Смятение чувств

– Не знаю, он нам не говорил, просто я думаю, что ему у них не очень нравилось, поэтому, кажется, он нечасто к ним ездил.

К этому моменту Дженни удалось наконец привлечь внимание Адама, устремив на него настолько проницательный взгляд, что тот заморгал, когда встретился с ее глазами.

– Понятно, – сказала она, переключая свое внимание на Лидию. – И как долго леди Линтон может позволить тебе пробыть со мной? Нужно написать, как глубоко я ей признательна.

– Она говорит, что я могу оставаться до тех пор, пока Шарлотта и Ламберт не поедут на Рождество в Бат. Знаешь, они собираются провести ночь в городе и тогда смогут забрать меня. Представляете, Шарлотта тоже в положений!

– Да что ты!

– В самом деле! Мама получила от нее письмо не далее как на этой неделе.

– Вот уж она, наверное, радуется!

– Да, вот только у мамы предчувствие, что ребенок Шарлотты пойдет в Ламберта. Но я должна сказать тебе, Дженни, про твоего ребенка она ничего подобного не говорила. Она, кажется, считает, что это будет вылитый Стивен, хотя почему – я понятия не имею. Тем не менее весть о твоем ребенке вызвала у мамы такой душевный подъем, что я старалась не высказывать никаких сомнений на сей счет. Так что я, – гордо сказала Лидия, – скоро буду дважды тетей!

Дженни узнала от Адама, что Вдовствующую вовсе не пришлось долго уговаривать отправить свою любимую младшенькую к ней. Известие о том, что Дженни скоро подарит Фонтли наследника, оказало на нее поистине ошеломляющее впечатление. Она так же мало, как и сама Дженни, сомневалась в том, что родится мальчик, и была в таком восторге, что передала великое множество заботливых пожеланий дорогой малышке Дженни и даже воздержалась от критических замечаний по поводу ее нездоровья. Адам передал их столько, сколько смог вспомнить, когда зашел в комнату Дженни пожелать ей спокойной ночи; и, как только Марта ушла, захотел узнать, почему она так свирепо смотрела на него во время ужина.

– Ведь не думаешь же ты, что Броу ухаживает за Лидией? – недоверчиво спросил он.

– Боже правый, Адам, конечно думаю! – воскликнула она. – Это ясно как Божий день!

– Но она ведь еще ребенок!

– Чепуха!

– Боже милостивый! Дженни, клянусь, ей никогда такое и в голову не приходило!

– Нет, пока еще, – согласилась она. – Но не будешь же ты утверждать, что она не отдает ему решительного предпочтения! А что касается его самого, полагаю, не можешь же ты считать, что это ради моего приятного общества он приезжал сюда всякий раз, когда Лидия была с нами, и повсюду сопровождал нас! Более того, стоит тебе теперь только дать знать, что она здесь, и я буду не я, если он тотчас не примчится в Лондон, – наверное, чтобы навестить кого-нибудь из своих родственников!

Он рассмеялся, но посмотрел на жену с некоторым сомнений:

– Я не дам ему знать. Если ты права, не думаю, что нам следует это поощрять – до тех пор, пока она не выезжает в свет! Я уверен: маме это не понравится.

– Да, совершенно верно, но, думаю, он знает об этом и пока не собирается делать ей предложение. Однажды он сказал мне нечто такое, что вселяет в меня уверенность: он знает, что ты и миледи скажете на это – еще слишком рано. Если дело дойдет до предложения, надеюсь, ты не отнесешься к этому плохо, правда, Адам?

– Боже правый, конечно нет! Я буду в восторге.

– А твоя мама? – спросила она.

– Да, думаю, и она не будет против. Хотя, конечно, Адверсейны бедны как церковные крысы, и, похоже, мысли мамы заняты сказочно богатым «трофеем», но…

– Уж не собираешься ли ты оказать мне, что она действительно хочет, чтобы Лидия вышла за сэра Торкуила замуж? Я думала, Лидия просто дурачится! Ну, надеюсь, вы решительно этому воспротивитесь, милорд! Подумать только! Жених! Да еще с таким именем!

– Не беспокойся! У меня не будет такой необходимости, – сказал он, смеясь. Он наклонился к ней, чтобы поцеловать в щеку. – Нужно идти, а не то Марта устроит мне нагоняй за то, что я не даю тебе спать до самых петухов, как она выражается. Доброй ночи, дорогая, спи крепко!

– Я знаю, что буду. До чего приятно, что Лидия снова с нами! Спасибо тебе, что привез ее, ты так добр ко мне!

– Неужели? Ну а ты очень добра ко мне, – ответил он.

Он оставил ее более счастливой, чем она была на протяжении последнего времени. Это было чудесно – то, что Лидия снова была с ними, Но главным поводом для радости стал визит Адама к ней в комнату. Он всегда проявлял пунктуальность в том, чтобы пожелать ей спокойной ночи, но прежде ни разу не приходил, чтобы поболтать с ней наедине. Эта была какая-то новая степень их интимных отношений, которая, казалось, приближает ее к нему больше, чем когда-либо Он не был ее возлюбленным, но, возможно, думала она, уже погружаясь в сон, она сможет стать его другом. Может быть, дружбе и не отведено никакого места в девичьих мечтах, но мечты всегда иллюзорны – бегство из реальности в чудесное небытие. Размышлять о вероятном будущем – не значит мечтать, это значит смотреть вперед, суть мечты в том, чтобы игнорировать вероятное, и ты знаешь об этом даже на самом гребне фантазии, когда представляешь себя возлюбленной стройного молодого офицера, в чьих глазах, измученных страданием, так много доброты и чья улыбка так обаятельна Никакой мысли о дружбе не вторгалось в безыскусную, простонародную, совершенно безнадежную мечту Дженни Шоли, но дружбу вовсе не следовало отвергать – она согревала, являясь более продолжительной, нежели любовь, хотя и несколько уступала ей по накалу страстей. Никогда не нужно мечтать, подумала Дженни уже сквозь сон. Лучше смотреть вперед и рисовать себя ближайшей наперсницей своего блестящего рыцаря, нежели объектом его романтического обожания. Но на самом деле он не блестящий рыцарь, подумала она, прижимаясь щекой к подушке и сонно улыбаясь, а всего-навсего ее дорогой Адам, которого приходится иной раз уговаривать пообедать, который не выносит, когда в его комнате устраивают беспорядок, и который не любит разговоры за завтраком.

Глава 20

Надежда стать поверенной мыслей Адама рухнула следующим же утром. Существовали мысли, которыми он никогда бы не поделился с Дженни; одну из них извлекла на свет Божий Лидия, выискивая в «Газетт» интересные заметки, пока Дженни заваривала чай, а Адам читал то, что его дамы считали скучнейшей статьей в «Морнинг пост» о Венском конгрессе. Внезапно Лидия, ахнув, воскликнула:

– Ого! Нет, нет, я в это не верю! Хотя они бы не напечатали, не будь это правдой, ведь так? Ну ничего себе!

Адам не обратил внимания, но Дженни спросила:

– Во что ты не веришь, моя дорогая?

– Джулия Оверсли помолвлена! И за кого, как вы думаете, она собралась замуж?

Адам быстро поднял взгляд и проговорил ровным голосом:

– Полагаю, за Рокхилла.

– Боже правый, так ты знаешь? Но чтобы Джулия!.. Да ведь он, наверное, старше сэра Торкуила! А Джулия… уж от нее-то я никак… – Она остановилась, осознав, что от неожиданности допустила бестактность, и зарделась до корней волос.

– Старше, но это еще более крупный трофей! – беззаботно констатировал Адам.

– Да, пожалуй что так, – сказала сестра, подавленная и снедаемая угрызениями совести.

Адам снова укрылся за «Морнинг пост». Дженни нарушила неловкое молчание, спросив Лидию, чем та хотела бы заняться в предстоящий день. Ни слова больше не было сказано о помолвке, пока Адам не встал из-за стола и не сказал вежливым холодным тоном, который отгородил Дженни от него:

– Ты, наверное, напишешь Джулии. Выскажи от нас обоих все, что полагается в таких случаях, хорошо?

Она согласилась, и он вышел из комнаты, помедлив на пороге, чтобы попросить жену со слабой улыбкой: пусть не позволяет Лидии замучить себя до смерти.

– Я и не собираюсь! – сказала Лидия, когда дверь закрылась. Она посмотрела на Дженни, испытывая желание обсудить поразительную новость, но как-то не решаясь затронуть этот предмет.

– Мне ты можешь говорить все, что хочешь, – сказала ей Дженни, будто прочитав ее мысли. – Но не разговаривай об этом с Адамом! Он обязательно станет переживать, хотя давно и догадывался, наверное, как все это будет.

– У меня не было полной уверенности, что ты все знаешь, – сказала Лидия, довольно застенчиво.

– О да! Я всегда знала, – ответила Дженни с одной из своих натянутых улыбок. – Я была очень дружна с Джулией в те дни. И часто наблюдала, как он на нее смотрит. Он никого никогда не замечал, кроме нее. И однажды она сказала мне, что я украла его у нее. Много же у меня было шансов это сделать! Даже если бы я очень захотела!

– А разве нет? Нет, я совсем не это имела в виду. Ты не хотела выйти за него замуж? Я думала..

– Да, ты думала, что я хотела выйти замуж за человека, который во мне не нуждается и который по уши влюблен в другую женщину, – только ради удовольствия получить титул к своему имени – яростно выпалила Дженни. – Так вот, я не хотела. Но дышла за него замуж, потому что больше ничего не могла для него сделать! – Она истерически всхлипнула и глотнула воздуха, сказав почти сразу же:

– Ах, я не знаю, что это на меня нашло и почему я так разговариваю. Не обращай на это внимания! Я стала слишком болтливой и нервной, но я все это не всерьез! Знаешь, я в подавленном настроении и расстраиваюсь из-за каких-то вещей, которые вовсе того не стоят, например… из-за выражения лица Адама только что… – Ее голос задрожал, но она сумела с ним совладать. – Это все ерунда, Лидия! Мы прекрасно ладим друг с другом, уверяю тебя, и… и Адам не всегда переживает по этому поводу так, как сейчас, особенно если не бередить рану без конца, а такого не будет – нет, насколько я знаю Рокхилла! Я не удивлюсь, если с этим браком все устроится наилучшим образом, и, конечно, надеюсь на это. Рокхилл не глуп, и у него очень приятные манеры – хоть ты и считаешь, что он выжил из ума, дорогая!

Лидия медленно проговорила.

– Она не может по-настоящему любить Адама, правда? Я имею в виду, если…

– Бог ее знает! – неуверенно произнесла Дженни, вставая из-за стола. – Тут ничего не скажешь заранее – по крайней мере, я ничего не могу сказать! Ты не передашь ему ничего из того, что я только что сказала, правда? Это ведь одни глупости!

– Адаму? Нет! – Лидия нахмурилась. – Да это было бы совсем и ни к чему – правда? Это все равно что мама доказывает мне, насколько глубоко ко мне привязан сэр Торкуил. Как будто я стану испытывать от этого к нему более нежные чувства!

Дженни улыбнулась, но довольно грустно:

– Да. Это было бы совершенно ни к чему. Давай мы сейчас сходим к Хукхэму, хорошо? Я хочу обменять свои книги. Но сначала мне нужно написать Джулии. Интересно, что чувствуют Оверсли по этому поводу?

Вскоре она это узнала, поскольку леди Оверсли два дня спустя приехала ее проведать, и не составило особого труда убедить ее открыть свою душу. Она испытывала двойственное чувство. Будучи человеком живым, она не могла не торжествовать по поводу триумфа своей дочери; но она была женщиной излишней чувствительности, поэтому в равной степени не могла не смотреть на брак с некоторой тревогой.

– Если бы только я могла быть уверена, что она будет счастлива! Потому что это, конечно, прекрасная партия, и когда я думаю о многих попытках других окрутить Рокхилла, то невольно испытываю гордость! Но мне хотелось бы, чтобы Джулия вышла замуж по любви, я сама так поступила и никогда об этом не жалела, каким бы Оверсли ни был надоедливым, а он часто им бывает, потому что все мужчины такие, особенно после свадьбы! Однако ты постоянно идешь ему на уступки – но как, спрашиваю я тебя, Дженни, можно уступать мужу, которого не любишь? Когда я думаю о моей дорогой Джулии – она такая тонко чувствующая натура, у нее такие слабые нервы, она так легко приходит в волнение… Ах, Дженни, у меня почему-то недобрые предчувствия!

– Полагаю, что вам, возможно, не очень понравится, мэм, то, что я скажу, – улыбнулась Дженни. – Но считаю, что Рокхилл не ранит ее чувств так, как обязательно, раньше или позже, ранил бы более молодой человек, не обладающий и половиной его опыта.

– Да, я тоже так думала, и, как я сказала Оверсли, бывают девушки, которые более счастливы с пожилыми мужьями, теми, что обращаются с ними с отцовской снисходительностью, – наверное, ты догадываешься, что я имею в виду?

Дженни понимающе кивнула:

– Рокхилл будет именно таким. Если вы спрашиваете меня, мэм, то, полагаю, нет почти ничего, что он не знал бы по части обращения с женщинами!

– Вообще ничего! – сказала леди Оверсли, внезапно посуровев. – Когда я думаю обо всех любовницах, бывших у него на содержании с тех пор, как умерла его жена… И как бы там ни считал Оверсли, я ему говорю: кто распутником был, распутником и останется! И потом, опять же я считаю его очень странным человеком. Поверите ли? Он знает, что Джулия его не любит! Потому что, когда он добивался ее руки, Оверсли счел должным рассказать ему, что она… что у нее прежде была привязанность, от которой она не вполне оправилась. А он сказал с величайшей невозмутимостью, что ему все известно! И можете себе представить, с каким изумлением посмотрел на него Оверсли! Джулия сама ему рассказала, и ему, кажется, совершенно все это безразлично!

– Нет, не безразлично, – решительно возразила Дженни. – Просто я не думаю, что он верит, будто сердце ее разбито из-за Адама. И он не переживает, потому что понимает ее, а когда она начинает выкидывать свои номера, не придает этому никакого значения. Можете не сомневаться, он найдет способ, как сделать ее счастливой!

– Именно это он и сказал Оверсли. Не знаю, но мне, право, не может нравиться, что он вдовец! Это удручает, не говоря уже о детях, – хотя как же о них не говорить!

– Боже правый, у него есть дети? – изумилась Дженни.

– Две маленькие девочки – хотя почему я говорю маленькие, когда старшей двенадцать лет!.. Когда я думаю о том, как моя бедняжка Дженни, которая почти еще ребенок, попытается стать матерью двум великовозрастным падчерицам, которые, вполне возможно, ее невзлюбят…

– Вовсе нет! Они будут ее обожать! – не согласилась Дженни. – Как обожала вся малышня мисс Саттерли. Кладу голову на отсечение – не пройдет и месяца после ее замужества, как они начнут ссориться из-за того, кому из них будет доставлено удовольствие сбегать по ее поручению!

Это соображение способствовало тому, что леди Оверсли после разговора почувствовала себя гораздо бодрее и смогла, прежде чем покинуть Дженни, обратиться мыслями к приему, который она давала в честь помолвки дочери. Он обещал стать великолепным торжеством, следовавшим за званым обедом, на который она пригласила столько родственников Рокхилла, сколько могла усадить за свой стол. Поскольку они были невероятно многочисленны, она предвкушала, что ее дом будет набит до отказа, – такое положение дел радовало, хотя не могло вполне вознаградить ее за то, что она называла собранием странного рода.

– Потому что, как ты знаешь, самые главные гости – это родители жениха, но у Рокхилла таковых конечно же нет, и, когда человек считает себя главой семейства Эджкоттов, нелепо полагать, что он прибегнет к помощи своего дяди Обри. И должна сказать, Дженни, хотя я и отдаю должное его сестре Уорлинг-Хем и признаю, что она написала Джулии очень милое письмо, она значительно старше меня, и это еще одно обстоятельство, которое не может мне слишком нравиться!

Известие, что все родственники Рокхилла приглашены отпраздновать его помолвку, вызвало у Дженни скрытое удовлетворение, поэтому она не удивилась, когда вскоре Броу явился к ней с визитом.

Они с Лидией были дома одни – обстоятельство, которое его светлость перенес с благородной невозмутимостью. Дженни увидела, как его ленивый взгляд оживился вдруг, упав на девушку, и понадеялась, что ее не обвинят в поощрении его ухаживаний из-за того, что она радушно приняла друга своего мужа.

Лидия была искренне рада его видеть, воскликнув, когда протягивала ему руку:

– Броу! О, какой сюрприз! Вы ведь не рассчитывали застать меня здесь, правда? Адам привез меня, чтобы составить компанию Дженни, – правда замечательно?

Да, Броу считал, что это самая замечательная вещь, которая только когда-либо происходила; и хотя он не сказал ничего, что выходило бы за рамки строжайших приличий, казалось весьма маловероятным, что он помчится обратно в Линкольншир так быстро, как первоначально намеревался.

Он приехал в город, как полагала Дженни, чтобы присутствовать на приеме у Оверсли. Сам Броу приходился родственником Рокхиллу по линии своей матушки, но сказал, что почти все Эджкотты считают, что Рокхилл сошел с ума.

– Это и привело меня в город, – пояснил он. – Моя мама думала, что большинство из них найдут предлог не присутствовать на приеме; вбила себе в голову, что Року понадобится поддержка! Все это выдумки! Никто из них не осмелится обидеть Рока! Хотя мне говорили, бедный старина Обри Эджкотт ходит мрачнее тучи: наверняка он собирался когда-нибудь занять место Рока! Сам Броу весьма терпимо относился к этому союзу, но высказался в весьма нелестном для мисс Оверсли духе: что одному хорошо, то другому смерть.

– Сам бы я не хотел жениться на ней, – сказал он.

– Ну, вы не можете отрицать, что из нее выйдет прекрасная маркиза! – возразила Дженни.

– О Боже, нет! Пожалуй, у нее броская внешность, но она не соответствует моим представлениям о жене, с которой уютно. Никогда не знаешь, где найдешь такую! Можно оставить ее на чердаке, а, придя домой, обнаружить в погребе: Хотя это не мое дело… Скажите, леди Линтон, а где Адам? Я не встретил его в клубе.

– Да он уехал в Фонтли на несколько дней, – ответила она.

Он кивнул без каких-либо комментариев, но, когда она довольно предосудительным образом оставила его наедине с Лидией, он спросил:

– Линтон очень переживает из-за этого? Она горестно вздохнула:

– Думаю, да, переживает. Он сказал, что давно собирался поехать в Фонтли, но не хотел оставлять Дженни одну, но, полагаю, он уехал, потому что ему было невыносимо слушать, как все обсуждают помолвку, куда бы он ни отправился.

– Очень разумный поступок, – одобрил Броу. – Конечно, негоже так говорить, но считаю, что он тактично вышел из положения. Жаль, что он не взял с собой ее светлость, чтобы оставить ее там! Вид у нее далеко не цветущий.

– Это так, и жаль, что он привез ее сюда, потому что она хочет жить там, в Фонтли, – сказала Лидия. – Да только папа Шоли разошелся не на шутку и считает, что ей не может быть хорошо нигде, кроме как в Лондоне, что я, со своей стороны, считаю ужаснейшей ерундой. Я сказала об этом Адаму, но, конечно, он не придал значения моим словам, потому что не считает, что я что-нибудь в этом понимаю. Что, – честно добавила она, – совершенная правда! И все-таки я знаю, что Дженни мечтает вернуться в Фонтли.

Адам мог не прислушиваться к советам своей сестры, но, к счастью для Дженни, к этому делу приложила руку леди Нассингтон. Собираясь провести несколько недель с со своей старшей замужней дочерью в Суссексе, она остановилась в Лондоне на несколько дней и в одно холодное утро приехала в дом к Линтонам, застав Дженни в маленькой столовой рядом с кухней приходящей в себя после обморока, при заботливом участии Лидии и Марты Пинхой, в атмосфере, источающей запах жженых перьев и ароматических солей.

– Боже ты мой! – изрекла ее светлость, остановившись на пороге и обозревая сцену с величайшим недовольством. – Что все это значит, скажите на милость?

– Господи, мэм, как вы меня напугали! – воскликнула Лидия. – Я не знала, что вы в Лондоне! У Дженни вдруг наступила сильная слабость, но сейчас ей уже лучше.

Дженни, сделав над собой усилие, хрипло сказала:

– Это пустяки… как глупо, со мной прежде никогда такого не случалось! Я в положении, мэм!

– Я так и поняла, – сказала ее светлость. – Но чтобы из-за этого падать в обморок – ерунда! Полагаю, вы прибегали к знахарству – а я то считала, что вы разумнее!

Лидия хотела было возмутиться, но вскоре поняла, что обрела мощного союзника в своей грозной тетке. Леди Нассингтон вначале дала Дженни дозу нашатырного спирта с водой, а потом потребовала рассказать, почему та торчит в городе, вместо того чтобы жить себе спокойно в деревне. Когда ей изложили факты, она, не стесняясь в выражениях, осудила всех, кто в них фигурировал, и напугала Дженни, сказав, что она сама поговорит с мистером Шоли. Даже Лидия почувствовала, что это может зайти слишком далеко, но леди Нассингтон, поразмыслив над этим некоторое время в величественном безмолвии, решила, что будет более правильным, прежде чем предпринять что-то еще, посоветоваться сначала с Адамом; так что Адама, приехавшего через некоторое время, ожидало известие о том, что тетя хочет, чтобы он приехал в дом Нассингтонов на следующее утро, а также мольбы Дженни не дать ей откровенничать с мистером Шоли, как она обещала.

Далекий от того, чтобы испугаться живописного рассказа Лидии о визите леди Нассингтон, он просветлел лицом:

– Вот уж никогда не думал, что стану радоваться приезду тети в Лондон! Конечно же я съезжу с ней повидаться!

– Тогда будет не лишним предупредить тебя, мой дорогой брат, что она, скорее всего, выскажет тебе все начистоту!

Но даже это не могло вселить страх в его сердце; он лишь рассмеялся и сказал, что, по крайней мере, съесть она его не съест.

И хотя она сказала ему, что он вел себя как последний простофиля, но не ругала, возможно, потому, что он сразу после того, как почтительно поцеловал ее руку, сказал:

– Вы не представляете, до чего я счастлив видеть вас, мэм! Как вы, наверное, догадались, я нуждаюсь в совете и считаю, что получу от вас более разумный, чем от кого бы то ни было. Вы уже знаете, насколько состояние Дженни далеко от идеального, и рассказала ли она вам про то, как ее лечат?

– Рассказала, – мрачно ответила ее светлость. – У меня нет сил терпеть всю эту чушь! Подумать только, чай с тостом! Хорошенькое дело: здоровую молодую женщину доводят до того, что она падает в обмороки! С вами она начала чувствовать себя немощной. Я не знакома с Крофтом, но, признаюсь, у меня о нем невысокое мнение, совсем невысокое! Я не одобряю новомодных идей. Вот тебе мой совет, дорогой Адам: немедленно увози Дженни в Фонтли. Пусть она приводит дом в порядок, а это, насколько я могу судить, у нее прекрасно получается. Уверяю тебя, это будет для нее гораздо лучше, чем изнывать от безделья на Гросвенор-стрит, не имея другого занятия, кроме как размышлять, умрет ли она при родах, подобно ее матери! Хорошенькую идею ей вбили в голову! Когда я увижу ее нелепого отца, у меня найдется что сказать ему по этому поводу – это я тебе обещаю!

– Да, мэм, – сказал Адам, улыбнувшись. – Не сомневаюсь в этом! Но у вас не будет случая его увидеть. Если я решу последовать вашему совету, то сам ему выскажу все. Признаюсь, у меня появилось сильное искушение это сделать. Я уверен, что Дженни было бы лучше в Фонтли. Но… – Он помедлил, а потом сказал озабоченно:

– Думаю, прежде чем предпринимать подобный шаг, мне следует привести к ней другого доктора. Крофт хочет держать ее под своим присмотром, намекая на всякого рода осложнения. У меня нет достаточных знаний, чтобы самому судить о ее состоянии, я даже не могу сказать, что она хорошо себя чувствовала до того, как мы вернулись в город; ей было нехорошо с самого начала, хотя я и считал, что в Фонтли ей, судя по виду, гораздо лучше. Согласен, это в высшей степени прискорбно, что мистер Шоли встревожил ее своими дурными предчувствиями, но как я могу отмахиваться от них лишь на основании ваших, тетушка, советов и собственных, совершенно дилетантских, суждений? А если она вдруг серьезно заболеет? А если ей придется вынести еще более тяжкие испытания?..

Будучи женщиной объективной, леди Нассингтон беспристрастно все это обдумала.

– Совершенно верно, – согласилась она. – Я часто замечала, что здравого смысла тебе не занимать, мой дорогой Адам. Самое удачное, что ты можешь сделать, это поехать к сэру Уильяму Найтону, чтобы узнать его мнение. Я разрешаю тебе сказать, что ты приехал к нему по моей рекомендации. Я высокого мнения о его мастерстве. Рискну предположить, что ты останешься им доволен. – И сухо добавила:

– А если ты встретишь какое-либо противодействие со стороны Шоли, то можешь сообщить ему, что сэр Уильям – один из врачей принца-регента. Это, если я не ошибаюсь, – что весьма маловероятно, – примирит его с заменой доктора.

И вот, три дня спустя, Дженни приготовилась принять еще одного врача. Адам привел его к ней в комнату, но не остался, как обещал ей, по ее настоянию. Он лишь представил ей сэра Уильяма, ободряюще улыбнулся и ушел, оставив с ней только Марту, чтобы защитить в случае необходимости ее от этого нового создания.

Но в сэре Уильяме, которого принц-регент объявил самым воспитанным доктором, какого он когда-либо знал, не было ничего ужасного. Дженни расслабилась; и мисс Пинхой, поначалу стоявшая, подобно дракону, возле ее кресла, отступила, одобряя изречения доктора понимающими кивками. Обычно немногословная, Дженни обнаружила, что в состоянии говорить с сэром Уильямом совершенно свободно, рассказывая этому чуткому слушателю о себе гораздо больше, чем она сочла бы возможным в других обстоятельствах. На прощанье он сказал со своей приятной улыбкой:

– Видите ли, леди Линтон, мне думается, что ваш почтенный батюшка слишком уж подробно вникал в несчастья вашей матушки. Я собираюсь сказать его светлости, что, по моему мнению, ему следует увезти вас в деревню и позаботиться, чтобы у вас было много свежего молока, сливок и хорошего деревенского масла. До чего я вам завидую! Фонтли – чудесное место! Помню, однажды меня возили туда – в один из дней посещения. Всего доброго! Я надеюсь, что услышу – даже уверен, что услышу, – о том, что вы счастливо разрешились от бремени, мэм!

Она протянула ему руку и, когда он, наклонившись, взялся за нее, крепко ее сжала, сказав:

– Спасибо вам! Я даже не могу сказать, до чего вам признательна!

Ее буквально распирало от еле сдерживаемых чувств.

Потом сэр Уильям сошел по лестнице, чтобы поговорить с Адамом за рюмкой шерри. Он не произнес ни одного неодобрительного слова о докторе Крофте; более того, даже отозвался о, нем как о своем именитом коллеге. Он сказал, что испытывает величайшее восхищение его мастерством и может подтвердить некоторые его замечательные достижения в случаях, считавшихся совершенно безнадежными. Но порой случается, – что его светлость наверняка замечал и в других областях, – что люди одаренные склонны застопориваться на том, что он рискнул бы назвать излюбленными теориями. Короче говоря, лечение, которое превосходно в одних случаях, вполне может стать вредоносным в других. И вероятно, доктор Крофт, слишком полагаясь на сведения, сообщенные ему родителем ее светлости, недостаточно учел душевный склад своей пациентки. Возможно, глубокая сдержанность ее светлости помешала ей довериться ему. Со своей стороны, сэр Уильям считал, что это имеет первостепенную важность, чтобы дамы в деликатных ситуациях были довольны. Он не видел никаких оснований полагать, что осложнения сделают опасным уединение ее светлости; но если милорд считает, что семейному врачу, возможно, понадобятся дополнительные совет и помощь, он с удовольствием сообщит ему имя великолепного акушера, живущего в Петерборо.

После этого двое джентльменов насладились приятной беседой об Испании, интересной стране, в которой сэр Уильям побывал в 1809 году, когда в качестве медицинского советника сопровождал туда лорда Уэлсли; и к тому моменту, когда они уже пожимали друг другу руки на пороге, Адам был о сэре Уильяме столь же лестного мнения, как и о своей тете Нассингтон.

Он поднялся по лестнице и застал Дженни сияющей, а Лидию – торжествующей. Дженни, запинаясь, произнесла:

– Он сказал, чтобы я ехала домой! И чтобы больше не ослабляла себя никакими диетами! Он говорит, что у меня просто-напросто хандра. О, как я тебе благодарна за то, что ты привел его ко мне!

Одно лишь обстоятельство омрачало ее радость: она боялась, что папа очень рассердится, возможно, даже запретит ей уезжать из Лондона. Не считает ли Адам, что, если папа увидится с сэром Уильямом Найтоном лично, он согласится ее отпустить?

– Ха! – кокетливо хихикнула Лидия. – Дайте только мне поговорить с папой Шоли!

– Лидия, тебе не следует так его называть! Я знаю, что твоей маме это бы не понравилось! – сказала Дженни.

– Ну, это не имеет никакого значения, потому что она ничего об этом не знает и вряд ли когда-нибудь узнает. Я очень привязана к папе Шоли, и ему это нравится! Давайте я завтра навещу его в Сити и расскажу, о чем уже решено?

– Нет, мисс, вы не поедете! – ответил Адам и улыбнулся Дженни:

– Когда ты будешь готова уехать из города? Ты хочешь, чтобы эта шумная девица поехала с нами, или мы отправим ее обратно в Бат?

– Ну уж нет! Конечно, она мне нужна! Но папа…

– Дорогая, хватит терзаться насчет твоего папы! Я увижусь с ним завтра и в точности передам ему все, что мне сказал Найтон.

– Не хочу, чтобы ты с ним ссорился! – воскликнула Дженни.

– Я и не буду! – пообещал Адам.

Зная своего отца, она не могла удовольствоваться этим заверением и пыталась втолковать мужу, что было бы благоразумнее ей самой сообщить эту новость мистеру Шоли; но Адам лишь посмеялся и рекомендовал обратить внимание на те покупки, которые ей наверняка предстоит сделать, прежде чем уехать из города.

Он сдержал данное слово, и она никогда не узнала, какому величайшему испытанию подверглась его выдержка, равно как и изумленные клерки в конторе не узнали, насколько тщетно расходуется громогласная ярость их работодателя на непреодолимую преграду из хороших манер милорда.

Когда он вошел в заведение, из которого мистер Шоли руководил своей многообразной коммерческой деятельностью, его появление вызвало там сильнейший переполох. Никогда прежде он не навещал мистера Шоли в его конторе, но в ее стенах не было никого, кто не знал бы, что мисс Шоли благодаря замужеству попала в сливки общества, и очень мало было таких, кто не жаждал бы хоть одним глазком взглянуть на ее супруга.

До тех пор, пока он не предъявил свою визитную карточку с просьбой передать ее мистеру Шоли, он не привлекал к себе особого внимания со стороны деловитых конторских клерков, потому что, хотя и одевался всегда соответственно случаю и с неизменной военной аккуратностью, на нем не было печати денди или прожигателя жизни. Но клерк, принявший его визитную карточку, ухитрился, унося, быстро показать ее своим коллегам, и задолго до того, как мистер Шоли выскочил из своего личного кабинета поприветствовать зятя, слух о том, что это муж мисс Шоли, облетел большой зал.