«Мандрагора, — прочитала она. — Человек, заклятием в корень обращённый…» Обрадовавшись находке, девушка решила тут же переписать текст, хотя и предвидела возможные трудности. Запись — выцветшая, язык какой-то странный, несовременный, вероятно, переписано это с чего-то ещё более древнего.

Вскочив со ступеньки, чтобы взять перо и бумагу, она зацепилась локтем о поручень стремянки, и Корнель вылетел у неё из рук. Книга шлёпнулась на пол и раскрылась посередине, где как бы в качестве закладки торчала какая-то бумажка. Юстина нашла бы эту бумажку, только покончив с переписыванием текста о мандрагоре, сейчас же она с любопытством подняла её.

Бумага на вид казалась гораздо моложе той поблекшей записи на титуле книги. Первоначально, вероятно, это был листок весьма дорогой бумаги, но затем сильно пообтрепался и испачкался. Начав читать запечатлённые на нем строки, Юстина сразу поняла, что имеет дело с фрагментом письма: серединой, без начала и конца, исчёрканной и перемазанной, да ещё и с оторванным уголком.

Текст гласил:

«…спятил. Дикие претензии. Ведь ты же не похитил? Алмаз твой, раз ты его получил, даже если и получил ни за что. Кажется, единственный раз в жизни ты заключил выгодную сделку. А если бы ты продал коня? Заплачено алмазом вместо золота, только и всего. Возможно, мадам де Бливе в глазах дикого набоба имеет большую ценность, чем какой-то там конь, это дело вкуса, я не ориентируюсь в ценах на распутниц в Индостане. Не хочу упрекать, но тебе она тоже обошлась недёшево, и теперь сестра выплачивает твои долги. Да, именно сестра, так как у матери уже нет на это средств. Если этот алмаз и правда такой ог… покроет понесённые затраты, и нет причин… сомнева… Он принадлежит тебе… и мне, ожида…»

Потрясённая Юстина несколько раз перечитала вышеизложенные строки, обрывающиеся на недостающем уголке. Листок похож был на черновик, кто и кому отправил столь интригующее послание, она даже не пыталась угадать. Бросив на полпути обнаруженную мандрагору, девушка помчалась к бабушке.

— Где ты это нашла? — спросила Клементина, слегка порозовев по прочтении текста. — Принеси книгу.

Выражение лица бабки было весьма красноречиво. Юстина бегом обернулась туда и обратно, притащив Корнеля.

В старом потрёпанном томике на титульном листе находилась дарственная надпись, едва заметная, так как на неё залезал текст о мандрагоре. Корнеля вместе с собственными чувствами некий Л. де М. преподносил мадемуазель Людвике де Нуармон, которая, вне всякого сомнения, произведение читала и оставила в книге черновик как раз в то время писавшегося послания. Она сама или кто-то другой. Пол лица, пославшего письмо, угадать было невозможно, но что-то все же подсказывало, что это женщина. Весьма вероятно, та самая сестра, платившая долги, писала брату, и очевидно в то время она была уже не молоденькой девушкой.

— Поразительно, — произнесла Клементина и вызвала Флорека.

Когда пятнадцать лет назад расторопный паренёк из польской деревни прибыл во Францию, в Нуармоне жива ещё была старая ключница, чуть-чуть не дотянувшая до ста лет. Несмотря на свой возраст, держалась она отлично, и, пожалуй, единственное, где годы давали о себе знать, было то, что немного путала людей. Клементину старушка принимала за вдовствующую сестру господина графа, а Флорека — за собственного внука, из которого обязательно хотела сделать первого камердинера. Целых два года она активно этим занималась, после чего и скончалась, но эти два года оказались весьма и весьма полезными.

— Ты когда-то записывал все, что плела старая Викторина, — без всякого вступления заявила Клементина верному слуге. — Мне это известно, так как заметки по хозяйству и кое-какие расписки ты мне сам передал.

— К сожалению, не совсем все, милостивая госпожа, — признался Флорек. — Молодой я был, глупый, и довольно много чего пропустил. Зато, потому как записывал, почти все помню, и если ваше сиятельство распорядится, могу дописать…

— На каком ты писал?

— Да и так и сяк. И по-нашему, и по-французскому, как раз, думал, и язык подучу. Пожалуй, странная у меня писанина вышла.

— Ничего. Может, случайно помнишь из её рассказов, кто такая мадемуазель Людвика де Нуармон и в какое время она жила?

— Такого аккурат никак не позабудешь, ведь это же как раз та самая маркграфиня д'Эльбекью, за которую она вас, госпожа графиня, и принимала. В девичестве — мадемуазель де Нуармон. Как бездетной вдовой осталась, тут, у брата, и поселилась, ну и у матери, та ещё жива была. А брат в Индии воевал. Сейчас-сейчас, когда же это было, позвольте, ваше сиятельство, посчитать, а то со счётом у Викторины дело обстояло туго, и все времена перепутались…

— Считай вслух.

— Завсегда пожалуйста. Как я приехал, ей девяносто восемь было, на сотом году померла, выходит, родилась в тысяча семьсот девяносто втором…

Повинуясь бабкиному знаку, Юстина, жутко заинтригованная, принялась эти даты записывать.

Флорек громко продолжал:

— Восемь лет ей было, это точно, когда её взяли в услужение к госпоже маркграфине, потому-то так хорошо и запомнила. Маркграфине уже под сорок выходило. А вообще-то Викторина, чем давнее время, тем лучше помнила, коту, к примеру сказать, велела блюдечко с молоком на своём секретере поставить, маркграфиня, значит. Викторина и поставила, а кот возьми и вылей молоко на маркграфинины письма, то-то шуму было. На брата очень серчала, потому как долги его приходилось платить. Тут вскорости и померла, аккурат как раз граф де Нуармон из Индии и вернулся, раненый и тяжело больной. Викторине тогда одиннадцать стукнуло, девчонка пронырливая была, а кто на ребёнка внимание обращает, вот она и видела, и запомнила, как никто другой. Одиннадцать, значит, шёл тысяча восемьсот третий. В два месяца маркграфиня померла от альтерации, уж очень на брата гневалась. Викторина говорила, что он богатство большое в руках держал, да потерял, оттого с ней удар какой-то сделался. Да быстро все так случилось-то, что и завещание переменить не успела, господину графу от сестры все и перешло.

— Удивительно, как хорошо ты все помнишь, — похвалила Клеменгина.

— Да все через то, что французский учил, — смущённо пояснил Флорек. — Переписывал столько раз, да исправлял, вот оно как-то в память и запало… Да ещё то, что ваша светлость вроде как той самой маркграфиней была…

— Спасибо. Пока достаточно. Сохрани свои записи и, не дай Бог, не потеряй.

Слуга вышел, а Клеменгина ещё какое-то время молчала, даже не пытаясь скрыть своего волнения.

— Теперь я тебе скажу правду, о которой, полагаю, ты и сама уже догадываешься, — наконец обратилась она к Юстине. — А молчала я, так как не была уверена, нет ли во всем этом какого бесчестья.

И вот, прямо-таки невероятно, — выходит, что закон на нашей стороне. Алмаз, о котором идёт речь в этом обрывке письма, существовал в действительности, я сама держала его в руках, и долгие годы он находился в этой якобы отравленной книге.

Вроде бы уже подготовленная в некоторой степени к такого рода информации Юстина тем не менее была потрясена.

— И что? — спросила она, затаив дыхание.

— Надо его найти. Не принадлежи он нашей семье, я бы оставила все как есть и сохранила бы тайну. Но теперь считаю, что следует начать розыски. Правда, вся эта история странная и весьма загадочная, да в придачу замешан в дело и твой лорд Блэкхилл. Лорд он самый что ни на есть настоящий, можешь не беспокоиться, а честь у них в большой цене. Так что слушай меня внимательно…

Вроде бы напрасно потраченное время в конторе ювелира на самом деле оказалось очень полезным, можно сказать, просто бесценным. Хотя Юстина и была огорошена свалившимся на неё потоком информации, ей все же удалось сосредоточиться, восстановить в памяти разговор и припомнить все, что слышала о помощнике ювелира. У него была невеста. Имелись также и родители, и замужняя сестра, но изо всей семейки Юстина инстинктивно выбрала невесту.

Невеста молодого человека проживала в Кале. Дочь корабельного плотника, причём мастера высшего класса. Фамилия невесты известна ювелиру, известен её адрес, ведь именно в ювелирную фирму приходили её письма жениху. И тем не менее ювелир скрыл от полиции эти сведения, наверняка потому, что был уверен — его помощник никак не замешан в смерти клиента. Наверняка ювелир и от Юстины скрыл бы эти данные, если бы не фактор внезапности: Юстине удалось застать ювелира врасплох, он ещё не пришёл в себя после пережитого потрясения.

Ещё как следует не рассвело, а Юстина уже отправилась в Кале, прихватив горничную, старательно скрывавшую раздражение. Горничная никак не могла понять, с чего это её барышня развила вдруг такую активность, и пыталась всеми правдами и неправдами докопаться до истины. Догадывалась это как-то связано со скоропостижной смертью виконта Гастона. В свою очередь, скоропостижная смерть упомянутого виконта тоже стала причиной раздражения, ибо горничной удалось о ней узнать лишь то, что сообщил кучер. Ведь получилось так, что в самый решающий момент барышня не захватила её с собой и тем самым она, горничная, не оказалась причастной к такой потрясающей сенсации, а узнать подробности уже после происшествия помешала спешка госпожи. Такое неблагоприятное стечение обстоятельств хоть кого способно довести до бешенства. Известно ведь — для прислуги лучшим развлечением являются происшествия в жизни её господ, а тут произошли такие потрясающие события! И она, бедняга, оказалась совершенно к ним не причастна. Было от чего психовать и выходить из себя. Надеялась на кое-какие развлечения в Париже, но и тут постигло разочарование. Госпожа в Париже вовсе не остановилась, сразу же проследовала дальше, в Кале.

Прибыв в Кале, барышня наняла фиакр, на нем доехала до какого-то нужного ей дома и опять отправилась туда одна, оставив несчастную девушку в фиакре! Слыханное ли дело, так обращаться с прислугой. Возмутительно!

Без особого труда отыскав дом, в котором проживала мадемуазель Антуанетта Гиббон, Юстина повела себя чрезвычайно странно. Вместо того чтобы нормально подойти к двери и позвонить, Юстина подкралась под окно стоящего в садике небольшого домика, заглянула в это окно и узрела… то, чего и ожидала. Молодая девушка рыдала в объятиях молодого человека. Трогательное зрелище!

Ни рыдающая горючими слезами мадемуазель Антуанетта, ни обнимающий её нежно месье Трепон понятия не имели о существовании панны Пшилесской, а также о том, как панна Юстина провела свои детские и юношеские годы. Им не могло прийти в голову, что упомянутая панна обожала лазать по деревьям (в детстве), объезжать кровных лошадей (в юности), а также заниматься цирковыми акробатическими штучками. В цирке панне Юстине удалось побывать лишь раз, но арена произвела на молодую девушку незабываемое впечатление. Юстина долго потом занималась акробатическими номерами, в чем ей активно ассистировал некий Янек, молодой помощник деревенского кузнеца, которого приводили в восторг как сама барышня, так и её акробатические штучки.

Да, все говорило о том, что Великий Алмаз любил кузнечное дело…

Итак, большое место в жизни панны Юстины занимали танцы, скачки на горячих конях с препятствиями и всевозможные акробатические упражнения. Так что выбить окно и влезть в комнату для высокорожденной паненки Пшилесской оказалось сущим пустяком. Хорошо, что этого не видела её горничная, предающаяся в фиакре мрачным раздумьям.

Неожиданное вторжение заставило парочку окаменеть. И тут выяснилось, что не только панна Юстина обладала акробатическими навыками. Молодой человек, обнимавший заплаканную мадемуазель, проявил недюжинный рефлекс и отличную физическую подготовку. Ему понадобились буквально доли секунды на то, чтобы оставить в покое предмет своих чувств и сигануть в окно, благо оно было уже разбито.

Молодая аристократка рванулась было за ним — предмет чувств, естественно, окаменел, — но опомнилась и осталась на месте. То есть в комнате остались две молодые девушки.

Две молодые девушки, волею судеб втянутые в одно и то же дело, или с ходу возненавидят друг друга, или быстро найдут общий язык. Поскольку в данном случае девушки не были соперницами, не боролись за чувства сбежавшего юноши, дальнейшие события стали развиваться по второму варианту.

В принципе Юстина уже знала, что отравление не имело места, хотя кое-какие сомнения ещё и оставались. У неё и бабушки просто не могли не зародиться сомнения, ведь, в конце концов, фолиант, посвящённый соколам, хранился в библиотеке веками. Его никто никогда не раскрывал, так что какие-то остатки яда (в который никто, впрочем, не верил) могли и сохраниться. Вырезая дыру в книге и скрепляя клеем страницы, виконт де Нуармон мог и не облизывать пальцы, тем самым сохранив жизнь, но кто знает?… А если бы облизывал? Так что надо было во что бы то ни стало выяснить, что там все-таки произошло, у виконта де Пусака, что стало причиной его неожиданной смерти? А самое главное — выяснить, куда же подевалось содержимое библиографического шедевра о соколах.

Умная пани Пшилесская не приступила с места в карьер с этими, пусть и животрепещущими, вопросами к мадемуазель Антуанетте. С пониманием и сочувствием панна Юстина выслушала излияния наболевшего сердца мадемуазель Гиббон, охотно углубилась в проблемы, возникшие вдруг перед влюблёнными, пространно обсудила возможность сохранения верности сбежавшим женихом, и только после приступила к интересующим её проблемам уголовного характера.

Простодушная Антуанетта, на которую вдруг обрушилось сразу столько переживаний, так же искренне, как только что о своих проблемах, поведала о том, о чем ей только что успел рассказать помощник ювелира. Оказалось, жених и сам был потрясён случившимся, сам пришёл в отчаяние и сам не знал, что делать.

Да, Шарль Трепон стал свидетелем несчастья.

Более того — оказался лично причастен к смерти виконта Гастона, но не нарочно, ненамеренно. Ненамеренно, о всемогущий Боже!

Юстина попыталась успокоить отчаявшуюся мадемуазель Антуанетту, охотно согласилась с её мнением — да, разумеется, не нарочно. Тем более что хорошо помнила мнение ювелира о своём помощнике.

Она горячо заверила француженку — да, да, так оно и было, её жених ни в чем дурном не повинен. На измученную душу мадемуазель Гиббон заверения симпатичной незнакомки пролились благотворным бальзамом, она даже немного успокоилась и смогла связно рассказать о том, чему стал свидетелем её несчастный жених.

Итак, прибыв к виконту с браслетом, Шарль Трепон застал того за чтением какой-то огромной книги. Виконт сидел за маленьким столиком у окна. Шарль вошёл в кабинет, закрыл за собой дверь и вынул из саквояжика браслет. В этот момент виконт, не обращая внимания на вошедшего, похоже, обнаружил в фолианте что-то потрясающее, настолько потрясающее, что взволнованно воскликнул:

— О всемогущий Господь! Ах, что же это такое?! Сто тысяч чертей и силы ада!

Вот такие издавал противоречивые возгласы. И одновременно вроде бы что-то выколупывал из книги, во всяком случае у него в руках что-то блеснуло. От волнения руки виконта тряслись, и он это что-то уронил на ковёр. И так при этом был взволнован, что даже не стал звать слугу, сам нагнулся за упавшим предметом! Ошеломлённый увиденным помощник ювелира, который со своим браслетом успел уже подойти к виконту, бросился ему помогать, причём сделал это так неловко, что задел декоративную колонну, стоявшую рядом, в простенке между окнами. Колонна служила подставкой для композиции из мрамора, которая тут же слетела прямо на голову нагнувшегося виконта.

В отчаянной попытке задержать её Шарль изо всех сил толкнул столик, чтобы колонна ударилась о его поверхность. Увы, шаткий столик тут же от толчка перевернулся и острый угол тяжёлой столешницы вонзился в висок несчастного виконта, добив его окончательно.

Чтобы не растянуться на полу, Шарль инстинктивно упёрся руками в ковёр, и упавший предмет нечаянно оказался в его кулаке.

Будучи ювелиром, Шарль Трепон, не глядя, знал, что именно зажал в пальцах. В мозгу зафиксировался и мимолётный блеск, и вот теперь эффект осязания. И ещё зафиксировалась страшная мысль: виконт мёртв, и все улики говорят о том, что убийца — он, Шарль Трепон.

Сейчас сюда прибегут люди. Остаться, объяснить? Но кто ему поверит? К тому же ведь это он толкнул колонну, опрокинул столик. Если бы не толкнул, не упала бы скульптура, не опрокинулся бы столик. А как объяснить, что голова виконта оказалась на полу? Конечно, виконт нагнулся сам, но ведь этого, кроме Шарля, никто не видел! Важные аристократы не имеют привычки ползать по полу, подбирая упавшие вещи, для этого существуют слуги. Нет, ничто не спасёт Шарля, а тот факт, что колонну задел нечаянно, ничего не значит. Попробуй докажи.

Да и неважно, в конце концов, случайно — не случайно, а виконт мёртв. Непосредственный же виновник убийства, алмаз, которого просто не может быть на свете, зажат в кулаке Шарля…

Вот какие мысли пронеслись молнией в голове бедняги, и больше он уже был не в состоянии что-либо соображать. Просто вскочил и сбежал.

Сбежал, подгоняемый безотчётным страхом, не задумываясь над тем, куда бежит, пока не очнулся в доме невесты, своей обожаемой Антуанетты. Тут, заключив девушку в объятья, он немного пришёл в себя, рассказал о случившемся, осознал, что поступил глупо, но осознал также и то, что теперь уже нет ему пути обратно. Главное — из-за дурацкого алмаза, который он прихватил с места… происшествия.

Какой-то просто невероятной величины алмаз, возможно, самый крупный в мире, возможно, о нем никто ещё не знает. Вспомнил, как был потрясён виконт, увидев его в книге… В книге? Как это возможно? Впрочем, некогда об этом думать. Виконт был потрясён, следовательно, не ожидал его там найти, следовательно, видит алмаз первый раз в жизни, следовательно… Ага, сразу после обнаружения алмаза виконт погиб, следовательно, никому не успел рассказать о своей находке, следовательно…

Тьфу, запутался в этом «следовательно».

Что ему, Шарлю, делать сейчас? Пойти и предъявить алмаз? То есть своими руками доставить органам правосудия мотив убийства виконта. Или спрятать где-нибудь проклятый алмаз, присвоить его и скрыться куда подальше? Ведь его, Шарля, все равно станут преследовать из-за убийства виконта де Пусака, невзирая на то, будет ли в его распоряжении алмаз или нет…

И Шарль Трепон, зажав в руке алмаз, бросился на Северный вокзал, откуда как раз отправлялся поезд.

Приехав в Кале, он не сразу кинулся к невесте.

В невменяемом состоянии какое-то время бродил по пригородным дюнам, пытаясь привести в порядок мысли, пытаясь что-то решить. Появился у Антуанетты только сегодня, вот только сейчас, и признался ей во всем.

Нет, она, Антуанетта, полагает — Шарль пока ещё не решил, что делать, потому и снова сбежал как полоумный. От неожиданности сбежал, панике поддался. Если бы вдруг вот в это разбитое окно влез какой разбойник, да что там, три разбойника, Шарль бы не испугался, уж он бы с ними справился, ведь он знаете какой сильный и храбрый! Но увидев влезающую в окно молодую, изящно одетую даму, явно аристократку, бедняга окончательно спятил. Этого его нервы не выдержали, и он, не рассуждая, бежал куда подальше. Если бы вы, уважаемая мадемуазель, влезли бы хотя с пистолетом в руке или там с ножом каким…

— Надо было прихватить дедушкин мушкет, — пробормотала Юстина. — Как-то я об этом не подумала. Впрочем, может, оно и к лучшему. Только вот зачем он бежал? Ведь это глупо. А с алмазом что Шарль сделал?

Антуанетта не смогла дать твёрдого ответа.

— Н-не знаю, — с запинкой ответила она. — Кажется, сюда он приехал с ним. А сейчас и не знаю…

— Вы полагаете, Шарль вернётся?

— Н-не знаю, — жалобным голоском повторила Антуанетта и опять принялась плакать. — Возможно, решит не возвращаться. О Боже, Боже, а ведь через два месяца должна была состояться наша свадьба!

Пришлось Юстине вновь утешать бедняжку, теперь уже с помощью не эмоциональных, а рациональных аргументов. В числе их был и такой: Шарль не покинет навсегда девушку, владевшую его тайной, обязательно напишет, обязательно вызовет к себе. А невеста пусть к тому времени, успокоившись, убедит парня пораскинуть мозгами и поступить разумно. Ведь об алмазе знает множество людей, её, Юстинина бабушка, видела его собственными глазами, из-за этого алмаза разыгралась не одна трагедия, возможно, видел и ещё кто-то, о ком она, Юстина, не знает. Алмаз — величайшая драгоценность и в то же время и величайшая опасность.

Надо хорошенько подумать им обоим, Антуанетте и Юстине, чтобы как-то убедить молодого человека поступить по-умному.

Видя, что постепенно француженка успокаивается, Юстина решила задать вопрос:

— А куда он мог сбежать, не знаете?

— В Англию! — всхлипнула Антуанетта. — Хотя и считает — лучше бы в Америку, но я в Америку не хочу! Так ему и сказала. А до Англии отсюда рукой подать, мог сговориться с нашими рыбаками, они бы его и захватили. Высадили бы в удобном месте…

Ну правильно. Высадится в удобном для него месте, полиции его не найти. Исчезнет вместе с алмазом. Через какое-то время устроится на работу. В ювелирную фирму, ведь Шарль по профессии ювелир, на своём рабочем месте разделит камень на несколько частей, продаст, разбогатеет, приобретёт необходимые документы и устроит свою жизнь, как захочет.

Вот какие мысли вихрем пронеслись в голове панны Юстины.

— А английский он знает? — поинтересовалась она.

— Знает, хотя и не очень хорошо.

И тут мысли Юстины потекли в другом направлении. В Англии находился Джек Блэкхилл, предлагавший ей руку и сердце, которые она, Юстина, намерена была принять. У Юстины был адрес Блэкхилла. А у Блэкхилла был адрес Юстины. Отправляясь к отцу, она и не предполагала, что окажется у бабушки в Нуармоне. Если какие письма и пришли на её имя в Пшилесье, так и останутся там ждать её возвращения. А Шарль мог отправиться в Англию… В Англию… Что ж, значит, и ей следует отправляться в Англию вслед за этим ювелирным придурком!

И Юстина мгновенно решилась, старательно от самой себя скрывая факт, что в Англии её намного больше интересует молодой лорд, чем алмаз. Молниеносно приняв такое решение, Юстина столь же молниеносно рассудила: ехать в Англию ей запретят.

Родные запретят, даже бабушка наверняка не разрешит, если у неё просить разрешения. Вывод: не надо просить! Ни о чем не надо спрашивать, а просто выслать телеграмму с сообщением — отправляюсь в Англию. И дело с концом. Деньги она получит от лондонского поверенного их семьи. Ах, да, для этого требуется выданное отцом поручение. Нет, не отцом, а матерью. Значит, надо отправить телеграмму и в Пшилесье. Паром в Англию…

— А сегодня отправляется ещё какой-нибудь корабль в Англию? — торопливо поинтересовалась Юстина.

Исполненная готовности всячески способствовать погоне за женихом, Антуанетта поспешила вытереть слезы и взглянуть на часы, тикающие над комодом.

— Через полтора часа, — ответила она. — Вы ещё успеете. А вдруг… полиция? Что будет, если вмешается полиция?

— Ничего страшного, — как можно спокойнее ответила Юстина. — Ведь Шарль же не убивал Гастона. А сбежал просто по глупости. То есть, я хотела сказать, не подумав. Полиции мы все сумеем объяснить, а про алмаз не скажем.

Антуанетта не задумываясь согласилась с таким проектом, и обе девушки торопливо выбежали из дома. На пристани Юстина написала две телеграммы и отослала горничную отправлять их на почту.

Ничего не понимающая и тем разъярённая до крайности горничная неохотно подчинилась. Антуанетта подождала, пока её новая знакомая писала телеграммы, потом проводила её к кассе парома, где Юстина приобрела два билета в первом классе. Сопровождаемая Антуанеттой, панна Пшилесская поднялась на борт парома. Поскольку тот уже отправлялся, она отдала второй билет мадемуазель Гиббон для передачи опаздывающей горничной, и девушки распрощались.

Злая как черт, горничная, оставшись одна, внимательнейшим образом прочла обе телеграммы, прежде чем их отправить. Это ей ровным счётом ничего не дало. В телеграммах барышня просила у родителей денег — обычное дело, понятное и не вызывающее никаких подозрений. Это в телеграмме, адресованной родителям. Интереснее была телеграмма графине де Нуармон. Написана вроде бы шифром, вникнув в который, горничная с изумлением догадалась, что её госпожа кого-то преследует.

Вот это сенсация! Горничная сразу сопоставила события: смерть виконта де Пусака при весьма загадочных обстоятельствах, спешный отъезд панны Пшилесской в Кале… Выходит, её госпожа гналась за убийцей? И вот теперь скоропалительный отъезд в Англию и просьба денег у родителей. Все это чрезвычайно подозрительно, жутко таинственно, и она, горничная, жива не будет, если не дознается, в чем тут дело!

Горничная ломала голову, а время шло, и когда, отправив телеграммы, она явилась на пристань, паром с её госпожой на борту уже находился в открытом море.

Вот так получилось, что Юстина отправилась в Англию без денег, без багажа и без горничной. Впервые в жизни панна Пшилесская оказалась одна-одинёшенька среди чужих людей. Впервые, ибо нельзя ведь считать те случаи, когда она отправлялась в далёкие прогулки верхом в окрестностях родного поместья. Тогда ей не нужны были ни деньги, ни тем более горничная, пригодился бы разве что мальчик с конюшни. Да и не была она одинокой в родной стороне, ведь окрестные помещики знакомы…

Второй билет первого класса не был использован. Разъярённая горничная наотрез отказалась дожидаться следующего парома и вообще мчаться за море, поэтому Антуанетта Гиббон проводила её на вокзал, ткнула пальцем в поезд, отправляющийся в Париж, и на этом закончила заботиться о горничной. У неё и своих забот хватало.

Первым, что бросилось в глаза вернувшейся домой Антуанетте Гиббон, был малюсенький саквояж сбежавшего возлюбленного. Выпрыгнув из её нежных объятий прямиком в окно, помощник ювелира забыл про саквояж. Впрочем, даже если бы и помнил, не успел бы прихватить. Вид проникшей через окно молодой аристократки произвёл на беднягу такое ужасное впечатление, что тот себя не помнил, не говоря уже о саквояже. Даже в самом начале XX века аристократы для проникновения в дома пользовались все-таки дверями. Более жуткого впечатления Юстина не произвела бы, даже влети она в комнату через дымоход. А когда человеком овладевает паника, тут уж не до багажа.

Саквояж — единственное, что осталось от возлюбленного, — вызвал в душе безутешной Антуанетты новый взрыв чувств и потоки слез. И она поступила, как любая другая нормальная девушка в её положении: упав на колени рядом с саквояжем, она нежно прижала к груди эту бесценную вещь, единственное, что осталось на память о Шарле. Разумеется, ей и в голову не пришло заглянуть внутрь.

Было бы кощунством заглядывать, было бы оскорбительным для памяти о возлюбленном, для их безграничной любви. Прижимая к груди бесценное сокровище, осыпая его поцелуями и потоками слез, девушка твёрдо решила хранить его как зеницу ока, как память о Шарле. Вот только где хранить? Самым подходящим местом был бы алтарь в храме, более достойного хранилища она выдумать не могла.

Алтарём Антуанетта, к сожалению, не располагала, пришлось срочно придумывать что-то другое.

Может, в комодике, что стоит в её девичьей спальне? Там в трех глубоких ящиках уже хранилось самое дорогое: кое-какие сбережения и нитка бус из ракушек, подаренная неким влюблённым моряком, сгинувшим без вести в далёких морских просторах.

С трудом удалось затолкать в ящик комода саквояж. Хотя он и был очень небольшим, все равно пришлось опорожнить ящик, выбросив из него единственный пеньюар и самую лучшую ночную рубашку. Перекладывая вышеупомянутые предметы в другое место, Антуанетта, даже пребывая в смятенных чувствах, все-таки мимоходом подумала о том впечатлении, которое произвели бы эти предметы на любимого, покажись она ему в них.

Суетные мысли немного смягчили горе, в сердце затеплилась надежда. Вернётся её возлюбленный, непременно вернётся и увидит её во всей красе. Эти мечты придали девушке силы. И вовремя, давно пора было заняться обедом для отца. Матери девушка лишилась в детстве, и сама вела домашнее хозяйство.

А тем временем Шарль Трепон, в панике сбежавший из дома возлюбленной, поступил именно так, как и предполагала Антуанетта. Прибежал к знакомым рыбакам и уговорил их захватить его, когда выйдут в море. Ему хотелось как можно скорее добраться до соседнего государства, где надеялся исчезнуть, раствориться среди местного населения, найдя безопасное убежище. Рыбаки, хорошие знакомые отца Антуанетты, давно знали и жениха девушки и не стали задавать лишних вопросов.

А вот море вело себя хуже. У него были свои причуды и настроения, оно не пожелало считаться с настроениями людей, с горячим желанием Шарля сбежать поскорее в Англию и принялось откалывать номера. Сначала оно зловредно подсунуло рыбакам потрясающий косяк рыбы, и он задержал их настолько, что паром с Юстиной на борту давно уже прибыл в Дувр, а рыбаки все ловили и ловили. А потом море и вовсе распоясалось. Усиливающийся ветер внезапно сменил направление и принялся дуть с северо-востока, выгнал рыбачье судёнышко в открытое море и упорно отгонял его от английских берегов. Логично предпочтя собственную жизнь и судьбу богатого улова стремлениям нежданного пассажира, пусть знакомого и помогавшего при ловле рыбы, добраться до Англии, рыбаки причалили к берегу где-то в районе Гавра.

У помощника ювелира оказалось достаточно времени, чтобы подумать над случившимся. Хотя и был занят наравне с рыбаками ловлей рыбы и тщетными попытками причалить все-таки у берегов Англии, он тем не менее все это время думал. Ему тоже не улыбалось погибнуть в морских пучинах, он не стал сигать за борт, увидев, что судно возвращается во Францию, а спокойно принял свершившееся.

Даже решил отправиться в полицию и рассказать там всю правду, чистую правду. В конце кондов, он хотел… Не его вина, что все получилось не так, как думалось. Точнее, совсем не так, как хотелось, ну да что теперь сделаешь?

Шарль Трепон орлом никогда не был. Нет, ничего плохого о молодом человеке не скажешь, он честно работал и достиг мастерства в своей области.

Ювелир его высоко ценил, и было за что. Молодой человек разбирался в драгоценных камнях как заправский ювелир, овладел непростым искусством огранки камней и изготовления украшений. Правда, уже по готовым проектам, сам не обладал творческой жилкой, зато был очень неплохим ремесленником.