Он посмотрел вверх: у них над головами пролетали морские птицы, оседлавшие теплый ветер.

«К нему возвращается зрение, — подумал Эши. — Благодарение богам».

— Но мои глаза не замечали подводных чудес, им были уготованы ужасы морского дна. Я знал, что увижу опустошение, но даже представить себе не мог, какими страшными будут открывающиеся передо мной ландшафты. Тартечор, великий город митлинов, жемчужина морей, был в считанные секунды сметен могучим течением. Вместе с ним погибли сотни тысяч душ, живших там, все они превратились в испарения и пену. Когда я дышал водой возле этого места, я знал, что вдыхаю мертвых. Впрочем, к жителям Тартечора было явлено милосердие. И хоть вид его наводил ужас — ведь на месте богатого города остался лишь вечно движущийся песок, — он не шел ни в какое сравнение со зрелищем, открывшимся мне возле Серендаира. Там, где раньше высились горы, расстилались равнины и журчали ручьи, теперь валялись груды мусора, расплавившиеся статуи, обломки каменных врат, высеченных в огромных скалах. Здесь и там вздымались искореженные руины, гордые башни замков превратились в песок. Люди построили волноломы и дамбы в тщетной попытке предотвратить неизбежное. — Маквит печально улыбнулся и покачал головой. Наверное, ими руководил Гектор. Мой сын до самого последнего момента засыпал песок в мешки.

Древний воин замолчал.

Солнце поднялось над горизонтом и не торопясь продолжало свое движение по небосклону, а Эши с Маквитом все так и стояли на вершине обдуваемого всеми ветрами утеса. Древний герой наклонился, собрал пригоршню песка, некоторое время задумчиво смотрел на него, а потом пропустил сквозь пальцы.

— Если ты знаком с обычаями лирингласов, то знаешь, что мы хороним наших мертвых, сжигая на погребальных кострах, чтобы ветер развеял их прах под звездами. Мы поем о жизни умерших, об их мечтах, достижениях и удачах. Гектор был замечательным человеком, героем, достойным песни. — Маквит глубоко вздохнул. — Но я не мог развеять его прах, чтобы он поднялся к звездам, не мог найти тело и сжечь на погребальном костре. Я видел лишь разрушенные горы и руины, доходившие почти до самой поверхности моря. И пепел. У меня ушло немало времени, чтобы пройти по морю от одного края мира до другого, а течение все еще несло тучи пепла, замутившего воду, осквернившего ее бренной землей. Как я мог найти Гектора среди этого мусора, среди густой серой пелены? Я не мог спеть реквием собственному сыну, как же петь его по кому-то другому?

Двое мужчин долго стояли, прислушиваясь к завываниям ветра и погрузившись один в размышления, а другой в воспоминания. Неожиданно Маквит бросил быстрый взгляд на север:

— Он приближается.

На северном побережье

«БАСКЕЛЛА» бросила якорь, когда солнце находилось в зените.

Лицо сенешаля, еще более высохшее и недовольное, чем обычно, помрачнело: корабль, встав на якорь, плясал на волнах. Крепнущий ветер обещал в скором времени бурю.

Он вытащил подзорную трубу и навел ее на мыс, чтобы еще раз внимательно осмотреть береговую линию.

— Где же ты, Рапсодия? — пробормотал он, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в полосе прибоя, над которой клубился туман, темнеющий по мере того, как в небе сгущались тучи.

«Она мертва, — с горечью ответил демон, — она для тебя недоступна. В последний раз говорю: забудь об этом безумии, вернемся домой».

Майкл лишь крепче сжал поручни, наклонился вперед и во всю мощь своих легких выкрикнул ее имя, которое тут же подхватил ветер.

В глубине пещеры Рапсодия, сидя на уступе, сантиметр за сантиметром отбивала наконечником стрелы кусочки вулканической породы. Вдруг ей показалось, что ветер шепчет ее имя.

«Это все соль, — подумала она, наматывая волосы на сломанную арбалетную стрелу. Она не сводила с глаз с кружащегося в водовороте, постепенно распадающегося тела. — Завтра. Мы выберемся отсюда завтра». До этого она всячески избегала подобных мыслей.

А потом она вновь услышала голос, полный гнева и безумия:

— Рапсодия! Я иду к тебе! Я знаю, что ты здесь, я тебя вижу! Сегодня или завтра мы снова будем вместе! Рапсодия!

Она крепче прижала к груди свой импровизированный плот. Постепенно ее страх перешел в нерушимую уверенность:

«Пока я жива, этого не будет».

Котелок

ШЕЙН ОГЛУШИТЕЛЬНО храпел в своей комнате, оставив надежду поужинать с Теофилой, и вдруг во сне у него возникло диковинное ощущение, будто кто-то лижет большой палец его ноги.

Не просыпаясь, он отдернул ногу, но обнаружил, что ее крепко держат.

Кандеррский мастеровой попытался открыть глаза. Когда ему это удалось, его охватило возбуждение, начинавшееся в паху, где оказалась чужая рука, чувствовавшая себя там как дома.

Он слегка приподнялся на локтях, увидел склонившуюся над ним фигуру, голова которой находилась у него между ног, и вновь опустился на постель.

Женская рука отбросила в сторону одеяло, появилась маленькая темная голова. С улыбающегося лица на него смотрели черные глаза.

— Шшш. — Женщина приложила палец к губам, а затем провела руками вдоль его бедер. — Извини, что опоздала.

Из горла Шейна вырвались слова, смысл которых было невозможно разобрать.

Теофила вернулась к прерванному занятию.

Шейн уронил голову на подушку, сдаваясь под напором изумительных ощущений. Потолок неожиданно приобрел необычный цвет — это кровь отлила от мозга, устремляясь к нижним частям его тела. Желание, которое он так долго сдерживал, вырвалось из самых глубин его существа. Прошло всего несколько мгновений, но он уже окончательно проснулся.

— Теофила…

Ее действия стали еще более энергичными, казалось, она хотела заставить его молчать. В паху Шейна вспыхнул огонь, в голове зашумело, словно она вдруг стала существовать отдельно от остального тела. Он глупо застонал, когда Теофила неожиданно отодвинулась и замерла всего за несколько мгновений до того, как он полностью потерял контроль над собой. Переполнявшие Шейна эротические ощущения сменились острым чувством вины и смущением: Теофила поняла, насколько быстро он подошел к самому краю после совсем короткой любовной игры. Он попытался заговорить, принести извинения, но обнаружил, что его рот запечатали ее губы, горячие, точно печи для плавления стекла.

Шейн оставил какие бы то ни было попытки о чем-то думать, лишился способности двигаться. У него не было сил даже на то, чтобы порадоваться своей удаче или ущипнуть себя с целью проверить, не сон ли это, и уж конечно он не пытался понять побудительных мотивов Теофилы. Он просто лежал, не шевелясь и изо всех сил стараясь не рассмеяться, не чихнуть и не кашлянуть, и в этот момент красивая женщина, возникшая из темноты в его комнате, энергично оседлала его, посылая волны невероятного наслаждения его изголодавшейся плоти.

Она мастерски подводила его к пику, а потом замирала, но только для того, чтобы начать все сначала, и он вновь устремлялся к неизведанным высотам. Она нашептывала эротические слова ему на ухо, дразнила, разжигала рассказами о любви в самых необычных местах — на горных перевалах, где свирепствовал ветер, возле жарких печей или в постели самого короля болгов.

Он обнаружил, что пытается отвечать, но всякий раз ее губы прижимались к его губам, и он не мог произнести ни слова. После того как она поведала ему о последней из своих фантазий, ему удалось прошептать, что сначала нужно подождать, пока сменится стража в девятом туннеле, тогда они смогут проскользнуть в покои Акмеда Змея и там, раз она этого хочет, займутся любовью на шелковых простынях в его постели. Теофила на миг замерла, и Шейн снова испытал фантастическое наслаждение.

— Где? — резко спросила она, склонившись над ним, и Шейн не выдержал и застонал от удовольствия. — Скажи мне. Где девятый туннель?

— Я… я не знаю, — прерывисто зашептал Шейн. — Меня туда не пускают.

В глазах женщины появилось жесткое холодное выражение. Если бы Шейн заглянул в них, то пришел бы в ужас, но он ничего не заметил, поскольку его голова была запрокинута назад.

Поэтому он так и не увидел, как гнев в ее глазах сменился раздражением, и она задвигалась с такой энергией, что Шейн уже больше не мог сдерживаться. Казалось, в одно мгновение Теофила из существа, полного любви, превратилась в само нетерпение — теперь ей хотелось поскорее все закончить.

У него не было сил ей противостоять.

Иссякший, утративший способность мыслить, Шейн лишь застонал, когда она скатилась с него, лишив огненного жара, только что окружавшего его со всех сторон. Он потянулся к теплому телу, но ничего не обнаружил. Шейн поднял голову и огляделся.

Теофила исчезла.

Омета мучил кошмар — ему снилась мать.

Его часто посещал этот сон, хотя с тех пор, как его вместе с другими мальчиками-рабами освободили из Ярима, он приходил все реже и реже. Один за другим дети покинули Илорк, они были сиротами и им некуда было возвращаться, поэтому королева намерьенов отдавала их в Тириан и Наварн супружеским парам, не имевшим собственных детей, подальше от горячей глины и страшных воспоминаний о плавильных печах Ярима и темных холодных туннелях, в которых им пришлось работать.

Но Омет остался. Он не был сиротой, во всяком случае, не считал себя таковым. Его мать сама отдала его в ученики, потому что не могла содержать. Мать знала, какая участь его ожидает, но ни разу не навестила Омета за пять страшных лет. Он так и не смог забыть ее предательства.

И вот сейчас она сидела у его постели и тихо плакала, просила прощения, как часто делала в его снах, говорила, как скучает без него, как молилась все эти пять лет, приносила жертвы на алтарь Патриарха и Создателя, самого Единого Бога.

«Мне так жаль, Омет», — произнесла она гулким голосом мира снов и убрала волосы с его лба.

Омет вздохнул во сне.

Пальцы матери, мозолистые от постоянной работы, становились нежными, когда касались его лба.

«Я скучала по тебе», — прошептала мать в его сне.

— Правда? — пробормотал он. — Ты правда обо мне скучала?

— Очень, Омет.

Слова прозвучали четко, словно человек, который их произнес, находился совсем рядом. Омет открыл глаза и увидел сидящую на его постели Эстен — на том самом месте, где только что сидела мать.

Она гладила его волосы.

Ее нож касался его горла.

Омет вдохнул воздух носом, а потом осторожно выдохнул — клинок ножа был очень острым.

— Ты думал, я тебя не узнаю, да, Омет? — ласково спросила она, и свет стоящей на столе лампы отразился в ее черных глазах. — Ты ошибся, я сразу же тебя узнала. — Она провела свободной рукой по его густым прямым волосам, погладила бороду, задержав на ней пальцы. — Если я чем-то владею, то оно остается моим навсегда. Тебе ведь это известно, Омет, не так ли?

Он молча смотрел на нее.

Эстен переместилась поближе, ее спина изогнулась, как у кошки, вышедшей на охоту. В глазах появилась жестокое выражение, каждое движение таило в себе угрозу. Неуловимым, легким движением она села ему на грудь, прижав коленями руки.

— Расскажи мне, что произошло в ту ночь у литейных печей, — тихо приказала она и слегка усилила нажим клинка, отчего во рту у Омета появился металлический привкус. — Как королю болгов удалось добраться до вас? Сколько людей потребовалось, чтобы справиться с моими рабочими? Расскажи мне, Омет, что он сделал?

Юноша молчал.

Коротким движением клинка Эстен срезала часть бороды и кусочек кожи — появилась капелька крови.

— Говори, — угрожающе повторила она. — Вену, возле которой находится мой нож, будет очень трудно перевязать, если я ее сейчас перережу.

Омет вспомнил события той ночи. Рапсодия разбудила его, быстро связала и заткнула рот кляпом, а Акмед тем временем проводил разведку.

— Один, — прошептал Омет. — Он был один.

Эстен слегка повернула голову, чтобы посмотреть на Омета под другим углом.

— Лжец. Там было тринадцать взрослых мужчин и две дюжины мальчишек, и все исчезли после той ночи. Он бы не справился в одиночку.

— Он был один, — настаивал на своем Омет, с трудом глотая воздух. — Он убил большую часть рабочих при помощи квеллана.

— Квеллана? — Нож оставался у его горла, а другая рука достала черный с синим отливом стальной диск. — Это изогнутое оружие, которое он носит на спине и которое стреляет такими штуками?

— Да, — прошептал Омет. — Он связал меня и остальных учеников. Винкейн сопротивлялся. Король болгов запер его в печи.

Жестокие глаза засверкали.

— Тогда понятно, откуда взялся запах. Он убил детей-рабов? Сварил заживо в жидкой керамической массе?

Омет вспомнил о долгом путешествии в Илорк вместе со спасенными мальчиками, о том, как Рапсодия и Акмед поддерживали порядок, пока они не добрались до первой заставы болгов у северных Зубов.

— Да. Все они мертвы, так же как и рабочие. Их залило массой из баков.

— Почему? Зачем он это сделал? — Брови Эстен сошлись на переносице, превратив ее лицо в маску сосредоточенности. — Если он такой хороший король, пытающийся решить все проблемы мирным путем, зачем он похоронил моих мальчишек и испортил столько хорошего материала?

— Первый бак перевернул Винкейн, — быстро ответил Омет. Это были первые правдивые слова, которые он произнес. — Он пытался убежать.

Глаза Эстен сузились, а рот превратился в тонкую линию.

— А как он все поджег? Почему керамический раствор затвердел?

Омет старался дышать так, чтобы нож не царапал кожу.

— Я не знаю. Он меня связал и вынес наружу.

— Хмм. Я до сих пор не понимаю, почему он рискнул меня разгневать, помешав работе плавилен. Возможно, хотел использовать своих грязных болгов при восстановлении Энтаденина. Он необычный тип, не так ли? Ну, не имеет значения. Он свое получит.

Омет ничего не ответил.

— Как и ты, Омет.

Свободной рукой она потянулась к себе за спину и еще сильнее прижала нож к горлу Омета. Мир вокруг юноши начал чернеть.

Омет боролся с подступающим мраком. Перед глазами у него прояснилось, и он увидел, что Эстен держит в руке блестящую металлическую флягу. Сняв большим пальцем крышку, она поднесла сосуд к его губам.

— Пей, коротко приказала она.

Омет, не открывая рта, промычал что-то нечленораздельное, но явно отрицательное.

С того самого момента, как он узнал Эстен, смерть стала неизбежной, и теперь, когда она пришла за ним, на него снизошел покой. Омет больше не чувствовал страха.

Эстен удивленно заморгала:

— Ты отказываешься мне повиноваться? Похоже, ты храбрее, чем я думала.

Она резко подпрыгнула у него на груди. Омет открыл рот от неожиданности, и Эстен тут же начала заливать обжигающую жидкость ему в рот, одновременно надавливая ему на горло, чтобы заставить проглотить отраву.

Омет застонал, чувствуя, как жидкость стекает в желудок. Через несколько секунд жар распространился по всему его телу. Он попробовал пошевелиться, но не смог двинуть ни рукой, ни ногой.

Эстен быстро соскочила на пол.

— Если будешь шевелиться, умрешь быстрее, равнодушно сообщила она, поправляя одежду. Небрежное движение руки — и нож исчез. — Мне нужно, чтобы ты некоторое время провалялся в лихорадке, до тех пор, пока король болгов не вернется домой. — Она склонила голову набок, с интересом наблюдая, как краснеют его щеки. — Твоя мать гордилась бы тобой, Омет, узнав, как ты вел себя в свои последние мгновения. Не сомневаюсь, что ты оценил, какую легкую смерть — в отличие от многих других — я тебе подарила. Во всяком случае, тебе не придется жить с осложнениями, наступающими после приема пикриновой кислоты.

На ее лице появилась широкая улыбка, и она наклонилась поближе к Омету.

— Это замечательная штука. Те, кому она попадет на кожу или кто вдохнет ее, как твои друзья-болги, вскоре обнаружат, что их глаза, волосы и кожа приобрели роскошный желтый цвет, напоминающий золоченое стекло. Им предстоит пережить просто чудесную агонию: они будут мочиться кровью, их внутренние органы начнут растворяться, потом придут судороги, помрачение сознания, которое и приведет их к благословенной, но весьма болезненной смерти.

Эстен взяла правую руку Омета, совершенно не желавшую ему подчиняться, и уронила ее на постель. Она вытянулась рядом с ним и подложила руку ему под шею, наблюдая, как его дыхание участилось, а лицо посерело. Нежным движением она положила голову на плечо Омета, повернулась так, чтобы губами коснуться его уха, и прошептала:

— Но самый лучший подарок я приготовила для короля болгов! Глазурь, которую мы использовали для его вожделенных стекол, на самом деле тоже пикриновая кислота, Омет. Чудная вещь, пока она сохраняет влагу, вот как сейчас, под деревянным колпаком, закрывающим купол. Уверена, что ты не забыл моих уроков в плавильнях. Помнишь, что происходит, когда она высыхает?

Омету катастрофически не хватало воздуха, он уже почти потерял сознание и поэтому ничего не сказал, хотя знал ответ.

Когда пикриновая кислота высыхает, она взрывается.

Он не почувствовал поцелуя, которым его наградила Эстен, и не слышал, как она ушла. Яд сделал свое дело.

Северное побережье

НОЧЬЮ, когда стало слишком опасно продвигаться по тропе, шедшей вдоль побережья, они остановились и разбили лагерь.

Они не стали разжигать костер, просто прилегли на песок. А потом разыгралась буря.

Молнии раскалывали небо, ветер набирал силу. Вспышки озаряли притихшую землю и бушующее море призрачным светом, затем раздавались оглушительные раскаты грома, эхом отражающиеся от прибрежных утесов. Лошади испуганно ржали.

Путники быстро свернули лагерь и поспешили на север, держась подальше от пенящихся волн, штурмующих берег, и не обращая внимания на укусы соленой морской воды, смешанной с пресными каплями дождя.

Наконец они укрылись среди развалин маленькой деревушки, расположенной на берегу небольшой бухты, окруженной с запада отвесными скалами из застывшей лавы. Возле волнолома осталось стоять небольшое кирпичное здание с наполовину обвалившейся черепичной крышей; все остальные дома превратились в пепел.

Они оставили лошадей возле волнолома, и тут на них обрушился ливень, мгновенно промочивший их до нитки. Путники поспешили спрятаться от непогоды в полуразрушенном здании.

Спугнув крыс, они заняли сухой угол. Старик рассмеялся, глядя вслед сбежавшим под дождь грызунам.

— Я прикончил последних серендаирских крыс много лет назад. — Он вздохнул с деланной грустью. — Бедный старый Ник. Я помог ему перейти в крысиную загробную жизнь, если она, конечно, существует. Должно быть, он приплыл на одном из кораблей Первого флота.

— Крысы тоже обрели бессмертие, перейдя сюда из старого мира? — удивился Эши.

— Да, — кивнул Маквит. — Намерьенские крысы. А ты думал, что только люди не умирают? — Старик покачал головой. — Ник стал совсем худым, даже его родичи не пожелали его сожрать. Я тоже не нашел в себе мужества его съесть.

— Я хочу получить ответ на один вопрос, — заговорил Акмед. — Он уже давно меня мучает. В легенде говорится, что вы убили Тсолтана, ф'дора, поселившегося в теле жреца Башни Пустоты, моего ненавистного хозяина. Как вам удалось с ним расправиться? Вы не дракианин, однако вы его убили — человека и демона. Я должен знать. Быть может, это как-то поможет нам в предстоящем сражении. Маквит прислонился к стене, не обращая внимания на дождь.

— Я выслеживал его, — начал он, погружаясь в воспоминания. — Тогда я был молод и думал, что нахожусь в расцвете сил. Я был тенью короля, защитником королевы, черным львом. В те времена многие говорили, что у меня есть крылья. И когда ветер дул мне в спину, я начинал им верить. Раз уж нам суждено было встретиться, я хочу, чтобы вы запомнили обо мне одно, но самое главное: я всегда доводил до конца начатое дело. Лучше всего я действовал в одиночку. Я не министр, не советник и не посол. Я не хочу быть генералом — мое место в авангарде. — Он оторвал взгляд от бесконечных струй дождя и посмотрел Акмеду в глаза. — После твоего ухода я сам стал таким авангардом. Но я был глуп. Началась Сереннская война, а я и понятия не имел, что в мире существуют ф'доры, запертые в Подземные Палаты много веков назад. Легенды о них забылись, или я не обращал на них должного внимания. Меня вела храбрость глупца. Мне доводилось встречать представителей четырех перворожденных рас. С сереннами и митлинами, детьми звезд и моря, меня связывала дружба. С потомками драконов, такими как ты, Эши, порождениями земли, мне не раз приходилось скрещивать клинки. И я хорошо знал кизов — многие из них были Кузенами, Братьями Ветра, рожденными стихией воздуха. Не хватало только огня, о чем я мог бы и сам догадаться. Тсолтан был врагом моего короля, а значит, и моим тоже, с самого начала войны, поэтому рано или поздно мы должны были его найти. А когда нам это удалось, я отправился за ним один. Я нашел его возле Шпиля, его логова в старом мире. Я знал, что он непременно должен будет явиться туда.

Маквит заметно оживился, его глаза продолжали смотреть на струи дождя, словно сквозь них он видел прошлое.

— Его приспешники не имели для меня значения. Я напал на них с такой яростью, что Кирсдарк начал дымиться, отнимая жизнь у этих жалких слуг демона, словно он стал лавиной или прибойной волной. — Древний герой негромко рассмеялся. — Мне нравился свист опускающегося клинка, легкий скрежет стали, перерубающей кости. Великолепное ощущение! Но борьба с самим демоном — совсем другое дело. Сначала, естественно, он сражался. Тсолтан не знал, кто я такой, не понимал, что я — его смерть. У него в руках была сила стихии огня, а впереди — вечность, но я обладал решающим преимуществом: он не мог меня убить.

— Почему? — напрягся Акмед.

— По очень простой причине, — спокойно ответил Маквит. — Я нес его в своем теле.

Ветер швырнул в лицо Акмеда струю дождевой воды, и он судорожно закашлялся.

— Что вы сказали?

— Я принял его в себя, в свое тело, как это сделал Майкл. Я пригласил его к себе. — Лицо Маквита потемнело. — А потом начал с ним бороться. Сумев отделить мрак, наполнявший мою собственную душу, от того, что принес в нее демон, я постиг истину и смог уничтожить его дух. Мой народ, мой меч, мое одиночество — я был тенью короля. Все это давало мне океан силы. И я утопил в нем демона. Держал его огонь под водой моей жизни. В конце концов он начал умолять, льстить, но ему пришлось сдаться. Тело я уничтожил раньше, поэтому, сломив сопротивление демона, я выкинул его прочь из своей души, а его сущность развеял ветер — так ему пришел конец. Не осталось даже искры черного огня, способного зажечь свечу и разогнать мрак Шпиля, где царила вечная тьма. Надеюсь, вы не думаете, будто это время превратило меня в дряхлого старика? Боги, конечно нет! Мое нынешнее жалкое состояние есть следствие суровых испытаний, выпавших мне в жизни, а время тут ни при чем. Настоящая причина в том, что я никогда не мог остаться в стороне, видя чужую беду. Вот и сейчас я мчусь вместе с вами на встречу с демоническим отрядом. И всю жизнь меня преследовали бесконечные требования, с которыми ко мне обращались люди. — Он бросил мрачный взгляд на Эши. — Не говоря уже о Гвиллиаме. Но я не жалею, что растратил себя, — продолжал он, понемногу успокаиваясь. — Бессмертие — ужасная глупость. Все умирает, исчезает. Даже горы стареют и рассыпаются в прах, острова уходят под воду. И если бы не ф'дрры, с их бесконечным стремлением к разрушению, появился бы другой фанатик, который пленил бы солнце и обрушил его на землю. Это закон жизни: наступает время, и она подходит к концу. Тот, кто не желает принять эту истину, еще хуже ф'доров с их неутолимой жаждой всеобщего разрушения.

Акмед увидел, что Эши дрожит.

— В чем дело? — резко спросил он.

— Я не смогу, — прошептал король намерьенов. — Много лет назад меня коснулся ф'дор, пальцы демона вошли в мою грудь и забрали кусочек моей души. Поэтому я знаю, что не в силах сражаться с чудовищем таким способом.

— Я тоже, — сказал Акмед.

Маквит внимательно посмотрел на них обоих:

— Даже ради спасения жены? Ради друга?

Акмед и Эши молчали.

Вспышка молнии озарила море. Древний воин покачал головой:

— Мне очень жаль. Но я рассказал вам лишь об одном способе борьбы с демоном. Он для вас не подходит, однако вы можете победить его иначе. Возможно, вы благородные люди и достойные монархи. И ты, Эши, хороший муж, а ты — хороший друг. Но вы не Кузены. Ни один из вас не создан для этого, в вас слишком сильно ощущение собственной личности. Ваша судьба — править людьми, а Кузены никогда не были правителями. Мы братство, глядящее сквозь мрак и время, но одну вещь мы принимаем слепо: мы созданы для того, чтобы служить.

— Я сделаю это, если не будет другого выхода, — твердо проговорил Эши, глядя в темноту. — Если демон ускользнет от Акмеда во время ритуала Порабощения, я совершу невозможное, лишь бы он не сумел спастись.

Маквит улыбнулся и погладил ножны Кирсдарка.

— Сомневаюсь, что это потребуется. — Его голос впервые прозвучал сильно и чисто. — У тебя самое подходящее для этого оружие. Мы все зависим от баланса клинка, воды, воздуха, огня и земли. Великие мечи позволяют изменить равновесие. Многие пытались выковать такие, но только очень немногим это удалось. Как вы знаете, всего мечей, связанных со стихиями, было пять, каждый создали умелые, любящие руки. Звездный Горн, выплавленный звездным светом, — дар сереннов, родившихся в сумерки богов. Звезды обладают древним могуществом, но они слишком далеки от нас. Был еще огненный меч, соединенный со звездным мечом, но он исчез, и никто ничего не знает о его судьбе. Клинок, принадлежащий Майклу, повелевает ветром, но ветер скоротечен. Именно вода побеждает темный огонь, если ее ведет истинная рука. Море — это та стихия, которая необходима каждому из нас. Целостность земли можно нарушить, ветер потерять, огонь погасить. Лишь вода будет с нами до конца. Кирсдарк — наш меч.

Акмед, до глубины души ненавидевший воду, тяжело вздохнул.

— Если сомневаетесь в силе воды, посмотрите на меня, — шутливо произнес Маквит. — Соль прекрасно все сохраняет. Вы знаете, что в глубинах океана есть рыбы, которым по сто лет? Верьте в свой меч, верьте в себя. И если вам покажется, что вы проигрываете, вспомните, что вечная жизнь далеко не всегда является благословением.

Послышался раскат грома, будто само небо подтверждало его последние слова.

А ПОТОМ НАСТУПИЛО утро.

Серый, предвещающий беду дождь лил с затянутого тучами неба, ветер то завывал с новой силой, то совершенно стихал, оставляя после себя вездесущий туман, который ужасно раздражал Акмеда.

Они следовали за Маквитом, доверившись его связи с врагом, возникшей еще в старом мире, однако каждый следующий шаг в тумане, клубящемся над встревоженным морем, делал их уверенность в успехе все более зыбкой.

Наконец древний герой остановился и привязал свою лошадь к одному из немногих оставшихся деревьев. Эши с Акмедом последовали его примеру, отметив, что над лесом на востоке Гвинвуда все еще поднимается черный дым.

— Он здесь, — спокойно сказал Маквит. — Внизу, рядом с морем.

Майкл стоял на самом конце мыса и с нетерпением смотрел вниз, на двух отобранных Фергусом солдат, которые на веревках спускались вдоль крутой каменной стены.

— Что вы видите? — крикнул он, стараясь перекрыть шум сильного дождя.

Один из солдат заглянул в пропасть и покачал головой.

— Продолжайте спускаться! — прокричал Майкл. — Она там! Я знаю, что она внизу!

«Ты ничего не знаешь. Ты только надеешься, что она там».

Голос демона был полон отвращения. Майкл отвесил себе пощечину.

— Молчать! — визгливо завопил он. — Прекрати меня изводить!

«Ладно. Я предоставлю это женщине, если ты ее найдешь».

Краем взгляда сенешаль уловил внизу какое-то движение. Он повернулся и посмотрел на Фергуса: управляющий торжествующе размахивал руками.

Майкл перевел взгляд в сторону каменной стены, возле которой, над волнами и черными зазубренными рифами, раскачивались на веревках солдаты. Ветер принес их голоса:

— Здесь внизу пещера, милорд!

— Я знал! — выкрикнул сенешаль, возбужденно потирая ладони. — Продолжайте спускаться!

Он наблюдал за восходящими потоками воздуха, соленые брызги летели ему в лицо, но тут он уловил необычный звук, какую-то вибрацию, задевшую его барабанные перепонки. Он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, но неприятный звук становился все громче, все сильнее и вскоре стал почти болезненным.

Майкл повернулся и посмотрел на восток, туда, где начинался мыс.

Из серой дымки возникли три человека, точнее, два и еще один, находившийся чуть в стороне. Он замер немного левее, неясная фигура, окутанная туманом и сливающаяся с каплями дождя. Майкл и не заметил бы его, если бы не меч с сияющим голубым клинком.

Меч со старой земли.

«Кирсдарк, — удивился Майкл. — А я-то думал, что он исчез вместе с Островом».

Голос демона, вечно звучащий у него в голове, внезапно смолк, и у сенешаля впервые за долгие века появилось ощущение, будто он остался один в своем теле.

Одетый в черное высокий человек, стоявший справа, вдруг резко поднял вверх руку — казалось, он хочет кого-то остановить.

Внутри собственного сознания Майкл ощутил взрыв — это запаниковал демон, он метался и сыпал проклятиями на древнем языке своей расы.

«Дракианин», — с отвращением прорычал демон.

Майкл окинул быстрым взглядом человека, стоявшего между охотником на демонов и обладателем Кирсдарка. Когда-то он был высоким, но теперь его плечи поникли, возраст и время брали свое. Казалось, его сутулую фигуру может унести даже легкий бриз.

— У меня нет на это времени! — взвыл сенешаль. — Убирайтесь!

Акмед испытывал муки ритуала Порабощения, когда человек, к которому их привел Маквит, начал махать на них руками:

— У меня нет на это времени! Убирайтесь!

Ирония происходящего настолько потрясла его, что он едва не прервал ритуал, пытаясь подавить сухой смешок, вырвавшийся из его груди.

«Какое подходящее ему придумали имя, — подумал Акмед, очищая разум от посторонних мыслей. — Зловонное Дыхание».