали встречены по-разному, но по большей части критически, готовить и даже подавать кофе и легкие коктейли. А уж вершиной счастья была возможность посмотреть телевизор в одной комнате с ним, независимо от того, что там мелькало на экране.
      Более ощутимого счастье ей дано не было, хотя, пользуясь своими ночевками в предназначенной для нее комнате, она всячески старалась показать себя в соблазнительном неглиже, еще интенсивней воняя прелестными ароматами. Однако неглиже не производило на благодетеля ни малейшего впечатления, возможно, потому что состояло из шелкового халата в пол, ядовито-зеленого в крупные розовые, синие и фиолетовые цветы. Учитывая габариты Михалины, оно весьма живо напоминало кое-как обустроенный газон или, скажем, большую клумбу в саду дальтоника, не вызывая при этом особого желания поваляться на травке. К неглиже она носила ядовито-желтые сандалии, подошва и каблуки которых были подклеены войлоком, чтобы ходить тихо и не расстраивать благодетеля грохотом шагов, а из сандалий торчали ногти, пурпурные настолько, насколько это возможно. Под халатом у нее обыкновенно бывали розовые ночные рубашки, богато изукрашенные кружевами, но мог оказаться и тиковый рабочий комбинезон или вообще что угодно, ибо обилие складок сего домашнего одеяния полностью исключало возможность узреть, что находится под ним.
      Похоже, Михалина не обладала душой талантливой куртизанки.
      Вступила она в эти обожаемые покои ближе к вечеру: приехать пораньше не удалось. Двери она нашла запертыми как обычно, открыла их собственным ключом - самым бесценным своим сокровищем, представляющим собою свидетельство безграничного доверия благодетеля, и сразу же заторопилась на кухню, чтобы незаметно распаковать привезенную с собой снедь. Она закупила разнообразные лакомства, и он мог бы запротестовать, а так она быстренько все приготовит, пока он не видит. Ей вовсе не хотелось, чтобы он вернул ей за них деньги, ведь не ради же денег взялась она за эту работу, да она готова была сама за нее доплачивать!
      В доме царила тишина, только где-то далеко, видимо, в его кабинете, шелестело радио. Благодетель не держал ни собак, ни кошек, зато кормил диких животных из недалекого леса - кабанов, серн, белок, иногда даже лисиц, хотя лисиц он не любил, потому как они вроде бы разносчики бешенства.
      Входить в сад им не разрешалось, они подходили к сетке, получали свое и затем уходили прочь.
      Михалина сделала все, что можно было сделать бесшумно. Она навела блеск в клинически чистой кухне, вытерла и спрятала две чашки, два блюдца и два стакана, которые стояли на сушке для посуды, приготовила ужин, заварила кофе в термосе, вымыла ванную, собрала тряпки, скатерки и салфетки и сунула их в стиральную машину. Все это она проделала как можно тише, чтобы он ее не услышал. Если, не дай боже, он слишком быстро заметит ее присутствие, то велит ей возвращаться домой, но вот если уже будет поздно, то она сможет остаться на ночь.
      Именно к этому она и стремилась - провести ночь под одной крышей со своим божеством...
      Наконец, вся работа закончилась, наступил вечер, поэтому она решилась войти в салон.
      Салон был пуст, а двери на террасу распахнуты.
      Это означало, что он был в саду. И чего ради она так старалась ни стукнуть, ни брякнуть чем-либо! Но, может, оно и к лучшему, теперь она сможет убраться в салоне, и ей останется только спальня. Святая святых...
      В салоне, на небольшом столике у двери на террасу, обнаружилось нечто необыкновенное. Блестящая лакированная столешница оказалась грязной, на ней явно виднелись два кружка, словно следы от мокрой посуды. Кружки уже высохли, и их почти не было видно, но глаз у Михалины был соколий, в этом она достигла совершенства, иначе бы ни за что в жизни не смогла она удовлетворять все его желания.
      Сверху, если смотреть прямо, эти колечки не были заметны, а вот против света, все еще слабо проникающего снаружи, они привлекли к себе ее внимание.
      Она слегка удивилась. Два кружочка? Это от стаканов, тех, что для виски, для коктейлей... Минуточку, на кухне она вытирала два стакана и две чашки...
      Он пил с кем-то кофе и еще какой-то напиток, ведь не стал бы он один пользоваться двумя чашками.
      Кто же это мог быть, если он потом даже стол не вытер, а уж он заботился о его блеске, как о собственном ребенке. Посуду вынес и сполоснул, как обычно, а стол оставил?
      Ревность царапнула когтями ее сердце, так как на самом деле никаких таких гостей у благодетеля почти и не бывало. Нет, конечно, время от времени кто-то приходил, некоторых она даже узнавала в лицо и знала, кто это; поговорят в библиотеке о делах и до свиданья. Он мог с ними и выпить что-нибудь, в библиотеке был бар-холодильник, но - никаких особых угощений, вроде там чая или кофе. Так кто же сидел с ним здесь, за столиком в салоне, настолько важный и серьезный гость, что он потом и о столе забыл?
      Случайно уж не эта ли сучка?..
      Или та, вторая?..
      Да нет, вторая была уже не страшна - так, барахло поганое. Участвовать в подобной сцене могла только одна - та, которую Михалина смертельно боялась.
      Когда-то она сумела ее выжить, в муках и трудах оторвать от него, но кто знает, навсегда ли? Сучка, правда, палец о палец не ударяла, ну а вдруг бы постаралась? Вдруг она пришла бы сюда, и он каким-то образом узнал обо всех интригах и вранье Михалины?..
      У нее даже что-то сжалось внизу и перехватило дыхание, но она была не из слабаков: сразу же решила, что она этого так не оставит. Не сдастся, не уйдет, скорее горло этой сучке перегрызет и глаза повыцарапает... А то ведь он уже привык, что все ему под нос готовенькое подсовывают, все идет, как часы, весь обслуженный, обстиранный, обшитый, сам же говаривал, что пришивать пуговицы и жарить печенку так, как Михалина, никто на свете не умеет, хвалил ее, даже в руку поцеловал, где-то возле локтя, а у нее сердце вдруг застучало, и ноги ослабли. Хотела было не мыть это место до конца своей жизни, но стирала вручную его ангорский свитер, и не получилось. К хорошему-то человек быстро привыкает, так что не сможет он прогнать от себя Михалину, потому как эта сучка скорее летать научится, чем так ему прислуживать!
      Несколько утешившись, она старательно вычистила столешницу, после чего встала в дверях террасы и оглядела сад. И куда он мог запропаститься? Уже темнеет, теперь-то она точно на ночь останется...
      Она бы вышла поискать его, но не решалась. Сад был большой, занимал что-то около двух моргов <Морг - старая немецкая (Morgen) и польская (morg) мера площади сельхозугодий, примерно 25 - 30 аров.>, весь зарос кустарником и деревьями, а благодетелю нередко приходили в голову самые дикие идеи. Например, он мог по полдня сидеть в засаде, поджидая какое-нибудь животное или наблюдая за какой-то птичкой. И злился, когда ему мешали, не ругался, нет, но тихим таким голосом рубил, словно топором, а на челюстях у него желваки вспухали. Может, он и сейчас затаился, раз двери открыты...
      Она пошла наверх, в его спальню, и любовно застелила на ночь тахту. Потом посидела в своей комнате, оставив остальную работу на завтра, - а вдруг она не успеет все сделать и задержится здесь еще дольше?
      В любом случае ждать его она будет в салоне, под тем предлогом, что двери открыты...
      Очнулась она в кресле, когда в окна уже заглядывало солнце. Какое-то время она приходила в себя, потом сообразила, где она, и огляделась.
      Абсолютно ничто не изменилось. Приоткрытая дверь на террасу оставалась в том же положении.
      Она взглянула на часы - Езус-Мария, половина шестого, уже день! Он что - вообще не возвращался домой этой ночью?!.
      Она вскочила, побежала на кухню. Все, как вчера, нетрону гая еда на подносе, никаких людских следов. Она помчалась в спальню - то же самое, соблазнительно раскрытая постель в том же безукоризненном состоянии. Это что же, он еще не вернулся?..
      В общем-то, бывало, что он не возвращался. Куда-то ездил, ночевал в своей варшавской холостяцкой квартирке, бродил но лесу, уезжал куда-либо подальше, что-то решал... Но никогда - абсолютно никогда!!! - он ничего не оставлял открытым.
      А тут двери на террасу наполовину отворены...
      Теперь уж Михалина по-настоящему разнервничалась, что не помешало ей плотно позавтракать.
      Расстроенный человек должен как следует подкрепиться, чтобы иметь силы расстраиваться. Она принялась за уборку, заодно обходя весь дом и заглядывая во все помещения, за исключением одного. Его личного кабинета.
      Вход туда был запрещен раз и навсегда, и, несмотря на доверие к Михалине, несмотря на ключ от входной двери и код от калитки, свой кабинет он всегда запирал. Куда бы он ни шел - в ванную, в столовую на завтрак, - он обязательно блокировал какое-то специальное устройство, а ключ от него, крайне замысловатый, прятал в карман. Он и убирался у себя сам, так что нога человеческая не ступала в эту комнату. Впрочем, он там не слишком-то засиживался, а если и работал - что-то читал или писал или еще что, - то делал это в библиотеке. Не очень большой, но выглядевшей как-то ужасно официально. Кабинет представлял собой абсолютное исключение, и даже окно в нем было какое-то такое, что не позволяло заглянуть внутрь.
      Естественно, Михалина легонько попробовала дверь в кабинет, но там даже нормальной дверной ручки не было, одна только странная рукоятка, которую никак не сдвинуть. Может быть, он так и сидел там со вчерашнего дня, ведь тихо шепчущее радио все еще было слышно, ну так пусть и сидит хоть целый год, она ему мешать не станет.
      На следующий день она уже была настолько обеспокоена, что даже отказалась от наведения красоты.
      И тут она ощутила запах.
      До нее не сразу дошло, что она чувствует. Вначале она проверила холодильник, не завоняло ли у нее там случайно какое-нибудь мясо, но нет, все было в порядке, запах шел не из холодильника. Потом обошла вокруг дома может быть, какое-то животное залезло в сад и сдохло, но и этого не было. Она стиснула зубы и начала нюхать по дому, пока наконец уже не смогла больше скрывать от самой себя ужасную правду.
      Вонь шла из-за дверей кабинета.
      Несмотря на свою внешность, Михалина прожила богатую жизнь, хотя и в четко очерченных рамках. И где-то там внутри у нее закодировалось, что в случае чего звонить нужно не кому попало, а знакомому.
      Она позвонила знакомому.
      Знакомый Михалины очень надеялся, что самое плохое для него уже миновало и теперь он сможет пожить спокойно, вовсю пользуясь тем, что нажил с помощью подлости и хитрости. И надо же случиться, что как раз в тот момент, когда она позвонила, у него находилась налоговая инспекция, вне всякого сомнения гадко и злонамеренно кем-то насланная. Так что сейчас ему только и не хватало, что звонка от Михалины - в некотором роде живого свидетеля событий, происходивших пятнадцать лет тому назад. Злой, как тысяча чертей, он попытался ее как-то сбагрить, успокоить, не обращать на нее внимания и не придавать значения, однако инспекция была на самом деле отвратной.
      Михалине пришлось сообщать кому попало.
      Кто попало передал дело в руки полиции.
      Поздно вечером перед калиткой благодетеля остановилась обычная патрульная машина, и парни в мундирах позвонили в дверь. Михалине не оставалось ничего иного, как открыть.
      - В чем дело? - с интересом спросил сержант Вильчинский. - Мы получили настолько странное сообщение, что я, признаться, ничего не понял. Вы здесь живете?
      - Нет, - ответствовала Михалина и сообщила, кто здесь живет.
      - О холера, - заволновался Вильчинский. - И что?
      - И что-то воняет.
      Сопровождавший Вильчинского капрал Тшенсик, много лет проработавший в местном отделении, недовольно скривился.
      - Пани, да тут все воняет. А вы бы хотели, чтобы в таком имении розами пахло?
      - Что именно воняет? - деловито поинтересовался Вильчинский.
      - Вот этого я вам не скажу, - возмутилась Михалина. - Сами понюхайте. Имение как имение, тоже мне! Сад большой, это правда, а дом обыкновенный, как у каждого человека.
      - У богатого человека, да? - насмешливо произнес капрал. Безработного, на пенсии...
      - Спокойно, Гжесь, - шикнул на него Вильчинский, неплохо ориентирующийся в общей ситуации в стране. - Не дай бог, какой-нибудь скандал выйдет, и все СМИ разом сядут нам на шею. Деньги - это деньги, и с этим ничего не поделаешь.
      На самом-то деле капрал Тшенсик прекрасно знал, кто здесь живет, потому еще сильней скривился и замолчал. Мрачная и страшно расстроенная Михалина впустила сотрудников в дом.
      - Ну, в общем-то, воняет, факт, - признал Вильчинский у дверей кабинета. - Откройте, пожалуйста.
      - Не получится.
      - У нас все получится, - проворчал капрал.
      - Что значит - не получится? У вас нет ключа?
      - Вы лучше поглядите на эту дверь и на этот замок, и тогда не будете задавать дурацких вопросов.
      Если бы можно было, я бы и сама открыла, вместо того чтобы шум поднимать. А ключа у меня нет.
      - А через окно?..
      - Да пожалуйста, попытайтесь.
      Капрал сплюнул, можно сказать, про запас, так как прекрасно понимал, что будет дальше. Он и в самом деле знал, кто здесь живет. Оба они с Вильчинским все яснее распознавали этот запах. Делать нечего, в помещение нужно было войти.
      У Михалины все сильней сжималось сердце, однако она все еще лелеяла остатки надежды, с каким-то мрачным удовлетворением наблюдая за усилиями пары специалистов, ибо экипаж патрульной машины был вынужден вызвать подкрепление. Стекла в окне оказались пуленепробиваемыми, дверь же оказывала сопротивление, достойное сейфа в Форте Нокс.
      То-то же, вот на что был способен ее благодетель, сам все это придумал, сам смонтировал; выходит, она обожала не какого-то там обыкновенного прихожанина, а человека, равного которому нет во всем мире...
      Отказавшись от идеи взорвать весь дом, полиция наконец к полуночи выломала чертовы двери. Вонь повалила прямо-таки удушающе; в кабинет заглянули все, в том числе и Михалина.
      - Это та сучка!!! - раздался ее ужасный крик. - Это та сучка!!! Больше никто!!! Это та сучка!!!
      ***
      Зациклившись на своем проклятом благоразумии и предусмотрительности, я все стены в квартире обклеила датой приезда родни. Последним телефонным звонком они уточнили все свои пожелания и намерения, благодаря чему я смогла заказать им гостиницу в Кракове. Гданьск я предоставила Элеоноре, пусть там разбирается со своими знакомыми, коль скоро сама предложила.
      - Боже милостивый, - нервно сказала я своим детям. - Порассовывайте куда-нибудь свои вещи, чтобы здесь было хоть чуть-чуть места. Пусть они думают, что это апартаменты.
      - В кино апартаменты выглядят как-то иначе, - заметила Кася.
      - Мать, а наши аттестаты тебя вообще не волнуют? - заинтересовался Томек. - И на кой черт я так старался?.. Каждый год ты нам продыху не давала, а теперь что?
      - На этот раз у вас будет льготный год. Я с кем говорю, с людьми или с придурками? Да от этого вся наша оставшаяся жизнь зависит, прабабушка же не бессмертна...
      - На Кавказе люди по сто сорок лет живут!
      - Но прабабушка живет не на Кавказе. Я ей плохого не желаю, пусть проживет еще лет двадцать, половина состояния нам по наследству...
      - На дряхлую старость, - презрительно фыркнул Томек.
      Я возмутилась.
      - Слушай, ты, сопляк, через двадцать лет ты будешь моложе, чем я сейчас! Или ты на самом деле меня уже в гробу видишь?!
      - Так ведь ты же не ляжешь...
      - Куда я должна лечь, где у тебя здесь гроб?!
      Я вас всех поубиваю, и все!..
      - Медея, - оскорбление заявила Кася.
      - Хотела бы тебе напомнить, что Язон ее с носом оставил. Да позаботьтесь же о своих вещах, черт вас всех побери, для вашей собственной пользы!..
      Собственная польза детей убедила, они попрятали все, что можно, куда попало, а я, идиотка, даже не посмотрела, куда. Мне и в голову не пришло, что большую часть своих сокровищ они сумели засунуть в нечто вроде чердачка - маленькую пирамидку под крышей, которая изнутри выглядела, как люк в потолке.
      Совместными усилиями они сумели его закрыть, но, к сожалению, видимо, не достаточно плотно.
      Из-за все той же разбушевавшейся предусмотрительности я отвезла их к Элеоноре за два дня до приезда семейства. Мне хотелось иметь хоть немного времени про запас, ведь разве ж предусмотришь, что может случиться по дороге. Сенокос, похоже, в самом разгаре, вдруг у меня под носом снова вывалится природная баррикада? Или произойдет еще какая-нибудь глупость, и я не успею вернуться вовремя, к послезавтра...
      Я раздобыла для австралийцев сотовый телефон; вроде бы заокеанские мобильные телефоны у нас плохо работают; я в этом никогда особенно не разбиралась, однако полагала, что с гостями следовало бы поддерживать непрерывный контакт. Если они захотят разделиться, одни - сюда, другие туда, то мне на всякий случай нужно будет держать руку на пульсе. Времени у меня было страшно мало, об этих устройствах я вообще ничего не знала, поэтому я попросила помощи у Рысека.
      Рысек был моим соседом, он жил подо мной, на первом этаже, со своей старшей сестрой, ее мужем и их двумя близнецами, и это обстоятельство заметно способствовало тому, что мы с ним подружились. Как-то раз он пришел с большим букетом цветов, униженно умоляя позволить ему время от времени посмотреть по телевизору хоть какую программу, потому как дома у него это невозможно. Близнецы либо спят, и тогда нельзя шуметь, либо орут, как бешеные, и тогда ничего не слышно. У меня было два телевизора, один - у детей наверху, а второй - внизу в гостиной, так что я согласилась без особого сопротивления, одновременно урегулировав вопрос силы звука. К счастью, Рысек был не глухой и не нуждался в грохоте.
      При случае он признался мне, чего он уж точно никогда в жизни не сделает. У него никогда не будет детей, и он даже не женится, потому что все девки - дуры, и, став женой, одна из них вполне могла бы упереться, а он отнюдь не намерен рисковать.